Цена комфорта

Автор:

Дмитрий Степанов

Работа №372

Опубликовано на Дзен

Солнечный луч, пробившийся сквозь цветное стекло, разбудил Оглифа. Он потянулся и сладко зевнул. Прерванное сновидение ещё стояло у него перед глазами, но образы размывались, уступая место реальности. Наступал новый день, наполненный исключительно важными встречами.

Раб, как обычно, подоспел как раз вовремя, чтобы почистить необъятное тело своего хозяина. Оглиф довольно охал, когда щётка, сочетавшая мягкость и жёсткость в самых подходящих пропорциях, разминала его слегка задубевшую от неподвижной ночи кожу. Сон окончательно покинул его.

Пока один раб проводил гигиенические процедуры, два других внесли каталку. Закончив с чисткой и массажем, первый присоединился к своим собратьям, чтобы помочь им поднять господина с помощью специальной машины и погрузить его на весы. Это была обязательная процедура, которую Оглиф проходил каждую неделю. Сегодня он мог собой гордиться — с последнего измерения он серьёзно прибавил в весе, чем вызвал оживление среди своих слуг. Они что-то обсуждали, хоть он так и не понял ни слова из их речи. Впрочем, он никогда к этому и не стремился. Возможно, их возбуждение было связано с тем, что больший вес означал больший социальный статус для него.

Позволив положить себя на каталку и легко перекусив, Оглиф, как и каждый день, отправился на прогулку. Один раб шёл впереди, а другой толкал парящее над полом ложе, как они обычно это делали. Маршрут прогулки был привычен. Сначала они прошлись по улице вдоль поместий, потом свернули в сторону ресторанов. Вдали виднелся квартал рабов — неприятные бетонные коробки, возвышавшиеся на окраине города, а откуда-то из-за него в небеса взмыл челнок, несущий груз в далёкие края. Даже небо принадлежит его народу, с гордостью думал Оглиф. Глуповатые рабы никогда не добились бы таких успехов, если бы их не покорили.

Возле любимого заведения Оглифа его, как всегда, поджидал Перкл. И у него, как всегда, уже была заготовлена тема для разговора.

— Оглиф! Я сегодня попытался поговорить со своим любимым рабом на его языке!

Этот суматошный и наивный, но по-своему обаятельный и интересный Перкл. Впервые он обратился к Оглифу, чтобы рассказать о том, какие рабы бывают разные. Сам Оглиф, правда, никого не приглашал к началу разговора, да и на рабов никогда не обращал особого внимания. Они приходили и уходили, когда это было необходимо, и исполняли желания хозяев ещё до того, как те успевали их осознать. Он даже не научился их различать, хоть Перкл почти каждый день пытался его этому научить. Непрошеный собеседник, чья непосредственность и необычность не дала Оглифу сразу же прогнать его.

— Да? А это точно был твой любимый? — начал он с лёгкой подколки давнего друга.

Перкл наморщил лоб и слегка сжался в своей каталке.

— Ну да, его волосы, они были серые, и глаза с такими морщинками, знаешь, у старых рабов бывают... — залепетал он, словно испугавшись неожиданной мысли, что он перепутал своего любимчика с кем-то другим.

— Ты, вроде, говорил, что у него жёлтые волосы? — спросил Оглиф и, увидев широко распахнувшиеся глаза своего товарища, тут же добавил. — Да шучу я, шучу. Но я всё равно не понимаю, как ты определяешь, кто из них кто.

Он окинул взглядом этих тощих и долговязых существ, которые прислуживали ему столько, сколько он себя помнил.

— Так что ты ему сказал? — решил он вернуть приятеля к изначальной теме.

— Я его поприветствовал и назвал по имени. Мне пришлось довольно долго вслушиваться в их разговоры, чтобы понять, когда они здороваются друг с другом и как их зовут.

Возникла слегка натянутая пауза. Перкл напряжённо смотрел на друга.

— И... как это звучало? — наконец, спросил тот.

Перкл сначала потупил взгляд, но потом опять оживился и издал несколько лающих звуков. За спиной Оглифа раздался смешок, а рабы у каталки Перкла стыдливо отвернулись. Так или иначе, для них это что-то значило.

Неловкую ситуацию разрядил громкий вопль:

— Уберите от меня свои поганые лапы! Куда вы меня повезли?!

