Птицы должны летать

Суетливое щебетание птиц вывело меня из неглубокого беспокойного сна. Они опять что-то не поделили, хотя всего было вдоволь – и еды, и питья, и любви. Заняло несколько секунд, прежде чем я поняла, что нахожусь в своей комнате. Первый рабочий день нового две тысячи триста пятнадцатого года был насыщенным и изматывающим. Для съемок весенней рекламы привели целый взвод детей, который без устали шумел, прыгал, требовал, совсем как разбудившие меня попугаи.

Каким бы тяжелым не был рабочий день на фабрике шоколадных конфет, он не шел ни в какое сравнение с тем, когда на нас нападала орда самых красивых и талантливых детей в сопровождении их гордых невыносимо капризных предков. К счастью, мне приходилось работать лишь со съемочной бригадой, а с малолетники актерами возились те, кто души в них не чаял, и ублажали их как могли. Добрая половина моих коллег женского пола мечтала оказаться на месте счастливых мамаш.

Мои мечты были другими. Как только в пять лет меня определили в школу, я точно знала, что хочу работать на фабрике. Целилась в финансовый отдел или юридический, но способностей ни к тому, ни к другому не оказалось. Зато я хорошо рисовала и имела чувства стиля, что привело меня в департаменте рекламы. Моя начальница Камилла говорит, что мы – самые важные в этой индустрии. Без нас клиент никогда не узнает о товаре, а товар не доберется до клиента. Я ей верила. Как иначе, если в тридцать шесть лет она уже возглавляла крупный департамент крупной фабрики. Конечно, мы не сфера высоких технологий или энергетический гигант, но зато мы делаем детей счастливыми, а это самое главное для нашего города. Так гласит первая строка конституции.

Когда-нибудь я окажусь на ее месте, а для этого надо вкалывать до седьмого пота. Поэтому придя домой, я просто валяюсь на своей кровати, не двигаясь, впадая в вязкую дрему. Мама и Артур относятся к этому с пониманием, дают мне эти минуты тишины. Птицам же наплевать, у них свои проблемы, которые надо срочно решить.

- Накинь на них одеяло, сил никаких нет, - заворчала я, выходя из комнаты и направляясь на кухню.

- Им не нравится темнота, - мама поднялась с дивана и последовала за мной. – Артур, ужин!

- Зачем нам столько птиц? И сколько конкретно у нас их сейчас проживает?

- Четверо, Рикардо вчера умер, - горестно сообщила мама. – В его честь я испекла шоколадный пирог.

- Мои соболезнования, - саркастически скривилась я, но мама этого не заметила.

- Он был прекрасным, таких голубых перышек не было ни у кого, - она вздохнула и поставила на стол супницу. – Артур, мы ждем только тебя!

Брат присоединился к нам. Он ходил медленно, потому что прихрамывал. Его хромота и проблемы с сердцем частично являлись причиной возникновения птичьего царства у нас дома. Мама любила рассказывать эту историю и завела ее вновь. Я сама была виновата, зачем только заострила внимание на крикливых созданиях.

- Когда меня отобрали для материнства во второй раз, - опустилась она на стул, – я сразу же заметила, что мой партнер не здоров. Фиолетовые круги под глазами, отдышка, как его только пустили в лагерь? Я пыталась достучаться до начальника распределения, но он отмахнулся от меня. Тогда пришлось бы признать, что система отбора допустила ошибку. Бедный мой Артур, если бы они только послушали меня.

Она с нежностью посмотрела на брата. Мама любила его, но таблетки для сердца, стоящие на столе, напоминали ей об упущенной возможности. Первый раз ее призвали в лагерь матерей в восемнадцать лет, значит, она могла родить минимум троих до тридцати восьми, возраста, когда уже запрещено рожать. У матерей троих и более детей повышенная пенсия.

- Они сочли, что порок сердца и разная длина ног у тебя от меня, - она вздохнула. – Всегда во всем винят матерей. Отцы не причем.

Брат и я молчали. Мне стало стыдно за то, что я посмеялась над смертью Рикардо. Маме нужно было куда-то деть ласку и нежность, которую она копила для третьего ребенка. Я уже была взрослой, брат с самого рождения оказался молчуном, а попугаи заменяли ей то общение, которое дал бы следующий малыш. На мой взгляд, и двоих было достаточно. Однако в плане детей мама была амбициозна.

- Очень вкусно, - похвалила я суп и жаркое, чтобы отвлечь ее от грустных воспоминаний.

Она и вправду отменно готовила. Я пнула Артура под столом, и он выдал какое-то невнятное мычание. После того, как она рассказывала эту историю, мама всегда становилась задумчивой. Поэтому я поспешила поделиться с семьей радостной новостью, которую принесла с работы. На совещании Камилла сообщила, что мы вышли на совершенно новый уровень продаж. Конфеты разлетались с такой скоростью, что в ноябре и декабре производству приходилось работать круглосуточно, чего не случалось с самого начала демографического регулирования. Это означало не только рост нашей компании, но и улучшения во всем городе. Теперь, когда качество детей на высоте, можно было заняться увеличением количества. И, возможно, скоро уже не придется говорить о кризисе.

Поголовье детей в городе Камиллу не волновало, но графики и таблицы вызывали трепет. Показатели стремились ввысь и достигли беспрецедентного уровня. Серый брючный костюм, волосы в гладком пучке, тонкая оправа очков – она была похожа на генерала, который хвалил солдат, прекрасно осознавая, что именно ее план привел армию к победе. Я смотрела на нее, раскрыв рот, и представляла, что когда-нибудь буду на ее месте. Она стояла под яркой лампой и, временами казалось, что над головой у нее светился нимб. О том, что она не святая, напоминали редкие, но метко вверченные в разговор бранные слова. Только на этот раз они выражали ее довольство.

