Ольга Силаева

Море волнуется

Автор:
Дмитрий Сошников
Море волнуется
Работа №388
  • Опубликовано на Дзен

Я сидел на берегу моря, и пенные волны лизали мои ноги, звали с собой. А я всё никак не находил сил подняться: словно заворожённый, я смотрел на ярко-голубое, невозможное солнце, зависшее над горизонтом. Синее небо сливалось с морем где-то вдали, близкие воды бросали в меня белые блики. А песок был зеленовато-серый.

Наверное, стоило пробежаться босиком по берегу, расплескать воду, напугать мелких крабиков, притаившихся в промоине, просто чтобы не забыть, что это такое – бегать. Но я устал, и больше всего мне хотелось именно этого – покоя и щекотки холодных волн.

Я встал, разбежался и прыгнул в воду, которая вдруг не приняла меня – расступилась, обнажив чёрную расщелину, и я полетел в неё, не чувствуя, но слыша, как хрустнули рассыпающиеся на части ноги...

Лицо я прикрыл инстинктивно, так что только ударил локоть. Ну, бывает. Посмотрел на зеленовато-серый линолеум, знакомый, что называется, до боли. Я приподнялся, попытался встать на ноги – дурацкая привычка, никак не избавлюсь, – перевернулся и, переваливаясь-перекатываясь, дотянулся до кровати.

Коляска была рядом и я скоренько в неё уселся. За последнее время я хорошо научился подтягиваться на руках: когда нет ног, это сильно способствует.

Спать смысла не было: солнце – яркое, жёлтое – уже вовсю било в окно.

Пожилая нянечка пришла с опозданием: тут уже привыкли к моим полётам во сне и наяву, не спешат.

– Всё в порядке, не ушиблись?

– Не-е, всё хорошо. Опять сон плохой приснился. Хотя вот, по-моему, ушиб коленку: не посмотрите?

Нянечка посмотрела сердито, покачала головой: хиханьки мне всё, дескать, никакой серьёзности. Затем вздохнула, пошла куда-то.

– Эй, а поцеловать?

– Ох, ремнём тебя поцелую, хохмач! Терапию сегодня не проспи!

Я хмыкнул. Любая процедура, особенно новая, тут идёт за развлечение: делать-то особо нечего! Кататься по санаторию надоело, бегать по лесу не получится, до моря тоже далековато, да и не поплаваешь теперь... Я против желания сжал зубы: никуда не денешься от мыслей, никуда. Каждую минуту что-нибудь да напомнит о том, каким ты стал.

От этого и лечат.

Что будут делать, я пока не знал. Но пропустить развлечение я никак не мог, поэтому приехал к нужному кабинету сильно заранее и долго нарезал круги туда-сюда. Наконец, ровно в двенадцать я подкатился к чуть затёртой белой двери с номером, но без надписи, и постучался.

Эту девушку я раньше не видел. Небольшого роста, с фигурой, аккуратно подчёркнутой белым халатом, с тонкими и чёткими чертами лица и светлыми волосами, блестящими на свету: я невольно залюбовался ею.

– Э-э-м-м... Вы ко мне? – девушка была явно смущена моим взглядом.

Я вдруг представил, как я выгляжу со стороны и каким взглядом, наверное, пожирал несчастную, и мне сделалось противно.

– Мне нужен Л.А. Делеске.

– Это я, – просто ответила девушка. – Лия Делеске.

– Лия?!

– Александровна. А вы, наверное, Артём.

– Антон. Кайгородов.

– Простите, – она улыбнулась. – Вы проходите, Антон.

– Сейчас... – Я покатился через порог в своей коляске.

Показалось, вместо кабинета врача я попал в вычислительный центр. Шумные шкафы с техникой расположились вдоль стен, посередине стоял стол с двумя стульями и ноутбуком, к которому были подключены две ажурные сеточки-полусферы.

– Вот сюда, – Лия убрала один из стульев и жестом указала на свободное место, сама же села напротив и взялась за историю болезни.

– И что у вас, получается? Ранение, ампутация ног...

– Колени и ниже.

– Да, да... – Она вдруг внимательно посмотрела на меня. – Это где вас так?

