Теракт

Когда я очнулся, то сразу увидел, что моя палата была оборудована по последнему слову техники. И даже вместо привычного 3D-телевизора в дальнем углу напротив моей койки был установлен новейший генератор голограмм. Он сразу привлёк моё внимание, так как над ним я увидел фигуру Маркоса, мою правую руку в партии консерваторов, и кусок телестудии, где шли предвыборные дебаты.

«Что ты там делаешь? Почему ты не здесь?» – в моём немом вопросе смешалась и желание, чтоб самый близкий друг и соратник был в этот момент рядом, и кольнувшая скрытая ревность, как быстро он занял моё место на телевидение. Последнее я сразу приказал себе выкинуть из головы. Конечно мне нужно было обсудить свершившееся накануне нападение. Мы бы на пару быстро придумали, как использовать тактику террора, избранную провластными активистами, в нашей борьбе.

Когда мы познакомились, он только начинал преподавать в педуниверситете на кафедре технологий образования. Несмотря на неопытность, он сразу влюблял в себя студентов. Что-то было в этом прямом взгляде, ранних залысинах на лбу и тонкой волевой линии губ. Аспирантки сходили по Маркосу с ума. Уже тогда он завёл свою знаменитую бородку а-ля Троцкий, приобрёл любовь к старомодным очкам с монохромными стёклами и строгим, но обязательно недорогим костюмам. Седина и морщины – это всё, что в очень умеренном количестве добавило ему время.

Пока я был студентом, он как-то мало интересовался нашим студенческим патриотическим кружком. Когда о нём заходил разговор, он пренебрежительно усмехался и неизменно вспоминал афоризм про последнее прибежище негодяев. Но когда случился переворот, и мы, консерваторы, оказались в оппозиции к либералам, его отношение резко переменилось. В тот год я как раз защитил магистерскую диссертацию, а он был моим руководителем. И так вышло, что мы вдвоём встали у основания новой консервативной партии, выбравшей своим лозунгом фразу «Патриотизм без негодяев!».

– Хотите, я включу звук? – голос медсестры вывел меня из воспоминаний. Во рту было сухо и стоял вкус крови. Не в силах говорить, я кивнул головою.

– …есть прямая связь! – я услышал густой низкий голос Маркоса. – Навык поиска информации вместо настоящего знания. Тестирование вместо проверки умения творить. Виртуальные лекции вместо живого общения учителя и ученика. Всё это направлено на создание функции, а не личности. Власть хочет иметь послушное стадо. Власть рассчитывает вкладывать в головы граждан, не приученных к размышлению, готовые нужные ей схемы. Одним из животных этого стада, у меня нет других слов, является Долорес Гарсия, феминистка и член молодежного крыла вашей партии. – Маркос ткнул указательным пальцем в председателя национального совета. – Я не верю, что она бросила бомбу под ноги моего друга и лидера всех консерваторов Мигеля Родригеса по собственной инициативе…

– Как вы себя чувствуете? – отвлёк меня пожилой доктор, незаметно появившийся в палате.

– Паршиво, – прошептал я, сам не услышав своего голоса.

– Мы вам дали сильные обезболивающие. Иначе вы бы могли не выдержать болевого шока, – продолжил доктор. – И сейчас собираемся вводить снотворное. Вы сможете смотреть дебаты не более десяти минут, – он дружески улыбнулся и добавил. – Теперь вы точно выиграете выборы.

Я кивнул головой на его улыбку и снова переключился на Маркоса, который уже спорил с министром образования и науки. Я смотрел и восхищался своим другом.