- Так что, возможно, с этого, две тысячи триста пятнадцатого года, начинается новый виток истории, - и я торжественно подняла кружку с чаем.

Мама заулыбалась, а Артур спросил, насколько конкретно увеличились показатели. Его интересовали цифры и все, что связано с математикой. К счастью, несмотря на проблемы со здоровьем, мозги у него на месте. Значит, пусть и с оговорками, но ему удастся попасть по распределению на хорошую должность. Между очень умным, но слабым и средне умным, но сильным, энергетические компании и правительственные организации всегда выберут первого. К тому же, когда он подойдет к тому возрасту, в котором его сверстников начнут отбирать на отцовство, он не будет тратить по два месяца каждый несколько лет в лагерях для матерей. В конечном итоге, для его карьеры это плюс.

Вся первая рабочая неделя состояла из бесконечных фотосессий. Домой я приходила позже обычного, мама и брат уже спали. Я не жаловалась, потому что находилась на пике своей активности. В девятнадцать лет мне хватало лишь задуматься о будущем успехе, как открывалось второе, третье и четвертое дыхание. Камилла постоянно находилась с нами, пахала не меньше нашего, но предпочитала быть в своем кабинете, а не на поле, где шли ожесточенные бои с мамами. Они хныкали, постоянно требовали то еды, то воды, то черт знает чего еще. Многие из них ни дня не работали. Их так же, как и мою маму, выбрали в матери сразу после школы, поэтому они понятия не имели, как это - зарабатывать на жизнь. Все расходы по содержанию детей на себя взяло правительство, в бесплатные школы отправляли уже в пять лет, а после выпуска тут же устраивали на работу. Каждой родившей полагалась пожизненная пенсия.

Мы живем с прогрессивное время, когда человечество умнее и сильнее, чем даже два века назад. На уроках истории рассказывали, что тогда детей мог заводить каждый. В итоге их было так много, что даже те, кто не мог иметь детей по каким-то причинам, приходили в специальный дом, где жили излишки детей, и выбирали себе там подходящего. А за несколько веков до этого рожать было не то что свободой выбора, а обязанностью каждой женщины. Те, кто родить не могли, сильно переживали по этому поводу. Как результат люди в основной массе были слабыми и глупыми. Часто у государства не было денег даже для того, чтобы накормить всех детей, не говоря о том, чтобы обучить их или тепло одеть. Именно такой бездумный подход и привел человечество к катастрофе, а затем, к счастью, к лучшему миру.

Огромных государств, которые не в состоянии контролировать свои территории, не осталось, теперь есть города. Полномочие продолжать род лежит на лучших и самых здоровых из нас. Вот это и есть логичный подход. В нашем городе нет излишка детей, нет тех, кто брошен, кто слоняется без дела. У каждого свое предназначение, каждый работает на благо общества и города. Жаль, что у человечества заняло столько времени, чтобы это понять, но как здорово, что я живу именно сейчас.

Наверное, так рассуждало каждое поколение, но человечество расцвело, когда стало относиться к репродукции с умом, а не бессистемно. Жизнь человека стала не только длинней, она теперь с самого начала наполнена смыслом. Дико читать о том, что когда-то люди и в тридцать лет не знали, чем они хотят заниматься, бросали работу, обучались по новой, чтобы лишь к сорока годам начать жить по-настоящему. Мне девятнадцать, и я точно знаю, что через десять лет или раньше, буду стоять на месте Камиллы и подбадривать новых, полных энтузиазма профессионалов.

Пока же приходится много работать. Радостные измазанные шоколадом лица детей будут улыбаться с уличных щитов, плакатов и брошюр. Они проходят жесточайший отбор. К нам попадают только самые красивые и обаятельные. Лучшие дети города сопровождаются лучшими женщинами. И если отпрысков еще можно урезонить или отвлечь, то с мамашами дело обстоит хуже. Ослеплённые своими привилегиями, они ни в ком не признают авторитета. В конце концов, это они снабжают город детьми. Так что приходится терпеть.

Начальница пробыла в павильоне минут пятнадцать и поспешила ретироваться, поручив мне подготовить отчет и положить его ей на стол в пятницу вечером. В такие моменты и находятся силы, которые спрятаны по внутренним резервуарам. У меня как будто выросли крылья. Поэтому после окончания рабочего дня, я оставалась и записывала данные, чтобы отчет получился как можно более точным.

- Отличная работа, - это все, что мне хотелось бы услышать от нее, но она просто молча приняла папку.

Предстояли выходные, которые казались пыткой. Я горела, хотела вернуться к своему столу, написать еще тысячу отчетов, сделать больше, прыгнуть выше. В субботу утром я проснулась и сразу же расстроилась, что это был не понедельник. Мама готовила завтрак, Артур еще спал. На кухонном столе лежала пачка писем, адресованных мне. За эту неделю у меня не было и минуты, чтобы разобрать корреспонденцию. Да и не приходили мне важные письма. Бегло просмотрев первые три, я остановилась на широком нежно-зеленом с мелкими белыми цветочками конверте. Такой я видела впервые. Аккуратно, чтобы не порвать, я начала отклеивать треугольный уголок, когда услышала резкий вздох мамы.

Она стояла напротив меня с чайником в одной руке, а другой прикрывала рот. Ее глаза расширились настолько, что чуть не выпали из глазниц. Мои нервы накалились до предела. Вид мамы подсказывал, что ничего хорошего в этом конверте я не найду. Внутри лежало несколько листов, верхний начинался с обращения ко мне. Я пробежалась глазами до конца текста, особо не вчитываясь, но и этого хватило, чтобы понять, о чем шла речь. Сердце опустилось куда-то в район желудка, ступни и ладони похолодели, перед глазами запрыгали мураши.