По голосу несложно было узнать третьего члена их мини-клуба — Клотча. Он часто посещал заведение, возле которого встречались Оглиф и Перкл, и охотно участвовал в их беседах. Немолодой и сварливый, сегодня он был особо яростен. Прислуге приходилось постоянно уворачиваться от его коротких, но массивных конечностей, которыми он энергично размахивал в воздухе. Время от времени он предпринимал попытки выбраться из ложа каталки, но с его солидным весом борта представляли непреодолимое препятствие.

Подвезя старика к знакомым, рабы оставили его и отошли в сторону. К ним подтянулись и те, что обслуживали две другие каталки, и принялись что-то обсуждать.

— Добрый день, Клотч, — начал Оглиф, не давая новорожденному полиглоту порадовать вновь прибывшего своими навыками. В его состоянии такая новость запросто могла добить.

— Не такой уж и добрый, — ответил Клотч. Он уже не махал ногами, но всё ещё недоверчиво поглядывал в сторону собрания рабов в стороне. К ним уже подходило ещё штук пять новых.

— Вы заметили, что Иглипа давно нет? Куда его увезли? Такой достойный был собеседник!

— Так он ведь отправился по делам в другой город, — вставил Перкл, уже сообразивший, что лучше пока придержать свою радость при себе. — Мы же все вместе его провожали в порт.

— Мы так и не доехали до порта, забыл? — возразил пожилой бунтарь. — Он отправился в квартал рабов, а нас развернули и повезли обратно.

— Так а что там делать-то, в квартале рабов? — потянулся в ложе Оглиф. — Это он решил срезать через него, не стал в обход идти. Я там ничего не терял, так что попрощался и домой поехал.

— А Йорла где? Когда ты её в последний раз видел?

— Она переехала на той неделе, помнишь, мы вместе с ней праздновали её отъезд. Переселилась ближе к деловой части, говорила, что из-за занятости.

— Я каждый день совершаю там моцион, — Клатч нахмурился. — За всю неделю я её ни разу не встретил.

— Видно, дел много. Неспроста же она на занятость жаловалась, — словно пробуя каждое слово на вкус, заметил Перкл.

Скандалист словно подпрыгнул в каталке.

— Каждую неделю пропадают наши знакомые, а вы словно не видите! Не видите, что эти чучела, — он сердито оглянулся на сборище рабов на другой стороне улицы, — полностью нас контролируют! Они нас убивают, а вы даже не замечаете!

Его голос сорвался на визг. Он снова начал размахивать в воздухе конечностями, а вместо слов он извергал поток нечленораздельных воплей, переходящих в вой. Один из рабов, не участвовавший в общем обсуждении, сорвался с места и приложил к его телу экспресс-инъектор. Клатч обмяк, его движения стали вялыми, а последними разборчивыми словами были: «Что-о-о ты-ы сдела-а-а-а...» Дальше было только невнятное бормотание.

Нашпигованного быстродействующим успокоительным старика окружило бывшее собрание. Один из носильщиков сокрушённо покачал головой, развернул каталку и повёз его обратно, его напарник поспешил за ним. Товарищи молча проводили их взглядом.

— Пошли обедать, — наконец прервал молчание Оглиф.

В ресторане они встретили ещё одного своего знакомого, обычно не участвовавшего в их беседах. Тремм давно общался с Перклом и предпочитал дожидаться, пока все разойдутся и оставят их наедине — их предпочтения обычно не были интересны остальным. Если Перкл посвятил себя изучению рабов как живых существ и пытался определить, сколько их обслуживает город и на каком языке они говорят, то Тремма больше заинтересовала техника. Разумеется, она не была разработана рабами — им бы не хватило ума и знаний, это достижение высшей расы. Но, согласно Тремму, только рабы ею пользовались.

Сегодня Перкл сам позвал его, чтобы поделиться своим радостным известием, пока Оглиф приступал к еде. Тремм с энтузиазмом выслушал его, после чего они погрузились в обсуждение тонкостей предполагаемого синтаксиса языка рабов. Тремм озвучивал свои выкладки, основанные на изучении надписей на инструментах — очевидно, они предназначались для рабов, поскольку они ими пользовались, а прочитать их никто не мог. Перкл их парировал, приводя примеры из своих наблюдений устной речи. Наконец, Тремм начал делиться своими достижениями. На этом месте Оглифа внезапно заинтересовал их разговор.

