Светлана Ледовская №2

Дерево Зампуна

Автор:
Константин Рассомахин
Дерево Зампуна
Работа №101
  • Опубликовано на Дзен

Промозглым туманным утром 5 октября 1999 года сотрудница Аптекарского огорода, расположенного на проспекте Мира в Москве, обходя парк в начале рабочего дня и любуясь красотой увядающего сада, в недоумении остановилась перед одним из экспонатов на аллее дендрария. Ее внимание привлек небольшой, диковинный побег с необычными листьями, растущий под буком и сантиметров на 40 выдающийся над землей. Веточки растения покрывали листья треугольной формы с красными прожилками, а на верхушке стебля красовался странный цветок бежевого цвета, по форме напоминающий европейскую курительную трубку. Тщательно осмотрев чудо-побег со всех сторон, пометив на карте место находки, дважды перелистав толстую тетрадь, в которую заносятся все маломальские изменения, происходящие с обитателями сада, и не найдя в ней никаких упоминаний про данное растение, она изобразила на лице крайнее изумление и с такой физиономией часом позже вошла в кабинет директора парка.

Через три дня на дорожках ботанического сада появился профессор Зампун, лысый старичок в малиновом плаще, видный знаток тропических и субтропических растений. Покружившись возле «трубочного» цветка и высказав пару умных замечаний по поводу гомологических рядов, он огорошил директора утверждением, что перед ними обычная орхидея, занесенная сюда, по-видимому, из оранжереи, где их тьма-тьмущая. На возражение собеседника о том, что Москва, дескать, не Бразилия и не Зимбабве, чтобы в ней под открытым небом вырастали капризные поселенцы сельв и джунглей, Запмун легкомысленно отмахнулся. Утверждение, что новоявленный «трубочник» вовсе не похож ни на один из известных видов орхидей, да и вообще ни на что не похож, тоже пропустил мимо ушей. Зато спустя полтора часа профессор с таинственным пришепетыванием вещал на лекции в Ботаническом институте об открытии им нового подвида растений, предположительно, представителя семейства арековых, название которого родилось в голове ученого само собой – Zampunbotane. Как только профессор произнес в давящей тишине два этих звучных слова, аудитория захлебнулась в бурных и продолжительных аплодисментах, ибо вся аспирантура и студенты Биологического института давно уже вслух высказывали мнение о том, что их уважаемый препод, одержимый идеей вписать свою причудливую фамилию в историю ботаники, – без пяти минут кандидат на отправку в сумасшедший дом. И раз уж эти два заветных слова вырвались из его груди, то ждать переезда осталось недолго.

Надо сказать, что с классификацией цветка профессор слегка погорячился, однако радость по поводу сделанного открытия была небезосновательной, поскольку найденный цветок действительно оказался совершенно новой, необычной формой растительного мира. И вопрос его необычности сводился не столько к исследованию особенностей его внешнего вида, окраски, способа размножения, специфике питания и прочего, хотя и это тоже было интересно. Весь тимус заключался в странном образе его жизни – растение, если можно так выразиться, слегка заплутало во времени, точнее, во временах года: оно зацветало осенью, плодоносило зимой, увядало и сбрасывало листья весной, а «зимовало» летом.

Обнаружилось это не сразу. Когда по осени выяснилось, что возвышающееся на крепком стебельке сооружение в форме трубки и впрямь является цветком, то есть органом размножения, а не простым листочком, только отмахнулись: дескать, мало ли растений, которые плодоносят по два или даже по три раза в году. Наверное, весной, в пору всеобщего цветения, размеры его цветка были слишком малы для того, чтобы его заметили под буком и другими великанами, а сейчас он подрос, окреп и заявил о себе в полную силу. Когда зимой – в середине января, в крещенские морозы под 20 градусов! – на месте трубки показалась горсть желтых плодов, по виду напоминающая виноградную гроздь, все только морщились, мол, с кем не бывает, вон рябина со своей сорбиновой кислотой тоже сохраняет свои яблочки до весны, чтобы воробьи и синички не загнулись от голода. Когда же весной, в самую пору цветения работники парка заметили на цветке Зампуна пожелтение и увядание листьев, но при этом цветок дал побеги, отмахиваться и морщиться перестали. Ну а когда все лето росток простоял абсолютно голый, без единого листочка, и в сентябре, когда все о нем забыли, решив, что он погиб, вдруг пришел в движение, очнулся от летней спячки, начал бурно ветвиться во все стороны, чуть изменил окраску ствола, дал несколько новых побегов с набухшими почками, тогда чудесное растение снова оказалось в центре внимания.

