Миндалины

– Миндалины, едрит?! Не знаю я такой болезни у охфицера Красной Армии! Не признаю! Увечье какое, рана, или понос на крайний случай! Но не миндалины! Детский сад какой-то, а не часть! – кипятился замполит Безрукавников, пытаясь расхаживать, как в своем просторном кабинете, на крохотной кухоньке своего подчиненного, прапорщика Хромова.

– Да не кипятитесь вы, товарищ майор, шкафчики посшибаете! – умоляющим тоном сипел Хромов.

– Наливай! – опустился на жалобно пискнувший табурет Безрукавников.

Хромов налил.

– Огонь! – скомандовал майор, поднося стакан ко рту.

Хромов поморщился. Заведовавший клубом прапорщик, не любил гнать лошадей, особенно выпивая, но, сделав над собой усилие, разгладил складки на лице и залпом выполнил приказ. Хромов нервничал. Виной нервозности была жена. Глаз скользнул по циферблату – еще есть в запасе часа три. А потом надо будет как-то выпроваживать замполита, а то Люся не посмотрит на майорскую звезду– вытурит «халдея» в два счета, а Хромову потом выслушивай, сначала от жены про то, что превратил квартиру в притон и Витька, уже почти постоянно, живет у бабушки, а после от неопохмелившегося замполита, что «где это видано, чтоб в доме у охфицера, даже, пускай, прапорщика, баба верховодила!»Что не с руки второму человеку в части выслушивать от, пускай, и красивой женщины оскорбления и угрозы. Люся, жена «культурного прапорщика», как его окрестил замполит, работала не в части, а в городке, откуда и была родом, поэтому появлялась дома поздно. «Может у матери заночует?» – гадал Хромов.

А виной нервозности майора был неумолимо приближающийся юбилей части. Шутка ли – 70 лет! Ожидалось все начальство округа, а возможно кто-нибудь и из самого министерства. Пить в кабинете, как это было заведено раньше, стало опасно – комбат лютовал по любому поводу и замполит с Хромовым жались теперь или на хромовской кухоньке или в гараже у Безрукавникова.

– Миндалины, как и аппендицит, если не вырезали в детстве – в любой момент могут обостриться, даже в старости, – как можно более спокойно растолковывал замполиту прапорщик.

– Выпишут к смотру, как пить дать. Не дрейфь, Пал Егорыч, прорвемся! – наполнял Хромов граненики.

– Ишь ты, стратех! Прарвёцца он! Вот ты и понесешь знамя части перед всеми шишкарями, если Мотина не выпишут! Да и как понесешь! Полетишь! И ножку у меня тянуть будешь, как кремлевский курсант, и подбородок задирать выше звезд!

– Да что вы, Пал Егорыч, не губите! Куда мне валенку супротив столичных-то. Ладно, порассуждать насчет баб или там на какую культурную тему – могу. Но вместо Мотина! Я и танцевать-то толком не умею. А тут почище танцев будет! Фигурное катание! Он у нас тут один такой – звезда! – чуть ли не благоговейно закончил Хромов, обтирая кухонной прихваткой лоб.

Мотин и правда был из столицы. Статный красавец, он категорически вываливался из всей остальной серо-артиллерийской начинки полка. Столичная выправка, безукоризненная «строевая» сделали свое дело и определили его место в части. Окончив лучшее училище в стране, его направили на должность, о которой смели мечтать только самые опытные и заслуженные льстецы. Его назначили адъютантом командующего московским военным округом. Правда потом вышла история, то ли с женой командующего, то ли с его дочкой, а может и оклеветали бедного мальчика, только угодил он после этого не в худшую, правда, часть, но уж о-очень далеко от столицы. Высокомерия в нем не было, с офицерами он держался просто и дружественно. В долг давал, не пьянствовал, хоть и не отказывался, если его приглашали, но норму свою знал. В такого не влюбиться генеральской жене или дочери было просто невозможно. Понятно, что на всех смотрах и парадах он был центральной фигурой в строю – знаменосцем. Единственное, что всех повергало в недоумение, это его жена Варя. Она работала в библиотеке, умница и рукодельница, ничего худого о ней сказать было нельзя, но уж больно она была толстая и некрасивая. Понятное дело, никто из офицеров не допытывался у Мотина отчего ж он, столичный красавец, выбрал в жены уродину. Но всеобщее недоумение по этому поводу только нарастало.

