​На расстоянии мысли

Марк Бауэр сидел за столом в своем кабинете. Несмотря на расстегнутый ворот рубашки, его не покидало чувство, будто кто-то сжимает ему горло. Покачивая в руках стакан с виски, он смотрел в дальний угол помещения, туда, где закатное солнце оставляло на черной коже дивана узкие полоски света. Прикрыть жалюзи — второе, что сделал Марк, вернувшись сюда полчаса назад, после того как налил виски. Нет, пить он не собирался. Несмотря на яму, в которую катится его жизнь, он еще не настолько опустился, чтобы искать ответы на дне стакана. Ему нужно было просто занять руки. Занять их, чтобы мозг смог все переварить и дать ответ. Вот только на какой вопрос?

«Когда все пошло под откос?» — Бауэр смотрел на свой диван и не видел ничего. Мозг лихорадочно просматривал воспоминания, пытаясь увидеть то, чего не видел, заметить то, чего не замечал. Отправная точка, она где-то там. Возможно, в тот момент, когда пару месяцев назад он согласился на эту операцию? Как сейчас, Марк вспомнил тот вечерний звонок, заставший его здесь как раз перед тем, как он собирался уехать домой. На другом конце была личный секретарь сенатора Айрен Келпер.

Уже через день сенатор была в его кабинете. На этом самом диване. Одетая в строгий костюм, она сидела напротив, сложив руки в темно-серых кожаных перчатках на колени. Марк отметил про себя, что объективы телекамер несколько омолаживают своих героев: лицо сенатора с острыми чертами уже начали покрывать морщины, обычно не замечаемые на телевизионных экранах.

— Мистер Бауэр, я надеюсь, вы не будете возражать, если я не буду понапрасну тратить наше время и перейду сразу к делу? — женщина улыбнулась, приняв из рук хирурга предложенный кофе. Строгие черты ее лица сразу же сделались мягче. — Я наслышана о вас как о выдающемся специалисте, и хоть мне уже и подробно истолковали мою проблему, равно как и заверили, что для нашей медицины она является сущими пустяками, я бы предпочла не доверять свое здоровье обычным врачам.

— Мадам Келпер, я, конечно, польщен…

— Но, даже несмотря на вашу славу, — сенатор не дала ему закончить, — важную роль в моем решении обратиться именно к вам сыграл совет моей подруги, Саманты Штейн, которой вы помогли в прошлом. Надеюсь, вы ее помните.

Разумеется, он помнил жену окружного прокурора Уильяма Штейна. Несчастная обратилась к нему будучи беременной двойней. У ее детей слишком рано развились рецепторы, и дети начали обмениваться мыслями, заставляя и себя, и мать чувствовать невыносимую боль. Близнецы, находясь еще в утробе, грозились не только убить друг друга, но и лишить чету Штейнов возможности иметь детей в принципе. Бауэру же удалось спровоцировать роды и спасти детей, сохранив здоровье матери. Марк подумал, что сейчас они уже, наверное, весело носятся по двору на радость родителям.

— Саманта очень рекомендовала вас, и, учитывая все ваши достижения в области медицины, не обратиться к вам было бы глупо, — сенатор отпила кофе и улыбнулась. Марк не понимал, действительно ли она так думает, либо же просто ему льстит. Кто знает этих политиков? Однако он был польщен.

— Что же, приятно слышать, что меня не забывают, — доктор Бауэр усмехнулся, — но, действительно, давайте перейдем к делу. Ваш секретарь вчера прислала мне для ознакомления медицинские документы и данные обследований, которые вы уже проходили раньше. Вы сказали, вам уже известны нюансы вашей проблемы?

— Да, мне подробно расписали все варианты. Я правильно поняла, что моя проблема окончательно решается одной простой операцией?

— Мадам, вы должны учитывать, что любое вмешательство в организм сопровождается определенным риском. Простых операций не бывает. Есть те, которые несколько технически проще остальных.

— Да, но я не намерена пить таблетки или просто ждать в надежде на то, что моя проблема исчезнет сама собой.

— Понимаю. Ваш случай действительно позволяет нам обойтись операцией из тех, что «проще». Позже я вам подробно расскажу, как все будет проходить, чтобы вы чувствовали себя спокойнее.

— Буду очень признательна, — Келпер допила кофе и отставила чашку в сторону. — Ах да, я надеюсь, вы понимаете, что все это строго конфиденциально. Я нахожусь здесь инкогнито настолько, насколько женщина моего статуса может себе это позволить. Особенно в нашем обществе. И, тем не менее, я готова поспорить на бюджет штата, что если не к сегодняшнему вечеру, то к нашей следующей встрече СМИ уже будут трещать об этом повсюду.

— Мадам, если вы имеете в виду журналистов, то я вас спешу заверить: пресс-секретарь нашей клиники сможет совладать с чересчур настырной прессой.

Воспоминания прервал звук открывающейся двери. "Кого еще там черт несет?" — хотел было сказать Бауэр, но не стал, увидев гостя.

— Марк?

— Стивен, — глаза хирурга даже немного оживились.

— Ты как?

— Честно? Паршивей некуда, дружище.

Стивен Кагальски прошел вперед и сел на стул, стоящий рядом со столом Марка. Его волосы были, как обычно, слегка взъерошены, а халат не выглажен.

— О, кто-то сегодня отправляется домой на такси? Я надеюсь, ты не захотел пощекотать нервишки, прокатившись на общественном транспорте? — мрачно пошутил Стив, снимая перчатки. Марк знал, что его друг терпеть не мог долго их носить, но иного выбора просто не было.