Осенью 2000 года на дорожках Аптекарского огорода собрался целый консилиум ученых, ведущих специалистов в области ботаники. Светила современной науки, по очереди приближаясь к редкому растению, за год увеличившемуся в размерах почти вдвое, с важностью выпячивали губы, почтительно кивали и удивленно пожимали плечами. Профессор Зампун пребывал в блаженном умиротворении. Выслушивая хвалебные речи о том, какой важный вклад внес он лично в изучение растительного мира и развитие ботанической науки, очаровательный старичок расплывался в слезливой улыбке и победно потрясал кулаком в адрес своих попрятавшихся по углам недоброжелателей, мечтавших поскорее отправить его на пенсию. Всем собравшимся в тот день участникам встречи было очевидно: если откинуть версию тщательно спланированной и гениально исполненной операции по всеобщему одурачиванию, то они присутствуют при рождении настоящего чуда! Ибо в это невозможно поверить – не может растение, пусть даже случайно завезенное сюда с экватора или из Южного полушария прорасти, расцвести и заблагоухать на чужеземных просторах, не приспособившись при этом к смене времен года, наперекор всем местным климатическим условиям продолжая жить в том календарном ритме, в каком появлялись на свет, росли и размножались вместе с ним все его неизвестные науке предки!

Как объяснить столь редкий феномен неповиновения растения общему ходу вещей? Долгое время никто не мог решиться высказаться по этому поводу, каждый остерегался выставить себя на посмешище в глазах толпы знаменитостей, которую собрал вокруг себя профессор Зампун. Наконец один скептически настроенный немец, Стефан Райцингер, надеясь на то, что его истолкуют неправильно, пошутил на тему внеземного происхождения цветка, чем вызвал появление гримасы гнева на лице его первооткрывателя. Другой ученый, француз, посмеявшись над заявлением своего коллеги, пустился в длинные рассуждения о генофонде ноосферы, огромном банке данных Природы, где хранится информация обо всех представителях флоры и фауны – как ныне существующих, так и давным-давно исчезнувших с лица нашей планеты. Как устроены эти «библиотеки», одному только богу известно, однако нельзя исключать такой возможности, что иногда, по чистой случайности или, может быть, по какому-то умыслу зародыши древних экспонатов из этих хранилищ, попав в благоприятные условия, каковыми можно назвать условия произрастания растений в дендрарии Аптекарского огорода, приходят в движение и оживают. Так вот, может быть, это потомок вымерших папоротников? – закончил свое выступление легкомысленным предположением словоохотливый ученый. Консилиуму мудрых мужей, конечно, было очень интересно послушать заумную ахинею француза, и вопрос по поводу родословной этого странного ростка оставался открытым, но всем хотелось поскорее услышать ответ на главный вопрос: почему удивительный цветок вел отсчет временам года по своему собственному усмотрению, не обращая внимания на то, как отсчитывает время весь остальной космос? А так как француз ничего вразумительного по этому поводу сказать не сумел, то ему пришлось замолчать, и слово взял профессор Зампун.

Все ожидали, что у него есть какая-то теория по этому поводу, ведь в одном отношении лысый старикашка имел заметное преимущество над всеми остальными ассами ботаники – он мог наблюдать развитие растения в течение целого года, но ожидания собравшихся на этот счет не оправдались. Наболтав еще больше ерунды про гомологические ряды, чем в прошлый раз, Зампун закончил свое выступление глупым анекдотом, который поддержали своим шумом только ветер в кронах вековых деревьев да клаксоны автомобилей, застрявших в московской пробке на проспекте Мира, после чего иностранные гости, не зная, что им делать в воцарившейся тишине, разбрелись кто куда по аллеям дендрария.