– В братской стране. Одни братья поспорили с другими братьями на почве того, с кем им выгоднее побрататься. А я стоял между ними, чтобы они не прибили друг друга насмерть. – И, предупреждая возможный вопрос, добавил: – Официальная миротворческая миссия. Стоять промеж войск и грозить всем кулаком. Можно ещё снимать котят с дерева.

– И как тогда?..

– Полез за котёнком, – криво усмехнулся я. – Обязуюсь больше так не делать.

– Спасать кого-то?

– Наступать на мины.

Лия посмотрела на меня с таким видом, будто это ей оторвало ноги:

– Шутите, да? – Она кивнула каким-то своим мыслям. – Я понимаю. На самом деле, это хорошо: вы стараетесь принять себя и свою ситуацию, начать жить по-новому. Но при этом очень сильно акцентируетесь на травме, – она начала что-то быстро писать в истории.

– Лия, а вы ведь психолог?

– А-лек-сандровна, – задумчиво ответила она, не прекращая писать. – Не совсем. Так... Про психонейроиммерсию вы не слышали. Если совсем просто, то я почитаю ваши мысли и помогу избавиться от самых плохих.

– Это как? Телепатия?

Лия закончила писать и потому не могла пропустить мою усмешку.

– Это так: я надену вам этот шлем, вы расслабитесь, а я внимательно посмотрю на ваше сознание изнутри.

– Доктор, а это не больно? – дурашливо спросил я.

– Нет, – она надела на меня ажурную сеточку, приспособила другую к своей голове, а затем неожиданно крепко взяла меня за голову и посмотрела прямо в глаза. – Не больно. А иногда даже приятно.

Я вдруг понял, что не могу дышать. Время словно остановилось: мышцы окаменели, звуки сменились тишиной, и лишь глаза Лии горели огнём и тянули к себе, словно чёрные дыры. Я бился в запертом теле, словно птица в клетке, но ни единый мускул не отзывался; я кричал внутри себя, но ни единого звука не могло выйти наружу.

И тогда я понял, что умираю.

«Медчасть всё-таки не успела», – подумалось мне. Я падал в темноту чужих глаз, и, наконец, она коснулась меня.

Щелчок. Я начинаю видеть, как мимо меня проносится вся моя жизнь. Редкие кадры размытых образов из младенчества, забытые воспоминания из раннего детства – огромные красные цветы на шторах, детская площадка, бетонная лестница фотоателье, куда мы ходили с отцом. Пролетает, едва наметившись, узенькая тропка вдоль оврага, по которой я ходил в школу. Пролетает и сама школа – вместе с переездом, новыми друзьями, первой любовью, и в какой-то момент я перестаю узнавать образы: настолько их движение становится быстрым. А потом всё останавливается...

...Где-то там, у стены разрушенного дома, где плачут от страха дети, прячущиеся от шальных пуль и то и дело палящей артиллерии. Я вновь проскальзываю сквозь высокую траву и на очередном шаге даже не слышу, а ощущаю едва заметный металлический щелчок.

В этот раз я успеваю почувствовать, как же дурманяще пахнет здесь полынь.

И это чувство – недоумение от того, что не могу идти, ватная слабость и звон в ушах, и лишь потом – боль, словно кто-то плавно и быстро выкрутил ручку громкости от шёпота до рёва, разрывающего тело на части.

– Тоха, ты туда не смотри, – кричат мне в ухо. – Ты говори, Тоха, что хочешь говори! Сейчас перевяжем, сейчас врач уколет – говори, Тоха, давай, ну! Слушай меня, эй! Глаза не закрывай! Тоха!

Меня несут, и я качаюсь в синем небе, словно на морских волнах. Мне тихо, мирно, спокойно... Я плыву и слушаю, как где-то в другой вселенной глухо хлопают выстрелы и говорят о чём-то своём люди. Надо мной наклоняется полевой доктор, и я вдруг вспоминаю первый кадр – лицо матери, молодое и усталое. Я тяну к нему руки, как младенец, и вновь, как тогда, не могу дотянуться...

– Их ведь спасли? – слышу я отстранённый женский голос. Это Лия.

– Дети? Да, их вывели, – отвечаю я. Даже не удивляюсь внезапной возможности говорить. Картинка застыла, и мы с Лией стоим рядом с моим телом.