— Я не пил, — Марк только сейчас заметил, что все еще вертит в руках стакан с алкоголем. — Я… я просто думал о том, что произошло.

— Эй! Эй, Марк, — Стивен подался навстречу. — Такое случается. Люди умирают. Ты не хуже меня знаешь.

— Знаю, но это не просто «люди умирают», Стив. Она умерла после моей операции!

— Так, слушай меня, Бауэр. Ты не виноват в смерти этой пациентки. Мы не можем спасти всех.

— Я тебя умоляю, Стив! Такая незначительная патология! Я делал такие операции еще будучи студентом! Я… я просто не могу понять, что могло пойти не так?! Я даже не знаю, что скажу завтра на комиссии. Наверняка там будет менталист.

— Ты уже видел результаты вскрытия?

— Нет, они будут только к завтрашнему полудню.

— Так, стоп. К завтрашнему полудню? Хочешь сказать, они созовут комиссию еще до того, как будет известна причина смерти?

— Давление прессы, — Марк развел руками. — Клиника хочет как можно быстрее разобраться с этим делом. К тому же причина смерти и так уже известна — мои руки. Я ее убил.

— Марк, бог мой, прекрати реагировать так, будто это первая пациентка, которую ты потерял. Нам все-таки не по двадцать пять.

— Не первая, но мои пациенты умирают либо от того, что вылечить мы не в силах, либо от сложных операций, сложных, — Марк сделал сильный акцент на последнем слове, — а не от тех, процент выживаемости после которых выше девяноста пяти.

— Девяноста пяти? А что насчет остальных пяти, Марк? Что до них в твоей статистике?

— Остальные пять никогда не лечились у меня!

Стивен не выдержал взгляда друга и уставился в окно сквозь те узкие щели, которые оставались от неплотно прикрытых жалюзи. Наступило напряженное молчание, пока он наконец не решился его нарушить.

— Ну что ж. Раз ты сказал, что тебя будет проверять менталист, к тому же не дождавшись отчета о вскрытии, тогда и мы пойдем на хитрости, — глаза Стива загадочно сощурились. — Одна из компаний, за чьи деньги мы комфортно существуем, проводит у нас тестирование нового поколения анимальгетиков. Одну за час до комиссии - и никакого ковыряния в твоих мозгах. Придется, конечно, постараться, но, сам знаешь, Джойс из интенсивной терапии мне редко отказывает.

— Анимальгетики? Свихнулся? — Марк вгляделся в лицо друга, надеясь, что тот шутит. — Ты же в курсе, что они могут вызывать нарушения памяти?

— Это, — Стив постучал пальцем по столу и улыбнулся, — не просто анимальгетики, Марк. Память нарушают те, что в аптеках продаются, да и то, если, не знаю, за один раз выпить половину упаковки. Иначе бы мы сейчас все были либо с памятью золотой рыбки, либо никакого секса, сам понимаешь. Хотя, знаешь, я слышал об одном клубе таких извращенцев в Саутсайде… Эти же — новое поколение. В конце-то концов, с женой ведь ты же пьешь таблетки.

— Я — нет. Джесс уже давно принимает анимальгетики сама. Говорит, что у человека моей профессии голова всегда должна быть ясной.

— Хей, Марк, — он положил руку на плечо другу, — я знаю, как ты к этому всему относишься, но производитель утверждает, что твои мысли будут полностью закрыты настолько, что даже менталист не сможет их прочесть. И все это без нарушений памяти.

Без нарушений, как же. Марк вспомнил, как их, когда они были студентами, водили в психиатрическую клинику, где показывали таких пациентов. В свое время анимальгетики стали открытием века. Таблетки, которые нарушали обмен мыслями с человеком и глушили боль, сопровождавшую этот процесс. Как если бы ваш мозг ели раскаленной чайной ложкой. Таблетки стали единственным средством в улучшении той демографической ситуации, которая постоянно ухудшалась, с тех пор как несколько десятков лет назад люди внезапно обрели возможность читать мысли друг друга. В те времена распространение анимальгетиков никак не ограничивалось. По этой причине появились и те, кто принимал эти таблетки в надежде, что они навсегда избавят его от возможности обмена мыслями с другими. В основном это были люди, которым в повседневной жизни часто приходилось касаться других, а продолжать ограничивать открытую поверхность тела они не хотели или не могли. Тогда про побочные эффекты никто еще не знал. Забили тревогу только после того, как по всему миру начали появляться сообщения о людях, оказавшихся в полувегетативном состоянии на фоне приема этих таблеток. Достаточно скоро выяснилось, что при бесконтрольном приеме происходит не только развитие толерантности организма, но и нарушение памяти, включающее в себя как потерю случайных воспоминаний, иногда с заменой на ложные, так и нарушение процесса запоминания в принципе. Стоит ли говорить, что открытие этих эффектов породило еще одну группу людей — тех, кто хотел что-то забыть. Они тоже были среди пациентов. Найденные в случайных местах, не помнящие своего имени и не понимающие того, как они здесь оказались. Они же и стали одной из причин, по которой анимальгетики сначала оказались под запретом, а позже стали доступны с ограничениями в виде контролируемого отпуска. Но, несмотря на то, что каждые несколько лет производители выпускали очередное «новое поколение», они только снижали шанс развития побочных эффектов, не убирая их полностью. Поэтому и в этот раз Марк не поверил заявлениям о полном отсутствии повреждения памяти.