- Артур, Артур, иди скорей сюда, - мамин голос звучал глухо, откуда-то издалека. – Какое счастье!

- Что такое? – сонный брат ковылял, путаясь в широких пижамных штанах.

- Наша Ева, ее выбрали! – мама перешла на визг, чем разволновала птиц в клетке.

Те тут же заверещали, пытаясь тоже стать частью разговора. Я уже в третий раз перечитывала письмо и никак не могла сообразить, что теперь делать. От мыслей отвлекали чертовы попугаи, которые никак не могли заткнуться. Я резко соскочила, схватила со стула покрывало и накинула на клетку. Покрывало наполовину сползло, но птицы замолчали, почувствовав явную угрозу, исходящую от меня. Я вернулась на свое место, но письма на столе не оказалось, в него уже вцепилась мама. Ей хотелось удостовериться, что в нем говориться именно о том, о чем она и так догадалась. Ошибиться не могла, сама два раза получала такие конверты.

- Не могу поверить, - она подошла ко мне и прижала мою голову к своему животу.

Хотя и чувства у нас были разные, поверить в это я тоже не могла. Тон текста был безапелляционный. В нем давались четкие указания – через два месяца, в середине марта я должна была явиться в сборочный пункт с вещами, перечисленными в списке. Оттуда всех будущих матерей перевезут в лагерь, где их будут дожидаться самые здоровые и умные мужчины поколения. Нас распределять по парам, дадут неделю на знакомство по инструкции, а затем мы приступим к зачатию. Как только врачи подтвердят беременность, мужчин отпустят по своим делам, а нас оставят в лагере, где мы будем готовиться к родам, слушать лекции, заниматься спортом, здорово питаться и наслаждаться бездельем.

«С этого момента наступает новая фаза Вашей жизни. На Ваши плечи ложиться груз ответственности за будущее нашего города. Ваша работа – быть здоровой и счастливой, об остальном позаботимся мы!»

Так заканчивалось письмо. В конверте были еще бумаги. В одной, например, говорилось, что я должна полностью отказаться от алкоголя, сигарет и других пагубных привычек. Прилагался список витаминов, которые мне полагались бесплатно, достаточно сходить в ближайшую аптеку и предъявить удостоверение матери, тоже покоившееся в конверте. Другая брошюра сообщала, что лучше к моменту сбора лишиться девственности, если этого еще не произошло, потому что в лагере не будет времени для решения столь деликатного вопроса. К ней же прилагался список баров, где можно было познакомиться с благонадёжными мужчинами для этой цели.

Все вокруг представлялось в белом тумане, как будто я читала через стакан с молоком. Два месяца на то, чтобы дожить ту жизнь, о которой я мечтала. Не думала, что мой конец так близок. От меня, моих амбиций и желаний не оставалось ничего, это даже хуже смерти. По руке прошел холодок. Замершие пальцы Артура сжимали мою ладонь. Его руки всегда были холодными. Это отрезвило меня.

- Ты не можешь отказаться, - прошептал он, угадав мои мысли. – Тебя накажут.

Мама болтала с кем-то по телефону, разносила благую весть по разветвлённой линии мамаш. Скоро я тоже в нее войду.

- Не хочу, - помотала я головой, все еще не глядя на него, упрямо сверля глазами зеленый конверт.

- Понимаю, но ты должна.

Лицо спряталось в ладони, пытаясь отгородиться от ошеломляющей новости. Странно, я столько часов потратила на мечты о карьерном росте, но ни разу даже не допустила мысли, что меня могут взять в матери. Девятнадцать лет жизни коту под хвост. Кому все эти старания, ночи, потраченные на учебу, нервные истощения перед экзаменами, задержки допоздна в офисе? Зачем через это проходить, если теперь «наступает новая фаза»? Чья-то злая шутка, вот чем оказалась моя жизнь. В ушах зазвенел гнусавый голос одной из мамаш, присутствующих на вчерашней съемке. Она орала на ассистентку, потому что ее шампанское было слишком холодным.

- Хочешь, чтобы я заболела и заразила своего сына? Желаешь смерти моему малышу?

Девушка стояла, втянув голову в плечи, и шептала извинения. Материнство, отсутствие дел, наличие привилегий медленно сводили с ума, делали их капризными и оторванными от реальности. Вот в кого я превращусь, а не в Камиллу.

- Пообещай, что не наделаешь глупостей, - услышала я настойчивую просьбу брата.

Его беспокойный тон вывел меня из раздумий:

- Я не собираюсь убивать себя.

- Хорошо, - выдохнул он.

- Мне надо сходить в одно из этих мест, - протянула я ему брошюру с барами.

Было нелепо говорить о потере девственности со своим тринадцатилетним братом, но только он оказался рядом, и разговор не состоялся. О чем тут говорить? Даже птицы, которые не погрузились в сон оставались испуганными и безмолвными.

- Передам, все ей передам, - мама ворвалась на кухню взбудораженным вихрем, прощаясь с кем-то по ту сторону телефона. – Я делала яичницу, но разве это праздничное блюдо? Тем более, тут все подгорело. Блинчики! Такую новость надо отметить блинчиками!

Только сейчас я заметила едкий запах гари, который разнесся по кухне. Я догорала вместе с яичными белками, оставляя после себя горстку пепла, а на пепелище плясала довольная мама. Добрая, наивная мама, которая не замечала, что пирует посреди похорон. Заметив на кухне свою защитницу, попугаи раззадорились и напомнили о себе. По стеклянным стенкам миски застучала вилка, как колокольный звон, а запах гари сменился тонким сладким ароматом домашних блинов. Надо будет разузнать у нее рецепт на будущее.

- Кажется, что два месяца – это невыносимо долго, но время пролетит, не заметишь, - подбадривала меня мама. – Придется пару дней отработать, закрыть дела. Зато потом полностью посвятишь себя подготовке.

