Самхейн
- Самайн, самхейн, – гудит ночь вокруг.
- Самуин, - воет ветер.
В баре празднуют День, точнее, Ночь всех святых. Приглашенная группа надрывается, исполняя тяжелый рок. Чтобы услышать собеседника, нужно орать из всех сил ему прямо в ухо. Но я слышу только биение крови в моих ушах.
- Самхейн, – напоминает она. Осталось недолго.
Бар маленький, тесный и прокуренный. Он под завязку набит людьми – они сидят, плотно сбившись за столиками, некоторые пытаются танцевать на крохотном пятачке около сцены. Я сижу за стойкой бара, и единственное свободное место во всем баре – около меня. Сюда приходят за новой порцией выпивки, но никто не задерживается. Поводя плечами, как от холода, они спешат вернуться на свои места. А я пью. Передо мной третий стакан для пива, наполненный виски вперемешку со льдом. В обычный день от первой половины такого я плясала бы на столе, а от второй – заснула там же. Но сегодня выпивка не в состоянии затуманить мой рассудок. Я ощущаю жизнь как никогда остро, и мне вовсе не хочется с ней прощаться. Вот только меня никто не спрашивает.
На последнее свободное место в баре втискивается новый посетитель. Молодой, коротко стриженный темноволосый парень. По нынешней моде, с бородкой. Не будь ее, был бы симпатичнее, но все равно не в моем вкусе. Под черной кожаной курткой одна футболка, а ведь на улице холодно. Идиот. Хотя мне сегодня холодно даже внутри бара, где воздух такой спертый, что его можно резать ножом.
- Знаешь, какой сегодня день? - Сосед поворачивается ко мне. Видимо мой бокал и декольте располагают к разговорам. Я безразлично пожимаю плечами, но это его не останавливает.
- Самхейн, - произносит он, заставляя меня повернуть голову и изучить его более пристально. Вдохновленный моим интересом, он продолжает:
– Так в древности назывался этот праздник у кельтов. А сейчас все превратили в балаган.
Что есть, то есть. Вокруг обладатели самых причудливых костюмов и грима. Бэтмен чокается с Джокером. Красная шапочка тянет Серого волка наверх, в комнаты. Медсестра хохочет, сидя на коленях у зомби. А парень всего-навсего ботаник. Но мне настолько тяжко быть одной, что я поддерживаю разговор.
- И что же это был за праздник?
Парень на радостях закидывает меня подробностями о том, как отмечали начало зимы люди, жившие на территории древней Британии. Похоже, действительно специалист.
- А еще, - продолжает он слегка заплетающимся голосом,- было поверье, что в Самайн умирают те, кто нарушит свой гейс.
Льдина у меня в животе превращается в полноценный айсберг. Как он узнал? Я пристально смотрю на него в ожидании злорадства или, наоборот, сочувствия на лице, но сосед по стойке на меня не смотрит. Он допивает уже второй стакан виски – обычный, не чета моему, но для него, похоже, непривычный. Машет бармену, чтобы попросить еще, но тот не реагирует.
Да нет, откуда ему знать. Просто несет чепуху, вспоминая все, что когда-то слышал об истоках Хэллоуина. Хотя я уже не могу называть этот день так даже мысленно.
- Это Самхейн, - напоминает ночь, - и скоро ты умрешь.
- И что же такое гейс? - выдавливаю я мертвым голосом.
- Зарок, что-то вроде табу, - бормочет парень, - например, нельзя есть в гостях или нельзя отказаться от любой еды.
Ему, похоже, уже хватит. Удачно, что бармен не торопится. Скорее бы он уже вырубился. Между тем ботаник не замолкает:
- Вот интересно, что они делали, когда уже знают, что умрут. Становились монстрами или наоборот святыми, пытаясь доказать богам, что достойны жить.
- Или жили как обычно, зная, что уже ничего не поможет, - говорю я вслух сама с собой.
Он склоняется к моему уху и шепчет, слова проникают прямо в мозг:
– Но есть способ избежать смерти.
Я снимаю его ладонь со своего колена и резко отвечаю:
– Нет такого способа.
Говорю не этому напившемуся юнцу, а надежде, которая вспыхивает в моем сердце.
- Есть, - он больше не пытается придвинуться ближе, но почему-то я прекрасно слышу.
Я делаю новый глоток. Другой. Но спасительный туман сегодня не приходит.
- И какой же это способ? – спрашиваю, словно не по своей воле.
- Любовь нелюбовь не живого, не мертвого.
Голос уже не заплетается. Бармен плюхает на стойку стакан, и ботаник выпивает его, не сводя с меня взгляд.
