@ndron-©

Человек с тысячью жизней

Автор:
Марк Полещук
Человек с тысячью жизней
Работа №457
  • Опубликовано на Дзен

В молодые годы я часто задумывался о том, насколько серо и обыденно существование человека. Любого, пусть даже и путешественника, повидавшего в своей жизни берега не одного континента. Жажда необычайного и невозможного привела меня к порогу веществ изменяющих сознание, что придало движению моей жизни нисходящий характер. То смутное время плохо отразилось как на физическом, так и психическом здоровье, что стало причиной для помещения моей персоны в специализированное лечебное заведение.

Клиника доктора Н. сочетает в себе особый подход, строгость и самую высокую квалификацию специалистов и по сей день, что уж говорить о первом, золотом её десятилетии, когда новизна и поразительные результаты ещё только выстраивали крепкий фундамент репутации. Признаться, мне повезло попасть в её стены, и во многом этому поспособствовал господин К. – ближайший соратник моего отца по деловым вопросам.

Однажды, когда счёт до освобождения из спасительного заточения пошёл на дни, он посетил меня и рассказал удивительнейшую историю, которая на многие годы вперёд определила область моего профессионального интереса. Дальше я попытаюсь передать его слова, и заранее прошу прощения за некоторые вольности, вызванные, безусловно, большим временным промежутком между памятным рассказом и настоящей попыткой его записать.

***

- Хох, малыш Роман. Давненько тебя не видел, хотя наслышан о том, что ты с собой натворил. Не торопись оправдываться. В юном возрасте, когда головы наши настолько легко увлечь какой-либо идеей, немудрено попасть в тенета опиумного забытья или зелёного змия. Главное – это выбраться из ямы до того, как её начнут засыпать землёй!

Тут он мне подмигнул.

- Позволишь, я присяду?

Разве мог я ему отказать, тем более, в такой малости? К тому же, настроение было хорошее, и лишь немного его омрачало ожидание результатов свежих анализов, которые взяли прошлым вечером. От этих цифр и непонятных латинских сочетаний зависело, вернусь ли я домой или останусь в комфортных, но деспотичных стенах ещё на целую неделю.

- Пришёл передать тебе радостную весть. Старшая сестра рассказала о твоих опасениях по поводу того, что доктор Н. отменит выписку из-за анализов, но спешу тебя обрадовать: всё в полном порядке! По существу, он даже поражён, насколько быстро твой организм восстановился. Сказал: «Такого я не встречал со времён войны, но тогда и люди были честнее и здоровее!». Хороший врач. А тебе как?

Я бегло заверил гостя, что врач мне тоже нравится, и тут же сбивчиво попросил рассказать что-нибудь о мире за окном. Несмотря на общее меланхоличное состояние до заточения в клинику, новости о происходящих волнениях в разных точках земного шара и научных открытиях затрагивали какую-то, инертную обычно, струну в моей душе. Внутри же владений доктора Н. любые новости пациентам были недоступны и пробудившееся любопытство к жизни шедшие на поправку пациенты вынуждены удовлетворять крайне однобокой, на мой взгляд, библиотекой. Господин К. усмехнулся и тут же начал рассказывать:

- Есть у меня одна история для молодых людей Вашего типажа. Касается она как раз тех самых поисков, которые Вы, дорогой мой, решили провести среди разнообразных дурманов. Не спорю, экспедиция подобного рода может быть захватывающей, но, всё же, сопряжена с таким риском, пойти на который решится не каждый. То, что я хочу поведать Вам, на первый взгляд, казалось всего лишь пустяком, этаким псевдонаучным опытом, который решили провести юноши в самом начале нашего беспокойного века.

Вы не знаете, хотя точно знает ваш отец, что примерно в вашем возрасте крайняя необходимость, почти вопрос жизни и смерти, заставила меня обратиться в заведение, схожее по профилю с тем, в коем мы имеем радость находиться.

Тут он опять лукаво мне подмигнул, отчего я сразу понял, что деланный энтузиазм не обманул друга нашей семьи. Щёки мои тут же залил виноватый румянец, на который мой гость тактично не обратил внимания.