— Стивен, даже если и так и память не пострадает — это не правильно, — Марк покачал головой. — Сам посуди: меньше чем через двадцать часов я буду отчитываться перед Престором, объясняя, почему моя пациентка, уважаемый сенатор Келпер, умерла. И мы оба понимаем, к каким выводам придет комиссия, выяснив, что я пытаюсь скрыть мысли от менталиста.

— Я хочу помочь другу.

— А я хотел бы понять, почему я позволил сенатору умереть! — он развернулся и уперся руками в стол. — Это моя вина, я должен понести наказание.

— Марк, дружище…

— Стив, я больше не хочу слышать об этих таблетках. Если действительно хочешь помочь, давай закроем эту тему. — Он опустился в кресло.

Некоторое время они молчали. Стивен глупо уставился на картину, которая изображала репродукцию знаменитой фрески Микеланджело «Сотворение Адама». Марк же вглядывался в стакан с виски и болтающимися в нем кубиками льда, словно тот был хрустальным шаром, в котором прятались ответы на его вопросы.

— Как дела у Джессики? — Стивен решил прервать паузу первым.

— Джесс? А, она прекрасно. Вернее, нет… не знаю.

Марк вздохнул и закрыл лицо ладонями.

— Я не знаю, что происходит, но такое чувство, будто я что-то упускаю, Стив.

— В каком смысле? — Стивен вопросительно поднял брови.

— Не знаю, как описать, но, кажется, она как-то отдаляется от меня. В последнее время она стала совсем неразговорчивой, словно избегает меня. — Марк провел рукой по голове, взъерошив волосы. - А еще неделю назад она назвала меня Джейком. Вроде бы случайно оговорилась, и я бы даже значения не придал, если бы не все остальное.

— Эм, Марк, а что насчет…

— Полный ноль. Сначала говорила, что устает, а пару дней назад сказала, что у нас кончились таблетки. Я как-то и не проверял, они всегда у нее хранились, ну кончились, да и кончились. — Бауэр повернулся к Стиву. — А позавчера я пришел домой пораньше, она тогда готовила ужин на кухне. Я подошел к ней и решил помочь, помыл овощи, и так вышло, что мы потянулись за ножами одновременно и коснулись друг друга.

— И что же ты увидел?

— Сам знаешь, мешанина образов, как будто в кипящем киселе находишься. Но кое-что меня насторожило. Среди всех этих картинок и сценок я увидел ее с другим.

— Марк, ты не хуже меня знаешь, что это всего лишь мысли.

— Разумеется, Стив, конечно, знаю. И я бы даже не придал значения этому: все иногда представляют себя с другими, особенно прожив в браке тринадцать лет. Но если бы не все эти факты, навалившиеся один за другим.

— Марк, я не хочу ничего сказать, но... Ты же помнишь, что было с Алишей?

Конечно, он помнил. Он помнил, как несколько лет назад Кагальски застал жену с другим. И даже несмотря на то, что тот души не чаял в ней, стерпеть этого Стив не смог, и они расстались. Развод он переживал тяжело, и Марку не раз приходилось вытаскивать его задницу из неприятностей, которые его друг наживал, надираясь вусмерть. А еще сейчас он сидел перед ним в своем любимом галстуке- серебряном, с узором из турецких огурцов. Марк не имел понятия, почему Стивен так к нему привязался, знал лишь, что это был подарок его бывшей жены на одну из годовщин.

— Он тебе не идет.

— Я знаю, — Стив выдержал паузу. — Я не говорил, что Джессика тебе изменяет, напротив, очень надеюсь, что нет. Но в любом случае, Марк, это тревожный звоночек. Когда вы последний раз проводили время вместе?

— Эм… я… я не помню, - Бауэр взглянул на шкаф, стоящий слева.

На одной из полок стояли фотографии их с женой. «Когда-нибудь, — надеялся он, — здесь появятся и фотографии их детей». Вот только правда была в том, что это «когда-нибудь» было отложено в долгий ящик Марка Бауэра. «Когда-нибудь, но не сейчас». «Сейчас еще рано». На одном из снимков они с женой были на пляже. Марк плохо помнил, кажется, это было пару лет назад. Мысли прервал вздох Стивена.

— Дружище, ты замечательный специалист, но за все десять лет, что я тебя знаю, ты всегда уделял больше внимания своей работе, чем жене. Я знаю, что не мне учить тебя жить, однако просто прислушайся. Если судьба посылает тебе сигналы предупреждения — воспользуйся шансом все исправить, — он взглянул на часы и поднялся. — Ох, уже поздно, пора домой. Старик, пойдем, а то ты тут засиделся.

Он поднялся со своего места и взял стакан из рук Марка, после чего вылил содержимое в один из нескольких стоящих у окна горшков с цветами.

— Да, ты прав. Мне пора домой, — Бауэр поднялся следом.

— И передавай привет Джесс, она душка. Надо будет мне как-нибудь наведаться к вам на ужин, — Кагальски почти вышел из кабинета, но задержал руку на двери, заглянул обратно и сказал, подмигнув Марку: — Умудрись не потерять жену, тебе я этого не прощу.

Небольшой уютный дом в пригороде, один среди множества таких же. Аккуратная лужайка уже освещалась светом фонарей. Марк решил не загонять машину в гараж и остановился напротив двери своего жилища. Бросил короткий взгляд на себя в зеркало заднего вида и, взяв с пассажирского сидения цветы, вышел из машины. Зайдя в дом, Бауэр увидел свет, идущий со второго этажа и мягко освещающий лестницу.

