На конце иглы

Лоб Адама покрывался испариной. Рука крепка сжала замок сумки - не дай Бог, кто-то узнает, что внутри. На подходе к дому он чуть не сорвался на бег, но сдержал этот порыв. Едва переступив порог, Адам на ходу попытался снять ботинки, запутался в ногах и чуть не упал, но уже через пару секунд запер свою комнату изнутри, после чего сел на стул и наконец-то смог расслабленно выдохнуть.

Дыхание перевести удалось, но сердце наотрез отказывалось снижать темп – грудная клетка, должно быть, держалась из последних сил. Наконец, этот неутомимый орган успокоился, и Адам посмотрел на сумку, брошенную на кровать. Не вставая со стула – ноги еще дрожали – он потянулся, ухватил ее за ремень и не особо виртуозно перебросил на колени.

Тишину комнаты прорезало монотонное жужжание открывающейся молнии, а через секунду в руке Адама оказалась потрепанная и пожелтевшая книжонка. Кровь нещадно пульсировала в голове, а дыхание вновь сошло на хрип. Глаза пробежались по выцветшим буквам на обложке.

«Уильям Шекспир. Избранное»

Картинка изображала черные силуэты двух людей на старинном балконе, мужчины и женщины, сцепивших руки и, по-видимому, смотрящих друг другу в глаза. Адам не мог оторвать от них взгляд и пытался найти объяснение, как цензура упустила это. То, что книгу пропустили при проверке библиотеки, кроме как чудом назвать было нельзя. Дрожащими пальцами Адам открыл книгу на странице «Содержание».

«Гамлет», «Король Лир», «Венецианский купец» - полные, необрезанные варианты. И, разумеется, то, из-за чего можно было серьезно влипнуть: «Ромео и Джульетта». Классика среди историй о любви, теперь запрещенных и неустанно преследуемых.

Адам не заметил, как «проглотил» почти всю книгу залпом. Прийти в себя ему помогло осознание, что он чуть ли не носом уткнулся в страницы, чтобы разглядеть текст в уже сгустившихся сумерках. И только теперь он заметил, что мать давным-давно пришла домой и смотрит телевизор: из-за стены доносился бубнеж диктора новостей. Адам резонно предположил, что лучше не рисковать, и спрятал книгу под матрас, хотя в мозгу и свербило желание послать здравый смысл подальше и дочитать.

Вместо этого Адам достал школьные конспекты и нашел нужную лекцию. О том, как любовь объявили вне закона.

О том, как торжествующие химики заявили, что разгадали «формулу любви». О том, как они доказали, что человек без способности любить гораздо разумнее и работоспособнее. О том, как изобрели вакцину, обязательную для всех новорожденных. О том, какой хаос творился в мире, и как жестоко расправлялись со всеми недовольными и нежелающими расставаться с этим чувством. О том, как со временем последние представители «прошлого» поколения отошли в иной мир, а вместе с ними навсегда ушла истинная «природная» любовь.

Теперь трудно представить, каким же ужасным был мир, в котором она правила. Запрет любви дал массу положительных результатов. Проблема перенаселения была решена, как только повсеместно приняли закон об одном искусственном оплодотворении на семью, только для того, чтобы человеческий род продолжался. Люди стали заключать браки, только для облегчения собственной жизни и воспитания детей. Про секс быстро забыли, так как вместе с любовью исчезло половое влечение. Так смогли искоренить еще и проституцию.

Практически до нуля упал уровень подросткового суицида, совсем прекратились случаи абортов и исчезли неблагополучные семьи. Никаких измен, никаких разводов, никаких душевных травм и переживаний – ничего, что мешало бы человеку полностью отдавать себя службе.

Искусство изменилось кардинально. Никакого основанного на эмоциях от влечения к другому человеку мусора, который составлял 90% произведений искусства прежде. Теперь поднимались лишь темы патриотизма (любовь к родине вакцина не затрагивала, видимо, за нее отвечают совсем иные химические процессы), а также сугубо развивающие. Все старые книги либо нещадно кромсались, либо, если тема любви занимала слишком большую часть произведения, сжигались в печах.