- Я не уйду с работы, - тихим эхом вырвалось у меня.

- Что значит, не уйдешь? - она развернулась и посмотрела с недоумением.

- То и значит, - прошипела я. – У меня есть еще целых два месяца нормальной жизни. Я не собираюсь их терять. Я и так уже все потеряла!

Убежав в комнату, я так хлопнула дверью, что со стены слетел мой табель успеваемости за тринадцатый класс, который пестрел высшими балами по всем предметам. Он висел у меня вместо фотографий семьи и постеров любимых знаменитостей. Артур попросил маму не трогать меня. Он понимал или хотя бы принимал мой крах. Оставшуюся субботу и все воскресенье я выходила из комнаты только, чтобы сходить в ванную. Остальное время изучала бумаги. Под конец выходных ко мне вернулась природная собранность, которая до этого момента ни разу не подводила. Предстояло столько сделать до сборов, и я не могла себе позволить явиться в лагерь неподготовленной. Даже если это не то, о чем я мечтала, нужно сделать все, что было в силах. И немного больше, как обычно.

Слова застряли в горле, когда я попыталась объявить на работе, что на фабрике мне осталась пара месяцев. Никак не могла подловить удачный момент, дождаться тишины и присутствия всех коллег. Когда такой момент выдался, во рту пересохло, на глазах выступили слезы. Подавив их, сильно зажмурившись, я уловила тихую поступь. Камилла вышла из своего стеклянного кабинета в наше открытое пространство, густо заставленное столами. По пути к выходу она обменялась несколькими фразами со своим заместителем, а потом направилась к моему столу.

- Прочла на выходных твой отчет, - ее хрипловатый голос придавал словам еще большей сухости. - Отличная работа. Буду чаще давать тебе такие задания.

«Стойте, подождите, не возлагайте на меня свои надежды», - вопила я внутри.

А смогла выдавить лишь:

- Не подведу.

Мне показалось, уголок ее рта дернулся вверх в попытке улыбнуться.

- Естественно, не подведешь.

И она ушла, оставив меня наедине со всем тем, что я обязана была сказать. Дело теперь не только в крушении моих планов, Камилла тоже строит свои насчет меня. И вопреки своему решению закругляться с делами, я с бешенным энтузиазмом приступила к работе, очнувшись лишь когда неоновые вывески за окном остались единственным источником освещения. Лампы отключались автоматически в одиннадцать часов вечера.

Город в это время оживал. Офисные работники вываливались из стремящихся прикоснуться к небу высоченных зданий, шумные и веселые. У них не было семей, детей и прочих забот. Была стабильная работа с внушающей уверенность в будущем зарплатой. Город не спал, лишь сменял солнечный свет на искусственный. После того, как самые важные жители, дети, ложились спать, наступало время взрослых. Кафе-мороженое закрывались, рестораны, кинотеатры, клубы для знакомств и прочие места, где можно сбросить напряжение после насыщенного рабочего дня, завлекали к себе посетителей. Яркие вывески окрашивали темное небо в кислотно-розовый, ярко-желтый и режущий глаза зеленый.

Спокойные днем тротуары превращались в загруженные дорожки, где идущие навстречу с трудом расходились. Тут же стояли зазывалы, элегантно кланяясь и приглашая заглянуть за темную бархатную штору или тяжелую металлическую дверь. Смех, крики, пьяные разговоры, флиртующий шепот – бездетные взрослые проводили досуг. Были и такие как я, кто стремился домой сразу после работы, но их значительно меньше, а сегодня убавилось еще на одну. Прежде чем подходить к другим подготовительным мероприятиям, я решила избавиться от того, что в первую очередь мешало стать матерью – невинности. В моем портфеле лежала брошюра с барами для знакомств. Один из них был в шаговой доступности от офиса. Не стоило усложнять, с этим справиться любой взрослый парень.

За широкой низкой деревянной дверью начиналась лестница вниз. Стены были отделаны рыжим деревом, а ступеньки блестели и казались скользкими, поэтому я схватилась за гладкие перила. Внутри заведение напоминало древний корабль, на каких плавали веков пять назад. Их уже нигде не встретишь, но, похоже, хозяин бара увлекался стариной. И не он один. Ретро-мода ворвалась резко и захватила многих. Старинные автомобили с бензиновыми двигателями, на которых, конечно же, запрещено ездить, стали частыми предметами интерьера. То тут, то там попадались женщины в юбках, они стали уже целой отдельной суб-культурой, не признающей штанов. В некоторых кафе появлялись полки с бумажными книгами, которые нужно листать руками. Ума не приложу, где они их берут, ведь большинство было уничтожено, а редкие экземпляры хранятся в музеях. Но стоит отметить, бумажные книги обладают шармом, до них приятно дотрагиваться, хотя глаза устают от мелкого шрифта, а постоянно переворачивать хрупкие листы утомляет. Но атмосферу они создают, не только своим видом, но и запахом.

Бар решил влиться в модное течение: деревянные столы, такая же барная стойка, в углу висел железный колокол с торчащим язычком, а за барменом располагался огромный штурвал. Я подошла к стойке и дотронулась до нее. В отличие от перил, та оказалась холодной - металл, крашенный под природный материал. Конечно, откуда взяться настоящему дереву в таком количестве? Просидев с полчаса, сжимая напряженными пальцами свой бокал, я решила оглядеться в поисках спутника на ночь. Ко мне подошел мужчина, лет на пятнадцать старше. Вначале меня это смутило, но потом я быстро сообразила, он точно знает, что к чему. Сама я понятия не имела, какого это заниматься сексом. Конечно, с теорией знакомы все, но практика, наверное, отличалась. Ведь в каждом деле есть какие-то важные нюансы, которые теория не учитывает.