— Милая? Я дома, — он разулся и повесил куртку на крючок. — Ты наверху?

Ответа не последовало, и он пошел на свет, попутно заглянув в гостиную и на кухню. Джессики нигде не было.

— Джесс? — все еще держа букет в руке, Марк начал подниматься по лестнице.

Он нашел ее сидящей на полу на втором этаже. Ее обычно аккуратно уложенные рыжие волосы сейчас были взлохмачены.

— Эй, что случилось? — он подскочил к ней и только тогда заметил, что Джесс сжимает в руках одну из их свадебных фотографий.

— Марк! Кто это? — она показала на снимок. — Ты помнишь их на свадьбе?

Бауэр посмотрел, куда показывала жена, и почувствовал холодок на спине.

— Милая, — он сглотнул, — конечно, я их помню. Это же твои родители.

Она посмотрела на него невидящим взглядом, и он заметил, что у нее красные глаза.

— Что случилось, ты плакала? — Бауэр рефлекторно снял перчатку и приложил руку к ее лбу, но не почувствовал ничего, кроме жара.

— Марк… Я не помню, честно.

— Так, ладно, у тебя жар, идем, тебе лучше прилечь, — он поднял Джессику на руки и перенес в спальню. В комнате Марк аккуратно уложил ее в постель и накрыл одеялом. — Я сейчас, не вставай.

Ванная. Аптечка над раковиной. Там всегда есть все необходимое. Жаропонижающее сейчас было нужнее всего. Он взял пиролитик, набрал стакан воды, и вернулся в спальню к жене. Растворив таблетку, Марк дал ей выпить. Посидел рядом с ней, пока она не уснула, и, когда услышал размеренное дыхание, вышел из спальни. Цветы лежали на полу, рядом со свадебным снимком — он даже не заметил, как бросил их, увидев жену в таком состоянии. Букет нашел себе место в большой кружке воды на кухне, а Бауэр вместе со снимком отправился в гостиную. Он пытался понять суть происходящего. Что творится с Джессикой? Почему она так странно себя ведет? Эти вопросы роились в голове, и мозг пытался найти на них ответы. Но истощенное сознание билось как олень, по глупости попавший ловушку и безрезультатно пытающийся выбраться, лишь теряя силы. Марк даже не понял, как уснул в кресле, в котором сидел.

Перед клиникой Марка Бауэра ждала толпа репортеров. Он терпеть не мог столпотворения. Ко входу ему пришлось пробираться чуть ли не с боем, подняв ворот повыше и всем своим видом давая понять о нежелании отвечать на вопросы назойливых журналистов. На самом деле такое предостережение не являлось необходимостью, ведь по закону стоило хоть одному из них умышленно коснуться Марка в попытке прочитать его мысли, он оказался бы на бирже труда раньше, чем успел бы передать в печать хоть слово из увиденного. Они просто толпились вокруг, словно стая стервятников.

Сменив пальто на медицинский халат, Марк сразу же направился к нужной аудитории. Заседание комиссии должно было вот-вот начаться. Он вошел в просторную аудиторию и направился вниз, медленно ступая между аккуратными рядами кресел, расставленных полукругом. Бауэр часто бывал тут на лекциях, читавшихся во время научных конференций и симпозиумов. На многих из них он присутствовал в качестве лектора. Сегодня же Марку снова предстояло подняться на сцену, встать за трибуну и начать свой доклад. Но в этот раз он не мог справиться с волнением, которое накатывало на него все сильнее и сильнее, подобно волнам, накатывающим на пирс во время сильного шторма.

Аудитория, которую он привык видеть забитой до отказа, сейчас была почти пуста. Места занимали некоторые из коллег Марка, наверняка, как он решил, пришедшие сюда, чтобы воочию наблюдать крах его карьеры. Он узнал и некоторых из членов правления клиники. Стивен тоже был тут. Серебристый галстук, как всегда, был на нем. Он ободряюще кивнул Марку, когда они встретились взглядами.

Члены комиссии расположились за большим столом, стоящим на сцене. Их было четверо. Как всегда, возглавлял комиссию главный врач клиники, доктор Престор. По правую руку от него сидел Персиваль Джорно. Вечно улыбающийся пожилой врач, с которым Марк иногда делил поле для гольфа, сегодня был необычно серьезен. Пресс-секретарь клиники Бен Кейри, сидел слева. А еще тут был четвертый, которого Марк раньше никогда не видел. Однако прекрасно понимал, что это за человек и зачем он здесь. Мужчина средних лет, в строгом костюме серого цвета с, казалось, ничего не выражающим лицом, пристально смотрел на Бауэра, спускавшегося к сцене. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с менталистами, но он многое о них слышал. Говорили, что их специально натаскивают, для того чтобы они могли вытягивать из людей самые потаенные и самые сокровенные мысли. А еще ходили слухи, что боль во время секса без анимальгетиков не сравнится с болью, когда они тебя "читают". И многие не выдерживают этой боли.

— Доктор Бауэр, — заговорил Престор, — вы как раз вовремя. Прошу вас, расскажите все с самого начала.

— Конечно, Виктор, — Марк открыл папку с историей болезни. — Миссис Келпер поступила с тянущими болями внизу живота. Ранее она уже получала консультацию у других специалистов, результаты которых были у нее на руках. Но я все же решил провести несколько тестов.

— Каких именно, милейший? — доктор Джорно карандашом поправил очки.