Но, разумеется, на любое действие есть противодействие, а на любой вкус – свой наркотик. Нашлись умельцы, которые создали препарат «Стрела Амура», принимаемый внутривенно и вызывающий абсолютно идентичные реальному чувству любви процессы. Под его действием человек совершенно терял разум, становился непредсказуемым, импульсивным, способным причинить вред себе и окружающим. «Стрела Амура» тут же возглавила список самых опасных наркотических веществ, а любое, даже самое незначительное, отношение к нему теперь карается высшей мерой.

И поскольку доводы в пользу запрета любви были несомненны, мозг Адама разрывался на части. С одной стороны, он понимал, что мир стал гораздо лучше, спокойнее и цивилизованнее, но с другой – «Как они могли у нас это забрать?!».

В диалогах Шекспира Адам увидел куда больше психологии, чем в трактатах Фрейда. Он не мог понять, его комната всегда была тусклой, или кажется такой в вечернем сумраке?..

Эти мысли пробил и развеял кашель матери за стеной. А как насчет нее? Запрет любви отразился и на отношениях родителей и детей? У Шекспира они показаны как-то… разностороннее? В жизни все гораздо проще: ребенок справился с задачей – его хвалят, не справился – наказывают, на этом его общение с родителями заканчивается. Так было всегда?..

Голова закружилась, и Адам рухнул на кровать. В висках больно стучало, Адам почти мог разглядеть, как вены на запястьях пульсируют, с такой силой сердце перегоняло по ним кровь. Он никогда прежде не ощущал ничего подобного. Чтобы хоть как-то привести организм в порядок, Адам закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Противоречивые мысли улетучились, но в черноте обратной стороны век запорхали огоньки, рисующие некий образ. Лишь несколько минут понадобилось ему, чтобы понять, что перед ним лицо одноклассницы – Евы.

***

- Адам! Ты все записал?

Голос географички ударил, подобно молоту. Адам перевел взгляд с тетрадного листа, полного бессвязных записей, на преподавателя.

- Да.

- Не мог бы ты прочесть последнее, что ты написал?

- Я…

Звонок с урока прервал Адама, и с другой стороны двери кабинета донеслись шумы перерыва.

- Все свободны, а ты, Адам, перед уходом покажешь мне конспект, – сказала преподавательница, но тут же отвлеклась на другую ученицу, подошедшую с вопросом. Воспользовавшись моментом, Адам вышел из кабинета, смешавшись с толпой одноклассников.

За это ему, разумеется, выскажут, но сейчас его это не волновало. Гораздо важнее были записи, что он делал во время урока, сам того не замечая. Присев на подоконник, он пробежался по ним глазами: это была лекция по географии, но рваная и несвязная, без единого цельного предложения, будто ее писали на полном автопилоте. А вот на полях тетради красовались рисунки, отдаленно – способностей к рисованию у Адама никогда не было – напоминающие лицо Евы. Если их увидят – неприятностей не оберешься, и он судорожно начал вырывать эти листы из тетради.

- Братан, ты чего делаешь?

Ник, как обычно, подкрался незаметно – это он любил, напугать Адама до чертиков, а потом хохотать, пока тот матерится сквозь смех. Однако сейчас, видимо, у него не было цели застать друга врасплох.

- Что ты там такого понаписал? – подмигнул Ник. Ему можно открыться, он – парень надежный.

- Пойдем покурим, - прохрипел Адам. Ник округлил глаза.

- Сейчас? Старик, может, после уроков, как обычно?

- Сейчас, - и Адам двинулся в сторону лестницы.

***

- Что ты сделал?!

От услышанного у Ника сигарета выпала изо рта.

- Не заставляй меня повторять, пожалуйста, – Адам огляделся по сторонам и прошептал, - …влюбился в Еву.

- Твою мать, Адам, ты что, на иглу сел?

- Нет, в том-то и дело. Оно… само.

- Как?! – почти выкрикнул Ник, но спохватился и продолжил вполголоса, - Ты что, не привитый?

- Привитый. Это, наверное, из-за Шекспира, - и Адам рассказал другу о книге. Ник молчал около минуты, после чего прошептал что-то нецензурное и полез за второй сигаретой.

- Думаешь, это могло само возникнуть? Из-за книжки?

- Мало ли. Может, у меня какая-то предрасположенность… Откуда я знаю, я не ученый.

- Делать-то что будешь? – процедил Ник, поджигая сигарету.

- Не представляю, дружище. Но мне никогда не было так плохо… и так хорошо в то же время.

Ник хмыкнул, затягиваясь.

- Знатно тебя торкнуло, приятель.

