Старый дневник

Воровать плохо. Но мне нужнее. Ведь его уже давно нет.

Инструмент рыбака – удочка. Он ловит рыбу, тем и кормиться. Ему не нужно многого. Но он очень сильно зависим от факторов, на которые он воздействовать не может. Кирка – инструмент шахтера. Он будет долбить горы до самого конца времени. Своего времени, конечно. Горы были, есть и будут. Но у шахтера тоже есть случайные переменные.

Инструмент моей семьи – лопата. Нет, мы не садовники или фермеры. Мы воры. Испокон веков мы воруем у мертвых. Так делаю я, так делал мой отец, и отец моего отца, и его отец…. Уже никто и не помнит, почему мы это делаем. Но мы должны. Это наше призвание и наше бремя. Моё бремя. Я начал этот дневник, чтобы мой сын знал и понимал, что я тоже прошел этот путь. Что его проходит каждый мужчина в нашей семье. Что сомнения и страхи гложут не только его. Я хочу, чтобы у него был спутник в этом долгом и запутанном пути. Перед началом я скажу тебе лишь одно – оставь надежду и никогда не оглядывайся.

Всё свое детство я не задавался вопросами нравственными или моральными. Вопросы мои были сложнее, что удивительно. Я жил в богатой семье, получил лучшее образование, какое только можно было получить. Не то, чтобы я был крайне способным, или очень умным, или талантливым. Но, практически не учась, я показывал хорошие результаты. Изворотливость и гибкость ума позволили мне быть тем, кем гордился мой отец. Да, именно, он специально нанял таких учителей, которые научили меня быть хитрее и наглее, чем остальные. Не напрямую, конечно, но они создавали условия для моего развития. Спросите, откуда они знали, что я буду поступать именно так? Это у меня в крови. Позже мне рассказали, что и отца так учили. Сам он говорил, что прапрапрадеда оставили в чужом городе с требованием вернуться через два месяца с огромной суммой денег. Было лишь одно правило – «Самую главную ценность забрать не смей. Не смей даже грозиться, что заберешь её». И в срок он вернулся. И не просто так. Помимо мешка денег у него в том городе появился большой участок земли. Он не только выкапывал трупы, но также воровал, играл и мошенничал. И так за пару месяцев он усвоил два урока: первый – что деньги можно очень и очень легко заработать, надо лишь думать головой, и второй – что забирать жизнь для этого совсем не обязательно. И для себя он выделил еще одно правило, которое потребовал выполнять и тех, кто после него – не быть бандитом. В любом деле, даже самом низком, нужно быть человеком чести. Сколь бы низко ты ни упал – будь то снятие одежды с мертвеца в канаве, будь то вскапывание трех могил за ночь или же мошенничество в картах – нельзя лишаться собственного достоинства. Ничего не просить, не умолять. Если поймали – бежать или драться. Но и не быть слишком гордым. Лучше убежать с деньгами и прослыть богатым трусом, чем драться и лишиться денег, полученных нечестным трудом, и зубов. А ведь красивая улыбка - опасное оружие. И с тех пор мы не ушли от маленьких нововведений. Но суть осталась всё та же. Мы грабили могилы. Признаться, никто толком мне и не смог объяснить, почему и зачем. Перечитав все старые записи моих предков, я так толком ничего и не нашел. В итоге, мы с отцом сошлись на мысли, что это выгодно. Раньше людей хоронили с их вещами, украшениями и прочими дорогими безделушками. Помимо этого, моя семья не гнушались забирать части тел умерших. Их продавали разным бродячим колдунам и ведьмам. Последние же их выставляли напоказ наивным крестьянам, чтобы те боялись их и уважали. И, конечно, несли звонкую монету в их карман. Тогда с этим было проще.

