День Рождения Марии

(Работа снята, читать не обязательно)

- Ты собираешься умереть девственницей? – удивилась Изольда.

Я смутилась и заозиралась по сторонам: вроде бы, она сказала это не очень громко, но народу вокруг было много, кто-нибудь мог услышать. И, конечно, от такого прямого вопроса я почувствовала себя очень неуютно.

- Ну, я даже не знаю…

Она рассмеялась.

- Мэри, как такое можно не знать? Тебе сегодня исполняется шестнадцать – будем считать, что уже исполнилось и все можно. Но если хочешь что-то предпринять, имей в виду, надо поторопиться, осталось всего пара часов. Пить будешь? – она ловко подхватила стакан с коктейлем с подноса официанта, проходившего мимо, и протянула мне. У нее самой в другой руке был бокал, в котором оставалось еще пара глотков какого-то ярко-зеленого зелья.

- Давай.

Я взяла стакан из ее руки, Изольда чокнулась со мной своим бокалом, тряхнула лоснящимися черными кудрями.

- За то, чтобы мы пережили этот вечер! – воскликнула она и снова рассмеялась. – Интересно, Он и правда явится?..

Она была уже довольно пьяненькой. Если так пойдет дальше, она рискует заснуть и пропустить все на свете. Я тоже уже пила сегодня – совсем немного, для храбрости. Подействовало, кстати, не очень.

Коктейль был сладкий и вязкий, после него хотелось прополоскать рот.

- Ну, что, надумала?

Я уже успела забыть, о чем мы разговариваем. Изольда вздохнула.

- Ну, хочешь, я пойду поговорю с Дином? Он там, с какими-то ребятами болтает, - она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону.

Я почувствовала, что краснею.

- Не надо… пока. Может, чуть позже…

Изольда усмехнулась.

- Как знаешь. Но времени почти не осталось.

- Вы во сколько уходите?

- Мы никуда не уйдем, но… сама понимаешь, - она прикрыла глаза и невесело улыбнулась, снова притронувшись к краешку бокала губами. Я удивилась.

- Как, вы не поедете домой?

Хорошенькое лицо Изольды исказила гримаса пренебрежения.

- А куда нам идти-то? У матушки крыша совсем съехала: после того объявления она все сидела на хлебе и воде, из дома не выходила, бубнила целыми днями что-то. А неделю назад укатила в какую-то секту, они там в гробах лежат целыми днями, свечи жгут и песни поют. Она меня проклинала на чем свет стоит, за то что я с ней не поехала. И сегодня звонила, ругалась – мол, покайся, еще не поздно, и все такое… А где наш папаша, вообще неясно: как ушел в загул, так ни слуху о нем ни духу. Единственная весточка – позавчера счет из одного ресторана за разбитый аквариум прислали. В такое-то время – забавно, правда?.. А сейчас я вообще не в курсе, живой он хотя бы или нет.

Я задумалась. Мы с Изольдой, хоть и знали друг дружку, все же не были настолько близки, чтобы она рассказывала мне такие вещи, и ее откровенность обескураживала меня. Мне сегодня исполнялось шестнадцать, Изольда и Дин были старше, нас разделяло два года – в таком возрасте это все равно что пропасть, я знаю. Честно говоря, я вообще удивилась, когда они пришли к нам сегодня.

Хотя, тут была целая череда удивлений, приятных и не очень. Сначала я удивилась из-за того, что отец предложил мне пригласить моих друзей на эту прощальную вечеринку, так забавно совпавшую с днем моего рождения. Вообще, он меня не очень-то баловал, и поначалу я хотела отказаться. Но потом подумала и согласилась: какая теперь разница, чем все закончится. Я набралась смелости и отправила приглашения своим друзьям по колледжу и теннисному клубу, среди прочих Изольде и Даниэлю, то есть Дину, и стала ждать ответов. Моя решительность удивила меня, но, если вдуматься, на самом деле я ничем не рисковала.

Никто, кроме Изольды и Дина, не согласился прийти. Прощальные вечеринки устраивали много где, у всех этот день был расписан чуть ли не по часам, большинство – включая тех, кого я считала своими близкими друзьями, – предпочли провести его в другом месте и в другой компании. И это как раз было совсем неприятно: ну и что, что сегодня такой день? Я же не виновата в том, что он совпал с днем моего рождения. Но сделать ничего я не могла.