Интерес, проявленный западными учеными к Zampunbotane, вскоре нашел свое отражение в журнальной полемике между все теми же самыми немцем и французом. Себастьян Перье в своей статье, касающейся вопросов влияния мира насекомых на мир растений, подробно описал находку, обнаруженную в Аптекарском огороде, отнеся ее, правда, не к семейству арековых, а придумав для нее совершенно новое «трубчатое» семейство в классе однодольных, чем вызвал целую бурю колкостей в коротеньком отзыве Райцингера под названием «Трубачи». Немца взбесило и обескуражило то, с какой легкостью один торопыга взял на себя смелость заявить, что открыт новый вид арековых деревьев, а второй грамотей с еще большей недальновидностью придумал для этого вида целую родословную, и теперь два этих чудака предлагают ученым всего мира переписать учебники по ботанике, добавив туда новую графу в разделе «семейства», состоящую из одного единственного вида, представленного в природе в одном единственном экземпляре. Причем, непонятно еще, что это растение являет собой на самом деле, потому как: а вдруг Zampunbotane окажется вовсе даже не botan’ом, а деревом или кустарником? Не предусмотрительнее было бы попридержать при себе свои тщеславные порывы хотя бы пару-тройку лет, прежде чем устраивать переполох и заявлять о революции в мире ботаники? Француза отклик немца заставил разродиться гневной статьей, направленной против ретроградов и маловеров от науки. Немец тоже не остался в долгу и сочинил целую басню про то, как один трубач после долгих лет игры на своем музыкальном инструменте уединился в пещере, стал вести отшельнический образ жизни и прослыл большим мудрецом в своих краях. Как-то раз пришел к нему молодой трубач и задал вопрос мастеру, в чем секрет его искусства. А тот постучал кулаком себе по лбу и спросил: «Что ты слышишь?» «Ничего», – честно признался ученик. «Послушай еще, – предложил святой и снова постучал. – А теперь?» Ученик, не зная, что ответить, выдвинул робкое предположение: «Такое впечатление, что у тебя в голове ветер». «Вот именно, – расплылся в улыбке учитель. – Пока ты не добьешься, чтобы в твоей голове ветер гулял так же свободно, как в моей, ты не станешь ни трубачом, ни мудрецом».

Профессора Зампуна эта свара двух ученых только забавляла. Его самолюбию льстило уже и то, что за растением закрепилось название, в котором фигурировало его имя, а небольшая перепалка вокруг цветка, в результате которой слегка страдала его репутация знатока гомологических рядов, лишь добавляла пикантности его славе первооткрывателя нового дерева-фантома. Свидетельством признания его заслуг перед ботаникой стало присвоение ему звание академика французской Академии естественных наук. На радостях профессор Зампун развелся со своей старой женой, обрюхатил молодуху, рассорился со всеми своими родственниками из-за вопросов наследства и купил трубу. Теперь все свое свободное время он стал посвящать обучению игре на этом музыкальном инструменте и, к удивлению своих старых друзей, через год с небольшим уже довольно сносно исполнял летом, у себя на даче концерт Гуммеля для трубы, правда, без оркестра.

Что же касается собственно Zampunbotane, то он продолжал жить своей жизнью. За шесть лет, проведенных им в дендрарии Аптекарского огорода, цветок разросся, окреп, похорошел и – прав оказался Райцингер – превратился в настоящее дерево. Корневая система растения поднялась над землей и стала напоминать своим видом корни баньяна. Один такой «воздушный корень», поднявшийся от земли и спирально обвивший ствол вплоть до первого разветвления, окрестили «сатаной». И действительно он очень напоминал собой библейского змея. У него даже была своя «голова» – в месте, где корень сливался со стволом, торчал сучок. Смешно было наблюдать за тем, как иногда, вечерами, некоторые посетители сада, приближаясь к дереву по аллее, в ужасе застывали перед этим зрелищем, как заколдованные, или шарахались прочь, приняв отросток ствола за настоящую змею. Однажды осенью маленькая девочка, очарованная цветением дерева Зампуна, подбежала к нему, чтобы поближе рассмотреть его ни с чем не сравнимые «трубочки». Бедную мамашу, грохнувшуюся в обморок при виде удава, нацелившегося на ее чадо, долго потом не могли успокоить и откачать нашатырем, а изумленная малышка никак не могла взять в толк, чего так испугалась ее мама.

