Клавка-буфетчица и кот-газонокосилка

Тёплое августовское солнце медленно поднималось из-за горизонта, попутно заглядывая в окна домов, а ветви деревьев плавно раскачивались под им одним знакомую мелодию. Близился ещё один приятный выходной день.

Дряхлая рыжая пятиэтажка, покосившаяся на бок, словно Пизанская башня, спряталась в центре города за стройными небоскрёбами и ухоженными жилыми комплексами. Она, окончательно забытая всеми, существовала вне времени и имела ту диковинную и загадочную атмосферу, что ежедневно приковывала к себе внимание детей и безработных авантюристов. Что только не повидали стены и жители этого бедного домишки за полвека... Ежедневные убийства в тёмных подворотнях давно перестали быть новостью, скорее, это было не изживающей себя традицией — ещё оставшиеся в живых милые старички были бы крайне удивлены, если бы день прошёл без происшествий. Чьё-нибудь слабое сердечко точно бы не выдержало столь пугающего известия, и Клавка-буфетчица наверняка оказалась бы в их числе.

Невысокая, приземистая женщина с огненными волосами и веснушками, спрятанными под стойким макияжем, растянулась на своём болотном диване и звучно сопела на всю небольшую комнатушку в подвале дома. До подъема оставалось всего несколько минут, и она это прекрасно знала — как только настенные часы начинали тикать громче и настойчивее, чаще всего ей приходилось подниматься с кровати и бежать на работу. Но в этот раз женщина решила лежать до последнего, умело растягивая секунды безделия.

Воскресное утро Клавки ничем не отличалось от утра понедельника или субботы — все дни для неё были одинаковы и скучны. Недели шли за месяцами, но ничего так и не менялось — в какой-то момент её жизнь застыла, превратившись в ледышку, и даже тёплый солнечный денёк не мог растопить её.

Петр Михайлович — старичок, работавший в театре охранником уже более пятидесяти лет, иногда заводил с ней разговоры о пользе выходных и минусах будней, но быстро бросал это гиблое дело, ведь ответа на его очередной вопрос никогда не следовало. Их диалог завершался неловкой тишиной, и мужчина возвращался на пост, где вновь начинал высчитывать дату очередного Конца света.

Часы наконец пробили семь утра, и по комнате разлетелся неприятный звон, от которого вдруг заложило уши: Клавка распахнула свои большие черные глаза, неловко потянулась, встала на ноги и поплелась к умывальнику, переваливаясь с боку на бок. Кости неприятно потрескивали, будто бы сухие полена в костре, а мышцы обмякли и стали походить на дряблое тесто. В её взъерошенной голове вдруг промелькнула дельная мысль: стоило меньше сидеть перед телевизором. Но уже через секунду она забыла об этом умозаключении, ощутив неожиданно подкатившие к горлу страх и волнение. Эти новые эмоции совершенно выбили её колеи, бросив в жар: уши, щеки и нос женщины вмиг побагровели, а затем и посинели — что-то должно было случиться. Но что?

Ополоснув полыхающее лицо и надев розовый фартук с сердечками, Клавка окончательно проснулась. Она подлетела к холодильнику, схватила стоящую рядом с ним серую канистру и доверху наполнила её содержимым кошачью миску.

Завтракать, в отличие от своего железного питомца, она сегодня не собиралась — заморская диета, о которой ей рассказала Зина Пакля, строго-настрого запрещала какое-либо принятие пищи. А подруга бы плохого не посоветовала.

Клавка, приплясывая, подошла к дремавшему коту, по-хозяйски развалившемуся на круглом деревянном столе. Она аккуратно провела по его стальным зубам и произнесла:

— Остренькие! — а затем выбежала из подвала дома на улицу, не забыв запереть дверь.

Питомец, оставшись в одиночестве, лениво спрыгнул на пол и приблизился к миске. По комнате распространился едкий запах бензина.