– Каждый раз переживать одно и то же – это мучение, – говорит Лия. – Но один раз пережить это снова, прочувствовав и осознав, – необходимо. Иначе ты никогда не примешь себя.

– Почему?

– Ты вспоминаешь драму как что-то, случившееся с тобой. Нечто внезапное и трагическое. Но во второй раз ты смотришь это холодно и отстранённо, как кино. Ты анализируешь. И ты видишь, что это уже не с тобой, это – история, а ты живёшь дальше.

– Мне это уже говорили, – проворчал я.

– Слушать – это мало. Нужно пережить.

– Знаешь, Лия, – я не старался скрыть свою злость, – всё можно пережить и забыть. Насилие, смерть близких – всё, когда ты живой и здоровый. Посмотрел кино от третьего лица и отпустило. Но вот потом, когда фильм закончится, ты из зала выйдешь, а я выкачусь на коляске!

– Ты выкатишься, а не останешься на столе хирурга! – глаза Лии сверкали от гнева. Похоже, я её чем-то зацепил. – И твоя жизнь продолжается!

Она вдохнула, выдохнула. Успокоилась. Лицо, жёсткое и злое, смягчилось.

– У всех есть драмы, большие и маленькие. Кто-то носит её с собой, а у кого-то она погребена в земле. Но прошлое мы не можем изменить, а будущее...

Мы стояли в большом и тёмном зале. На экране показывали фильм про войну: молодой солдат в голубой каске осторожно идёт к развалинам дома, где прячутся двое детей, и внезапно подрывается на мине. Я вижу, как его несут товарищи: у него такое знакомое лицо...

Я стою на ногах, но позади меня – моя коляска.

– Ну что, кино закончилось, поп-корн съеден. Что дальше?

– Дальше – на выход. Сейчас мы попадём в кабинет и закончим сеанс.

– И у меня пропадут ноги, – тяжело усмехнулся я.

– Нет, – улыбнулась Лия. – Просто ты будешь пользоваться коляской. А твои настоящие ноги – они всегда с тобой.

Мы вышли из кинозала, за которым неожиданно оказался знакомый кабинет. Я уселся в коляску, Лия вновь схватила меня за голову и стала пристально смотреть в глаза. Потом выдохнула, отпустила.

– Что-то не так? – спросил я.

– Нет, всё хорошо. Просто я не самый хороший психолог.

– Почему?

– Я сорвалась. Знаешь, умение нырять в чужой разум – редкое умение и даётся не просто так. Это... Возмездная сделка. Я не была психологом, мне пришлось учиться и... И пока что чтец из меня лучше, чем психолог.

– Да ладно, – я попытался встать и обнаружил, что мои ноги отрезаны. Сконфуженный, я плюхнулся обратно в коляску. – Всё-таки, я немного прошёлся. Выплеснул агрессию. Мне стало чуть лучше. Так что спасибо, Лия.

– Александровна, – вздохнула она. – Между врачом и пациентом должна сохраняться дистанция, иначе лечение...

– А психологи – не врачи, – поддразнил я.

– Хорошо, между психологом и пациентом. В любом случае, на сегодня всё.

Она отпустила меня, а потом я носился на коляске и радовался, как мальчишка, и сам не мог понять, от чего. Может быть, меня понесли мои «внутренние ноги». В любом случае, показываться наружу они не желали, и это было плохо, потому что проснувшийся бесёнок погнал меня вечером на пляж, и там я позорнейшим образом застрял в песке.

Всю следующую неделю я приводил себя в порядок. Я обновил гардероб, посетил спортзал и немного вернул тело в форму – насколько это возможно для колясочника. Культи болели, конечно, но это нормально: значит, живу. Попутно записался в библиотеку.

– Надо ведь планировать, как жить дальше, – рассказывал я, смотря в глубокие глаза Лии. – Сейчас много пишут о карьере программиста. Я человек неглупый, аналитическим мышлением владею, математику не забыл...

«В общем, парень хоть куда, выходи за меня замуж», – подумал я и усмехнулся. Распушил перья, куда деваться!

Для неё это не прошло незамеченным.

– У вас позитивная повестка. Главное, не поддаться первым успехам и не сбавить темп.

– Лия, а сегодня...

– Александровна!

