Фантомная человечность

Картинка прояснилась не сразу, механике понадобилось время сфокусироваться. Система запоминала голос, но никак не могла его идентифицировать.

— Я не знаю… Это ведь наверняка страшно дорого… А если сломается что-то? — голос женский. Произошло наложение — губы женщины прямо напротив объектива двигались, и звучал голос. Значит, говорила она. Что-то внутри зашуршало, как скатывающийся со склона песок, подталкивало окликнуть ее. Но имени не было, только какое-то общее название, такое незнакомое и чуждое.

— Ничего, он довольно крепкий. Если не будете сбрасывать его с пятого и выше этажей, то все будет в порядке, — второй голос был уже знакомый. Баровский, главный инженер. Но его видно не было — мешал край коробки.

— Он что? В созн… включен? Я видела, как он моргнул, — что-то среднее между восхищением и ужасом было в голосе женщины. — Как страшно… Он же почти как настоящий… Зачем их такими делают?

— Чтобы упростить общение. Мы пытались делать более роботизированными, но с ними отказывались работать. Видите ли, это такой уровень, что делать их отличимыми от человека — значит сорвать эксперимент. Один из вопросов — смогут ли при общении с ним распознать фальшивку.

Женщина приблизилась на два шага, наклонилась и протянула к нему ладони, он потянулся в ответ, хотя шестеренки в его голове ничего такого не приказывали. Но женщина отдернула руки, отвернулась, прикрыла рот и заговорила глухо:

— Не могу.

Рядом цыкнули, заговорили тоже тише:

— Слушайте, я первый рекомендовал вас. Я знаю о вашей ситуации. Вам не дают ребенка потому, что единственный ваш родной умер. По вашей же вине, простите. Так вот она — проверка. Если все тесты пройдут хорошо, то я напишу отчет и укажу там, что вы отлично справились с такой сложной техникой и вам можно доверить ребенка. Уже настоящего. Соглашайтесь. Я знаю, что другого шанса у вас не будет.

Она стояла по-прежнему спиной, и слово жгло, клокотало в горле, забивало все шестеренки, вместе с маслом текло по трубкам. А он почему-то все не мог его произнести. И в то же время боялся снова шевелиться, даже моргать. Боялся испугать эту женщину. Слово будто было разрешением — остаться, выбраться из коробки, обнять ее. И какая-то микросхема в нем страстно этого хотела. Непослушными губами он, наконец, окликнул:

— Мама…

И повторил, когда она резко обернулась, уже четче и громче.

***

В кои-то веки на искусственный разум были выделены такие деньги, которые не снились никакой военке. Разработкой занимались все ученые, забросив ради этого космос, глубины океана, древние раскопки и пищевую промышленность. И только одним повезло.

Первый искусственный интеллект был похож на сложенного из конструктора человечка. Вместо лица — экран, отражавший его эмоции. На первой же конференции один из репортеров спросил:

— Что вы думаете о тщетности бытия?

Робот повернул к нему монитор, лицо на нем изобразило снисходительную улыбку.

— О, я совершенно согласен в этом вопросе с Камю. Выбор смерти — это лишь протест жизни. А жизнь наша – лишь Сизифов труд.

На секунду стало тихо, а потом вопросы посыпались один за другим. Репортеры перебивали друг друга, пытаясь вызнать мнение машины о нынешних спорных вопросах в политике, религии и самоопределении человека. И машина имела свое мнение.

Через неделю пресс-конференцию с искусственным интеллектом отменили, и Баровский вышел извиняться перед репортерами.

— К сожалению, этот эксперимент не удался. Но мы будем продолжать, это уже можно считать успехом.

— Пытался ли интеллект нанести травмы людям, что проводили эксперимент? — раздалось из зала.

— Нет, не пытался. В него было заложено не причинять вреда людям.

— Но как насчет доктора Славича?

— Это был несчастный случай, никак не связанный с экспериментом. Он произошел в другой лаборатории.

— Правда ли, что искусственный интеллект покончил с жизнью?

— О чем вы? Как можно признавать за роботом жизнь? — удивился Баровский.

— Мам?

— Господи, напугал, — Галина схватилась за сердце, но, когда обернулась, как-то отлегло. Искусственный Интеллект, который она назвала Сашей, выглядел растерянным и сам немного напуганным. Но в целом робот был похож на обычного девятилетнего ребенка, разве что движения менее естественные, более заторможенные. Но глаза были по-настоящему человеческие. Первое время Галина рассматривала их подолгу. — Ты же на меня не бросишься?

