Идеальное королевство

Жизнь это кома, я скоро проснусь.

(Thomas Mraz)

Король Генрих лениво расположился на диване и прикрыл глаза. Монотонное бурчание советника клонило в сон, тяжелая корона давила на больную голову, а от бесконечной зевоты ломило челюсти. Пресыщенный благими вестями, он потихоньку засыпал, загипнотизированный танцующим в камине пламенем.

— Вампиры совсем отказались от человеческой крови. Гномьи кланы помирились и теперь поставки минералов вырастут вдвое. На приграничных землях, как и прежде, царит спокойствие…

— Сколько еще там? — буркнул король, взглянув на длинный свиток в руках советника. Хофилд, верный и услужливый, молчаливо прошел глазами по бумаге и зачитал последнее:

— Люди довольны. Страна процветает, ваше высочество, — Он отвесил поклон, настолько низкий, насколько позволяла спина в его возрасте. После, выпрямившись, Хофилд свернул свиток и убрал в полы мантии.

— Опять всё хорошо, — заворчал Генрих. Он поднялся и заходил по залу, нервно перебирая пальцами несколько драгоценных камней. Агаты, рубины или алмазы то были, он не знал. Ему было плевать. Лишь одно волновало его — зачем боги усадили его на трон столь счастливого государства?

— Мой государь, разрешите поделиться мыслью, — сказал Хофилд. Генрих кивнул, не обращая на советника никакого внимания, — Вы подобно этому камину, — Он указал на дрожащие от огня тени на стене, — Ваши кости хрустят, словно дрова. Но несмотря на старость, в вас еще пылает жар, обжигая колокол сердца, что отбивает последние лета.

— Поэтично, — хмыкнул скучающий Генрих. Он посмотрел в окно.

Солнце окрасило небо в багрянец, поползло за горизонт, в даль, куда уходила узкая полоса вымощенной камнем дороги. Каждый вечер Генрих ждал, что на дороге появится черный всадник. Его лицо будет скрыто под капюшоном, а за спиной, в кромешной тьме глубокой ночи, он будет нести сверкающее, хищное до душ острие огромной косы.

Сама смерть, наконец, придет за ним, и он расстанется с ненавистным идеальным королевством. Его мозг, жадный до политических задач, истлеет, а тело развалится само по себе. Он будет свободен и больше не увидит просторов родной земли, цветущих садов и многочисленных улыбок своих подданных. Король покинет песочницу, в которой весь песок ушел на чужое счастье, и даже крупицы не осталось на собственное.

Генрих отвернулся от окна и зажмурился. Слезы покатились по морщинистым щекам. Восстания, войны, нищета и голод, — он готов был отдать всё, лишь бы вновь окунуться в политику. Снова решать судьбы людей, снова вытаскивать их из грязи.

И от этих мыслей ему становилось только хуже. Совесть разъедала его изнутри, и потому, оставалось только слушать каждодневные отчеты Хофилда об улучшении во всех сферах жизни, и скучать, скучать и еще раз…

— Ваше высочество, — подал голос Хофилд, прервав монолог внутри Генриха, — Есть еще кое-что, что я забыл вам сказать.

Он достал письмо со странного вида печатью и протянул королю.

— Человек по имени Люфтус хочет встретиться с вами. Он назвал себя магом, и заверяет, что знает лекарство от вашей болезни.

Глаза Генриха загорелись. Он вырвал письмо из рук советника и начал спешно читать.

— Простите, государь, но разве вы чем-то больны?

— Завтра же! — хрипло выкрикнул Генрих, — Приведите его! Немедленно подготовьте прием!

— Как прикажете, государь, — заикающимся голосом произнес Хофилд.

Ошарашенный реакцией, он зашаркал по зале, испуганно оглядываясь на разгоряченного короля. А Генрих все продолжал вглядываться в текст письма, будто ожидавший увидеть что-то помимо букв. Угольки в его сердце зажглись с новой силой.

Взволнованный вестью о маге, Генрих думал о предстоящей встрече. Не смыкая глаз, он провел в размышлениях всю ночь, пока долгожданное солнце не выглянуло из-за зубчатой кромки леса.

— Лекарство, лекарство, — шептал король все утро и смолк только когда двери тронного зала раскрылись.

Целая процессия из советников, гремя золотыми цепями, поползла по коврам тронного зала. Их было около двадцати. Все угрюмые и старые, изборожденные морщинами, с вздутыми венами на лбах и руках. Головы их давно лишились волос, и лишь у некоторых, за редким исключением, еще виднелись тронутые сединой короткие пучки на висках и затылках.