– … когда ваше оболваненное стадо повернется против вас, своих хозяев, – гремел он. ­– Тогда оно использует эти же методы: насилие и террор. И тогда вы будете с удивлением вспоминать ваши дебаты с доктором философии, той самой интеллектуальной оппозицией, которую вы раздавили их руками…

На какое-то мгновение мне показалось, что я провалился в сон. Но быстро очнувшись, я увидел, что дебаты уже закончились. На экране был по-прежнему Маркос, за правым плечом которого маячила тенью Марта, его помощница. Они стояли вдвоём на верхней ступени крыльца штаба партии:

– С прискорбием должен сообщить... – Маркос сделал паузу, его голос неделанно дрожал. – Только что мне сообщили, что мой друг Мигель Родригес от полученных ран скончался…

Я вскочил с койки и закричал:

– Как это скончался? Вот же я! В больнице!

Я посмотрел на свои ноги и с ужасом понял, что не могу просто так стоять на них после того, как их практически оторвало взрывом. Но я стоял. И к телу не тянулась тысяча проводков и трубочек, которые на меня налепили врачи. Страшась догадки, я обернулся и посмотрел на койку.

На ней сидела молодая стриженная под мальчишку женщина в такой же больничной пижаме, как и у меня.

– Долго же ты переходил сюда. Твой труп успели увезти в морг. А вот я испытала ужас встречи со своим мёртвым телом. Очень похоже на то, как описывают в глупых религиозных книжках.

– Вы кто? – мне казалось, что я где-то видел её. Она рассмеялась:

– Короткая же у вас память. Долорес Гарсия собственной персоной. Животное, как говорит ваш друг Маркос.

Она кивнула головой в сторону генератора голограмм. Там всё ещё говорил Маркос:

– …Я ответственно заявляю, что нас нельзя запугать или уничтожить. И у меня хватит сил работать на благо партии и Родины за двоих, за себя и за Мигеля. К счастью, закон позволяет нам заменить нашего кандидата в президенты на текущем этапе. Но я хочу предупредить, что если убьют меня, мои соратники найдут способ ответить взбесившимся либералам…

Вошедшая медсестра удивлённо посмотрела на включённый в пустой больничной палате генератор и оборвала Маркоса, дав голосовую команду на выключение. Долорес смотрела на меня насмешливым и немигающим взглядом. Мне пришла в голову, что теперь не обязательно моргать, и почему-то стало от этого жутковато.

– Что вы здесь делаете? – спросил я после продолжительного молчания.

– Я умерла, не доехав до реанимации, – ответила она. – И моё тело лежит сейчас там же, где и ваше, в подвале этого здания. Мне сказали, что где-то шесть-семь недель после смерти мы будем ходить по земле. А потом провалимся ещё куда-то глубже. Мне некуда идти, поэтому я решила провести эти недели здесь. Да и мне очень хотелось увидеть, как вы склеите ласты. Было бы очень печально, если б вы выкарабкались, а я умерла.

– Ну раз посмотрели, то теперь уходите, – мне было неприятно нахождение этой женщины здесь. Она казалась мне уродливой, с кривыми большими зубами, чрезмерно мясистыми губами, но маленьким носом. Ведьма, не иначе.

– Нет, так не интересно, – протянула она. – Да и вам полезно будет узнать, почему я вас убила.

– Полезно?

– Очень полезно. Как вам уже известно, я состою в феминистском движении и в молодежном крыле либерал-демократов. Вы, наверное, думаете, что я ещё и лесбиянка. Но это абсолютно не так. Более того, я очень люблю мужчин.

– Мне наплевать на вашу сексуальную ориентацию! – выпалил я раздраженно. Она сбилась с рассказа, из-за чего несколько минут промолчала.

– А вы знаете, что мы с вами один педагогический закончили. Только я совсем недавно, а вы двадцать пять лет назад.

– И что с того?

– У нас с вами был один руководитель по магистерской.

Я ответил удивлённым взглядом.

– И у меня был бурный роман с моим руководителем.

– С Маркосом?

– Да, это был Маркос. Мы любим друг друга, – её глаза потеплели.

– Но у него же жена.

– С ней у него дружеские партнёрские отношения, но страсти нет. Но это и не важно. Важно то, что Маркос ненавидит тебя, как ученика, вознёсшегося над учителем. И ненавидит давно.