Тогда вообще было проще. Сейчас ведь мы не просто мародеры. Мы проклятые расхитители гробниц. Сейчас никто не оставляет что-то ценное с трупом. Не потому, что люди не верят в загробную жизнь. Верят, даже в большую ерунду, чем раньше. Но со временем любая вера устаревает, любые обряды приходится осовременивать. Так, к примеру, тех, кто решил отойти во тьму сам, раньше лишали возможности гнить на кладбище. А сейчас придет этот, с крестом на шее, и скажет, мол, усопший был болен и грехи его и не грехи вовсе, а все из–за вас всех, и на вас этот грех, а тело давайте на кладбище, пахнет уже. И всё в таком духе. Люди стали более грубыми в отношении к живым и более снисходительными к тем, кому эта снисходительность и доброта уже в принципе и не нужна. Наверно, эта фраза может быть девизом моего рода. У клана Макклауд был призыв держаться, а у нас будет напоминанием: то, что мы делаем, не плохо. Ведь «плохо», в принципе, это лишь то, что осуждается другими. Тот, кто не боится осуждения, волен жить, как хочет. Зачастую именно осуждения оставляют людей в клетках собственного сознания. Вернее, они оставляют их жить в клетках сознания тех, кто их осуждает. Они посчитали, что тела людей имеют ценность. А как и почему, не сказали. Придумали какие-то глупости вместо ответов, да и довольствуются этим. А люди верят. А мы… Что мы? Мы немного свободнее.

Да, так и проходило моё детство: в мыслях о скоротечности жизни, о смерти, о правильности, о справедливости, о деньгах и прочих вещах, о которых дети думать и не должны вовсе. Может, поэтому остальные дети и сторонились меня. Да, мой отец был вовсе не против того, что я общался с другими детьми. Он часто говорил, что мой дед лишил его этой возможности. И твердил, что это важно для меня и это невероятно ценный опыт. Но почему-то у меня вовсе не получалось ни с кем сблизиться. Они были слишком просты и не отличались умом. Собираясь в группы, они любили дурачиться. Я прекрасно понимал, что это должно быть весело, но всё равно держался от них подальше. Я их не понимал, они не понимали меня. Всё было просто. Но так неприятно и тяжело. Я даже думал начать подстраиваться под них, пытаться быть, как всё. Но мой отец остановил меня. Он рассказал, что сделал это специально. Он специально показал, что люди никогда не поймут и не примут нас. И чем раньше я это пойму, тем лучше для меня. Он оказался совершенно прав. Тогда я понял, что быть одиноким вовсе не страшно. Страшно лишь признать это одиночество. Это понимание, словно вирус, очень долго приносило мне боль. Но потом больше никогда ко мне и не возвращалось. Позже отец рассказал, что столкнулся с этим будучи старше и для него это понимание далось проще, но боль была намного страшнее и до сих пор напоминает о себе. Было время, когда он пытался оставить наши традиции, наше дело и стать учителем, или того хуже, писателем. Конечно, он так и не смог этого сделать тогда. Лишь к старости он завел себе кучу тетрадей, где описывал бред, что приходил ему в голову. Но это всё случилось намного позже. Тогда я понял, почему отец так замкнут. Со временем и я стал точно таким же. И это сблизило нас. Два абсолютных одиночества нашли спасение друг в друге. Тогда мне было пятнадцать, кажется. И именно тогда я начал своё полноценное обучение. Нет, читать и писать я, конечно, уже умел, но познания в науках были не то чтобы не глубоки… Они были лишь обрывочны. Но обширная библиотека, которую начали собирать еще задолго до постройки нашего поместья, помогла восполнить пробелы в знаниях. В первую очередь, мы занимались историей. Чуть ли не с самого начала времени и до наших дней. Тогда я впервые столкнулся с самым удивительным видом лжи. Это была уверенность. Люди писали научные книги, где доказывали, что всё было именно так и именно эти люди были в этом конкретном месте. Но шли годы и находились другие, те, что утверждали, что предыдущие ошибались, и доказывали свою правду. Так, наверно, будет продолжаться до конца времени. И тогда я открыл для себя одну правду – Что нет на этом свете этой самой правды. Нет информации, которая прочна, будто стена. Скорее, словно лист на ветке, осенней порой она всегда находится на грани. И лучше ничего не держаться. Лучше не говорить о чем-то с абсолютной уверенностью и ни во что не верить. Всё разрушится однажды. И чем меньше ты будешь плакать над обломками, тем лучше.

