Улисс-1

У посадочной площадки они стояли вдвоем. Он, Джаред Антуан Уолкер, ветеран-космопроходец в черном пилотском комбинезоне, со шлемом в руках и бластером на поясе, и она – Хелен Ричардсон, блистательный ксенобиолог, дочь планетарного губернатора и третья любовь в жизни капитана Уолкера. Первой был космос; вторая ждала его на Земле.

На площадке хищным зверем замер межзвездный фрегат «Улисс», вдалеке громоздились здания восстановленного космопорта, а за ними расстилались пейзажи планеты-оазиса Олимбос; капитан привычно скользнул по горным вершинам взглядом. Вид был чуть нечетким, но это почти не мешало ему.

Вчера он подал в отставку. Сегодня он возвращался домой.

Хелен не плакала. Она умела прощаться; с каждым разом, иногда казалось ему, это получалось у нее все лучше.

– У нас с тобой разное одиночество, Джаред, – печально сказала она, и горы на горизонте будто сделались выше. Ветер гнал по голубому небу белые облака. – Мы оба знаем, что каждый внутри себя одинок… Но ты устал: тебе нужен другой человек, чтобы заглушить это знание; человек, чтобы взять в охапку, уткнуться в его плечо – и не помнить о дыхании смерти за спиной, не чувствовать беспредельного мира вокруг, в котором ты – песчинка, влекомая бурным потоком времени. Не осязать испепеляющих прикосновений солнца и пронизывающего холода темных ночей, а построить из иллюзии общности дом, назвать его «счастье» и укрыться в нем раз и навсегда. Потягивать ледяное пиво в жаркий полдень и согреваться под мягким одеялом в предрассветные часы. Но иллюзии недолговечны, Джаред! Ты знаешь. Я знаю. Поэтому, говоришь ты, домик нужно строить прочным, чтобы он мог выдержать любой ураган… У тебя когда-нибудь была собака, Джаред?

– И сейчас есть, – сказал он.

– Человек внутри себя одинок, – продолжала она. – Я ищу того, с кем могла бы разделить это одиночество… Жару и холод, парализующий ужас и ослепляющую красоту беспредельной пустоты, из которой мы пришли и в которую уйдем… Все это! – Она на миг прижала руки к груди, затем раскинула в стороны. – Настоящее. Наши одиночество и печаль, восхищение и робость перед Вечностью – настоящие. Отказаться от них – все равно, что завести робопса вместо настоящей собаки. Он послушен, не кусается и не гадит, но… Не то. Ты понимаешь меня, Джаред?

– Понимаю, – сказал он. – Да, Хелен.

– И все же ты уходишь. У нас разные дороги, Джаред. Но если когда-нибудь…– Она замолчала. Ее взгляд, прямой и открытый, задевал что-то глубоко внутри.

– Да, – повторил он, вызвал виртуальный терминал и нажал «Выход». Миллионы пикселей ее прекрасного лица погасли; но перед тем ее губы успели сложиться в последнюю, не прописанную в коде улыбку. Ласковую и чуточку печальную: «До встречи, Джаред».

– Меня зовут Константин, – громко сказал он. – Ивлев Константин Евгеньевич.

Чем дальше, тем чаще ему казалось – она тоже все понимала, его Елена Прекрасная: маломощный ИИ, персонаж-напарник из старенькой компьютерной игры, к которой Ивлев сумел кое-как присобачить софт для переноса сознания в виртуал; знала и понимала, что предлагает ему и вместо чего. Он каждый раз рассказывал ей все, но она забывала… Или нет?

Последним Ивлев выдернул кабель из порта на затылке; встал, потянулся и, привычно ступая по накренившемуся полу беспомощно распластанного на земле корабля, вышел из рубки. Гулкое эхо шагов после богатства звуков на Олимбусе казалось противоестественным, чужеродным; в железных коридорах пахло ничем. Пес на лежанке из обрывков посадочного парашюта – робопес АХ-1 «Робинзон», чей век без нормального техобслуживания подходил к концу, – навострил уши и попытался приподняться на передних лапах.