– Это он приказал тебе взорвать меня? – если бы я был жив, от этой новости сердце моё бешено бы забилось. Но биться было нечему, и я ощутил лишь слабую дрожь в оцепеневших пальцах.

– Прямо так не приказывал. Он только говорил, что такое ничтожество, как ты, провалит выборы. И было бы лучше для дела, если б ты был убит, а вину можно было бы повесить на власть. Кого ненавидит он, того ненавижу я. Мне было приятно это сделать для него. Теперь он станет президентом страны, лучшим во всей её многострадальной истории.

Там, куда я попал через семь недель, нет ни времени, ни пространства. И единственный способ возвращения в мир живых – это вторгнуться в мозг человека с раздвоением личности. Впрочем, желающих поучаствовать в подобном эксперименте не очень много, так как неизвестно в какой стране, и какой эпохе ты можешь оказаться. Да и соседи по мозгу душевнобольного могут оказаться не самые приятные.

Но я рискнул. Меня охватила идея, что можно изменить судьбу и предотвратить моё убийство. И главное, мне посчастливилось очень быстро, в районе двухтысячной попытки. В первый раз я оказался в голове какой-то нищей англичанки в средние века. Её, то есть нас, повесили на десятый день совместного сосуществования. Следующим был какой-то полуголый дикарь, которого забили палками соплеменники. Затем всё слилось в хоровод лиц, судеб, характеров. Всё это могло стать увлекательным путешествием по материкам и эпохам, если бы это интересовало меня в тот момент. У меня была другая цель, и поэтому я довольно быстро научился либо доводить своих соседей по телу до самоубийства, либо провоцировать их казнь современниками.

И вот наконец мне попался запертый в психиатрической лечебнице испанец Диего, родившийся почти за полвека до меня. Добродушный тридцатипятилетний тюфяк, склонный к полноте, с нелепыми чёрными усиками на лице и длинными жидкими волосами, закреплёнными на затылке в хвостик.

Очевидно, что это был шанс, так как, хоть ни я, ни Маркос ещё не родились, я мог разыскать его мать или отца и не допустить его появления на свет.

– Диего! У нас есть возможность выбраться из этого заведения? – спросил я, когда наконец осмелился заговорить с хозяином тела.

– К лету меня должны будут выпустить, когда окончится курс таблеток и в голове перестанут звучать голоса. Мама всегда забирает меня летом.

– Да? Курс таблеток? А ты можешь выплёвывать эти таблетки? У меня к тебе есть очень важное дело.

– Но тогда голоса не исчезнут, и меня не выпустят отсюда.

– А зачем ты вообще кому-то говоришь, что у тебя в голове есть кто-то ещё?

– А я сам не хочу, чтоб кто-то ещё жил в моей голове.

– Таблетки убивают твой мозг. От них ты превращаешься в овощ. А мне всё равно. Меня нельзя убить. Я и так уже умер.

– Что ты хочешь?

– Мне нужно встретиться с одной женщиной.

– Зачем?

– Я хочу переговорить с ней.

– Ты её любишь?

– Нет. Я с ней пока даже не знаком. Но она знает моего убийцу…

Диего долго сопротивлялся, но я всё-таки уговорил его перестать пить таблетки. А через три месяца за нами приехала его мама, властная седая женщина с шелушащимся лицом, будто обтянутым видавшим виды нубуком.

С трясущимися руками я дошёл до компьютера Диего. Но у этого чудака даже не было аккаунтов в соцсетях. Каким же долгим и архаичным оказался процесс регистрации в них! Но всё же Камиллу Карраско из Параисо я нашёл почти сразу. Её портрет стоял в кабинете Маркоса, и никаких сомнений не было, что это она. Я всматривался в фотографии молодой женщины: в её доме, на центральной площади города, в обнимку с подругами, на пляже, даже на рыбалке. Её внешность была довольно обычной, но вот фигура и грация! Было на что залюбоваться. Внезапно я почувствовал, что сердце Диего громко бьётся, и что это реакция на этот просмотр.