- Правда повод был другим. Дело в том, что моя фамилия восходит к одному древнему роду, любые упоминания которого сейчас не вызовут ничего кроме вежливой улыбки восхищения, за которой кроется абсолютное безразличие. Редкий ныне человек, быть может только тот, кто увлекается генеалогией наших мест, знает, что Родчтены когда-то прославились своей связью с Нечистым и почти все были сожжены или замучены Святой Инквизицией. К сожалению, в те глухие времена мало кто знал о существовании в человеческой голове нервов и их дурной особенности сдаваться под давлением сильных переживаний. Правда, сила переживания для каждого человека своя, а Родчтеным не повезло: их нервы исторически были очень и очень слабы. Отсюда частые помешательства, разговоры с самим собой, истерики – всё то, что в Средние века можно было счесть признаком связи с адскими созданиями. К тому же, подобная чувствительность позволяет проникать в тонкие материи и буквально предвидеть некоторые события, от чего к этому семейству мало-помалу приклеилось звание колдунов и прорицателей.

Мне, как потомку, отчасти передались особенности фамилии, пусть и ношу я другую. К двадцати пяти годам одна моя выходка, под влиянием очередного нервного расстройства, чуть было не привела к гибели меня и, что страшнее, одной очаровательной особы, которую прочили мне в жёны. Конечно, после такого отец с матерью поняли, что пора переходить к решительным мерам, и, несмотря на возможные кривотолки, отправили меня на лечение.

Стоит сказать, что я был таким же бунтарём, как и Вы, и, если бы не крайняя слабость, вызванная излишним возбуждением, я бы сражался как лев, как гладиатор за свою свободу! Но увы, всё моё сопротивление было сломлено двумя крепкими санитарами и тугими объятиями смирительной рубашки. Я плохо помню дорогу: кажется, мне впрыснули какую-то дьявольскую микстуру, от которой теряется всякая возможность управлять своими конечностями. На приёме в кабинете врача говорила в основном мать, в то время как Вашему покорному слуге оставалось только пускать слюни и гипнотизировать левую ножку стола. До сих пор помню этот пошлейший изгиб…

Здесь весёлость, с которой господин К. рассказывал историю, на несколько мгновений улетучилась.

- Но не о том речь! Настоящее начало история берёт в тот момент, когда сознание начало возвращаться ко мне и я осознал, где нахожусь. Произошло это ранним утром прохладного ноября: солнечный луч из высокого, забранного решётками изнутри окна, бесцеремонно впился в мои веки и пробудил от тягостного забытья. Микстура, похоже, выветрилась, но последствия её применения, в виде сильной головной боли и настоящей пустыни Сахара в глотке, наблюдались во всей красе. Я попытался перевернуться, так как терпеть не могу спать или дремать на спине, но понял, что не могу пошевелиться. Буйным пациентам в то время, - да и сейчас, насколько мне известно, - приковывали руки и ноги к железным прутьям постелей. Так что, вот в такой западне я оказался. Не могло быть и речи о том, чтобы позвать на помощь. Из пересушенного горла вырывался только жалкий хрип, и уповать мне приходилось только на то, что медсестра добросовестно совершит обход и увидит, что я пришёл в себя.

Сознание требовало хоть как-то отвлечься от тягостной муки, поэтому я воспользовался единственным, что мне было доступно – свободой вращать головой. Изогнув затёкшую шею, я смог бегло осмотреть своё пристанище, и, стоит заметить, было оно куда проще того, в котором мы находимся сейчас. Белый штукатуренный потолок, такие же стены. Кусочек окна, а точнее даже решётки, обрамляющей его. Простая железная кровать с тонким матрацем, заправленная жестким шерстяным покрывалом болотно-зелёного цвета и белой подушкой в изголовье. И человек. Представляете, мой дорогой друг, человек! Из плоти и крови, настоящий, живой! Моим первым порывом было неистовое желание привлечь его внимание, что я и попытался сделать, но мой невольный сосед не обратил на эти жалкие потуги никакого внимания.