Чушь, понимаю я. Меня просто клеит какой-то белибердой пьяный незнакомец в прокуренном баре. На часах 23.45. Я молча допиваю свой бокал. Почему бы и нет? Мне остается всего пятнадцать минут, так какая разница, что я буду делать в это время. Уж лучше так, чем снова думать и пить. Я перевожу взгляд на его губы и через мгновение мы уже целуемся. Его поцелуи ранят и жгут. В голове туманится. Не знаю, как, но мы уже в комнате наверху. В ней почти нет мебели, только кровать и часы на стене. Его и моя одежда разбросана по полу. Чувствую себя странно. Не могу сказать, что мне хорошо, но при этом также и не скажу, что плохо. Вокруг все плывет и кружится. Кажется, алкоголь наконец подействовал. За окном разбушевалась гроза. Грохот такой, как будто небо раскалывается пополам. Его лицо совсем близко и кажется другим. Старше, жестче. С таким человеком я бы побоялась оставаться наедине. Вот только мы уже здесь, в пустой и холодной комнате. Начинается дождь. Барабанит так, что, кажется, проломит крышу.
Мужчина падает сверху, вдавливая мое тело в тощий матрас. Поверх его плеча я вижу часы на стене. На них пятнадцать минут первого. Он перекатывается рядом и садится на кровать спиной ко мне, натягивая джинсы.
- Шутники все-таки эти боги, - роняет с сухим смешком. Голос ничуть не похож на пьяного.
- Любовь не любовь не живого, не мертвого, - бормочу я. - Любовь в физическом смысле, нелюбовь – ну любить тебя мне не за что. Я была еще не мертвая, но уже и не живая, ведь оставалось мне немного. Так ты что, тоже?
Он молча шнурует ботинки.
- Тоже нарушил свой гейс и должен был умереть сегодня?
Он поднимает с пола футболку и надевает ее.
- Может и так. А может, - он нагло ухмыляется, - ты просто напилась и переспала с незнакомцем.
Он подхватывает куртку и закрывает за собой дверь. Щелкает замок. Я откидываюсь на подушку. Утром будет чертовски болеть голова. Пусть. Зато оно будет, это утро.
До этого момента слыхом не слыхивал о самхейне и гейсе. Прочитал рассказ и понял, что не много потерял. Судя по всему автор пишет о забугорной жизни. Иначе, с чего бы славянам париться о самхейне и прочем.
«те, кто нарушит свой гейс»??? Значит, получается, героиня еще не нарушила его? Иначе было бы — нарушиЛ. Если это ошибка — она катастрофическая.
Если убрать самхейн и гейс, получается такая история: поддатая девица, кругом все в костюмах (чертпоймешьвдругподнимиуродилиботаник), поддатый парень непрочьперепихнуться, клеит нетиривально, почемунет? секс — на троечку, занавес.
Рассказик простой и безыскусный. Глубины нет. Характеров, сюжета, как такового, эмоций и «вдруг!» — тоже не обнаружил.
— Не понимаю почему все так восхищаются этим Карузо? Слуха у него нет, голоса нет, картавит, шепелявит, пришептывает.
— Ооо! А вы слышали Карузо?
— Да нет. Мне Рабинович его вчера напел. ©
И концовка вялая, результата нет. Даже не открытая – осталась недосказанность, причём типа «Что хочешь, читатель, то и думай; я художник, я так вижу». А по мне – так чисто реализм получился, и потому буду считать несоответствием теме.
В плане изложения довольно ровно. Образы вполне понятные, с достаточным уровнем деталей. В паре мест проблема с запятыми, но это мелочь.
Хорошее начало и складный ритм. Глаз не спотыкается.
В частности, обыграйте вариации произношения названия праздника.
Раз Вы говорите именно о языческом празднике и герои у Вас сведующие, то надо соблюдать чтение с древнеирландского языка — Самайн.
Можно упомянуть современное ирланское произношение Саунь (изменившееся Samhain).
Есть ещё Савань — это средневековое произношение XIII века.
А Самхейн — неправильный русский транслит.
И, конечно же, раскрыть шире, что такое ru.m.wikipedia.org/wiki/Гейс. Почему он так важен? Какой гейс нарушила героиня? Почему она реально верит, что умрёт!
Тогда рассказ станет прозрачнее и заиграет красками. А концовка станет острее.
Вдохновения Вам!
Думаю, автор хотел сделать интригу, но интрига у него вышла в духе Челентано: «Завтра расскажу». Хотя я тут по очень тонкому льду иду, конечно.
зачем было это писать?