Мужчина был высоким, поджарым и энергичным, как будто готовился к марафону. Речь его была громкой, и я смущалась от того, что все вокруг могли слышать наш разговор. Мне захотелось уменьшиться до размеров мыши и убежать в щель между деревянными досками пола, но он был привлекателен и уверен в себе. Такого точно пару раз призывали в лагерь, от него будет отличное потомство. Он прекрасно знал, зачем я тут – молодая, смущенная, быстрыми глотками осушающая уже второй бокал, так что времени не терял. Через двадцать минут мы поднялись наверх и вышли на улицу.

Воздух был теплым и мерзким на моем и так раскрасневшемся горячем лице. Его квартира находилась рядом. Мужчина взял мою ладонь, и от этого мне стало чуть спокойней. Его состояние передалось через прикосновение мне. Волнения не осталось. Это было еще одно задание, с которым предстоит разделаться. Хорошо, что у меня такой знающий партнер. Кстати, знал ли он все?

- Я еще ни разу… - попыталась я сказать, но он коснулся своими губами моих, а затем, словно только расслышав мои слова, отпрянул.

- Правда? – он казался удивленным и растерянным.

Надо было промолчать. Мне не нужно, чтобы он перемудрил, загрузился мыслями. Надо было вернуть его в то состояние, когда он знал, что делал.

- Меня выбрали в матери, так что, - я пожала плечами, пытаясь придать словам повседневности.

- Понятно, - он отпрянул и сел рядом, уставившись перед собой. – Я еще ни разу, чтобы впервые, девушка, - замямлил, как школьник.

- Но ведь у тебя уже был секс до этого, - пришел мой черед успокаивать его. – Не думаю, что это сильно отличается. У нас там все одинаковое.

У меня вырвался смешок, больше похожий на чих. Шутка не разрядила обстановку. Тогда я просто перешла к делу:

- Слушай, мне очень надо, понимаешь? Еще столько дел, а осталось всего два месяца. На работе никто не знает. Мне просто некогда ходить по барам каждый вечер в поисках секса. Прошу тебя, давай переспим.

Удивительно, но это его рассмешило. Настроение возвращалось, и вот мы уже вновь целовались на его диване. Правда был он аккуратней и нежнее, чем до этого. Не могу сказать, что мне было приятно. На уроках по секс-воспитанию говорили, что в первый раз и не бывает никаких сверхощущений. Но и больно не было, только первые несколько секунд. Потом было скучно. От меня ничего не требовалось, просто лежать на спине, пока мужчина методично двигался, держа ритм. Мои мысли стали уплывать куда-то далеко, пока не очутились за рабочим столом.

На нем лежал список имен детей. Из ста человек надо отобрать всего пять для новых роликов. Просмотреть придется всех. Пять минут на каждого актера, итого пятьсот, это больше восьми часов, не считая перерыва на обед. Придется завтра задержаться подольше. Или попросить Камиллу разбить их на две группы. Обычно она не любит, когда растягивают и мудрят. Просто выбрать самых способных и красивых. Тогда можно сократить прослушивания до трех минут каждое, получается…

Мысли прервал сдержанный стон. Секс закончился. Если зачатие в лагере будет таким же быстрым и монотонным, я не против. Надо будет спросить, можно ли при этом читать. Наверное, это не очень вежливо.

- Как тебе? – спросил мужчина, укладываясь рядом.

Диван был узким, поэтому он вжал меня в спинку. Мы лежали на боку, лицом друг другу. Он действительно был красив, а в глазах - тревога. Вопрос прозвучал искренне.

- Все отлично, - я улыбнулась и задумалась, надо ли его поблагодарить.

- Я могу и лучше, просто учитывая обстоятельства, решил делать все медленно и аккуратно, - разъяснил он.

- Спасибо, - вырвалось у меня. – Я пойду.

Встать так, чтобы не побеспокоить его, не получилось, ему пришлось скатиться с дивана на пол, откуда он наблюдал, как я одевалась.

- Может, увидимся еще? – он заложил руки за голову. – Покажу, что я умею.

Молния ширинки застряла, а мне хотелось побыстрее одеться, поэтому я дергала ее вверх слишком энергично.

- В смысле, можем поужинать, сходить куда-нибудь, - мое молчание смутило его. – Ты мне нравишься, правда.

- Ты мне тоже, - я справилась с застрявшей молнией. – Но у меня столько дел перед лагерем, многое надо привести в порядок. Сам понимаешь.

Он не понимал, но мне было все равно. Дело сделано, можно вернуться к работе. Если сократить прослушивания на две минуты, то можно справиться за пять часов, плюс час-полтора на обед и всякие непредвиденные обстоятельства. Если назначить сбор детей на восемь часов утра, то к вечеру у нас уже будут звезды новой рекламы.

Этот проект стал для меня самым важным делом жизни. Мне хотелось закончить мою только что начавшуюся карьеру на чем-то особенном, оставить после себя какой-то след. Мама была недовольна, что я пропадаю с утра до вечера. По ее мнению, у меня появились более важные дела. Например, читать литературу по материнству. Она постоянно присылал на мой носитель инструкции для будущих матерей. Я злилась, ведь будет еще целых девять месяцев для этого! Чем ближе подкрадывался день, когда мне предстояло отправиться в лагерь, тем меньше я спала, потому что не могла отключить свой мозг.