Наконец, меня удивило, что Изольда и Дин действительно пришли. Это было приятное удивление, поначалу я очень, очень обрадовалась. Но довольно быстро я сообразила, что не знаю, что делать дальше, и растерялась. Собственно, у меня до сих пор не было никакого плана… Да что там план! Я даже не знала, чего я хотела добиться всем этим. Время шло, все близилось к завершению, а я до сих пор не знала, что делать.

Из задумчивости меня вывел голос Изольды.

- Ты скромница, это так мило.

Она поставила на ближайший столик опустевший стакан и оглянулась в поисках официанта, чтобы обзавестись следующим, полным. Губы у нее дрожали. «Да она же до смерти перепугана», - догадалась я.

- Не подумай, что я на чем-то там настаиваю, но, если хочешь, я могу спросить Дина, - продолжила она. – Что он думает о тебе. Ну, ты понимаешь… - она сделала неопределенный жест, поиграв пальцами с воздухом.

Я представила себе, как даю согласие, и Изольда, изящно повернувшись в своем длинном искрящемся темно-синем платье с открытой спиной, направляется через весь зал к компании парней, вместе с которыми, истерично веселясь, проводит свои последние часы в этом мире ее брат. Я представила, как, завидев ее, Дин на мгновение перестает смеяться и смотрит с вопросом во взгляде, и Изольда, приблизившись достаточно, берет его за рукав и тянет за собой, чтобы поговорить кое о чем наедине… Набираться алкоголем и заниматься сводничеством в такое время, делать что угодно, лишь бы отвлечься, – наверное, это нормально.

Я улыбнулась ей.

- Спасибо, Изольда. Но не надо. Пока не надо, просто… Спасибо тебе за все.

Она нахмурилась.

- Ты о чем?

- Спасибо, что вы пришли сегодня. Для меня это было важно.

Сказав это, я повернулась и отошла, по пути оставив стакан с почти нетронутым коктейлем. Мне не настолько страшно, чтобы я хотела упиться до беспамятства или переспать с парнем, который до сегодняшнего дня не подозревал о моем существовании, пусть он и нравился мне, очень нравился.

Пройдя через зал, где проводили время гости, я поднялась к себе в комнату. Этот дом отец построил совсем недавно, он был спроектирован и отделан в провинциальном стиле: стены, обшитые деревом, деревянные лестницы с балясами, деревянные двери – все еще такое свежее, пахучее, крепкое. И вместе с тем дом «умный»: он напичкан техникой, электроникой, оборудован всеми коммуникациями, снабжен новейшими системами обеспечения безопасности (папочка на этом помешан) и вообще, кажется, в экстренной ситуации может подняться в воздух и улететь. Жалко, что нам не удастся пожить здесь как следует.

Войдя к себе, я уселась на кровать. Откровенно говоря, я не знала, куда себя деть. Изольда то и дело говорила о том, как мало осталось времени, но мне совсем так не казалось: по мне так время тянулось медленно, еле-еле ползло, как всегда ползет оно, если ты ждешь чего-то не очень приятного, такого, что занимает все твои мысли настолько, что ты не можешь занять себя чем-нибудь другим, но и приблизить это, чем бы оно ни было, тоже не можешь. Вынужденное безделье выматывает, утомляет. Я подумала о Дине: может, Изольда все-таки была права и мне следовало набраться смелости и признаться в своих чувствах? Тогда бы мы могли провести это время вместе. Может быть… Да, но ведь я даже не знала, люблю ли его на самом деле.

Я повернула голову, чтобы взглянуть в окно, но взгляд зацепился за толстую тетрадку, лежащую на столе. Раньше я прятала ее под матрас своей постели, потом стала просто класть в один из ящиков стола, а потом и вовсе перестала убирать ее. Это был мой дневник, исписанный всякими глупостями, в том числе планами, которые я строила, чтобы познакомиться с Дином. «Забавно, - подумала я. – Если кто-нибудь все же останется в живых и найдет эту тетрадь, ему будет интересно, что в ней? Или, если ее найдут спустя много лет, может, она станет важным памятником культуры?..» Кто бы мог подумать, что я так быстро откажусь от этих планов.