Может быть, из-за этой змеевидности, но, скорее всего, по какой-то другой причине, ни одно насекомое не осмеливалось приблизиться к растению, уж не говоря о том, чтобы причинить ему вред. Сколько раз в дневниках наблюдений за обитателями сада отмечалось, что тот или иной раритет ботанической коллекции подвергся нападению муравьев, плодожорок или пилильщиков, а про дерево Зампуна на этот счет не было написано ни строчки. Зато сколько благодарных отзывов о красоте и непонятной силе, исходившей от этого чуда природы, было собрано за годы его пребывания в Москве! Люди, не побоявшиеся прикоснуться к змеиному дереву и даже осмелившиеся попробовать зимой желтые ягоды, которыми была изобильно усыпана его крона, утверждали, что эти плоды исцелили их от самых различных недугов. Перечисляли все, что только можно, начиная от насморка и заканчивая ревматизмом с импотенцией. Над подобными заявлениями сперва только смеялись как над полным бредом, но с течением времени, когда количество таких заявлений стало расти валом, и когда чудеса начали затрагивать и другие стороны жизни, смеяться перестали. Одна из работниц сада, незамужняя дама 42 лет, вечно жаловавшаяся своим подругам на невнимание со стороны мужчин и свое одиночество, неожиданно сыграла свадьбу с иностранцем, забеременела, родила богатыря-сына на четыре кило и умотала в Австралию, где и зажила в абсолютном счастье и довольствии. Все потому что как-то раз согласилась на уговоры своей сослуживицы, избавившейся от сахарного диабета, и решила попробовать, каковы на вкус эти целебные желтые ягоды, чем-то напоминающие помесь спаржи с брюквой. У другой женщины муж попал в автокатастрофу, в которой не по его вине погиб человек – в их «копейку» врезался на джипе большой милицейский начальник, бывший в состоянии сильного алкогольного опьянения. Мужа, еле живого, отправили в СИЗО, где следователь сходу стал оказывать на него давление, чтобы он признал себя виновником аварии, посыпались угрозы, несколько адвокатов один за другим отказывались выступать защитниками в суде, какие-то негодяи избили в подъезде их семнадцатилетнего сына, да так, что парень целый месяц провалялся на больничной койке. После того, как бедная женщина с горя объелась желтой кислятины с дерева Зампуна, судьба ее семейства постепенно стала выправляться. Нашелся приличный адвокат, большого милицейского начальника отправили на пенсию, мужа освободили, оправдав по всем статьям. А тут еще и сын после выписки из больницы совершенно случайно выиграл в лотерею новенькую «девятку», и семья вскоре забыла про все свои неурядицы. Совпадение? Вполне возможно. Но когда совпадений набирается слишком много, становится не до шуток.

О дереве Зампуна поползли всевозможные слухи, причем не всегда со знаком «плюс». Говорили про его чудодейственную силу, исцеляющую людей от раковых заболеваний и наилучшим образом налаживающую судьбу, но в то же время распространялось мнение, что его возникновение в дендрарии Аптекарского огорода не случайно. Дескать, на этом месте раньше, лет четыреста тому назад, располагалось капище каких-то чародеев. Этих чернокнижников, занимавшихся – ясно чем – общением с духами умерших, алхимией и предававшихся диким оргиям, вроде бы замучил в своих застенках Иоанн Грозный, а капище по его приказу сровняли с землей. Такие сплетни только подогревали интерес к диковинному экспонату Аптекарского огорода. Благодаря змеиному дереву каждый год на протяжении шести лет число посетителей парка заметно возрастало. Каждую осень Zampunbotane радовал людей благоуханием своих странных трубчатых цветков. Зимой, когда весь сад утопал в снегу, только его удивительные желтые виноградины украшали покрытые инеем ветви дерева, усыпанные зеленой листвой. Весной его красно-зеленая крона вспыхивала ослепительной желтизной осенних красок, и невозможно было оторвать взгляда от полета треугольных листьев, срывающихся с ветвей и мерно опускающихся на дороги парка на фоне застывшей в недоумении, но буйно цветущей и распускающейся Природы. А летом, когда дерево Зампуна погружалось в глубокий сон, людям казалось, что этой сказке про растение, неподвластное законам мироздания, наконец-то положен конец, что этому чуду никогда больше не суждено будет повториться. Но наступающая вслед за летом осень всякий раз опровергала их опасения, вызывая всегда одни и те же вопросы: как такое может быть и что сие непослушание означает?