– Ох. Лия Александровна, если так пойдёт, я потребую от вас обращаться ко мне не иначе, как Антон Валерьевич. И замечу, что отношения между психологом и пациентом должны быть доверительные! Так что настаиваю на том, чтобы перейти на «ты».

Лия укоризненно покачала головой, вздохнула:

– Ладно, Антон, так и быть.

Надевать сеточки в этот раз она не стала.

– Аппаратура нужна при первоначальной настройке. Машина списывает сознание пациента в искусственную нейросеть, с которой потом работает оператор: без нейросети пришлось бы выстраивать образ в собственной голове. Если бы не машина, моя подстройка к вам... К тебе. Она бы заняла не меньше месяца.

– Это потому, что дар?

– Да. Обычный человек с помощью машины может подстроиться к другому за те же два-три месяца. Я делаю за день. Потом мне, как правило, достаточно просто смотреть в глаза и поддерживать тактильный контакт.

Я усмехнулся:

– Магия...

– Нет, – ответила Лия, – просто редкая особенность психики: способность моментально вводить в гипноз и считывать мысли. Ладно, попробуем ещё раз с машиной.

Надев сеточки, она не стала хватать меня, а просто щёлкнула пальцами, и мир моментально исчез.

– Э... Добро пожаловать в Матрицу? – спросил я в белую пустоту.

– Сегодня я хочу, – Лия появилась из ниоткуда, – чтобы ты попробовал сотворить собственный мир. Попробуй сделать модель своего будущего.

– Позитивное моделирование?

– Если получится, то да. Но может быть и негативное, тогда мы будем разбираться со страхами.

– Начни ты. Заодно расскажешь, как ты это делаешь.

– Ну хорошо. Сейчас я создам дверь, а за ней – улицу, здание и офис. Тебе нужно будет представить в мелочах каждое своё действие, каждое слово, дыхание, запахи, людей, их одежду и мысли, затем, образно говоря, схватить эту реальность и принять её, как свою. Ты должен смотреть открытыми глазами, но видеть не то, что тебя окружает, а то, что ты вообразил.

В бескрайнем белом мире появилась дверь.

– Давай попробуем, – пригласила Лия. – Я помогу, если что.

Я подошёл к двери, сосредоточился, представил офис, в котором хотел бы работать, людей, кофейник, машины за окном, грязь в уголках окна, запах моря...

Я открыл дверь и, бросив коляску и схватив Лию за руку, потащил её в пахнущую морем синь.

Ничего я не хотел так, как моря.

– Что ты делаешь?! – кричала она.

Я удивлённо остановился.

– Ты боишься?

– Я не могу изменить это, – недоумённо сказала Лия. – Ты... Ты сильнее меня!

– Ну... – опешил я. А Лия разгневалась:

– Отвечай мне! Отвечай, как ты это сделал?!

– Стой! – крикнул я ей. – Просто это место постоянно снится мне! И я решил, что сейчас самое время его показать.

Лия осмотрелась.

– Море и синева? – задумчиво спросила она сама себя. – Я уже чувствовала это в прошлый раз... Море, синева и покой.

– И крики чаек.

– Ну да, какое море без чаек? Ладно хоть не стреляют. Скажи, Антон, тебе приятно здесь находиться?

– О да. Это единственное место, кроме твоих сеансов, где у меня есть ноги.

И я посмотрел вверх.

Небо здесь было очень простым. Мне хватало его: солнце, синева, несколько точек-птиц вдалеке. Но сейчас мир должен был показаться во всей красе.

Я нарисовал контур огромной планеты на небосводе. И другую, ещё больше, окружённую кольцами. С другой стороны я пустил метеоритный дождь: яркие жёлтые звёзды катились по небосклону, оставляя за собой кипяще-белый след. Я дал этому миру горы. Я вырастил в нём растения. Я пустил в море китов и дельфинов.

Теперь он жил.

– Ну как? – спросил я.

– Это... Это... – Лия не находила слов.

– А пойдём купаться! – просто предложил я.

Купальник она нарисовала себе сама – белый, целомудренный, наотрез отказавшись загорать под голубым солнцем.

– Тут и сгореть можно. Я же не знаю, что это за солнце.

– В смысле? Это воображаемое солнце – как тут можно сгореть?