Он молча сидел на кровати, поджав колени под себя, и смотрел в одну точку не двигаясь, словно истукан. Широкая больничная пижама не скрывала, а скорее даже подчёркивала худощавость фигуры, впрочем, в подобной позе совершенно нельзя было оценить рост. Меня поразило тогда, что сидел он с абсолютно прямой спиной. Этот факт никак не шёл у меня из головы, и грозил опасно занять все мысли, потому я решительно отбросил его в сторону и продолжил изучать погруженную в себя фигуру. От меня не укрылась и его бледность: почти мертвенная, сквозь которую синева вен проглядывается особенно явно. Он сидел так, что я мог рассмотреть и его лицо. Такое же тонкое, под стать телу, с острыми линиями носа и неожиданно полными губами, будто бы украденными им у какого-то дородного, постоянно улыбающегося человека. Рот его казался слишком большим и несуразным, и как будто бы даже искусственным. Он абсолютно ничего не выражал. Как и глубоко запавшие глаза льдисто-серого цвета. Казалось, что этими самыми глазами он увидел нечто, что произвело на него глубокое и неизгладимое временем впечатление. И самое странное – волосы. Несмотря на молодость, по крайней мере, как я мог судить по лицу, он был абсолютно сед. Серебристые локоны спадали до плеч, и, не будь большая часть волос заколота булавкой, то всё его лицо было бы скрыто.

Рассмотрев соседа как следует, я вновь принялся хрипеть и звенеть своими кандалами, но он опять не обратил на меня внимания. В конце концов, в палату вошла сестра и, увидев моё состояние, тут же бросилась за доктором, видимо подумав, что у меня приступ. Спустя ещё почти двадцать минут мне наконец-то дали напиться и сняли унизительные манжеты, удостоверившись, что я нахожусь в сознании. Врач распорядился оставить дверь палаты открытой и поставил одного из санитаров постоянно следить, не вытворю ли я опять какой-нибудь фокус. Но, видимо, болезнь отступила, потому что весь тот день я был спокоен и полностью уравновешен и даже с готовностью делал все процедуры, которые доктор считал необходимыми. Вечером, перед самым временем отхода ко сну, я опять невольно засмотрелся на своего соседа, но смог отметить только тот факт, что за целый день он совсем не сменил позы. Видимо, его недуг был куда более беспощаден к своему носителю, и не давал ему даже шевелиться. С твёрдым решением завтра же расспросить врача и обслуживающий персонал о таинственном истукане, я уснул.

Здесь мой гость прервался и спросил у меня разрешения ненадолго отлучится. Он вышел за дверь, оставив меня с жарким угольком любопытства. Теперь мне тоже стало интересно, что произошло с человеком, почему он не двигался и что за недуг его поразил. Господин К. вернулся почти через десять минут, прикрыл за собой дверь и опустился на прежнее место в изножье кровати.

- Не буду утомлять тебя всеми деталями моего лечения. Скажу лишь только, что следующие четыре дня были самыми ужасными в моей жизни. В редкие минуты прояснений я спрашивал врача где нахожусь и что со мной происходит, а получив исчерпывающее объяснение слёзно умолял доктора помочь мне избавиться от напасти. На пятый день интенсивность приступов ослабла, на шестой они исчезли совсем. Почти целую неделю я провёл в томительном ожидании возвращения помутнения, но оно всё не приходило, и, мало-помалу, я начал возвращаться к прежнему ритму жизни. Самым трудным было вытребовать у доктора хотя бы несколько часов в день на письменные упражнения, но в итоге он сдался, настояв лишь на одном условии – чтобы рядом со мной всегда находился санитар. Родители прислали книги, я начал осваивать новый язык, и вместе с тем увлекся экономикой. К тому же, много времени отнимали укрепляющие процедуры и частые терапевтические беседы с доктором.