Вылетев из темной пятиэтажки, где всегда царила мрачная осень, Клавка тут же сморщилась — яркий дневной свет заставил её почувствовать себя настоящей вампиршей. Всё вокруг блистало и сверкало, завораживая и гипнотизируя, по улицам города расхаживали и дети, и взрослые, и старики, и целые семьи: одни веселились, бегали по траве, другие общались, гуляли, иногда посмеивались над чем-то, а третьи просто слонялись из стороны в сторону. Земная утопия наступила в самый неожиданный момент, и женщина не была этому рада. Если всё продолжится в том же духе, то от былых времён ничего не останется — ладно бы она, но как же будет жить её милый Кузьма Нефролик — старый породистый кот, заводящийся только с третьей попытки, когда сочная зелёная трава примнётся и потускнеет?!

Тяжело вздохнув и присвистнув носом, Клавка поплелась на работу в театр, находившийся за углом. Утро еще только-только наступило, а в мире уже творилась полная вакханалия.

Театр и буфет встретили её привычной прохладой, исходившей от многочисленных кондиционеров, запахом недавно привезённых булочек для хот-догов и гамбургеров и спящим на стуле Петром Михайловичем. По графику дежурств сегодня была смена Зины Пакли, но та умотала в Турцию на три дня за эксклюзивными брюками с символикой поп-группы «Фобии», а Клавка, как незаменимый сотрудник, вышла на работу в четвёртый за неделю раз.

Устроившись поудобнее на любимом розовом стуле, она принялась внимательно рассматривать пестрящие рекламой страницы «Сладкой жизни на Гавайях» — посетителей и актеров ещё не было, а начальство мирно спало в своих кроватях и не собиралось появляться до утра понедельника — чем не сладкая жизнь в театре?

Минуты летели за минутами, часы за часами, а в театр попрежнему не удосужилась заглянуть ещё ни одна живая душа: люди проходили мимо, оборачивались на мигающую вывеску, кто-то даже изучил вдоль и поперёк всю афишу, но зайти так и не осмелился. В какой-то момент человечество перестало ценить настоящее искусство и предпочло ему компьютерные игры и соцсети. Они потерялись в другом мире, виртуальном, забылись во сне и уже не могли до конца проснуться. Музеи, картинные галереи и театры потеряли почитателей и былое величие: стали ненужными зданиями, загораживающими таблоиды с бросающейся в глаза рекламой. Простые пустышки...

Внезапно массивная деревянная дверь театра распахнулась, и в помещение ступила нога высокого худощавого мужчины с темными волосами и круглыми очками. Он, не останавливаясь ни на секунду, гордо прошествовал мимо очнувшегося охранника и встал рядом с буфетом. Это был офисный клерк, заядлый работник десятилетия, Генка Три Копейки.

— Двойной хот-дог и три салфетки, — басом протараторил он, положив на стол три медно-никелевые монеты.

Заметив первого за день посетителя, который теперь молчаливо ожидал у стойки свой обед, Клавка подскочила с места как ужаленная и бросилась на поиски нужных частей заказа, оставив любимый журнал валяться на прохладном белом кафеле.

Небольшой мирок здания вмиг пришёл в себя, и даже тёмные картины на стенах заиграли по-другому.

Петр Михайлович равнодушно следил за дёрганными передвижениями женщины — он уже привык, что три раза в неделю, только в смену Клавки, этот человек проводил половину рабочего дня рядом с театром: сначала заказывал любимое блюдо, а затем уходил как ни в чём не бывало, оставляя всего лишь три копейки вместо ста пятидесяти трёх рублей. Но что мог сделать с ним старый охранник, приходивший сюда поспать лишние сутки, да и зачем? Женщина каждый раз доплачивала нужную сумму за Генку Три Копейки, и у начальства не возникало лишних вопросов.