Рабочие дела не заканчивались. С каждым днем мне хотелось сделать больше, список дел расширялся. Я сама добавляла себе задания, потому что время было на исходе, и хотелось выжать из него все возможное. Но, как следствие недосыпа и торопливости, я стала допускать ошибки. Мои отчеты постоянно присылали на доработку, опоздания терпели из последних сил, коллеги комментировали мой уставший и истощённый вид, а мама и вовсе не скупилась на эпитеты, угрожая тем, что из лагеря меня отправят прямиком обратно на фабрику, если я не перестану гробить себя. Последней каплей стало то, что на съемках ролика, для которого я тщательно отбирала детей, раздался рычащий храп. Я уснула в своем кресле из-за того, что не спала три ночи подряд. Камилла, в кои-то веки пожелавшая заглянуть и проконтролировать процесс, схватила меня за локоть и выволокла из павильона.

Мы молча шли, затем ехали на лифте и так же молча вошли в ее кабинет. Она жестом указала на стул, сама села в кресло напротив. Ее глаза сверлили меня через стол, а перед моими мелькали черные мураши, которые я пыталась прогнать частым морганием.

- Ева, на тебя поступают жалобы, - отчеканила она глухо. – Пропускаешь совещания, работаешь спустя рукава. Я молчала, учитывая твои заслуги и старания, делала поблажки, но то, что произошло сейчас, ни в какие ворота.

Объясняться не было смысла. Камилла не терпела извинений и долгих жалоб на жизнь. Ее интересовал результат. Чтобы не усугублять, я молчала. Не раз я слышала, как она перебивала тех, кто пытался оправдаться, выставляла их из кабинета, дав испытательный срок.

- Если к следующей неделе… - начала она свою обычную речь, но не закончила.

Я перебила ее:

- К следующей неделе меня тут не будет, - мой голос был хриплым и казался чужим, то ли от недосыпа, то ли от того, что я была готова расплакаться.

- Это не тебе решать, я не собираюсь тебя увольнять, - она все еще считала, что контролирует ситуацию. – Пока не собираюсь, ты хороший сотрудник, прекращай этот цирк.

- Меня выбрали. Скоро я уеду в лагерь, - теперь я не закончила свое предложение, потому что из глаз потекли слезы.

Почти два месяца я знала, что от моей прежней жизни ничего не останется. Но и этого было мало. Я так и не смирилась с мыслью, что теперь буду матерью. Мне было горько от того, что закончилась моя карьера. И то, что я нагружала себя работой, не только не помогло, сделало хуже. С каждым новым днем, проведенном в бешенном темпе, я осознавала, что никогда не закончу, не будет последнего проекта, после которого я могла бы покинуть фабрику со спокойной душой. Потому что спокойной моя душа будет лишь здесь. Из-за этого я рыдала, отпустив свои эмоции. Всхлипывая, воя, не вытирая слезы и не отводя глаз, плакала, глядя на Камиллу. Я не стыдилась своей истерики.

Начальница открыла верхний ящик стола и достала сигарету. По кабинету распространился густой зеленоватый дым и запах кислого яблока. Ее сосредоточенный вид подействовал на меня отрезвляюще. Вырвался последний всхлип, дальше я с интересом наблюдала за ней, потому что знала – она обдумывала что-то, пыталась найти решение. Но разве оно тут может быть? Отказ карается, настоятельная просьба начальника ни к чему никогда не приводила. Городу нужно новое сильное потомство, это важнее любого производства, любой фабрики. В конце концов, без детей не будет и моей работы. Той самой любимой работы, которую я хотела закончить на высшем уровне, а в итоге провалила. Камилла пыталась понять, как исправить все мои просчеты, кого назначить на мою должность. Незаменимых нет.

- Очень жаль, - наконец произнесла она. – Ты подавала надежды.

Эти слова были острее ножа. Они впились мне в горло, выжимая слезы, которых не осталось. Почему она не кричит, не отчитывает, не выговаривает, как я ее подвела? Надо было сразу же уйти, как только получила письмо, а не срывать работу. Обвини меня в саботаже, будь несправедлива, чтобы мне легче было уйти, чтобы я разозлилась на все эти корпорации, для которых человек не важен, есть только цели и результаты. Даже материнство построено по этой четкой и прагматичной схеме, в которой личность уступает место всеобщему благу.

- Мне тоже, - только и сказала вслух.

- Правда? – она подняла на меня свои бледно-голубые глаза, за которыми словно и не было души.

Я коротко кивнула, потому что не видела смысла пускаться в лирический монолог.

- Если ты имеешь это в виду, то, - она подняла брови и поджала губы. – Но мне надо быть абсолютно уверенной в тебе, понимаешь? Никаких сомнений.

Что значили ее слова? Я растерялась, а Камилла уставилась на меня из-под кустистых бровей, словно пыталась рентгеном просветить мое тело.

- Если бы я могла выбирать, я бы осталась работать, - тихо произнесла я, чувствуя, как эти слова вызывают новый слезный ком.

- А если бы ты могла выбирать?

- Но я не могу, - моя голова обреченно опустилась.

- Иди домой, обдумай все, и если поймешь, что не можешь предать себя, возвращайся, - она указала рукой на дверь, показывая, что если и будет со мной говорить, то предметно, а не о чувствах и потерянных возможностях.

В глубине души, я догадывалась, о чем она говорит, но не представляла, что в наше время это возможно. Казалось, как-то средневековой фантастикой.

Я редко бывала на улице днем, поэтому выйдя из здания, поразилась бледности мира вокруг. Неоновые вывески горели, но солнечный свет гасил их. Мерцающие огни и картинки смотрелись сочно в темноте ночи, сейчас выглядели погашенными. Практически никто не сновал по тротуарам. Они казались необычайно широкими, тогда как вечерами на них возникали пробки. Весь людской трафик сейчас сосредоточился в офисах.

Первым человеком, который попался мне на пути, оказалась девушка чуть старше меня, сидящая на скамейке возле детской площадки. Они в это время тоже пустели, мамочки предпочитали торговые и детские комплексы, наполненные развлечениями для них и их чад. Малыш, с виду мальчик двух лет, сидел возле пластикового куста и пытался оторвать листик, намертво приделанный к ветке. Поняв, что это не удастся, он переключился на искусственную желтую птичку, прочно сидящую на другой ветке. Мать смотрела перед собой, не обращая внимания на отпрыска. Я подсела к ней, но она даже не шелохнулась.