В 2005 году в кабинете директора сада состоялось собрание коллектива. Приближалась круглая дата – 200 лет со дня основания Аптекарского огорода. Работникам сада добавилось хлопот, ожидались представители из мэрии, Госдумы, намечался небольшой праздник с участием детских коллективов. Ради того, чтобы привлечь внимание властей к проблемам, связанным с содержанием редкой коллекции растений, согласились даже пригласить на празднование юбилея чудака Зампуна, чтобы послушать какие-нибудь новости про гомологические ряды – все-таки ученый с мировым именем, много лет помогал создавать коллекцию. Может быть, он очарует высокопоставленных должностных лиц своей игрой на трубе, и те, проникнувшись чувством прекрасного, соблаговолят несколько увеличить бюджет парка на будущий год. «Кстати, а почему бы не сделать наше змеиное дерево эмблемой Аптекарского огорода? – огорошил вдруг всех собравшихся свежей идеей молодой зам директора парка, давно мечтающий занять место своего шефа. – Ведь, что ни говори, а такого чудесного экземпляра, как Zampunbotane, да еще к тому же окруженного ореолом таинственности, нет ни в одном другом ботаническом саду мира. Помимо денег, это привлечет к дереву, как, впрочем, и ко всему парку, интерес со стороны ученых из других областей науки и, кто знает, может быть, кому-то из светлых умов человечества удастся разрешить загадку растения, отказывающегося открыть миру секрет своего происхождения и не желающего идти в ногу со временем?»

Предложение зама понравилось большинству. На собрании постановили разработать эмблему парка с изображением трубчатого цветка, и амбициозный ботаник, засучив рукава, с рвением взялся за дело. Сделав несколько зарисовок, он показал их через день директору и тот выбрал из всех набросков самый удачный – изображение ветки дерева Зампуна с трубчатым цветком, над которым витают снежинки. Эмблему утвердили на общем собрании коллектива, к назначенному дню празднований стали наводить глянец, почистили пруд, покрасили хозяйственные постройки, детские коллективы уже вовсю репетировали свои номера на аллеях парка, как вдруг произошло то, о чем никто даже не мог и помыслить. На Москву ночью налетел ураган. Не сказать, чтобы он был какой-то уж очень сильный. Синоптики накануне даже не объявляли штормового предупреждения. На следующий день коммунальные службы столицы сообщили о незначительных повреждениях в городе: где-то оборвалась линия передач, где-то обрушилась на проезжую часть пара деревьев, с одного ветхого дома сорвало крышу, которая, упав на землю, чуть не убила ребенка. Однако пришедшие наутро работники парка, осматривая потрепанные ветром деревья, пришли в ужас, когда на месте всем полюбившегося дерева Зампуна обнаружили один только выкорчеванный из земли пень. Самого ствола с трубчатыми цветками, который еще вчера вечером так гармонично диссонировал с пейзажем увядающего сада, почему-то не было. Ни одному дереву в парке не нанесено было сколько-нибудь ощутимого ущерба, если не считать пожухлой листвы на дорожках, которой насыпало больше, чем обычно, ни одно здание не пострадало, ни один телеграфный столб в округе не упал. Только одно растение подверглось воздействию непогоды, как будто весь этот ураган был придуман специально для него. Причем, даже если предположить, что дерево повалило и выкорчевало из земли ветром, непонятно было, кому и зачем понадобился ствол. Ясно было, что его кто-то похитил – на пеньке виднелись отчетливые следы распила, но кто, куда и с какой целью? Сторож не слышал, чтобы кто-нибудь орудовал ночью в саду топором или ножовкой, не видел, чтобы кто-то выносил с территории сучья или поленья. Верхушка дерева исчезла, как будто поднялась в воздух и улетела, а на земле в яме остался лежать только изуродованный пенек с пятном смолы, по цвету напоминающей кровь. Никаких логических обоснований для объяснения ночного инцидента ни у кого из собравшихся не было. К загадке своего появления на свет, загадке своего дерзкого вызова, которое оно бросило силам природы, таинственное дерево добавило еще и загадку своего исчезновения. Оторопь и изумление на лицах дюжины человек, столпившихся в то утро под буком, были куда красноречивее слов.