Что касается истукана, то врач не открыл мне тайны его болезни, но на одном из сеансов случайно обмолвился, что трудные случаи часто идут рука об руку, из чего я сделал вывод, что недуг его действительно серьёзен. Я старался применить всё своё обаяние чтобы вытянуть хоть каплю информации из обслуживающего персонала, но все дружно хранили молчание на этот счёт, несмотря на то, что в остальных ситуациях делали мне поблажки. Как любое чувство, любопытство тоже имеет особенность утихать, потому спустя ещё две недели судьба больного с соседней койки почти перестала меня интересовать.

Загадка раскрылась совершенно внезапно. Это случилось ночью, когда я долго ворочался с бока на бок и никак не мог провалиться в сладостные грёзы. Бессонница редко меня беспокоит, а уж в ту пору об этом не могло быть и речи, потому я занервничал, всё дальше отгоняя желанный сон. Так очередной мой переворот пришёлся как раз на тот момент, когда в комнате происходило нечто небывалое: истукан менял позу.

Стоит сказать, что это происходило время от времени, но я, как и весь обслуживающий персонал, никак не могли запечатлеть этого.

Он двигался медленно, но плавно. Будто бы его члены не затекли от долгого пребывания в одном положении: вот он вытянул одну ногу, затем другую. Босые стопы упёрлись в подушку, а сам он облокотился на железную спинку. Я уже было решил, что действо окончено, но тут произошло совсем невероятное. Мужчина медленно повернул голову в мою сторону и посмотрел прямо в глаза. И заговорил:

«Теперь уже решено, я это знаю и чувствую. Потому мне нужно рассказать о себе и о том, что со мной произошло хоть кому-нибудь, так что прости. Я прошу тебя выслушать меня внимательно, и самому решить, что делать с этой историей, и кому её поведать. Всё, о чём я могу просить тебя, и знай, что это просьба умирающего, не звать сейчас врачей и сестёр.»

Мне оставалось только кивнуть, так как произнести ничего я не мог. Голос его оказался столь мягок и приятен, что это никак не вязалось с обликом говорящего.

«Спасибо тебе. Итак, как я уже сказал – всё решено. Я умираю, и не думай, что это пустые домыслы и суеверия. Мои жизни, всё, через что я прошёл, дало мне достаточно опыта, чтобы судить о тех процессах, что происходят сейчас в моём теле. К утру я буду мёртв, и это станет моим избавлением, о котором я так долго мечтал. Не волнуйся, я успею рассказать тебе о том, что со мной произошло и почему смерть я принимаю с такой большой радостью.

Меня зовут Лев, а фамилия моя всё равно ничего тебе не скажет. Имя же я оставляю затем, чтобы не стать безликой фигурой, что ожила посреди ночи и рассказала тебе историю, в которую тяжело поверить. Но я клянусь, клянусь своим сердцем и своею бессмертною душой, что всё это правда. От первого слова, до последнего. Меня зовут Лев, и я человек, проживший тысячи жизней. В какой-то момент их стало настолько много, что я перестал считать. И даже имя, то имя, что дали мне при рождении в этом мире, я записал в тетради, чтобы ненароком не забыть его. Как можно забыть своё имя, спросишь ты? И я отвечу.

В ту пору мы были студентами, и всякое таинственное и не

принимаемое широкой общественностью влекло нас к себе, как влечёт путешественника неизведанный никем берег. Всё началось с книги некоего Фредерика ван Эдена, известной в узких кругах под названием «Lucid dream». Опус этот посвящён осознанным сновидениям: описанию явления, а также путям достижения подобного состояния путём практических упражнений. Признаться, возможность повелевать собственными грёзами привлекла нас особенно сильно, потому мы, в юношеском порыве, приступили к освоению таинственного искусства, и спустя почти два месяца немало в нём поднаторели. Каждый помнит свой первый удачный сон, и я не стану исключением. Это может показаться невозможным, но всё пространство моего сна было мне подвластно, и я, одним усилием воли, выстроил в секунды величественный дворец неслыханной роскоши. Весь он состоял из серебра, лунного камня и чёрного жемчуга, а украшали его старинные языческие скульптуры с берегов Нила и Ефрата. Весь сон я бродил по замку и уснул в одной из его комнат, чтобы проснуться в мире реальном. Переживания моих друзей были не так ярки, но также источали восторг. Ночь за ночью мы погружались в царство Морфея и творили сны по своему желанию, и в какой-то момент достигли такого мастерства, что само время внутри сна подчинилось нам.