– Варька выходит, Пал Егорыч. Досрочно в строй введет! – уверял замполита Хромов, – она ж каждый божий день к нему в госпиталь мотается. Бульончики всякие возит. Как с дорогой куклой возится. Любит.

– Да уж, такой жены во всем округе не сыскать. Прям как за каменной стеной наш Мотин. Только вот кабы не такая толстая, да лицо поприятнее…

– А что, некоторые офицеры очень даже с понятием относятся к выбору лейтенанта. Такую бабу не страшно оставлять в части, когда на учения выезжаешь. Не соблазнится никто. Даже солдатики носы воротят, я сам слышал, а уж этим волю дай… И лично я, не женился бы на дурнушке, – неожиданно оборвал Хромов и с удовольствием посмотрел на снимок супруги Людмилы, воткнутый между стекол буфета. Люся была красавицей.

Замполит хмуро посмотрел на карточку:

– Ну и сколько раз тебя навестила жена, когда ты после Нового Года угодил в госпиталь?

– А ни разу. Вы ж знаете, Пал Егорыч, как она относится к моей «слабости».

– «Слабости»? Верно, слабак ты, Витя, по этой части. Бросать тебе пить надо, дурень. Глядишь и жизнь наладится. А то неровен час попрут тебя со службы. Тогда уж точно сбежит от тебя Люська. Кто на отчетно-выборном собрании партактива допустил на сцену курицу? А потом четырнадцать минут гонялся за ней по залу? Откуда она только взялась? Ты часом не держишь в клубе подпольный курятник? А лектору из академии на трибуну поставили графин из твоей каптерки, пока ты в наряде был, а в нем что было?

– Что?

– Что!? А ты бы у этого самого лектора и спросил, когда он в апогее своего лекторского полета хлобыстнул «водицы» из того графина, видать в глотке пересохло, горло-то он промочил, только, вот беда, дыхание у него перехватило, да так, что лекцию пришлось свернуть к едреней фене!

Хромов потупился. Помолчали. Безрукавников хмуро рассматривал Люсину фотографию.

– Ты думаешь она у матери ночует, когда в городе остается? – неожиданно спросил Безрукавников.

– А у кого же? – озадаченно насторожился прапорщик.

– Вот я бы и проверил у кого. А то к бабам с такой мордой, как у Люськи, мужики пачками льнут.

После этой фразы Хромова и без того разгоряченного выпивкой бросило в жар. «А ведь и правда…»

Замполит подумал и о своей супруге – Наденьке. Она и сейчас сохранила остатки былой красоты. На поддержание ее и наряды уходила приличная часть его майорского оклада. Детей у них не было. А сколько раз навестила бы в госпитале его она – Наденька? Раз, два, четыре? Сколько? За ее бесконечными хлопотами по обновлению гардероба, мебели и интерьера квартиры нашла бы она время навещать его? И как часто? Тогда, в молодости, отдавал ли он себе отчет, что такую красивую девушку должны были осаждать тучи поклонников и не его ли, ладно пригнанная форма, решила её выбор в его пользу.

– Ладно, Витя. Пойду я. А то Надежда Осипна часть на уши подымет, меня разыскивая. А мне шуму не надо. Мобильники ж еще не придумали.

– К-какие, ик, м-мобильники, ик? Куда ж вы товарищ м-м…ик, полтора часа у нас ещё…

– Какие еще «полтора часа»?

Майор насадил на лысину фуражку.

– А я бы съездил и проверил, – как будто самому себе сказал он и вышел из квартиры.