— Стандартное обследование для верификации диагноза — биохимический анализ крови и УЗИ брюшной полости, — Марк ответил не задумываясь. Эти алгоритмы он знал наизусть. В них он не сомневался. — После подтверждения диагноза оптимальным методом лечения была выбрана операция. Рутинная операция проходила в штатном режиме без особых технических сложностей. Однако…

— Однако! — Престор перебил его, и Марк чувствовал в его голосе явное напряжение. — Однако в раннем послеоперационном периоде у пациентки резко начала ухудшаться гемодинамика и, несмотря на оказываемую терапию и реанимационные мероприятия, она скончалась в течение часа после операции.

— Милейший, на ум приходят совсем уж неприятные выводы, — взял слово старичок Джорно, — выводы, в которые тем более не хочется верить, учитывая вашу репутацию.

— Именно поэтому мы вынуждены прибегнуть к услугам мистера Киллана, — доктор Престор с плохо скрываемым нетерпением постукивал пальцами по поверхности стола и говорил, не глядя на Марка, словно пытался оправдаться перед всеми собравшимися. — Шумиха вокруг смерти сенатора поднялась нешуточная, и мы должны быть наверняка уверены в каждой мелочи, в каждой детали, что касается этого случая. Иначе журналисты нас порвут в пух и прах. Думаю, вы осознаете, доктор Бауэр, чем это чревато для клиники. Поэтому мы и хотели бы более подробно остановиться на некоторых вопросах. Мистер Киллан, окажите нам услугу.

Сидевший до этого неподвижно, менталист поднялся со своего места и не спеша подошел к Марку.

— Оголите свое предплечье, пожалуйста, — голос Киллана был глубоким и скрипучим. Марк подумал, что именно таким неприятным голосом и должен обладать человек подобной профессии.

Холодная ладонь опустилась на предплечье, и в тот же момент Марк почувствовал резкий укол там, где рука касалась его кожи. В глазах помутилось, и очень неприятно заныли виски. Ему показалось, словно какой-то мерзкий спрут оплетает своими щупальцами его мозг, стараясь охватить каждый участок. «Что ж, видимо, многое из того, что о вас болтают, — правда», — думал Марк, стараясь настроить собственное дыхание на нужную глубину и ритм, чтобы уменьшить неприятные ощущения.

— Хорошо, милейший, пожалуй, мы начнем с самой операции, — доктор Джорно смотрел на Марка суровым взглядом, в котором не было ни капли добродушия, которым так славился этот пожилой мужчина. — Вы провели тщательную ревизию брюшной полости?

— Я внимательно осмотрел все органы и не выявил сопутствующей патологии, тем более такой, что могла бы привести к летальному исходу, — ответил Марк и тут же скривился от неприятного спазма, который охватывал все содержимое его черепа. Мистер Киллан безмолвно кивнул, подтверждая правдивость его слов.

— Объем оперативного вмешательства был достаточен? Не могло ли, скажем, неполное удаление повлиять на результат лечения?

— Пораженный орган был удален полностью и в достаточном объеме.

И снова тот же самый спазм. И снова молчаливое подтверждение Киллана.

— А что же насчет гемостаза? — теперь спрашивал главный врач. Он пристально смотрел в глаза Марку тяжелым, неморгающим взглядом. — Вы остановили кровотечение из всех сосудов?

— Я... — Марк в первый раз за время этого диалога почувствовал неуверенность. — Я...

Хирург сосредоточенно пытался воспроизвести в своей памяти эту часть операции. Вот он берет на зажим один сосуд, перевязывает его нитью, завязывает четыре раза, отпускает зажим и переходит к следующему. Второй, третий, четвертый. Некоторые, особо крупные сосуды, он прошивает. Или нет? Марк почувствовал, как вспотели его ладони. Еще эта чертова головная боль мешает сосредоточиться на собственных мыслях. Сколько сосудов он перевязал? Пять? Шесть? Это были все? Все или нет? Перевязал или нет? Перевязал? Или нет? Нет?

— Нет, — Марк вдруг услышал знакомый скрипучий голос, — он этого не сделал.

На секунду в аудитории повисла полная тишина, в которой Марк Бауэр мог четко слышать ритм своего сердца, каждый удар которого отдавался пульсирующей болью в его голове. Из тишины его вывели слова доктора Престора, голос которого окончательно лишился любых признаков дружелюбия:

— Доктор Бауэр, вы совершили непозволительную ошибку, которая привела к смерти пациента. А такая, не побоюсь этого слова, преступная халатность не может оставаться безнаказанной.

— Что же вы так? — слова Персиваля Джорно звучали укоризненно и, как подумалось Марку, отдавали нотками разочарования. — Такая ошибка неприемлема для врача вашего уровня.

— Абсолютно неприемлемо! — согласился Престор. — Клиника, в которой вы проходили апробацию, которая обеспечивала вас грантами...

Его прервал звук открывающейся двери. В аудиторию вошел молодой парень в халате лаборанта. Он быстро спустился к сцене и, подойдя к главному врачу, протянул ему папку с документами. Доктор Престор несколько минут внимательно читал содержимое папки, хмуря брови и шевеля своими аккуратно подстриженными усами. После ознакомления с документами он передал их доктору Джорно, а сам обратился к Марку:

— Это результаты паталогоанатомического вскрытия, — голос его стал немного мягче, но в доброжелательности не прибавил. — В них сказано, что причиной внезапного профузного кровотечения, которое привело к столь быстрой смерти пациента, послужил разрыв аневризмы аорты. Кровотечения в месте операции выявлено не было. Это снимает с вас все обвинения, но… Черт побери, Марк, что с тобой? Хирургу с твоим именем - и сомневаться в результатах своей работы? Это на тебя совсем не похоже!