В это же время я начал читать дурацкие любовные рассказы. Вернее, это было два каких-то глупых рассказика, которые были скучны, а их сюжет был настолько предсказуем, что я, перелистывая по несколько страниц, заранее знал, что будет именно сейчас. Но в тот момент, впервые за пятнадцать лет моей жизни, я осознал, что у меня нет матери. Пытаясь вспомнить её, в своём сознании я встречал только нянек, поварих и прочих женщин, которые обслуживали меня в детстве. Но той, которую я звал «мама», среди них не было. На тот момент я решил не говорить об этом отцу. У нас с ним очень мало общего во внешности, и я боялся узнать, что я вовсе приемный. В тот момент это показалось мне ужасным, ведь тогда получается, что я для него никто, и, следовательно, потерять меня для него не будет большой проблемой. Осознание этого факта определило мое поведение на ближайшие пять лет. Я вовсе перестал перечить своему отцу и начал вести себя, как покорная собака. Любые его требования, даже те, что казались мне ошибочными (которые в итоге и были ошибочными, черт его дери) или глупыми, выполнялись беспрекословно. Не знаю, заметил ли это мой отец. Поскольку его помощь в моём обучении была более не нужна, то мы вновь отдалились, и его холодность ко мне вернулась. И только редкие стаканы выпивки пробуждали в нем интерес к беседе со мной. Нельзя сказать, что он был пьянчугой. Просто были даты, которые никак не отмечались в календаре, но в которые мой отец из года в год заливал в себя бутылку дорогого виски. Последующие несколько дней он не выходил из своей спальни, не ел и не пил, а нужду, пардон, справлял в окно. А когда я стоял у двери и подслушивал, то слышал, как он кричит, и рыдает. Как зовет кого – то, и рушит что – то в комнате. Но как только он выходил, то, тут же умывшись и гладко побрившись, вел себя так, будто ничего и не было. Но в те несколько дней я был рад за него. В него будто вселялся настоящий человек – живой и с чувствами. Пусть и с грехами, и даже мерзкий и неправильный, но человек. А я их так мало видел за всю свою жизнь.

Только в восемнадцать лет он рассказал о моем происхождении. Он оказался мне родным. Но с матерью сложнее. Это была женщина, которая только выносила меня, и всё. Ей заплатили за это и за то, чтобы она сразу же отдала меня отцу, а сама навеки исчезла. Отец сказал, что даже имени её не знает, ибо сам попросил, чтобы она его не называла. Он упомянул, что если бы родилась девочка, то её сразу бы отдали в приют, который получал бы щедрые пожертвования от анонимного благотворителя каждый год. Но, к счастью, родился я, и удалось избежать пустых, по его словам, затрат. Я тоже был счастлив – мой отец, это все - таки МОЙ отец. Во мне его кровь, значит, ему будет сложнее избавиться от меня. С наступлением моего совершеннолетия я, наконец, мог попасть на светские приемы. Искусство танца и настольных игр были мне известны, и мне очень хотелось, наконец-то опробовать их и повеселиться. Признаться, за все время моей жизни я очень редко покидал поместье. И люди представляли для меня неимоверный интерес, но утолить его я мог лишь с помощью книг. Мои герои были моим кругом общения. И вот, наконец, настоящие люди. Подготовка была очень серьезная. Я быстренько пробежался в уме по самым, по моему мнению, интересным книгам, дабы было что обсудить. За неделю начал активно читать свежие газеты, дабы быть «подкованным» в вопросах последних дней.