Именно в ту пору в голове одного моего товарища возник план. Он собрал нас под крышей своего жилища и предложил опыт смелый и дерзкий – прожить внутри сна целую жизнь. От рождения и до смерти, любую жизнь, которую мы только захотим. Помнится, я тогда с сожалением подумал, что хотел бы и сам предложить нечто подобное. Идея нас захватила. Решено было провести опыт в эту же ночь, и, из-за предвкушения и нервного возбуждения, мы долго не могли уснуть, что, впрочем, совсем нас не заботило. Помню лишь, как смотрел на причудливый узор теней на потолке, а потом он сменился светлой белой комнатой, в которой я очутился, войдя в сон. Всё, что мне оставалось – это дать указание. Мне нравилось думать, что я повелеваю самим Богом Снов. Так я пожелал прожить целую человеческую жизнь.

Так и случилось.

Я родился в семье герцога Австрийского накануне восстания ценценотов. Весь дворец стоял на ногах, и посланники, носившие донесения, сталкивались в коридорах со служанками, нёсшими горячую воду и чистые простыни. Жизнь моя протекала легко, но чем старше я становился, тем больше обязанностей взваливал на мои плечи отец, готовя себе преемника. Мне пришлось усвоить множество правил, тонкостей и законов. К своим восемнадцати годам я был готов занять престол, но случилось это только в двадцать один год. Моё правление нельзя назвать спокойным, но оно не было и ужасным. Я провёл страну через пылающий горн Мировой войны и сохранил её целостность, хотя до краха не хватило одного шага. Мои дети, две прекрасные девочки, может быть и рано повзрослели, но привнесли в этот мир больше добра, чем зла, и как родитель, я мог только гордится ими. Смерть от разрыва аорты настигла меня в шестьдесят восемь лет и я был с почестями похоронен в родовом склепе.

Затем я проснулся.

Вы можете представить себе то, что перенесло моё сознание в тот момент, когда реальность накатила на меня со всех сторон? Ведь я был мёртв. Я знал, что я был мёртв. Я чувствовал эту боль и дыхание смерти рядом с собой, видел заплаканные глаза дочерей, слышал отчаянные крики о помощи. Я даже мог бы точно назвать вам место в склепе, куда положили гроб. Неужели всё это было только сном? Дурацким опытом безусых юнцов?

В то утро мой буйный нрав показал себя во всей красе и друзьям пришлось буквально силой успокаивать меня, а затем почти целый день отпаивать коньяком и чаем. Уже к вечеру, порядочно набравшись, мы обсудили, что испытал каждый, и я понял, что только моя попытка увенчалась безусловным успехом. Остальные проживали лишь часть жизней, а затем к ним возвращались воспоминания и всё рушилось. Отходя ко сну, мы смеялись и загадывали друг дружке задания, кто чью жизнь должен прожить. Но всё это было, конечно же, не всерьёз, и под собственный невнятный смех я скатился в тёмный омут забытья.

Всё повторилось.

Только в этот раз я родился на космическом корабле. Он летел сквозь черноту космоса к неведомой звезде, и все его обитатели жили лишь мечтой об осуществлении Миссии. Я был сыном корабельного инженера, потому и судьба моя была предрешена. Я должен был заменить отца, когда тот состариться и уже не сможет выполнять свои обязанности. Учёба была тяжела, и я постоянно чувствовал, что это дело, все эти системы ионных двигателей и генераторы атмосферы всего лишь мишура, и что куда важнее тот факт, что никто уже не помнит, в чём заключается Миссия. К шестнадцати годам я начал задавать слишком много вопросов, и на меня вышли члены Голубого Жаворонка – тайного подполья, которое пыталось сбросить власть Совета Капитанов и узнать, в чём же заключается Миссия. В восемнадцать моих родителей схватили и, спустя пять дней, выбросили в открытый космос как врагов Миссии. Это стало последней каплей. Мы подняли восстание и было оно страшным и кровавым. У нас почти не было оружия, но численный перевес помог обеспечить победу на первых порах. Мы бросались на вооружённых солдат с голыми руками, зубами выгрызали куски их плоти и кровью оплачивали каждый отсек на пути к Совету. В одной из тёмных складских комнат охранник сбил меня с ног, а потом размозжил мою голову тяжёлым сапогом.