– Легко, – пояснила Лия. – Мозг воспринимает всё реально. Он верит в жар или в холод. Если в придуманном мире сунуть руку в огонь, пойдут волдыри. Если...

– Во сне мне здесь оторвало ноги.

– Ну, иногда это просто сон...

Я рассмеялся. Искупал ноги в прибое. Лия рассмеялась следом.

– Если не секрет, – спросил я, – то как ты стала такой, э-э... Телепаткой?

Веселье медленно стиралось с её лица.

– Когда всё началось, – наконец, сказала она, – мы спокойно жили с семьёй, не бунтовали – обычные люди, как все. А потом у нас начались выступления, к городу подтянулись танки – и мир полетел в бездну. Как-то я вышла за чем-то на улицу, и тут прилетело... Последнее, что я помню, это как я достала из-под развалин младшую сестру. Она умирала: всё, что я смогла, это обнять её, смотреть ей в глаза и быть с ней до самого конца. Мне потом рассказали, что, когда нас нашли, меня не могли оторвать от тела сестрёнки, так я в него вцепилась. Ну и ещё несколько месяцев я пробыла овощем. Меня разбудили с помощью машины, похожей на ту, с помощью которой мы подключились, и на это ушло ещё несколько месяцев.

Она прервалась, затем, глубоко вздохнув, продолжила:

– Всё это время я была с сестрой. Когда она умирала, я приняла в себя её разум, и потом она жила во мне до самого пробуждения. Жила долго и счастливо.

– А сейчас?

Лия замолчала. Над нами парил одинокий коршун, высматривая добычу, рядом море шептало свою вечную песню. И я не знал, что сказать. Поэтому я просто дал ей свою ладонь и почувствовал, как она положила свою в ответ.

Следующие сеансы мы провели без компьютера.

Мы носились по мирам и галактикам, заглядывали в чёрные дыры и кротовые норы. Мы гуляли по городам, где мы никогда не были и которые, возможно, даже не существовали. Мы создавали новые миры и с наслаждением переделывали старые.

Мы падали, даже не касаясь друг друга, а просто глядя друг другу в глаза.

В конце концов я не выдержал и пригласил её на свидание. Настоящее.

Мы гуляли по набережной, дышали кипарисами и ели мороженое. И я перестал стесняться увечья – ведь настоящие ноги были со мной, мы знали это оба. Правда, потанцевать на них не удалось.

– А знаешь, Лия, – говорил я, – я прочитал, что сейчас делают бионические протезы. Вроде бы, можно подключить электронную ногу к нервам и ходить, только стоит до черта...

– Не страшно, – отвечала она. – У тебя всё получится.

– И тебе не будет обидно, что я не танцую.

– Мне не обидно, – прошептала она. – Я танцую с тобой в мыслях.

Я взялся проводить её до дома. Мы шли сквозь город, дышали его воздухом, а ночь подмигивала нам мерцанием звёзд, да проскакивали запоздалые машины.

– Сто лет я не провожал девушек, – улыбнулся я, когда мы почти пришли.

– Да, а меня никто не провожал лет двести, наверное.

– Странно...

– Ну, вот так...

Мы стояли – вернее, она стояла, а я сидел – и пытались выдавить из себя что-то разумное, но она напрочь запуталась в своих мыслях, а я робел, как школьник.

Нас прорвало одновременно: я взялся прощаться, а она позвала выпить кофе. Потом я согласился выпить кофе, а она начала корить себя, что не подумала о такси, и тоже всё одновременно, и мы бы наверняка пришли к тому, что всегда хорошо сидеть дома и пить кофе, когда к тебе едет машина в шашечку, и одному богу ведомо, когда бы она приехала, но тут меня кто-то толкнул и я полетел на землю.

Трое мужчин. Один из них толкнул меня, другие двое держат Лию.

– Что вам надо?! – кричу я.

– Шоколада! Мармелада!

Подонки ржут. А один из них деловито ощупывает Лию.

– Что ты путаешься с калекой, сладкая? Мы-то лучше!

– Давай, покричи, – говорит другой. – Может, кто услышит.

Третий засаживает мне пинок под дых. Видимо, ничего умнее не придумал. Но всем смешно.

Как же мне не хватает моих ног... Но ничего, кроме внутренних ног, у меня нет. И кроме шума далёкого моря...