Впервые я увидела Дина полгода назад. Он забирал Изольду из колледжа на своей машине, они собирались ехать куда-то вместе. Вообще-то он это часто делал, но до того дня не выходил из машины, а может и выходил, просто я не видела его… Дин и Изольда были двойняшками, но походили друг на друга не очень-то. Изольда была черноволосой, Дин – блондином. Глаза у Изольды были темно-синие, у Дина – голубые. Черты лиц у них были похожи, но как-то неправильно: лицо Изольды было широким, с крупноватым носом и тяжелым подбородком (что, кстати, совсем не делало ее некрасивой), а черты лица у Дина были скорее женственными. Да и двигалась Изольда резко, размашисто, тогда как Дин был изящен в движениях, словно танцор. Увидев его, я невольно залюбовалась им и вскоре стала искать любую возможность увидеть его снова. Влюбилась ли я? Пожалуй, да. Хотела ли я познакомиться с ним поближе? Скорее да, чем нет. Так почему же именно теперь, когда Дин был в нашем доме и Изольда была готова поспособствовать нашему знакомству, я предпочла уйти? Может, я просто боялась и пряталась от чего-то? Глупость какая. Как будто нет того, чего на самом деле следует бояться.

С каким-то отстраненным чувством я оглядела себя. На мне было светло-лиловое платье, расшитое пайетками и жемчугом, очень красивое, от модного дизайнера. Отец разрешил мне купить любое платье, какое мне только захочется, и я потратила не один день, чтобы выбрать это… Оно мне совершенно не шло. Я была худенькая, с еще плоской, мальчишечьей грудью, а для этого платья нужен был бюст, как у Изольды. Я была невысокая, а платье было с завышенной талией, отчего казалось, что я выросла из него пару лет назад. Волосы у меня были тонкие, светлые, остриженные неровно, по плечи, платье не сочеталось со всем этим. Даже макияж и бижутерия не могли ничего исправить. Мне не хотелось проводить остаток вечера в таком виде. Это было неправильно, нечестно. Словно я пыталась казаться кем-то, кем я не являюсь.

Почти не отдавая себе отчет в том, что делаю, я поднялась, выгнулась, стянула платье через голову – сразу стало легче дышать. Я бросила его на постель, чулки и украшения полетели следом. Я надела джинсы и рубашку, затем зашла в ванную и смыла косметику. У меня было ощущение, что я скинула с плеч рюкзак, набитый камнями, который зачем-то таскала сегодня на плечах весь день. Настроение у меня приподнялось. Я решила, что даже если объявлюсь внизу в таком виде, никто не обратит на это особого внимания. Времени наверняка осталось совсем чуть-чуть, всяко уж слишком мало, чтобы критиковать чей-либо вид, не соответствующий дресс-коду мероприятия. Хотя, о чем это я? Все время забываю, что сегодня не только день моего рождения, но и кое-что еще. Для этого «кое-чего» дресс-код вообще не имеет значения, кажется.

Выходя из комнаты, я прихватила свою тетрадку. Хочу, чтобы она оставалась у меня как можно дольше, раз уж взять ее с собой наверняка не получится.

Шлепая босыми ногами по ступенькам, я краем глаза заметила Дина. Он был в тени под лестницей вместе с каким-то парнем. Они целовались. Странно, но это вызвало у меня улыбку: надеюсь, если они и обратили на меня внимания, то сочли, что я их не заметила.

Я снова вышла в просторный зал, где общая нервозность стала ощущаться гораздо отчетливей. Наши гости пили, говорили неестественно громко, хохотали в голос. Кто-то кричал и плакал, его пытались успокоить, отчего он расходился еще сильнее. Меня кто-то окликнул, я обернулась, не глядя, махнула рукой и вышла в соседнюю комнату, где тоже уже творилось черт знает что. Миновав ее, я прошла через кухню, где невозмутимые андроиды продолжали смешивать коктейли и готовить закуски, и коридор, перегороженный двумя массивными, стилизованными под старину стульями (я отодвинула один, чтобы пройти, а потом поставила его на прежнее место).

Дальний конец коридора был занавешен полиэтиленовой пленкой. Приподняв ее, я выбралась на недостроенную еще веранду. Она представляла собой деревянный каркас, с одной стороны закрытый полиэтиленом. Правда, пол был уже настелен, да и крыша имелась. Я прошла через веранду, чувствуя, как мелкие опилки липнут к подошвам, и встала на краю дощатого настила.

Веранда выходила на лужайку перед нашим домом. Она была изрядно потрепана из-за строительных работ, но так как они были остановлены несколько недель назад, там, где газон был испорчен, трава успела вырасти снова, а на альпинарии все еще цвели гвоздики, иберис и тимьян. Дальше был забор, но веранда располагалась достаточно высоко, так что была видна и улица коттеджного поселка, проходившая мимо нашего дома, и еще одна, упиравшаяся чуть ли не в самые наши ворота.