– Идем, Роб. – Ивлев открыл шлюз, взял собаку на руки, и, пыхтя, спустился по трапу. Робинзон не мог все время оставаться снаружи – там он ржавел; но его батареям нужен был свет.

Корабль после столкновения с метеоритом упал в одной из заброшенных колоний периода Первой Экспансии. Командир и второй пилот погибли при ударе о планету; Ивлеву в навигационной рубке чудом повезло выжить. Он помнил свою радость в первые минуты, когда увидел человеческие дома – и горькое, черное разочарование, которое последовало потом. Радио молчало. Связи с Землей не было, поселок сильно пострадал от дождей и морозов, из-за чего почти все невывезенное оборудование оказалось непригодно к использованию. Только в корпусе одного из компьютеров отыскалась надежно запрятанная, когда-то провезенная в колонию контрабандой игровая приставка – и она работала.

За двенадцать лет со дня аварии Ивлев прошел историю капитана Джареда Уолкера и войны за планету-оазис тысячу раз; или больше: он не считал. Каждый раз она оканчивалась одинаково: капитан принимал решение покинуть Олимбос, прощался с Хелен у посадочной площадке и уходил… Выходил из игры.

– Вот так. – Ивлев уложил пса на глинистую землю и сам сел рядом; тот благодарно лизнул руку. Робинзон умел лаять, но с некоторых пор перестал: зауважал тишину пустынного мира, в котором неумелые попытки сделать климат более благоприятным для земной флоры и фауны почти уничтожили местные виды. Ивлев досадовал на это молчание: он был бы рад поговорить хотя бы с собакой. Но Робинзон безмолвствовал и все реже поднимал голову, чтобы взглянуть на неприветливое серое небо.

Ивлев погладил пса; устроился поудобнее, привалившись спиной к чуть разогретому чужим солнцем корпусу.

Который раз он подумал, что у истории капитана Уолкера наверняка существует продолжение; какая-нибудь «Улисс-2: Священная война», в которой тот возвращается на Землю, где находит лишь прах и пепел. На руинах разрушенного орбитальной бомбардировкой города клянется отомстить за любимую женщину и поруганную честь Федерации, и вновь устремляется в космос навстречу опасностям, приключениям, будущему.

Ивлев не знал, ждет ли его еще кто-нибудь дома: жена, друзья, родные… Не знал и не мог знать, сколько еще лет пройдет до того дня, пока какой-нибудь пилот-нелегал, привлеченный сигналом аварийного маяка, не свернет с трассы к брошенной планете, чтобы проверить, не осталось ли на погибшем корабле чего ценного – если это вообще когда-нибудь случится. Поэтому Ивлев давно запитал уцелевший модуль корабельной машины с подключенной к нему приставкой от главного аккумулятора корабля: этого должно было хватить лет на пятьдесят: еще полстолетия после смерти тела – почти что вторая жизнь… И все же что-то удерживало его от того, чтобы сделать последний шаг: отключить маяк, подсоединить последний кабель – и запустить полный и необратимый перенос в простенький, но гостеприимный мир, где ему были рады; где в пределах прописанного кем-то сценария и даже чуть за его пределами он мог бы жить и быть счастлив.

Ради чего он возвращался, почему не остался раз и навсегда на Олимбосе? С Хелен?

– Я ведь люблю ее, Роб, – прошептал он, рассеяно гладя жесткую синтетическую шерсть. В глазах щипало, и мир вокруг казался нечетким, словно из-за слабой графики. – На самом деле люблю.

И все же что-то не позволяло ему остаться.

Может быть, Робинзон; или не только Робинзон. Может быть, иное…

Иное.

И еще, может быть, то, что капитан Джаред Антуан Уолкер – ты не права в своих упреках, Хелен! – на его месте никогда бы так не поступил.