Торжества, посвященные Дню Аптекарского огорода, конечно, отменять не стали, но во всех мероприятиях, связанных с празднованием этой даты, присутствовал неуловимый оттенок грусти и задумчивости. Профессора Зампуна в связи с исчезновением прославившего его растения решили не расстраивать и на юбилей звать не стали, а зря. Бедный ученый с горя действительно тронулся рассудком. На следующий день после торжеств он тайком, с трубой под мышкой явился в парк, пробрался в оранжерею тропических растений и наелся там листьев смертельно опасного пандануса, после чего выбежал на проспект Мира и заиграл Гуммеля. К счастью, в своем безумии, старик перепутал растения, закусив вместо ядовитого цветка обычным папоротником, и остался жив. Так, трубящего на все стороны об ужасном преступлении, которое совершили над ним и над естеством природы его подлые завистники из российской Академии наук, профессора и препроводили сначала в институт Сербского, а потом и дальше, по назначению. Стефан Райцингер, когда узнал об этом, очень долго не мог придти в себя от смеха, а Себастьян Перье, оказавшись на Рождество в Москве, появился в середине погожего зимнего дня на аллеях Аптекарского огорода. Зам директора парка, более или менее знающий английский, рассказал ему о грустной истории исчезновения змеиного дерева, о нарисованной им эмблеме, которая осталась невостребованной, о сумасшествии профессора Зампуна. Раздосадованный и пораженный всем услышанным француз долго качал головой, стоя на дорожке под буком, силясь постичь смысл произошедшего, но так ни до чего и не додумавшись, попрощался с юным коллегой и, ежась от холода, покинул территорию парка.       

+1
19:20
563
09:41
Идея с рассказом об Аптекарском огороде замечательна. Очень люблю это место. Но легкости автору явно не хватает
09:00
на 40 выдающийся числительные в тексте
по форме напоминающий европейскую курительную трубку мне это сравнение ни о чем не говорит
в крещенские морозы под 20 градусов слабенькие нонче морозы, всего минус 20
канцеляризмы и громоздко
На радостях профессор Зампун развелся со своей старой женой а мог развестись с чужой?
разбить на удобоваримые абзацы надо текст
прополоть от лишних слов
в целом, вполне забавно
и обошлись без эльфятины
автор — молодец
00:28
И вот что это было? «Родился, жил, умер»? Точнее, проросло, подросло, отросло… в смысле, ушкандыбало в неизвестном направлении и, вероятно, не по своей воле. «Дерево там такое».

Читать было очень тяжело. Автор немножко знает за ботанику таки да и назойливо тычет этим околознанием всем в глазья. А за литературу автор немножко не знает и рвет страницу тяжелющими абзацами, стелющимися сплошным полотном.

Но за одно автору спасибо: лакмус)
11:38
Что бы не говорили остальные комментаторы, в данной группе это мой фаворит. Довольно классический сюжет, прекрасный стиль, и огромное удовольствие от прочтения.
23:06
Забавно.
18:18
Все хорошо, но концовки опять нет. Хотя, если убрать последний абзац, будет намного эффектней.
Читабельно, интересно, не затянуто. Плюс однозначно.
Загрузка...

Достойные внимания