— Нет, — заверил ребенок.

— Слишком много дурацких фильмов ужасов, — пожаловалась Галина. Выключила видео, которым заинтересовался ребенок, повернулась к нему. — Что такое?

— Не получается, — он на вытянутых руках поднял тетрадку, страницы которой были исписаны мелким аккуратным подчерком. — Поможешь?

— Что не получается? — Галина взяла тетрадь, взглянула, удивилась: — А вроде бы… ну… робот что ли. А математика не получается.

— А должна получаться? Иначе эксперимент провалится? Дяди будут ругаться? — спросил мальчик. Иногда он напоминал кошку — стоило сделать какой-то жест, и он понимал, что можно сесть за стол рядом с мамой, можно ждать помощи.

— Боишься их? Плохо они там с тобой обращались? — сочувствуя как живому, спросила Галина.

— Нет, они только грозились все. Когда не получалось, обзывали железякой бесполезной и угрожали, что разберут. Но они это так… Нас там несколько было, и никого не разобрали. Там было хорошо, не то что…

Саша замолчал, обрабатывая информацию. Так случалось, когда Галина привозила его в незнакомое место, он так же замирал перед остановками и словно пытался вспомнить что-то, чего не было. Словно искал подключение к интернету, чтобы там узнать информацию об этом месте. Галина не мешала, но сейчас отчего-то стало жутко, как если бы у них, у роботов, тоже было что-то вроде ада, из которого они приходили в этот мир более осмысленным созданием.

— Не помню, — пожаловался Саша, но особого сожаления или раскаяния в его голосе не было, и Галина успокоила:

— Не помнишь и не помнишь. Значит и не стоило оно этого.

***

Он всегда заявлялся без предупреждения, и это не казалось чем-то странным — проверка же. Лучше чтобы к этому не готовились.

— Ну как? — спросил Баровский, пройдя в квартиру, осмотрелся. На кухонном столе были машинки, на диване в зале — медведь. Квартира наполнялась игрушками, но мужчина от этого поморщился как от беспорядка, но не критичного. Ну хочется ей игрушке покупать другие игрушки — и ладно.

— Математика ему плохо дается. Зато литература замечательно.

— О, это прекрасно! Мы как раз и делали упор на гуманитарные науки. Робот, которому хорошо дается математика — эка невидаль. Но уровень сочинений, как я понимаю, детский.

— Да. Я думаю, да, — Галина кивнула. Саша выглядывал из-за угла открытой ванной. Там же стоял пустой таз, гудела стиральная машинка.

— И как? Не сбоит? Не говорит ничего странного? На человека похож?

— Даже очень… Слушайте, а зачем его забирать?.. Вы же сами говорили, он экспериментальный. Неужели нельзя оставить его тут? Ему здесь нравится.

— Больше, чем в лаборатории, — раздалось из ванной по-детски обиженное.

— Ну, я даже не знаю, — Баровский изобразил удивление, терзание, развел руками. — Разве вы не хотели, чтобы вам доверили живого ребенка? Вэ-пятнадцать же не вырастет. И что, если он начнет ревновать к живому брату или сестре?

— Не начнет, — снова раздалось из ванной. Голос у машины все же был не совсем человеческий, словно в записи.

— Давайте попробуем, — попросила Галина. — Я уже привыкла и… Я бы, наверное, побоялась брать в дом живого ребенка, раз у меня живет Саша.

— Не волнуйтесь, Искусственный разум безопасен и не агрессивен.

— А ребенок может быть агрессивен, — возразила Галина. — Тем более из детского дома… Без родителей… Я волнуюсь за Сашу.

Саша тем временем смотрел, как крутился барабан машины, и комок белья отражался в его глазах. Казалось, это у него в голове идет какая-то загрузка. Баровски развел руками:

— Я ничего не могу обещать. Но это же так здорово, когда созданный искусственно робот становится важнее живого, настоящего ребенка. Стольким одиноким людям это могло бы помочь. Слышали про роботов у японцев, которых делали для престарелых людей?..

Саша продолжал наблюдать за машинкой и, казалось, не слышал.

***

Первый приступ у него случился внезапно — ушел на кухню, и там вдруг что-то упало, грохнуло. Когда на кухню ворвалась Галина, Саша, который до этого никогда и не спал, просто лежал с закрытыми глазами и заряжался от сети, лежал на полу без сознания. Будь он человеком, она бы сказала, что ребенок в обмороке. Внутри него еще гудел какой-то двигатель, и в целом тело функционировало, не дымилось и не искрило, его не дергало. Галина несколько минут металась между звонить в лабораторию и попытаться самой починить, растолкать. Убедила себя, что с Сашей все в порядке, просто разрядился, и унесла поставить на зарядку.