Затем я проснулся.

Вновь несколько часов я не мог прийти в себя и крушил всё вокруг, ожидая нападения солдат Совета. Вновь друзьям пришлось силой меня успокаивать, только в этот раз мои руки приобрели будто бы десятикратную силу и свалить меня удалось только ценой пары треснувших рёбер, сломанного носа и выбитого зуба. Я был в смятении. Засыпая, я даже не думал о том, чтобы повторить эксперимент, но жизнь началась сама по себе, и я даже не осознавал, что сплю. И бог с ним, если бы всё ограничилось сном, но после пробуждения картинки и события не стирались мгновенно, а крепко цеплялись за память. Друзья не знали, что делать. Я тоже. Целый день проведя в жутчайшей апатии, я решительно заявил, что постараюсь несколько дней не спать чтобы избавиться от последствий нашего опыта. Товарищи решили меня поддержать, но не продержались и до четырёх утра. Моё бодрствование продлилось трое суток. Последние шесть часов перед сном я ощущал давление в груди, к тому же, меня покачивало и каждое движение происходило словно с задержкой в несколько секунд. Ложась в кровать, я ощущал приближение желанного отдыха и уснул ещё до того, как щека нагрела прохладный бок подушки.

Всё повторилось.

Только в этот раз я родился девочкой в английской семье владельца скобяной лавки. Как самой младшей, мне прощалось многое, и я долгое время думала, что смогу сама определить свою жизнь и быть счастливой. Но судьба распорядилась иначе. У отца давно созрели планы на меня, которые озвучил он в четырнадцатый день рождения. Мне предстояло выйти за мистера Корченсона, владельца крупного универмага на Флэгг-стрит. И как я не упиралась, как не умоляла, это случилось на следующий год. Несмотря на дорогую одежду, золотые украшения и элегантный экипаж мистер Корченсон оказался настоящим зверем, который превратил большую часть моей жизни в ад. Его пьянство вело к побоям, побои привели к выкидышу. Ребёнок был единственным существом, связывающим меня с этим миром. Не вынеся горечи, я решила покончить с собой: спрыгнуть с моста в холодные воды Темзы. К сожалению, мне так и не удалось осуществить свой план: подручные мистера Корченсона сняли упирающуюся девушку с моста и доставили прямиком в дом сумасшедших, где после года принудительного лечения от женской истерии ей провели лоботомию, что полностью исключило всякую возможность будущих «эксцессов», а также лишило её возможности говорить. Живая молчаливая кукла пришлась по вкусу мистеру Корченсону, он втрое увеличил долю моего отца в своём бизнесе и прожил со мной до самой смерти. Я же дожила до восьмидесяти, запертая в собственном теле и не способная даже самостоятельно поднять чайной ложки.

Затем я проснулся.

Вы когда-нибудь переживали отвращение к собственному телу? Я не мог спокойно смотреть на свои руки, видеть в зеркале лицо мужчины, ощущать свою принадлежность к мужскому полу, хотя до этого всю свою жизнь был им. Воспоминания о насилии и собственном бессилии душили меня рыданиями несколько часов к ряду. Но постепенно они стёрлись, и их заменил страх. Страх, потому что я понял, что теперь навсегда в этой ловушке. Неясной шуткой судьбы человек, обречённый проживать жизнь за жизнью каждую ночь, переносить боль, страдание, и смерть. Каждую ночь.