— Ваш заказ, пожалуйста. — Найдя в конце концов бедный двойной хот-дог и три помявшиеся салфетки, Клавка отдала его постоянному клиенту, улыбнулась и уселась обратно на стул читать теперь уже «Ловкие лапки», которые она выписывала уже десять с лишним лет. Все дела на сегодня были сделаны, и можно было даже отправляться домой, положившись на Михайло. Он-то умеет держать язык за зубами. Но что-то необъяснимое заставило её остаться на своём рабочем месте.

Вдруг через несколько минут из соседней залы послышался сдавленный крик, а затем в буфете вновь появился Генка — побелевший и держащий нечто странное в руке. Он подлетел разъяренным вороном к урне и с толикой обиды бросил в неё выпавший зуб.

— Может, водички? — поинтересовалась Клавка, внезапно оторвавшись от занятного чтива.

— Лучше машинного масла.

Кивнув, буфетчица бросилась вон из театра, оставив пострадавшего на попечение старого болтливого охранника, который всё ещё сидел в недоумении — его напарницу иной раз было просто невозможно заставить сдвинуться с места, а уж куда-то побежать... День становился всё страннее и страннее, и Клавка, несясь по улице сломя голову, убеждалась в этом всё больше. Большинство мастерских, где можно было достать хоть немного машинного масла, были либо закрыты, либо сами требовали ремонта. И в один момент обезумевшая от такой несправедливости женщина чуть не столкнулась с Дамой с печенью, которая мчалась на всех парах в бар «Наливаем от души». Еле-еле разминувшись с ней на небольшом перекрёстке, она громко крикнула ей вслед:

— Эй, ты, ненормальная, куда несёшься, а?! — но так и не получила ответа.

Спустя несколько часов совсем обессилевшая Клавка плюнула на всё с высокой колокольни и, кое-как дотащив отёкшие ноги до родного подвала, плюхнулась на диван. Она так и не смогла отыскать ни одно место, где бы продавали машинное масло, и возвращение после такого провала к страдающему Генке Три Копейки казалось ей просто невозможным — Клавка не хотела опозориться перед возлюбленным. Да и не могла...

Прорыдав долгое время лёжа пластом, Клавка вдруг услышала краем уха слабое тарахтение, которое издавал её чёрный кот с кислотно-желтой оправой. Он вновь улёгся на стол и упорно жаловался на что-то.

Неуверенно встав на ноги, женщина подошла к ноющему питомцу и нежно провела по его жёсткой голове. Неожиданно он взвыл, начав дёргаться, а затем заскулил, как настоящая собака.

— Что это с тобой? — удивлённо вопросила Клавка и смахнула оставшиеся слезинки.

Странное поведение Кузьмы насторожило её, и она, взяв железного зверя на руки, понесла его во двор.

Солнце уже садилось обратно за горизонт, небо местами окрашивалось в багровые, лиловые и даже ярко-розовые цвета, ветер постепенно сходил нет, а людей становилось всё меньше и меньше — воскресение подходило к концу.

Безрезультатно подёргав кота несколько раз за шнур, Клавка окончательно пришла к выводу о том, что с ним что-то не так: грустный, уставший и разбитый вид животного пугал и настораживал. Напряжение нарастало с каждой секундой.

— Да что ж не так?! — воскликнув в сердцах, женщина нагнулась и стала внимательно разглядывать его со всех сторон.

И не прошло пяти минут, как она, измученная за день добровольным марафоном, на подкашивающихся ногах, пересчитала металлические зубцы кота и не нашла одного.

— Ну ничего, Кузьма, не горюй, ты не один такой, — Клавка погладила питомца по спине и усмехнулась. — А вот знаешь, у моего Генки сегодня тоже зуб сломался! — подумав, добавила она. — Вот ведь невезуха! Ну ничего, завтра найду тебе бабушкино снадобье, и новый вмиг отрастет! Пойдём, я напою тебя бензинчиком, а потом уложу спать, — и опять подняв опечаленного утратой кота на руки, женщина медленно поплелась в дом, прихрамывая. Ноги и руки болели от непривычных нагрузок — ей предстояло тяжелое пробуждение...