- Милый ребенок, - выдавила я из себя, с тоской глядя на то, как он отламывает птичке крыло.

Девушка повернула голову в мою сторону.

- Бывает иногда, - я ждала, что она улыбнется собственной шутке, но этого не произошло.

- Странно видеть кого-то на улице днем, - продолжила я разговор.

- Здесь тихо, - девушка отвернулась и вновь уставилась в никуда. – В детских комплексах постоянный шум. У меня мигрени от визга детей.

- Ваш кажется спокойным.

- Он тоже любит тишину. И ломать.

Я почувствовала в тоне девушки такую тоску, что невольно прониклась к ней симпатией. Глядя на ее точеный профиль, я увидела себя через пару лет. Вряд ли с рождением ребенка я превращусь в одну из тех мамаш, что целыми днями говорят лишь о своих чадах, тратят тонны правительственных денег на шоппинг и запивают любой прием пищи шампанским, чтобы хоть как-то убить время. Кто знает, может она даже станет моей подругой.

- Вы счастливы? – вырвалось у меня, потому что я уже решила, что девушка рядом – родственная душа.

Она вновь посмотрела на меня, только уже с подозрением, молча встала со скамейки и взяла на руки сына, недовольного тем, что его разрушительный процесс грубо прервали.

- Конечно, счастлива, я же мать! – кинула она в меня. – Как можно задавать такие вопросы? Сразу видно, у тебя нет детей.

И моя родственная душа уплыла в сторону ближайшего магазина, который манил сверкающими буквами и бесконечно крутящимися на экране рекламными роликами. Один из них был сделан специально для фабрики, я отобрала того щекастого ребенка. Он очень подходил для рекламы шоколадных конфет.

Я бегом неслась в обратном направлении, прочь от дома. Лифт шел мучительно медленно, останавливаясь практически на каждом этаже. Я миновала секретаря и ворвалась в кабинет Камиллы посреди видео-конференции. Она удивленно подняла бровь на долю секунды, но тут же опустила ее и кратко кивнула, разрешая мне остаться. Десять минут спустя я сидела напротив нее, но уже совсем другая. От плачущей рохли не осталось и следа. Я источала ту уверенность, которую она искала во мне.

- Прошел час.

Она проверяла меня.

- Я с самого начала этого хотела, просто я не знала, возможно ли такое.

- Есть один врач, - осторожно начала она. – Он, так сказать, перерезает трубы.

- Сам? – удивилась я, потому что врачи только управляют роботами, которые делают операции.

Она кивнула:

- Официально такие процедуры запрещены. Ни один робот не может быть запрограммирован для этого.

- Но как? – я не понимала, как можно доверить свое тело в трясущиеся руки человека, подверженного настроению, зависящего от эмоций.

- Рисковано, - кивнула она. – Но есть положительные примеры.

Ее голова опустилась, а взгляд скользнул по животу. Рот от изумления раскрылся, и я выдохнула слишком громко.

- Поэтому я и сказала, что ты должна быть абсолютно уверена, - недовольно произнесла начальница, расценив тот звук за осуждение.

- Уверена, абсолютно! – поспешно и слишком громко выкрикнула я.

- Даю тебе время до завтра, но не раньше, - она подняла палец, предостерегая меня. – Позвони мне утром, в семь. Или не приходи на работу вообще. Документы об увольнении я оформлю сама.

Когда я уже почти покинула кабинет, меня настигла фраза:

- Процесс необратим.

В ней было скрыто гораздо больше, чем показалось вначале. Уже дома, закрывшись в комнате и игнорируя радостное щебетание мамы, до меня дошел ее смысл. Мне девятнадцать лет, что я о себе знаю? Ничего. Велика вероятность того, что мои планы и желания сейчас – это капризы вчерашнего ребенка. Завтра все может измениться, я захочу стать матерью, потребую привилегии. Завтра меня могут уволить с любимой работы и перевести куда-то, где я буду несчастна. Оставшуюся жизнь придется провести в заточении собственного чувства вины. То будущее, которая я себе рисовала, кабинет Камиллы, который будет моим, процветание компании, сотни подчиненных существуют лишь в моей голове. Есть еще сотни других сценариев развития событий. Возможность обеспечить себе особый статус в обществе, пусть и через рождение ребенка, которого я пока не хочу, не самый печальный из них.

Пока. Впервые я подумала, что нежелание заводить детей может быть временным. Я была увлечена сохранением того, что у меня уже есть и напрочь забыла о том, что может быть. Говорят, материнский инстинкт возникает в первые месяцы беременности. Если с этим проблемы, помогают врачи, колют какие-то препараты. Постродовая депрессия вот уже пятьдесят лет как не существует, наука научилась избавляться от нее. В конце концов, если бы моя мама думала так же как я, то меня бы сейчас не было. И Артура тоже. А если я выношу нового президента или великого ученого?

Процесс необратим. Как яркие неоновые буквы загорелись эти слова перед моими закрытыми веками. За дверью громыхали кастрюли, доносился терпкий запах яблок и корицы. В животе заурчало, с утра я ничего не ела. Как приятно иметь маму, которая заботиться, создает уют, печет пироги. Это счастье, которое я тоже могу дарить.

- Пахнет вкусно.

Мама от неожиданности повела плечами, но тут же заулыбалась.

- Не волнуйся, тебя всему этому обучат в лагере.

- У меня так не получится. Здесь нужен дар.

- Вздор. Мне тоже так казалось, но немного практики и вуаля, - она достала из духовки ароматный пирог.