Вечерело. Солнце, клонящееся к закату, поблескивало за серо-перламутровыми облаками, которые тянулись рыхлым покровом по западной стороне неба. Четких теней от такого света не было, но там, куда он не попадал, сгущались сумерки.

Вот такой он, последний день человечества. Забавно…

О том, что все будет кончено именно сегодня, я, как и все остальные на этой земле, знала давно. Было известно даже точное время: восемь часов вечера. В этом не было ничего особенного, просто Бог счел возможным предупредить людей о том, когда с ними будет покончено.

Я родилась в странном мире. Здесь не было смерти, зато доподлинно было известно, что Бог есть: технологии, активно развивавшиеся последние несколько десятилетий, позволили дать людям вечную жизнь, а также связаться с Богом и даже поддерживать с ним некоторую коммуникацию. Конечно, у человечества еще были проблемы: например, от смерти в результате несчастного случая никто не был застрахован (именно поэтому я росла без матери, которая погибла в автокатастрофе, когда мне было всего шесть месяцев), а еще оставались травмы, болезни, военные конфликты… Крайне редко, но, несмотря на высокоразвитые медицинские технологии, люди все-таки еще умирали, хотя мир стал совершенно иным по сравнению с тем, каким он был не так давно. Именно поэтому я называю его странным: он странный с точки зрения людей, которые столетиями прикладывали усилия для того, чтобы сделать мир лучше. В чем странность? В том, что сами люди, кажется, другими не стали. Наверное, именно поэтому Бог все-таки решил покончить с ними… с нами, то есть. Он наконец-то понял, что мы безнадежны.

Я много читала о том, каким мир был прежде, смотрела об этом фильмы. У меня было достаточно времени на это: смерть матери делала меня в глазах сверстников какой-то особенной, окруженной драматическим ореолом, и хотя я себя особенной и несчастной совершенно не чувствовала, с этим мнением приходилось считаться. Так что у меня не было большого количества друзей. Зато время было, и я использовала его, чтобы пытаться понять этот минувший мир – мир, в котором смерть еще была. Мир, в котором в Бога верили, а не знали доподлинно, что он есть – как есть, например, солнце на небе или холодильник на кухне… Я могла бы долго делиться своими мыслями на этот счет. Но я, наверное, скажу только одно. Главное, что я поняла: смерть не имеет никакого значения. Есть она или нет, человек не должен принимать это во внимание, когда выбирает, как ему жить. И то же самое относится к Богу.

Я стояла на краю веранды. Ветер пригнал маленькую тучку, и, несмотря на то, что светило солнце, с неба посыпался дождь – даже не дождь, а водяная пыль. Я зажмурилась, подставляя ей лицо, и, постояв так немного, повернулась, решив вернуться в дом. Времени наверняка оставалось совсем мало, и мне следовало повидаться напоследок с отцом. Может быть, я даже останусь рядом с ним, когда…

Я вдруг заметила, что из мира пропали все звуки природы. Еще минуту назад я слышала, как шелестела листва на деревьях, как цвенькала какая-то пичужка, стрекотали в траве сверчки… Теперь же было тихо, совершенно тихо. Только в доме еще раздавались звуки и голоса.

Я обернулась.

Мир по кускам исчезал во тьме. Это было похоже на то, как по очереди гаснут фонари на длинной улице: из дальнего конца в ближний, один, потом второй, потом третий. Вот отсекло горизонт, вот исчезли деревья и перекресток, вот сгинул особняк напротив…

Значит, это все-таки произойдет? До последнего не верилось…

Послышалось низкое ровное гудение, и небо озарилось оранжевым свечением, на фоне которого возник гротесковый силуэт. Огромный, угловато-неуклюжий, со светящимися глазами, он был похож на робота из какого-нибудь очень старого мультфильма.

Неужели это и есть Бог?..

Интересно, а люди в других местах видят это точно так же?..

Гул усилился, силуэт двинулся вперед и заговорил. Я не расслышала его первых слов: гул заглушил их, к тому же в доме раздались оглушительные крики. Я повернулась, чтобы броситься бежать – не знаю, на что я надеялась, да и вряд ли вообще думала о чем-то в этот момент. Но мои движения оказалась медленными, словно во сне, и я почувствовала, что падаю, заваливаюсь на бок. Тут же что-то сдавило горло, я стала задыхаться. Перед глазами потемнело, но я успела увидеть их – сотни, нет, тысячи насекомых, крошечных, словно точки. Они извергались отовсюду и россыпью покрывали собой все, они стремились ко мне, и вот уже я была покрыта ими. Насекомые прогрызали кожу, заползали под нее и продолжали грызть, грызть, грызть, они грызли, не останавливаясь, и это было чертовски больно. Я раздирала кожу ногтями, но не могла достать их из своего тела, и вдруг заметила, что уже не вижу ни насекомых, ни даже собственных рук – перед глазами плыло красно-коричневое марево, потому что эти твари заползли мне в глаза и теперь жрали их. Я хотела кричать, а может быть, и кричала, просто среди всего остального не слышала собственного крика.