— Мой вам совет, милейший, — доктор Джорно оторвал глаза от результатов вскрытия и посмотрел на Марка взглядом, который был снова полон добродушия, но и не лишен толики снисходительности, — возьмите выходной. Или даже несколько. И хорошенько отдохните. Людям нашей профессии недопустимо сомневаться в себе.

— Верно, считайте это внеочередным отпуском. Отдохнете недельку-две и вернетесь, — Виктор Престор посмотрел на сидящего рядом пресс-секретаря. — А пока Бен разберется с прессой.

Когда немногочисленные присутствующие начали покидать аудиторию, Стивен подошел к Марку и протянул ему руку:

— Поздравляю, дружище! Я ведь говорил, что все будет хорошо!

— Вот только давай без этого, — Марк посмотрел на руку товарища, — у меня и так дико раскалывается голова.

— Ха, прости. Я так переволновался, что совсем забыл про перчатки, — извиняясь, Стивен полез в карман и выудил оттуда пару кожаных перчаток серебристого цвета. Они выглядели ужасно нелепо, но гармонировали с галстуком. Надев перчатки, Стивен протянул руку снова. — Пойдем, я угощу тебя кофе. Заслужил.

— Надеюсь, у тебя хватит денег на чертовски огромную чашку чертовски крепкого кофе, — устало усмехнулся Марк, — потому что сейчас только он способен вернуть меня в норму.

Они расположились за столиком поодаль от остальных в зале больничного кафетерия. И без того яркие стены сейчас в лучах солнца, которые проникали через большие окна помещения, казались еще красочней. Марк, откинувшись на стуле, держал в руках большую чашку дымящегося кофе. Он жадно втянул ноздрями насыщенный аромат крепкого напитка и улыбнулся.

— Кофе всегда поднимал мне настроение.

— Рад видеть тебя в добром расположении духа, приятель, — Стивен сидел напротив и потягивал молочный шейк из большого прозрачного стакана. — Видимо вчера с Джесс все тоже наладилось, не так ли?

— Ох, старина, — улыбка исчезла с лица Марка, словно ее и не было вовсе, — насчет этого. Джессике вчера было плохо. Я не знаю, в чем дело. По пути домой я купил букет, надеялся поговорить. Но, зайдя в дом, нашел ее сидящей на полу в коридоре второго этажа. Сидящей на полу и с одной из наших свадебных фотографий в руках, той, где мы с родителями. Глаза пустые. Я к ней подскочил, спрашиваю, в чем дело, и вижу, что глаза у нее заплаканные. А она показывает на своих родителей и спрашивает, знаю ли я, кто это.

— А ты что? — Стив откинулся на стуле.

— Черт, да не в этом смысле. Она не помнила своих родителей. У нее был жар. Я отнес ее в спальню, дал жаропонижающее и дождался, пока не уснет.

Стивен нахмурился. Пару минут он что-то усердно обдумывал, а потом сказал:

— Марк, ты рассказывал мне о том, как она отстранена, как избегает контакта. Вчера она вела себя так же?

— Ну, вроде бы нет, но…

— Нет, я не к тому. Говоришь, у нее был жар?

— Да, лоб горел огнем.

— Ты потрогал ее лоб, и единственное, что почувствовал, — жар?

— Верно, но я не понимаю, к чему ты клонишь, — Марк встретился с укоряющим взглядом друга.

— Я, кажется, неважно себя чувствую, — Стивен подался вперед. — Проверь, нет ли жара у меня?

— Не дури. Я знаю, что ты мне всецело доверяешь, но я не намерен читать все твои мысли, особенно после того, что сегодня...

Марк резко запнулся. Его глаза сделались круглыми, и он резко вскочил на ноги.

— Извини, Стив, мне срочно надо бежать.

Стивен Кагальски не сказал ни слова. Он лишь молча смотрел вслед быстро удаляющемуся товарищу.

Марк Бауэр считал себя вполне законопослушным гражданином. Он никогда не переходил дорогу в неположенном месте. Никогда не садился за руль в нетрезвом состоянии. Он даже никогда не выкидывал мусор из окна автомобиля. Но сейчас он несся по проезжей части, наплевав на все правила дорожного движения. Он стремился как можно скорее попасть домой и увидеть свою жену, Джессику Бауэр. Скоростной режим сейчас его беспокоил меньше всего. Единственным, что его волновало в этот момент, был вопрос: «Что она пытается забыть?».

Остановив машину у самого входа, Марк пулей влетел в свое жилище.

— Джессика?!

Тишина.

— Джесс, ты где?

Ответа снова не последовало. В гостиной и на кухне ее тоже не оказалось. Он бегом поднялся на второй этаж и влетел в спальную комнату. Джессика сидела на кровати, спиной к нему. Она плакала. Марк приблизился к ней и сел рядом.

— Милая, я здесь. Перестань плакать, я рядом, - он взял ее за руку и слегка сжал, пытаясь успокоить ее. — Я знаю, что ты чем-то взволнована. Пожалуйста, расскажи мне, что с тобой происходит?