— Просто взгляни на наши конечности. Нет, нет, погоди, я серьёзно. Сам посмотри — у нас нет подходящих пальцев. Зато они есть у рабов.

— Ну так правильно же? Это же рабы их держат... Зачем нам брать, например, скребки...

— Да ты не понял. Посмотри ещё раз.

Возникла пауза. Перкл взглянул на свои конечности и поднял брови, словно впервые их увидел. Оглиф тоже посмотрел на свои. Полные аккуратные пальцы изящно окружали ладони и стопы.

— Теперь понял, — подал голос Перкл.

— Да. Мы вообще не можем держать какие бы то ни было инструменты.

На мгновение повисла тишина.

— Более того, я обследовал каждый уголок у всей той техники, которую смог рассмотреть подробней. Там нет ни одной служебной заслонки, которую могли бы открыть только мы. И почти все не предназначены для нас.

— Это так важно? — вступил Оглиф.

Тремм исподлобья взглянул на него и тяжело вздохнул.

— Это же рабы. Им нельзя доверять ремонт сложных изделий и тонких механизмов — сломают. Они же тупые.

Перкл затрепетал, но промолчал.

— Доступ к ведущим рабочим узлам должен быть только у высококвалифицированного персонала — у нас. Раз мы не можем пользоваться техникой, там должны быть хотя бы задвижки, которые могут открыть только наши пальцы, чтобы без нашего руководства никто не мог туда попасть. А здесь — всё строго наоборот.

Он задумался на мгновение.

— И я не знаю никого в этом городе, кроме меня, кто интересовался бы механизмами. Должен же быть хотя бы один начальник технического обслуживания.

— Так ведь наш город не один! — воссиял наконец Перкл. — Наверно, их отправляют в другие города, где техников побольше и рабы поумнее. А у нашим строго-настрого велено — чуть что, сразу отправлять.

Тремм покачал головой из стороны в сторону, как бы оценивая эту идею на вкус.

— Возможно, в этом что-то и есть.

После обеда Оглиф отправился на деловую встречу, а Перкл напросился его проводить. Ему внетерпёж было поговорить ещё немного о рабах.

— Я заметил странную вещь. А ты? Мы никогда не видели детей-рабов. И никто не может толком сказать ни сколько их, ни как они попали к нам в рабство.

— Ну последнее-то хорошо известно. Около тысячи лет назад наши предки воевали с их предками и победили.

— Уверен?

Перкл прищурился и узенько улыбнулся, что было для него необычно.

— Ты не первый, кто мне говорит о том, откуда рабы взялись. И все разное говорят. Кто-то — что мы их вывели, как животных, кто-то — что мы вроде как их старшие братья, а кто-то вообще — что так всегда было!

Он рассмеялся.

— Истории не знают, вот и городят чепуху, — пробурчал Оглиф. Смех друга больно ударил по его самолюбию.

— А откуда ты её знаешь?

Оглиф нахмурил лоб. Действительно, откуда он взял эту историю? Кто-то рассказывал? Да нет, вроде. Где-то прочитал? А когда он вообще в последний раз читал?

Как он ни старался, ответ не приходил на ум. Неужели он это придумал сам?.. А может, просто забыл?..

— Ладно, не ломай голову, не скажешь ведь, — попытался его успокоить товарищ, — меня больше другое беспокоит.

Как они понимают, что им нужно сделать, если им никто не отдаёт приказов?

Оглиф, действительно, ни разу ничего не приказывал рабам. Он не то что не знал их языка, он даже не мог отличить одного от другого. Они сами делали то, что было нужно, предугадывая желания и прихоти своих господ. Даже на прогулке он не шёл сам — его везли рабы, в точности приводя его туда, куда он хотел, буквально без единого слова.

Или это он желал того, что делали рабы?

— Хотя, они ведь так давно с нами, — спокойно заметил Перкл. — Наверно, им тоже интересно, как это у них выходит — понимать нас без слов. Или, может, они наши мысли читают.