Мне было больно, очень больно и страшно. Но еще мне было обидно: что я такого сделала-то, что заслуживаю все это? Я прожила на земле всего-то шестнадцать лет, мои самые большие прегрешения – прогулки зимой без шапки да выкуренная тайком сигарета, мои самые большие достижения – пятерка в году по алгебре и два рассказа, написанные вот в этой тетради, которую я все еще зачем-то прижимаю к себе… В тетради, где, несмотря на множество страниц, исписанных планами нашего с Дином знакомства и будущих встреч, нет и намека на никакие-то серьезные намерения. Странно было признавать это – странно было признавать это именно сейчас – но мне было достаточно того, что я могла издали любоваться этим парнем. Мне и вправду не хотелось большего.

Гул стал невыносимым, в доме орали и визжали. Но сквозь эту какофонию я каким-то чудом услышала слова Бога:

- …С чего вы взяли, что коньяк пахнет клопами? Что это за идиотизм? А собакам вы хвосты и уши зачем отрезаете? Зачем?..

Голос был механический, тяжелый. Но все равно чувствовалось, что это голос очень уставшего и очень несчастного существа. Бог психовал, у него была истерика. Боль вонами накатывала на мое сознание, но почему-то уже не доставала его. И я вдруг подумала о том, что сочувствую Богу, – и то, что я сейчас переживаю, вероятно, и есть смерть… потому что я уже больше не дышу.

…Когда я пришла в себя, вокруг было очень тихо. Но это была не оглушительная тишина, а тишина мягкая, спокойная, наполненная эхом и призраками отдаленных звуков: журчала убранная в кожухи аппаратура, тонко звенела лампа, где-то за стенкой набиралась во что-то вода, слышались шаги, негромко переговаривались люди. Я открыла глаза, и сквозь светлое марево стали проступать очертания комнаты – обыкновенной больничной палаты, разве что, кажется, довольно большой. Все еще расплывалось, но я смогла уловить легкое движение высокого белого силуэта. Слегка нависая надо мной, он стоял так, что одна из ярких круглых потолочных ламп светила прямо у него за головой и создавала эффект сияния.

- Еще одна очнулась, док! – послышался голос. – Ну, как ты себя чувствуешь? Говорить можешь?

Я догадалась, что обращаются ко мне.

- Я… Отец…

- Ваш отец жив, мисс Мария, - послышался другой голос. – Он в безопасности и тоже уже очнулся. Как только Вы окрепнете, мы разрешим ему навестить Вас.

Перед глазами становилось все яснее. Помимо санитара, стоявшего рядом со мной, я увидела еще нескольких, работавших в палате, и доктора, выплывшего из облака золотистого электрического свечения. Черт его лица мне было не разглядеть, но оно показалось мне добрым.

- А… Бог?...

- А, с Ним тоже все в порядке, - отозвался доктор. – Перегрелся и встал. Так что мы сумели всех спасти! Между прочим, мисс Мария, Вы первая, кто спрашивает о Нем.

Я еще не достаточно хорошо чувствовала свое тело, но помнила, что нужно делать, чтобы улыбнуться. И я очень постаралась, чтобы сделать это.

- Просто я… немного беспокоилась… за Него, - призналась я.

Может быть, это было глупостью. Но это было правдой. Все окончилось хорошо, и, что бы Бог ни заставил меня пережить, я осталась в живых и не сердилась на Него. «Забавно, - думала я, чувствуя, что сознание снова ускользает. – Оказывается, и Конец Света может закончиться хорошо. Интересно, что будет дальше…»

- С Днем рождения, мисс Мария, - сказал доктор. – Не удивляйтесь, я говорю это всем. Сегодняшний день ведь можно считать новым днем рождения всех людей на земле.

- А у меня и правда день рождения, - засыпая, ответила я.

Доктор улыбнулся.

- Ну, тогда считайте, что это Ваш подарок.

«Договорились», - мысленно ответила я, закрывая глаза. Хороший подарок. Пригодится…