— Марк, я больше так не могу, - сквозь слезы выдавила Джессика. - Что бы я ни делала... Я больше не могу. Они все возвращаются и возвращаются…

Она вырвала руку и упала лицом в подушку. Ее плечи затряслись. Марк опустился на колени перед ней и только хотел обнять, как заметил, что в приоткрытом ящике ее прикроватной тумбочки лежит стопка фотографий. На верхнем фото был изображен он сам, обнимающий Джесс, которая держит на руках ребенка. Он никогда прежде не видел это фото. Большие глаза на крохотном личике малыша, который расположился на руках его жены, смотрят прямо в объектив камеры.

— Я не помню этой фотографии, — Марк взял верхний снимок в руки. — Чей это ребенок?

— Ты не помнишь, — голос Джессики дрожал, а сама она все еще продолжала всхлипывать. — Тебе так повезло, Марк. Ты забыл все сразу. Сразу же, как мы приняли таблетки.

— Забыл? О чем ты? — Марк глядел на жену полным недоумения взглядом. — О ком ты говоришь, Джессика?

Он снова перевел взгляд на фотографию. На лицо этого совсем крохотного младенца. Этот ребенок. Эта кроха, которую держит на руках Джесс, а Марк обнимает ее за плечи. Они стоят под сенью большого клена. Того самого клена, под которым Марк сделал Джесс предложение. Бауэр взял в руки остальные фото. На другом снимке они в своем старом доме, вокруг много людей, некоторых из них Марк узнает, некоторых — нет. У всех счастливые лица. Марк держит на руках ребенка, пока Джесс подносит торт с большой свечкой в виде единицы. «С днем рождения, Джейк!» — гласят завитушки на торте. На следующем снимке Марк, прижав палец к губам, лежит в гамаке, а на его груди спит малыш. Еще один снимок — Джесс целует животик плачущего ребенка… У Бауэра появилось зудящее чувство в затылке. Зуд нарастал с каждой рассмотренной фотографией, будто из головы пыталось вырваться наружу что-то, что пряталось долгое время.

— Прости, — прошептала она, погладив его по щеке. Странно, но от этого прикосновения боли не было. — Прости, что я сломалась.

Джесс прижалась к его лицу своим, и он почувствовал слезы на ее щеках. Марк почувствовал, что проваливается куда-то. Его захватило знакомое чувство, будто какие-то длинные тонкие пальцы проникают в его черепную коробку и скользят по мозгу. Открыв глаза, он не увидел глаз Джессики напротив. Он видел какие-то темные руины, сложный лабиринт образов, окутанный то ли дымом, то ли грязным туманом. Марк чувствовал теплую ладонь на своей щеке, лоб на своем лбу, губы на своих. Но эти чувства будто приносились откуда-то издалека. Сам же он бродил в коридорах из зеркал, отражающих каждое что-то свое. Что-то он видел и сам, что-то узнавал из слов жены, а что-то видел впервые. Часть зеркал разбита, часть зацарапана, какие-то треснули. Джессика еще школьницей на занятиях по гимнастике, Джесс, сидящая на лекции в университете, за семейным столом в день благодарения. Некоторые лица искажены, будто собранные из мозаики различных частей, принадлежащих разным людям. Марк нашел даже ту сцену, которую видел несколько дней назад, и только сейчас понял, почему принял себя за другого мужчину. Солянка из типов глаз, ртов, носов и причесок делала почти все образы неузнаваемыми. Среди всех этих руин мыслей и воспоминаний Бауэр заметил центр. Это не было центром в прямом смысле, ведь здесь не было направлений, но, если бы ему сказали нарисовать карту, за главный ориентир он выбрал бы это. Место, по какой-то странной случайности пострадавшее от анимальгетиков меньше всего. Сфера из плотного тумана, целью которого было, по всей видимости, сокрытие того, что было внутри, однако свечение пробивалось сквозь оболочку.

Внутри стояла коляска. Зуд в затылке Марка усиливался, что-то прогрызалось ему в голову. Жар нарастал, пока в один из моментов что-то не лопнуло. Сначала как один осколок или, скорее даже, как пуля, воспоминание вернулось к нему. «У меня был сын». Простая истина, которую он стер из своей памяти. Однако это воспоминание было только первым снарядом, который повлек за собой каскад. Память, как потоки воды сквозь рушащуюся плотину, возвращалась к нему. Голова раскалывалась, и мысли вопили. Марк вспоминал все: как Джессика впервые сообщила ему, что беременна, как он переживал во время родов, как впервые увидел сына. Вспомнил, как, стоя на коленях у кровати Джесс, держал ее за руку, пытаясь поверить, что он теперь отец. Теперь фотографии из тумбочки не казались ему незнакомыми. Но вместе с этими светлыми воспоминаниями вернулось и то, от чего они и хотели избавиться. Утро, в которое их не разбудил детский плач. Марк не видел, что находится в коляске, но он боялся, что увидит то, что они увидели в то утро. Его сын, лежавший в кроватке без движения. Врачи сказали, что это амиотрофический склероз, и Джейк просто перестал дышать во сне. Никто не хотел верить в происшедшее. Они были убиты горем. Бауэр вспомнил, как после смерти ребенка они больше не смогли жить в своем старом доме и решили переехать в другой город. Вспоминал, как они с Джесс начали сильно ссориться и все больше и больше отдаляться друг от друга. А еще он вспомнил, как принес домой упаковку анимальгетиков, как они с Джессикой решили рискнуть и попытаться стереть воспоминания о своем ребенке.