И вот тот вечер. Отец неожиданно сменил холодную и бесчувственную «маску» на улыбчивую. Мне же «маску» натягивать не пришлось, поскольку я, правда, был очень рад тому, что я здесь. Признаться, я даже толком не знал, по какому поводу прием. Это было и неважно. Наконец-то меня окружали настоящие, живые люди! И зала, в которой всё проходило, была прекрасна. Свет, что бил прямо в глаза, музыка в исполнении живых музыкантов, и полный стол еды. Женщины и мужчины сбились в отдельные группы. Мужчины курили трубки и громко хохотали. Женщины тихо сплетничали и смеялись, закрыв улыбки веерами. Отец представил меня всем, и когда начались танцы, я тут же направился в центр залы, дабы начать, но отец тут же одернул меня и сказал – «Помнишь, перед тем как зайти, я начал улыбаться? Так вот, тут все такие». Его взгляд был холодным, как обычно. И, оглянувшись, я заметил, как люди вокруг показывают друг на друга кивками, и тихо смеются. Но взгляд их становился каким-то злым. Те, кому казалось, что их не видят, тяжело вздыхали, разминали нижнюю челюсть, выпивали стакан, или даже больше, и вновь принимались улыбаться. Все они оказались лжецами. В танцах я решил не участвовать, решив поговорить с людьми, дабы подтвердить еще одну свою догадку. Подойдя в группе мужчин, я вновь поздоровался. Они говорили об охоте. Как только разговор начал утихать, я спросил у них мнение об одной книжке. Она была более или менее известна, но, к моему удивлению, господа и не слышали о ней. Более того, один из них сказал, что чтение нынче не так важно и нужно. «Про жизнь в книгах не напишут, юнец», - сказал один из них. Его поддержали общим смехом. Тут мои догадки подтвердились. Извинившись, я ушел. Мой отец сидел на каком-то кресле и курил дорогую сигару. Увидев меня, он сказал: «Кажется, моему сыну нездоровится, боюсь, нам придется уйти раньше». Уже дома он задал мне лишь один вопрос: «Ещё хочешь?». Мой грустный взгляд ответил за меня. «А придется». Он тяжело вздохнул. Люди, и правда, не очень.

Тогда же он впервые начал посвящать меня в наше семейное дело. Вернее, он разбудил меня ночью, сунул черную маску, фонарик, рюкзак, вручил лопату и дал карту с указанием всех ближайших кладбищ. И потребовал принести домой хоть что-то ценное. Не было и 11, как я вышел из дома и побрел. Но, к несчастью, самое ближайшее кладбище из всех кладбищ находилось в часе ходьбы. Делать нечего. Луна освещала мне путь. Из-за неё не было видно света звезд. В голове летало огромное количество мыслей: «А что, если поймают? А как копать? А кого вкапывать-то? А если разломаю мавзолей? Можно ли? А как?». И прочие глупости. Тогда я еще и не знал, что меня ждет. Я ведь так ни разу не был на кладбищах. И в тяжелых раздумьях, немного замерзнув, я дошел до кладбища. Вместо высокого забора, который я себе представлял, было небольшое ограждение, которое я просто переступил. В будке охранника света не было. Ничего не было. Только уже давно забытые люди. Поросшие травой и сорняками могилы с осевшими на надгробиях пылью и грязью. Они ведь все были любимы и очень важны. Вот, например. Этому и года нет. А уже в таком плачевном состоянии… Но я здесь не за этими. Мне нужны те, кто умер очень давно. Для того чтобы их найти, мне пришлось зайти в самую глубь этого мрачного места. Там покоились тела тех, кто родился тогда, когда еще не было отца моего отца. И я приступил. Быстро устал, но прекращать и не думал. Стандартные два метра вниз. И моя лопата ударилась о дерево. Вскоре, открыв гроб, я был ошарашен. Передо мной лежал мерзкий и жуткий скелет. Меня вырвало. Ладно хоть не на него. Я успел выскочить из ямы и уже там мой ужин вышел. Минут пять я не мог найти в себе силы заглянуть обратно. Но, решившись, понял, что это не так уж страшно. В голове крутилась фраза моего отца, которую он сказал когда-то давно: «Не бойся мертвых, бойся живых. Мертвые тебе ничего не сделают». Останки вызывали страх, пусть я и прочитал пару книг по анатомии, и вид скелета человеческого мне был известен. Но когда это видишь вот так, собственными глазами. Это совершенно иное. Похоже, в человеке и правда есть какой-то животный страх перед такими вещами. Я очень долго простоял над этими костями, которые когда-то были человеком. И раздумья забрали меня с головой. Как мне дальше работать, как быть сыном своего отца… - и прочие, очень сложные мысли лезли мне в голову. Незаметно подобрался рассвет. Я запаниковал. В гробу, помимо останков, ничего не было. Пришлось впопыхах зарывать яму и бежать обратно, домой. Придя, отец взглянул в мои глаза и улыбнулся. Он не заметил того, что я потерял фонарик, не заметил, что вся моя одежда испачкана. Только спросил: «Принес?». Да, отец, я принес. Это был череп. Я забрал себе череп человека, которого давно нет. Я забрал череп того, чье имя успел бы прочитать тысячу раз, но так этого и не сделал. Я забрал! И теперь он мой!