– Эй, Диего! Что за сантименты? Какая любовь? – воскликнул я. – У тебя просто слишком долго не было женщины!

– Меня никогда не волновали женщины. Это твои чувства, – ответил он.

В Параисо мы попали только через четыре месяца. Организовать оформление документов на поездку в другую страну с диагнозом и тайком от мамы Диего было не так-то просто. Но всё же мы смогли осуществить этот побег и совершить трансатлантический перелёт через океан.

Две недели мы следили за Камиллой, соблюдая дистанцию и ничего не предпринимая. Но в один из дней она сама подошла в кафе и уселась за наш столик:

– Мне кажется, я сегодня вижу вас второй раз. Вы следите за мной? – начала она разговор в очень дружелюбном тоне.

– Я думаю, что это совпадение. Но за такой красавицей я готов следить всю жизнь, – отшутился я. Диего молчал.

– Тогда, может, пригласите меня на свидание?

Это был сумасшедший шанс. В тот же вечер я сводил её в ресторан и затащил в постель. Впрочем, кто кого ещё затащил. Тут можно поспорить. Видать, Диего не такой урод, как кажется мне, когда я смотрю в зеркало.

Трудно судить, кто был с нею в те ночи, я или Диего. Наверное, оба. Хотя мне и казалось, что у меня получается подавить его личность почти полностью. Мы заказывали еду в квартиру и несколько дней подряд не выходили из неё.

На десятый день я решил, что пришло время завершить дело, ради которого было предпринято наше путешествие. Камилла была, конечно, хороша, но выбора у меня не было. Проснувшись утром пораньше, я пошёл на кухню и взял нож, не большой и не маленький. Наверное, для овощей.

– Что ты собираешься сделать? – спросил Диего.

– Мне нужно убить её, чтобы предотвратить другое убийство, – ответил я.

– Я запрещаю тебе делать это!

– Как ты можешь мне это запретить? – я усмехнулся и шагнул в сторону спальни.

Но не тут-то было. Диего начал бороться. Мы фактически вырывали его тело друг у друга. Сначала оно делало два шага в сторону спальни. Через мгновенье начинало пятиться назад. В какой-то момент мне показалось, что я начал побеждать. Но самоуспокоившись этим и потеряв контроль буквально на секунду, я вдруг увидел, что на левом запястье у меня алеет глубокая рана. Диего полоснул себя по руке. Я сразу почувствовал головокружение, и сделав несколько шагов к спальне, упал навзничь.

Ничего удивительного, что в итоге мы опять оказались в сумасшедшем доме. Диего теперь старательно пил таблетки, а я особо не донимал его. Сидел в уголочке сознания, и не пытался даже как-то проявить себя. Была б возможность, ушёл бы на тот свет, но это было нереально, так как особенно нас охраняли от новых попыток самоубийства. Теперь мы должны были умереть вместе от старости или болезни.

В тот день доктор Перес с самого начала повёл себя странно. Сначала долго молчал, а разговор начал с вопроса:

– Так вы по-прежнему утверждаете, что не планировали покончить жизнь самоубийством?

– Да, – коротко подтвердил Диего.

– И вы перерезали себе вены, потому что чей-то голос в голове приказал вам убить Камиллу, которую вы полюбили по фотографии в социальной сети, ради которой пересекли океан, и чьей взаимности добились.

Диего кивнул.

– А этот голос по-прежнему живёт в вас?

– Он молчит. Но я чувствую, что он никуда не делся.

– Я не уверен, что это правильно с медицинской точки зрения, но я должен вам сообщить. Камилла умерла.

– Как? – сложно сказать, что увидел в глазах Диего доктор, так как этот вопрос мы задали хором. Горе, ликование и безумие в одном взгляде.

– Умерла во время родов, – продолжил доктор. – Но так как вы недееспособны, мальчика придётся воспитывать родителям Камиллы. Кстати, они назвали его Маркосом…

Больше в мир живых я не возвращался.