И сейчас он понимал, что Джесс все время помнила. Все это время она жила с мыслями о погибшем ребенке и ни разу не сказала об этом Марку, молча продолжая травить себя этими таблетками в надежде на то, что эти воспоминания когда-нибудь сотрутся и из ее памяти, как случилось с Марком.

— Все это время? — выдохнул он и почувствовал, как она кивнула.

«Прости, — Джессика все еще плакала, но она сползла с кровати и, обняв Марка за шею, прижалась к нему. — Я больше так не могу».

«Нет, милая, ты не виновата, — его руки обвили спину супруги. — Успокойся, пожалуйста».

«Я не могу успокоиться, я не знаю, что делать».

«Джесс, я здесь, с тобой, держу тебя», — Марк гладил ее, пытаясь успокоить.

— Десять лет… десять лет на этих чертовых таблетках… — шептала она ему в спину. — Почему я не могу просто это забыть?

Объятья Марка сжались на мгновение, заставив ее замолчать.

«Я был не прав. Мы оба были. Джесс, он… Джейк, был нашим сыном, — от этих мыслей ее плечи беззвучно затряслись. Супруги не разрывали объятий, игнорируя боль, которой сопровождался этот разговор. — И хоть его больше нет, мы будем про него помнить».

— Слышишь? — объятия Марка снова сжались.

— Да, — выдохнула Джесс.

«Я тебя не отпущу. Никогда».

«Не отпускай».

— Ты хорошо об этом подумал?

— Более чем, Виктор. — Марк сидел в кабинете главного врача и что-то писал. — Я бы даже сказал, что за последние десять лет я впервые хорошо подумал.

— Послушай, если это все из-за того, что произошло позавчера на комиссии, то я уверяю тебя, что волноваться не о чем, — Престор пошевелил своими усами, — Бен уже разобрался с репортерами.

— Сэр, при всем уважении к вам и клинике, в которой я проходил апробацию и в которой получал гранты, но то, что произошло на комиссии, тут ни при чем,— Бауэр дописал бумагу и поставил подпись.

— Но Марк, ты, черт возьми, лучший хирург этой клиники! — главный врач, казалось, предался отчаянию. — Хочешь, я увеличу тебе жалование? Или кабинет просторнее? Чего ты хочешь?

— До встречи, доктор Престор, я заберу вещи через пару дней, когда вы разберетесь со всеми бумагами.

Кабинет встретил его необычной пустотой. Все было на своих местах, однако это место, которое было его обителью, его крепостью и убежищем, сейчас выглядело как ловушка. Он хотел забрать личные вещи. Особенно он не хотел оставлять здесь их с Джесс фотографии. Как только он подошел к шкафу, за спиной раздался знакомый голос:

— Можно?

— Конечно, заходи, ты как? —Марк повернулся к двери и пожал руку в серебряной перчатке.

— Я? Да как обычно, мне куда интереснее, как ты? — Стивен присел на угол стола. — Вчера ты не появился, а сегодня уже написал заявление?

Марк отмахнулся и стал рассматривать содержимое ящиков стола.

— Престор использовал меня для показательной порки, чтобы задобрить общественность, – он развел руками, демонстрируя заголовки. — «Врач, допустивший смерть сенатора Келпер, отстранен».

— Но менталист сказал, что…

— Стив, — Марк оторвался от содержимого ящиков и посмотрел на него. — Ты мне сам сказал, что у нас были тысячи пациентов. Я действительно не помню, что было на операции. Мои действия выверены и отточены, но, если меня спросить, что я сделал, я не смогу сказать. Просто потому, что для меня проверить сосуды во время операции все равно, что тебе закрыть дом после того, как ушел на работу. Но если я спрошу, точно ли ты закрыл дверь, как бы ты ни был в этом уверен, ты засомневаешься.

— А, тогда понятно. Классическое мыслепреступление. Никогда не понимал людей, которые поддерживали продвижение этого законопроекта.

— И хорошо, что его не приняли, ведь у меня было достаточно времени на поиски, в чем была ошибка, так что неудивительно, что тот менталист во время комиссии подумал, что я действительно мог не проверить лигатуры. И тогда… — он выставил вперед запястья, как при задержании. — Я бы сейчас не в отпуске был.

— А ты и сейчас не в отпуске. — Стивен вздохнул. — Что дальше?

— Не знаю. Сначала дождусь, когда Престор подготовит бумаги. А затем… — Марк пожал плечами и бросил взгляд на полку с фотографиями. — Может, уедем отсюда. Может, пора бы и завести детей.

— Рад, что у вас все налаживается, — Стивен поднялся со стола.

— Не без твоей помощи, друг, — Марк улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Спасибо.

— Пустяки, для этого и нужны друзья, — Кагальски кивнул и улыбнулся. — Тебе помочь?

— Нет, все в порядке, я уже закончил. Только захвачу еще вот это, — Марк вернулся к полке. — Можешь подать коробку?

Марк Бауэр вышел из здания клиники и ненадолго остановился у входа. Небо было чистым, солнце заливало своим ярким светом все, до чего могло дотянуться. Марк оглядел парк, располагавшийся радом с клиникой. «Черт возьми, — отметил он для себя, — а я раньше и не замечал, как тут красиво. Надо выбраться с Джесс на природу». Уверенной походкой он двинулся к своему автомобилю. На переднем сидении его ждала супруга. Она улыбнулась при приближении Марка. Впервые за долгое время. Сев в машину, он положил свою ладонь на колено Джессики и улыбнулся.

— Знаешь, милая, — сказал Марк, заводя машину, — думаю, нам пора навестить сына.