Такой вариант напугал Оглифа не меньше предыдущего, но был прост и понятен, поэтому он довольно быстро успокоился. Что могло случиться плохого от того, что рабы знают его мысли? С тем, что действительно важно, они всё равно ничего не смогут сделать, а его отношение к ним... За столько лет ничего не случилось — почему должно случиться сейчас?

— Интересно, что они там делают, в своём квартале? — продолжал свои рассуждения Перкл.

Какое-то время они ехали молча. Носильщики тихо о чём-то переговаривались на своём причудливом каркающем языке, мирно покачивались каталки.

— Ладно, мне пора. Приятно было сегодня поговорить, — попрощался Перкл и свернул в сторону своего жилого массива.

А путь Оглифа продолжился в направлении деловой части города. Сегодня у него должна была состояться очень важная беседа. Дорога пролегала мимо одного из входов в квартал рабов, и Оглиф вспомнил слова своего друга. Действительно, как они там живут? Раньше его это никогда не интересовало, но сейчас, после всего, что было сказано о рабах за день, его просто разрывало от любопытства. Решив, что его собеседник не обидится, если ему придётся немножко подождать, он свернул с намеченного курса и отправился прямиком в место обитания своей прислуги.

Первое, что он заметил, был запах. Резкий и неприятный, он вызывал мысли о чём-то болезненном и опасном. Так могла бы пахнуть смерть, будь у неё обличие. Такая встреча тяжко сказалась на Оглифе. Он не знал, лечит ли кто-то рабов и насколько у них хорошо с пропитанием. Наверно, они часто и тяжело болеют, и нередко умирают от болезней. Мысль заразиться от них почему-то его не пугала — то ли он об этом даже не задумывался, то ли не видел такой возможности, а может, надеялся на то, что его-то медицина не обделит.

Оглиф ожидал увидеть мёртвых рабов и больных, сидящих в углах, но не увидел никого. Даже живые и здоровые слуги практически не появлялись в поле зрения. Казалось, квартал опустел. Он прошёл по бетонной дорожке к одной из каменных коробок, торчавших повсюду, и заглянул внутрь. Внутри было просторное помещение, обложенное светлой плиткой, и стояла прохлада. Оглифу оно не нравилось, это помещение вызывало у него беспокойство, словно вот-вот случится что-то ужасное. Но что-то тянуло его к этому холодному кафелю.

Поглядывая на какие-то не то стеллажи, не то вешалки, стоящие вдоль стен, он пересёк этот зал и прошёл в длинный коридор, освещённый редкими тусклыми лампочками. Он выглядел так, словно пронзал насквозь всё это здание и несколько соседних, а потом уходил куда-то в поля, где и терялся среди луговых трав и редких деревьев. В его стенах виднелись проходы в другие помещения. Большинство из них были плотно закрыты дверьми, и из них доносились какие-то тревожные хлюпающие звуки.

Но одна дверь была открыта. Оглиф заглянул в неё и едва не потерял сознание.

Там, растянутый на крючьях, висел Клатч.

Точнее, то, что от него осталось. Оглиф с трудом смог его опознать лишь по голове, лежавшей немного в стороне, да по татуировке, выбитой на одном из кусков мяса, развешенного на рамках.

Один из носильщиков завопил, и тут же откуда-то прибежал ещё один раб, который быстро захлопнул дверь в эту залитую кровью камеру пыток. В этот момент Оглиф вспомнил, почему его так тянуло сюда.

Потому что его сюда несли на каталке, а он по привычке считал, что это его желание. Чудовищная правда открылась ему, представ во всём своём омерзительном обличии, только сейчас.

Страх парализовал всё его существо, когда его, обмякшего и безвольного, ввезли в такую же камеру, в какой пред ним предстало ужасное зрелище, сняли с каталки и, поставив на весы, надели на него какие-то провода. За этим последовала тьма, которая больше никогда не сходила.

***

— Ну и боров, будь здоров!

— Ага, созрел раньше всех в своей партии.

— Ты что, он целых три партии обогнал.

— Он и жрал за троих, бу-га-га-га!

— А-га-га-га!

— ...

— Что ни говори, а эти звери — просто чудо. И где их только таких нашли?

— А слышал этого, из партии «П»?

— А то, а-га-га. Как он там хрюкнул?

— %№?#, бу-га-га!

— Только знаешь, что меня беспокоит?