- И не говори. Дай и мне вторую.

***

За следующие несколько дней Адаму стало хуже. Или лучше?.. Он часто ловил себя на том, что во время урока смотрит на Еву и не может отвести взгляд. Он пытался бороться, получалось плохо, возможно, от того, что он не особо и старался. Ник поддерживал, как мог, но, разумеется, ему не было дано понять состояние друга. Шекспир лежал под матрасом недочитанный – Адам боялся доставать его на свет, да и не хотел усугублять свое положение. Но с каждым днем эти вполне разумные мысли давали слабину. Успеваемость неумолимо падала, Адам совершенно ни на чем не мог сосредоточиться. Преподаватели и мать уже начали замечать перепады в его настроении, крайнюю нелюдимость и раздражительность, правда, пока еще списывали это на переходный период, хотя и удивлялись тому, что у Адама он проходит гораздо более бурно, чем у сверстников.

Адам же просто сходил с ума. Куда бы он ни шел, его везде встречал образ Евы. В школе, она, будто назло, все время крутилась где-то рядом. Слава разуму, не шла на контакт, Адам не представлял для нее никакого интереса. Его это радовало и грызло изнутри одновременно. Он чувствовал, как медленно разрывается…

***

- Что с тобой происходит?

Адам смотрел на мать исподлобья и молчал.

- Прошу отвечать мне, когда я спрашиваю. В чем дело? Почему меня вызывают в школу из-за твоей успеваемости?

- Я не знаю, мэм.

- Тебе не стыдно? Ты можешь не сдать ни один предмет в конце года, ты это понимаешь?

Адам молчал. Мать начинала злиться не на шутку.

- Мало того, мне завтра будут выговаривать из-за тебя, что я плохо тебя воспитываю. Что я не авторитет. Мне это надо, как считаешь?

- Мне плевать.

Слова повисли в воздухе, пока дыхание ошеломленной матери не развеяло их.

- Что ты сказал? Изволь повторить, молодой человек.

Адам впервые за разговор поднял на мать глаза, и она увидела, что они горят, причем не просто подростковой яростью, а чем-то первобытным, чем-то, чего мир уже давно не встречал.

- Мне… плевать.

Едва последний звук сорвался с губ, мать ударила сына по щеке.

- Подбирай выражения! Не забывай, что я все-таки твоя мать! Ответственная за тебя! Куда делось твое уважение, юноша?

- А куда твоя любовь делась?

Лишь сказав эти слова, Адам тут же о них пожалел. Мать стояла, будто молнией пораженная, а ее глаза увеличились до размера тарелок.

- …Что?

Пути назад не было, тем более, Адам уже не мог сдерживаться.

- Ты никогда меня не любила! Ни одного доброго слова, ничего! Я же твой сын, мы – семья!

- Ко… Конечно, не любила! Никто никого не любит, уже много лет! Что ты…

И тут в ее глазах мелькнуло озарение.

- Адам, покажи мне свои руки. Закатай рукава и покажи мне руки, сейчас же.

- Обойдешься, - процедил он в ответ, и под крики с требованиями остановиться вышел из комнаты, и пулей вылетел на улицу. Мать было бросилась за сыном, но замерла в дверях, после чего медленно, но решительно вернулась в дом.

***

Слезы душили Адама, застилали глаза и мысли. Он не знал, куда идет, его вело желание побыть одному. Когда же слез уже не осталось, он обнаружил себя на скамейке в парке. Слава разуму, вокруг не было ни души: благо, время уже позднее, сгустилась темнота, и все «нормальные» люди давно сидели дома.

Адам опустил взгляд, и увидел, что начертил палкой на земле слова.

ЛЮБОВЬ – ЖИЗНЬ

Когда-то в этом был смысл. Да, мир был безумен, но по-своему прекрасен.

«Я рассуждаю, как гребанный хиппи…» - подумал Адам, но теперь он понимал, что эти наркоманы знают, о чем говорят.

Вся его жизнь катилась к чертям. По сути, терять уже нечего. Адам повернул голову и посмотрел на дом по соседству с парком. Если память его не подводит, именно в нем должна жить Ева.

«Достойно ли принять удар судьбы, иль надо оказать сопротивленье? Любить или погибнуть?»