– Эй, ты, пни меня ещё раз, козёл! – говорю я. Садист не заставляет себя ждать: я хватаю его за ногу, рывком подтягиваюсь на его одежде и роняю на асфальт вместе с собой. Он с животной злобой смотрит на меня и пытается вырваться, но я мешаю, стараясь не сводить с него взгляда.

Двое держат Лию. Я держу третьего. Телесный контакт и...

Тебе ведь достаточно посмотреть им в глаза? А что, если за тебя это сделаю я?

Смотри в меня, девочка. Просто смотри в меня.

– Лия! Смотри мне в глаза! Смотри внимательно и не бойся! – крикнул я.

Второй довольно заржал: наверное, подумал что-то своё. А потом заткнулся, когда я поймал его взглядом. Он смотрел и не мог оторваться, и тогда я поймал первого. Третий странно перестал трепыхаться, и это было хорошо, потому что я мог теперь не смотреть на него. Но мне это было не нужно. Я видел его отражение в глазах Лии.

Падение было долгим и тяжёлым, как смерть, но я и Лия знали, где приземлимся. А эти трое – нет.

Мы упали в воду возле берега. Первого я вытащил из воды сам: он успел наглотаться воды и плохо соображал. Хороший удар кулаком в челюсть – и он отправился обратно в воду.

А вот второй не тратил время на раздумья. Он выхватил нож и пошёл на меня. Я осторожно отступал к берегу, стараясь подловить противника на ошибке, но вдруг его со спины схватила Лия. Сбросить её с руки – это секунда, но мне хватило: простая комбинация удара рукой и ногой, и он уже выведен из строя. Пинком я отправил нож на берег, а следом поймал врага в захват и опрокинул в море.

Третий отступал к берегу и, в конце концов, побежал в воде, как смог. Я опрокинул его ударом ноги. А потом бросил поближе ко второму, поймал обоих за горло и погрузил в тёплую воду.

У них не было сил встать.

Третий наглотался воды и стих. Второй боролся до конца, но в конце сдался и он. Нож-бабочка гнил на берегу, превращаясь в труху.

– Отпусти их, – сказала Лия.

– Ты как?

– Всё хорошо.

Она положила мне руки на плечи.

– Отпусти их, Антон. Пожалей. Не надо их убивать.

– Пожалеть? Этих? – я усмехнулся. Затем взглянул на плавающие тела. – Только ради тебя. И чтоб не засоряли акваторию.

Я умылся водой и пожелал себе, чтобы синяки и ссадины прошли и не появлялись. Затем...

Лия подала мне руку и помогла забраться в кресло.

Первый был в отключке, но более-менее в порядке. Третий шевелился, царапая воздух и дыша, будто выкинутая на берег рыба.

Второй утих.

– Ты же не убил его? – шёпотом спросила Лия.

– Не знаю. Пни его.

Тот от пинка застонал.

Кое-как мы добрались до квартиры, где я, наконец, смог оценить масштаб потерь. Вроде бы, ничего серьёзного, что не заживёт само: чудеса да и только. Так, глядишь, и ноги отрастут.

– Лия! – позвал я. Та уже бежала с кухни: в руках она несла марлю и бутылку с антисептиком.

– Лия, – улыбнулся я, – лучше бы ты принесла кофе. Ведь ты же умеешь, правда?

– Я сделаю!

– Стой!

Она остановилась.

– Не надо кофе, – попросил я. – Просто сядь со мной.

И, когда она исполнила просьбу, я взял и к чёртовой матери послал все правила про психолога и пациента.

Её поцелуй был солёным, словно море, а сердце билось так, словно во вселенной рвались сверхновые, и продолжалось это целую вечность.

Когда мы, наконец, перестали целоваться, я увидел, что она плачет.

– Лия, что-то не так? Я что-то не то сделал?

В ответ она крепко обняла меня.

– Замолчи. Просто будь со мной и не уходи, – прошептала она.

– Хорошо, – пообещал я. – Не уйду.

И мне не надо было смотреть в глаза, чтобы понять, о чём она думает.

0
22:50
770
Alisabet Argent

Достойные внимания

Рано
Аня Тэ 1 месяц назад 23
Еж
Nev 14 дней назад 14