Кем я только не был. Сначала я старался записывать хотя бы краткое описание своих жизней, но потом бросил эту затею. В этом бесконечном потоке обликов, занятий и времён я постепенно начал замечать, что жизни не проходят мимо бесследно. Иногда оставались знания или умения, иногда душевные болезни. Однажды я полдня провалялся в постели, потому что в своей ночной жизни был парализован. Я был людьми всех национальностей и культур, когда-либо населявших планету. Был мужчинами и женщинами. Был героями, злодеями, филантропами, циниками, учёными, фанатиками, гениями, блаженными. Был свободным человеком, но куда чаще был рабом. Я видел такое, что вам видеть и не приходилось. О чём вы даже и помыслить не можете. Я был всем. Всем, чем когда-либо мог быть человек. Но теперь уже всё решено. Мне осталось не больше десяти минут, а вам не стоит видеть, как умирает человек. Ложитесь спать.».

Я до сих пор корю себя, что не встал тогда с кровати, не позвал сестёр и врача, ни сделал ничего, чтобы спасти его. Слушая, я ни на секунду не усомнился ни в одном из слов, а стоило ему повелеть мне, и я действительно закрыл глаза и заснул одним из самых спокойных и крепких снов в своей жизнь. В том сне я ехал на автомобиле по широкой дороге вдоль берега, ярко светило солнце и со мной в машине сидела та самая особа, которую я чуть было не погубил. Она смеялась от счастья и угощала меня дольками сладкого, брызжущего соком апельсина.

Когда я проснулся утром, моего соседа уже не было в кровати. Из подслушанного разговора я узнал, что никто в больнице не знал, как его зовут, а поступил он сюда под поручительство некоего Соколовского, давнего друга главврача клиники. Позже ко мне зашёл и сам доктор и с грустной улыбкой рассказал, что мужчина, с которым я делил палату, был найден мёртвым сегодня ровно в половине шестого утра. Я только кивнул и сказался слишком поражённым данной новостью, так что доктор оставил меня в палате одного.

Я сидел на краю кровати и смотрел на нетронутую подушку, оставленную человеком, который прожил тысячу жизней. В то утро я впервые помолился богам, всем сразу, какие только существуют и о которых я имел хоть какое-то представление, чтобы в этот раз он действительно упокоился с миром.

Господин К. замолчал и посмотрел на меня. Я же сидел на кровати, не в силах произнести ни слова от возмущения. Такое надувательство! Он так умело завладел моим вниманием, настолько открыто рассказывал о своей болезни и исцелении от неё только для того, чтобы закончить какой-то сказкой?! Довольно быстро я справился с собой и мягко сообщил, что думаю об этой истории. Господин К. с грустной улыбкой выслушал меня, а затем заявил, что однажды я пойму, о чём была этот рассказ – и ушёл.

***

Меня выписали спустя обещанных три дня, и, выйдя на свободу, я первым делом попытался навести справки о Соколовском. Как выяснилась, ниточка эта вела в тупик по одной простой причине: фамилия Соколовский встречалась среди наших горожан слишком часто, чтобы с точностью можно было вычислить того, кто сдал в клинику своего друга. К тому же, эта история стерлась из моей памяти под воздействием новых жизненных обстоятельств, обступивших меня со всех сторон. Я, как говорят, встал на путь истинный и решил заняться изучением юношеской психологии, чтобы помогать молодым и неокрепшим умам справляться с вызовами этого мира. В какой-то мере, у меня получилось. Докторская степень, открытие «Общества помощи молодым людям», книги, известность в научных кругах. Сегодня мне исполнилось шестьдесят пять, и вот уже несколько дней к ряду я не могу выкинуть из головы эту историю, рассказанную мне господином К. сорок лет назад. Потому сегодня, перед сном, я решил записать её и тем самым попытаться очиститься, снять с себя бремя знания. Быть может, для кого-нибудь она станет маяком в жизни, или, хотя бы, безвинным развлечением перед сном.

Опять ощущаю это пугающее давление в груди, так что на сегодня это последняя запись.

Затем я проснулся. 

0
23:15
620
@ndron-©

Достойные внимания

Рано
Аня Тэ 1 месяц назад 23
Еж
Nev 14 дней назад 14