Окно на седьмом этаже открылось. Лишь секунду его хозяйка была в поле зрения, но этого хватило, чтобы понять – это ли не знак? Адам глубоко вздохнул, сунул в карманы дрожащие руки и двинулся к дому девушки – источника своих проблем, предварительно неуклюже стерев преступные буквы на земле.

***

- Ева! К тебе пришел одноклассник!

Мать Евы освободила дверной проем, удалившись в комнату, и на ее месте возникла она… Если сердце еще немного поднажмет, то пробьет грудину и ударит девушку по лицу.

- Адам? Тебе чего? Ты время видел?

- Нам… нам надо… - Адам судорожно облизывал губы, но они оставались сухими. Из горла доносилось только сипение.

- Что? Мне спать пора, давай скорее.

- Ева, я… должен тебе сказать… Прости, это может дико прозвучать…

- Ты странно выглядишь, Адам, ты не болен? – Ева протянула руку и положила ее на лоб бедного Адама. – Да ты весь горишь!

- Я люблю тебя.

Время замерло. Адам лбом почувствовал, как рука Евы похолодела. Кое-как разлепив губы, он прошептал:

- Пойдем отсюда… Я все тебе объясню!..

Рука отдернулась, как от кипящего чайника.

- Пошел отсюда! Чертов наркоман, вали! Мам!

Но Адам уже бежал по ступенькам вниз. «Идиот, о чем ты думал?! Чего ты хотел добиться? Еще бы схватил на руки и похитил, и то результат был бы лучше. Идиот…»

Он бежал, не разбирая дороги. Пулей вылетел из подъезда, несся через парк, еле огибая деревья, по прямой, наплевав на прогулочные дорожки.

«О чем ты только думал?»

Входная дверь с грохотом ударила по стене. В этот раз, он даже не стал разуваться, а сразу бросился в комнату. И замер на пороге – все его вещи были перевернуты, ящики открыты, а мать сидела на его кровати и держала в руках книгу.

- Я нашла только это, - она показала ему Шекспира, держа его кончиками пальцев. – Где остальное?

- Что – остальное? – совершенно без-эмоционально спросил Адам. О, великий разум, как же он устал…

- Ты понимаешь, о чем я. Ты прекрасно это понимаешь! Мой сын, обдолбавшийся до самых ушей, читает эту… - она брезгливо сморщила губы и бросила книгу под ноги Адаму. – Так где остальное? Куда ты спрятал наркотики?

- Нет тут никаких наркотиков. Я никогда не кололся, мам, это само произошло… Я просто влюбился – сам…

- Не пори чушь!

Мать была в бешенстве. Одной рукой она снова подхватила книгу, а второй взяла сына за шиворот.

- Ты понимаешь, куда я должна позвонить? Понимаешь, куда тебя заберут, и что будут там с тобой делать?

- Да звони уже просто, и все… Чего орать-то…

Не осталось никаких сил, никакого желания. Мать отпустила Адама и направилась к выходу из комнаты.

- Я даю тебе время до утра. Все твои заначки должны лежать у меня на столе, иначе вместо школы ты отправишься в клинику, - и повернулась к двери.

- Верни книгу! – внезапно для себя самого бросил ей в спину Адам, - Я не дочитал!

Она повернулась к нему, но не успела ничего сказать – Адам бросился на мать, вцепился в Шекспира обеими руками и стал тянуть. Матери ничего не осталось, кроме как, закрывая лицо от ударов, выбежать из комнаты и закрыть дверь. Она кинулась к телефону, но пока набирала номер, услышала звук бьющегося стекла. Тут же распахнув дверь обратно, она влетела в спальню к сыну, но Адама и книги уже не было. Окно было разбито, а снаружи на земле лежал стул. Адам же был уже далеко.

***

- Не подходим, не подходим, не усугубляйте ситуацию! – командир пожарной бригады еле справлялся с толпой любопытных. Не дай бог, кто-то из них спровоцирует парня.

Ник решил предпринять очередную попытку выпросить у него громкоговоритель, как вдруг увидел в толпе знакомое лицо. Он весь скривился от злости и закричал:

- Ну что, довольна?! Довольна, я тебя спрашиваю?!

Ева повернула в его сторону глаза размером с блюдца, но ничего не сказала. Вместо этого она снова посмотрела на маленькую фигурку на краю крыши своего дома. 9 этажей, если он все-таки прыгнет, то вряд ли останется хоть что-то, похожее на Адама. Вот зачем ей это все?..