На следующее утро отец рассказал, зачем он это сделал. «Мы ведь давно уже ничего не копаем сами – начал он. – Мы просто снаряжаем людей в дальние странствия и долгие поиски. Очень редко выезжаем сами. Я был там лишь единожды, и то скорее отдыхал, нежели работал. Тогда для меня это были каникулы. Но для тех, кто был со мной, для тех, кого я нанял, это был очень опасный труд. Они рисковали жизнями ради денег. Но нельзя их жалеть, они ставят деньги во главу всего. Ради них они готовы на всё. Но их нужно уважать и платить им. Разумные деньги, конечно. Именно для понимания этого я отправил тебя копать могилы, чтобы ты понял, как это тяжело». С этими словами, он положил мне руку на плечо и посмотрел в глаза. «Ты всё понял», - сказал он и ушел. А я остался. Я понял, что те деньги, которые есть у нашей семьи, это далеко не легкие деньги. Кто–то жалуется, что на работе сильно устает физически, кто-то морально, кто–то духовно. В нашем деле мы не просто устаем – мы закапываем часть себя в те могилы. С каждой кучей земли, что летит оттуда, часть нашей души оказывается там. Наверно, разницы между нами и теми, кто копает за нас, и нет. Почти…

С того самого момента я стал полноправным членом нашей семьи. Я начал по–настоящему работать. Сначала помогал отцу, потом уже он помогал мне. Мы искали всё новые и новые сокровища и захоронения. Всё, что могло нас обогатить. Искали людей, владеющих нужными нам сведениями. Моё отношение к людям не изменилось, я всё так же их не понимал, а некоторых вовсе ненавидел, но ради дела я надевал «маску». Точно такую же, как у отца. Но было очень сложно. Мир очень хорошо изучен, и мест, где не ступала нога человека, а тем более нога грабителя, почти не осталось. К счастью, мы еще ни разу не получали критические убытки. За все те 15 лет нашей совместной работы лишь одна экспедиция была провальной. И вот мой отец начал все хуже работать, движения его стали медленнее, а уже седые волосы стали выпадать. И вот однажды, когда холод уже вынуждал теплее одеваться, но снега еще не было, он позвал меня в свой кабинет. Он попросил меня сесть и приготовиться к последнему испытанию. Сам же подошел к своему столу и, запустив руку под стол, начал что-то делать. Послышались механические щелчки. И вот самый громкий щелчок. Отец открыл тайную полку. Дрожащими руками он вынул самый дорогой и важный артефакт – лопату. Она не выделялась ничем особенным. Обычная совковая лопата, без каких-либо золотых вставок или еще чего-то такого, из-за чего её нужно было бы прятать. Тогда он сказал мне: «Этой лопате уже много столетий. И она служит только для одной цели: чтобы выкапывать гробы. Но не кого-то случайного. Ею сын должен откопать своего отца». С печальными глазами он посмотрел на меня. Я всё понял. Он хочет, чтобы я выкопал его тело. «Ровно через пять лет после моей смерти ты должен прийти на мою могилу и начать копать. Дойдя до гроба, ты обязан вскрыть его и достать то, что я подготовлю специально для тебя. И ты не имеешь права отказаться. Потому что это наказание. Око за око. Тот, кто всю жизнь разорял чужие могилы, должен познать, каково это – нарушенный покой. И именно преемник должен это сделать. Никто, кроме него. И когда время придет, ты и сам будешь стоять здесь и объяснять это всё своему сыну». С этими словами он положил лопату обратно на место. После этого он показал, как открыть этот ящик, и назвал код, для того что бы я мог его открыть. Потом достал бутылку дорогого виски, налил мне и совсем немного себе.