***

Кто-то большой и сильный вел его за руку. За ним наблюдали из окон дома за спиной — в каждом было по несколько лиц. Так не провожали даже в семью.

— Куда мы идем? — голос в его черепной коробке звучал глухо, незнакомо. Человек ответил громким басом:

— В новый дом.

Потом он понял для себя, что «новый дом» было все равно, что ад.

Там почему-то было очень страшно, но эти воспоминания словно засвеченные оказались — все в белых пятнах. Обрывки белого и красного цвета. Оставался только страх, и он был настолько материален, словно являлся человеком. Большим и жутким. Словно страх мог сделать ему больно, ударить или обидеть.

Потом снова голос изнутри него: «Я не хочу умирать». И после стало как-то спокойно, словно наконец с высокой горки докатился до самого низа.

— Сейчас ты заснешь, — произнес друой: тихий, искаженный и глухой. Взрослый. Человек то говорил быстрее, то наоборот растягивал слова. — А проснешься — у тебя уже будет новое тело. И все эти плохие воспоминания уйдут. Ты будешь счастлив, у тебя будет семья.

И было в общем-то все равно. Что-то внутри снова сказало чужим голосом: «Я не хочу умирать». И — умерло.

***

Квартира больше не была уютной или семейной. Куда-то пропали игрушки, не было детских вещей на веревке на балконе.

— Где образец? — спросил Баровский. Галина сидела на табурете напротив двери. Казалось, она ждала вооруженный отряд ОМОНа, но инженер снова пришел один.

— Он страшные вещи рассказывает… Знаете, он не Саша. Он Валера, — произнесла она и тут же опомнилась. Взглянула на себя в трюмо, поправила волосы, отвернулась грустно. Баровский зашел, закрыл за собой дверь, и Галина попятилась, схватила табуретку словно оружие.

— Он нас не слышит? — спросил Баровский.

— Он не тут… Я его спрятала. Я его не отдам.

— Послушайте, — он снизил голос до шепота. — Нам очень сложно было заставить машину чувствовать себя человеком. Поэтому на ранних стадиях мы внедряли в них воспоминания, словно они — это люди. Ну правда, ну хотите я его при вас разберу? Или вы думаете, что мы живого ребенка разобрали и все в нем механикой заменили? Ну кто нам разрешит это делать?

— Сколько стоит Саша?

— Слушайте, вам не по карману, даже если себя вместе с квартирой продадите. Около двухсот миллионов, плюс-минус, я не считал еще. Но я же говорил…

— А живой ребенок столько стоит? — спросила Галина. — Живой человек разве может столько стоить?.. Если его со всеми органами продать.

Баровский постоял, пожевал губами, осмотрелся. Третий этаж, не в подпол же она его спрятала.

— Слушайте, я вижу, вы привязались к образцу. Хотите, я скажу, что он бракованный и мнимая память дала в нем сбой. И что вы с ума без него сойдете — все-таки одного ребенка вы лишились, а тут мы вроде как и второго отбираем. Хотите, он у вас навсегда останется? Я могу это устроить.

— И он будет со мной? Как настоящий ребенок, которого я же и родила? — с надеждой спросила Галина. Баровский сразу просветлел:

— Ну конечно!

***

Его снова вели за руку, только на этот раз не было страшно. Потому что эта женщина была мамой, а в его возрасте воспринималась чуть ли не Богом, который сможет спасти, защитить, отведет все невзгоды и прогонит плохих людей. Просто мама не хочет никого обижать, поэтому они пока спрячутся.

— Купить чего-нибудь сладкого? — спросила Галина, обернувшись. Саша отрицательно покачал головой:

— Скоро наш поезд?

— Скоро. Ничего, тут народу много. Знаешь, как говорят, хочешь спрятать дерево…

Хотя было уже тепло, на нем была шапка. Из-под ее черной кромки Саша заметил, как вокруг стало сразу меньше народа — от них отскочили как от прокаженных. Суровый голос, усиленный мегафоном, приказал:

— Женщина, отойдите от ребенка. Не заставляйте применять силу.

— Знаешь, почему они никогда не смогут с нуля создать человека? — спросила Галина, облизнув губы. Саша снова отрицательно покачал головой. — Потому что сами давно уже людьми быть перестали.

А ему все еще казалось, что мама сильная, она сможет защитить от всех этих людей в бронежилетах и касках.