- Мам, ты никогда не думала, как сложилась бы твоя жизнь, если бы ты не была матерью? – я решила спросить в лоб, ведь выпечка любой разговор, даже самый неприятный, делает уютней.

Она не смотрела на меня, хлопотала, заваривая чай:

- У меня не было времени подумать. Мне исполнилось восемнадцать, меня даже не успели распределить на рабочее место. В любом случае, тяги у меня не было ни к одной профессии. Училась я плохо. Даже не плохо, а медленно. Казалось, это и есть мое призвание. Конечно, жаль, что меня не позвали в третий раз…

Она оглянулась в поисках Артур.

- Понимаю, с тобой по-другому, - продолжила она. – Я вижу, как ты мучаешься, не хочешь ничего менять. У тебя есть призвание, ты любишь свою работу. Но посмотри на всех тех женщин, кто вынужден строить карьеру. С возрастом они становятся жесткими, нетерпимыми, даже капризными. Как дети.

Мне было что возразить, потому что матери тоже не подарок. Годы безделья превращали их в бездумных потребителей, которые относились с пренебрежением ко всему. И ко всем. Возможно, варианты выбора были не такими уж и разными, в результате я все равно стану другой. Я цеплялась не за возможность, а за себя теперешнюю, что в любом случае обречено на провал. Мы пили чай почти в тишине, только попугаи обсуждали что-то в своей клетке. Их было пятеро. Вот откуда такая активность. В их жизни тоже произошли перемены. Рикардо умер, теперь появился новый сожитель. Даже простая птичья жизнь наполнена стрессами и неожиданными поворотами.

Полночь выплыла неожиданно, сна не было ни в одном глазу. Оставалось семь часов, а я и на йоту не приблизилась к тому, чтобы дать окончательный ответ. В попытке очистить голову я попыталась уснуть на пару часов, но прибывала в уставшем и взволнованном состоянии, поэтому не смогла. Нужен был кофе. Проходя мимо двери брата, я увидела тонкую полоску света, он еще не спал. Я аккуратно постучалась и вошла. Он был погружен в работу. Склонился над какой-то математической задачей и не обращал на меня никакого внимания. Если он решает такое, может, поможет и с моей проблемой.

Не хотелось его отвлекать, но с приближением утра на меня накатывала паника. Поэтому я уселась на кровать и выдала ему все, вплоть до предложения Камиллы. Он не перебивал, никогда не имел такой привычки, лишь изредка кивал, словно делал пометки в голове.

- Если я цепляюсь за настоящее, тогда и нет смысла идти на преступление, следует простой родить, - я впервые произнесла это вслух и, кажется, почти смирилась с таким положением вещей.

- Или последовать примеру Камиллы, - ровным голосом сказал он.

- Спасибо, я и сама знаю, что есть только эти два варианта, - раздраженно ответила я.

- Да, но это будет твое решение.

- В любом случае, решение мое.

- Нет, если ты поедешь в лагерь – за тебя решило правительство, а если, как ты сказала? «Перережешь трубы»? Это будет твой выбор. Только так ты берешь ответственность на себя, только в этом случае решаешь, как тебе жить.

- А если это ошибка? – потрясенно выдавила я из себя.

- Твоя ошибка, - настойчиво повторял брат. – Не чья-то. Я ведь тоже ошибка, - грустно улыбнулся он. – Мама до сих пор переживает, что пустила все на самотек, что не настояла на замене партнёра, тем самым потеряла шанс на следующего ребенка.

- Она любит тебя, - пыталась я возразить.

Артур поднял руку:

- Знаю, но не об этом речь. Если ты дашь кому-то решать за тебя, то будешь всю жизнь искать виноватых. Лучше отвечать за свои ошибки, чем страдать от чужих.

Он замолчал. Это была его самая многословная речь на все тринадцать лет. Интересно, если бы не чужая ошибка тогда, был бы у меня сейчас такой умный брат? Мысли вереницей протекали через сознание, пока я неожиданно не уснула. Мои глаза разлепились, я резко соскочила, в панике ища часы. Яркие цифры ослепили меня, но я видела первую. Шестерка. Я не проспала!

Камилла позвонила ровно в восемь. Я не стала отвечать, просто взяла свою сумочку и пошла к входной двери. Мама спала, Артур завтракал вчерашним пирогом. Я двигалась тихо, чтобы не разбудить птиц, которые точно бы потревожили мамин сон. Брат посмотрел на меня с интересом. Он не задавал вопросов и не пытался угадать, что же я решила. Просто хотел увидеть во мне признаки решимости. И я кивнула с выдохом. Но не для него, а чтобы окончательно поставить точку.

Возле выхода стояла черная машина с непрозрачными окнами. Передняя дверь автоматически открылась. Зная, что это Камилла, я все равно вначале заглянула внутрь и только потом села.

- Тебя выпишут к вечеру, я договорилась, чтобы отпустили домой, нам не нужны лишние вопросы от твоей семьи, - ее голос был холодным, но иногда срывался на высокие ноты, выдавая волнение. – Завтра утром явишься туда же, врач тебя осмотрит. Вернешься домой, на работу выйдешь в начале следующей недели.

- Как же бумаги? Это будет отпуск? Больничный? – тараторила я, чтобы отвлечь мысли.

- Не волнуйся об этом, я все сделаю, - и она на секунду коснулась рукой моего колена.

Мы проезжали сквозь город в южном направлении. Он был оживлен, как обычно бывает по утрам, когда люди торопятся на свои рабочие места. Идеальная маскировка для того, кто хочет быть незамеченным – выползти в самую гущу событий. В утренней серости огни все еще казались яркими. Для меня они слились в один долгий луч, освещавший мой путь. Где-то пропела птица. Но я не могла бы ее услышать в закрытой, несущейся вперед машине. Показалось.