Он очень удачно подгадал время для этого. Чуть меньше чем через два месяца его не стало. Горевал ли я? Да, но не так, как должен горевать по своему родителю ребенок. Я купил для него самый дешевый гроб, который только смог найти. Попросил даже специально сделать крышку тоньше и вбить минимальное количество гвоздей, а закопать чуть более чем на метр. По завещанию я должен был пустить его юриста к гробу прямо перед захоронением. Я этого не должен был видеть. Конечно, последняя воля отца была исполнена. Те пять лет прошли незаметно. Я жил, работал, как и прежде. У меня появились якобы друзья, с которыми я общался, иногда выпивал. Также у меня появились женщины. Не те, которых я люблю, а те, что хотели от меня денег. Я давал им то, что они хотели. Но взамен получал то, что хочу я. Но как только каждая из них считала, что имеет власть надо мной, то тут же вычеркивалась. Работа теряла свою увлекательность. Я нашел двух людей. Они оба были со странностями: один - ученый из университета, который бесплатно находил для меня места захоронений. Другой был организатором. Я платил ему деньги, и он сам находил людей и снаряжал экспедицию. Это мне обходилось немного меньше, и многим проще. Так я стал просто инвестором.

Но вот пятая годовщина смерти отца. Выпив немного виски, того самого, которое мы пили с ним тогда, я взял лопату, надел старый черный свитер и черные штаны. Завязал на шею платок, который в случае чего я мог запросто натянуть на нос и тем самым скрыть своё лицо. Добраться до кладбища не составило труда. Я решил поехать, но остановился поодаль от него. Пешком прошелся до ограды. Эта была такой же высоты, как тогда, в юности. Так же запросто пересек её. Я здесь иногда бывал. Поэтому путь был мне известен. И вот она – могила отца. Я не поздоровался. Думаю, должен был, но я этого не сделал. Я приступил к работе. Это было проще. Я был сильнее, и мои просьбы перед погребением были учтены. Не прошло и 15 минут, как я выкопал его. Открыв гроб, я увидел останки. И вновь кости. Я не почувствовал ничего. Эти были такими же. Но в руках он держал сверток. Я спешно забрал его, закрыл крышкой тело, засыпал землей. Спокойно ушел, и уже дома развернул его. Там лежала фотография женщины и письмо. На обороте фотографии было имя и адрес. А письмо было очень коротким: «Это твоя мать. У тебя есть сестра. Разорви порочный круг. Заведи настоящую семью. Стань лучше». На обороте было еще послание – еще адрес и подпись «Иначе? Здесь тебе найдут ту, которая выносит того, кто продолжит наше дело. Решать только тебе».

Я решил. Но теперь хочу, чтобы каждый, кто грабит мертвых, знал, что те, кто умер, просят прекратить. Иначе? Код от тайника с лопатой – 153.