- Адам! – кричал пожарный в громкоговоритель, - Не делай глупостей, спускайся! С тобой просто поговорят!

- Да дайте мне уже! – Ник вырвал громкоговоритель у опешившего пожарного. – Адам, старик! Не надо! Мы что-нибудь придумаем! Да уйдите вы, если он и послушает кого-то, то только меня!.. Братан! Я тебе клянусь, я не дам им тебя забрать!

Тем временем, немного в стороне, с матерью Адама разговаривал полицейский врач.

- Вы точно не нашли ничего?

- Совершенно. Всю комнату перерыла, но обнаружила только эту чертову книжонку. Но не могла же она его сделать таким!

- Кто знает… Нужны исследования, но могу предположить, что это из-за переходного возраста. Организм меняется, и любое воздействие на него может отразиться… Цензоры же не сходят с ума, когда читают запрещенные тексты. Думаю, доработка вакцины должна решить проблему, ученые с этим справятся…

- Я буду говорить только с Евой!

Голос Адама прозвучал неожиданно громко, будто парень не находился на высоте девяти этажей. Толпа замерла и замолчала, лишь Ник шептал себе под нос «Плохая идея, старик, очень плохая…». Пожарный отобрал у него громкоговоритель.

- Хорошо, подожди немного, сейчас она к тебе поднимется.

Вдруг Ева вцепилась ему в руку.

- Вы с ума сошли?! Я к нему не пойду, я его боюсь! Он же под кайфом!

- Не переживай, с тобой пойду я и еще пара моих ребят. Выбора все равно нет, иначе он прыгнет и очень испортит нам статистику.

Ева только обреченно вздохнула. Ну зачем, зачем ей это все?..

***

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как несколько фигурок внизу зашли в подъезд. За время, пока они поднимались, ветер чуть не сбросил Адама вниз еще пару раз. Зато он успел дочитать Шекспира, хотя страницы перелистывались, как им вздумается, по вине все того же ветра. Услышав, как скрипит, открываясь, дверь на крышу, Адам отполз от края.

- Не подходите! – крикнул он пожарным, - Не подходите, иначе я тут же спрыгну! Только она может подойти.

Ева была прекрасна даже такой: растрепанная, бледная, испуганная. Она просеменила по направлению к нему пару метров и остановилась.

- Ну… Я здесь. Теперь ты спустишься?

Голос ее дрожал. Адам сделал к ней несколько шагов и протянул ей книгу.

- Просто прочти. Прочти, я тебя умоляю. Пожалуйста.

- Не буду я ее читать! – она отшатнулась, но Адам продолжил напирать.

- Прочти, умоляю, Ева, пожалуйста! В этом все дело, вся наша жизнь – ложь, в ней нет ни капли смысла! Я понял это, и ты тоже поймешь!

Ева отходила все дальше, Адам шел к ней. Краем глаза он заметил, как пожарные окружают его и готовятся схватить. «Достойно ли принять удар судьбы, иль оказать сопротивленье…»

Выбор был сделан. Адам бросил в Еву книгой и, воспользовавшись тем, что пожарные отвлеклись, бросился к краю и прыгнул вниз. Ева завизжала, и этот пронзительный звук пронесся по всему ночному городу. Толпа же молча следила за полетом Адама, его мать лишь открыла рот и провожала сына взглядом, и только Ник еле слышно прошептал: «Адам, твою же мать…»

А затем – глухой стук.

***

Мать Адама смогли успокоить, полиция пообещала, что ее вопрос поднимут в городском совете, и быть может, ради нее власти сделают исключение и позволят ей родить второго ребенка, и это внушало ей надежду. Род все-таки мог продолжиться. Ник за углом курил одну сигарету за другой и думал, сможет ли он найти такого хорошего друга, каким был Адам. Обидно, что его жизнь закончилась так глупо.

Тело увезли, и толпа начала потихоньку расходиться. Только родители Евы продолжали бегать вокруг дома и искать дочь – на сон ей осталось лишь несколько часов, если сейчас же не лечь в постель, она может проспать школу.

Ева же сидела в парке, по иронии – на той же самой скамейке. Под ее ногами виднелись слабые очертания слов.

ЛЮБОВЬ – ЖИЗНЬ

Ева их не видела. Она читала книгу, которую в суматохе смогла унести, пока никто не успел ее забрать.

Она плакала.