Советники остановились и разбрелись по своим местам. Хофилд же вышел вперед и, поклонившись Генриху, объявил:

— Ваше величество, по вашему приказу мы привели сюда этого человека. Маг Люфтус из далеких земель, чародей и лекарь.

Человек, скрывавшийся в толпе советников, скинул капюшон и вышел к королю. Он был намного моложе всех присутствовавших. Острые черты лица придавали ему угрожающий вид, а тонкие губы складывались в хитроватую, точно дьявольскую, улыбку.

Подражая остальным, он отвесил поклон ловким точным движением, словно репетировал долгое время до этого.

— Король Генрих, я рад приветствовать вас.

Король поднялся с трона, не проронив и звука. Медленно двигаясь, он обошел незнакомца со всех сторон, внимательно смерив взглядом его одежду и украшения. Подобно сторожевому псу, он осторожно ходил вокруг чужака, будто размышляя пускать ли того на порог дома или нет.

— В своем письме вы, Люфтус, смеете утверждать, что я поражен каким-то недугом, — сказал Генрих, — и предлагаете исцелить меня. Но ни я, ни мои подчиненные не знают, чем я болен.

Маг и Хофилд недобро переглянулись.

— Значит, он и правда думает, что управляет идеальным королевством? — спросил Люфтус. Советник кивнул в ответ, нахмурил брови и с мрачным видом отошел в сторону.

— Король Генрих, — едким тоном обратился Люфтус, — когда последний раз вы выходили из замка?

Напряженная пауза повисла над залом. Советники затихли, общаясь мелкими перешептываниями и пристально наблюдая за королем. Генрих тянул с ответом.

Он подошел к окнам, всматриваясь в ближайшие земли, снова взглянул на мага, затем снова в окно.

— Я…

В горле встал ком. Генрих с трудом доставал слова из глотки и словно выхаркивал их, как зловредную мокроту.

— Я никогда не покидал дворец, — сказал он, — С самого рождения я заключен в этих стенах, чтобы вершить судьбу государства. Мне нельзя уходить отсюда.

— Или вы просто не пробовали уйти?

Вопрос мага бестелесной змеей обвил шею короля и залез в ухо. Страшные назойливые мысли поселились в голове, отчего Генрих впал в ярость, заорал на гостя и советников, и приказал убраться всем прочь из замка. Он остался один, неделю за неделей роясь в своем прошлом и ожидая, когда истина вот-вот накроет его, занесет зловещий топор правды и отсечет его задурманенную голову.

Его мир стал рушиться. Идеальное королевство, которое он выдумал исчезало, и вскоре Генриху пришлось открыть глаза и увидеть настоящую реальность.

Король Генрих сидел в комнате с белыми мягкими стенами. Хофилд вошел в его камеру, держа в руках медицинскую карту и тетрадь с записями. Вместо туники и золотой цепи он носил обычный врачебный халат, и отнюдь был не так стар, как прежде.

— Как вы себя чувствуете, король Генрих?

— Прекрати Хофилд, какой из меня король, —фыркнул пациент.

— О, значит вам стало лучше.

Доктор взял небольшой фонарик и посветил Генриху поочередно в один глаз, затем в другой. Осмотрел язык и ротовую полость, ноздри и уши.

— Смотрю, лекарство Люфтуса подействовало на вашу светлость, — с усмешкой добавил Хофилд.

— Что теперь? Как мне жить после столь долгого сна?

— Как и раньше. Не бойся, Генрих, ты привыкнешь.

Когда Генрих впервые вышел из здания лечебницы, то не мог говорить какое-то время. Его дух захватывало от увиденного.

Неоновые вывески, летающие по городу машины, люди с кибер-имплантами и сделанные под копирку андроиды. Огромные жилые башни - бетонные муравейники, расставленные по всей земле. Сонмом радужных огней встречал короля Генриха новый технологический мир. И как и в любом мире, здесь было чем заняться.

Всё началось со случайно подслушанного разговора в одном из баров.

— Корпорации душат низшие классы, страховщики и банкиры давят нас, как назойливых мошек. Сколько можно это терпеть? — говорил парень с красными квадратными линзами на глазах. Другой, с механической рукой, отвечал ему тем же возмущением.

— Полиция коррумпирована и крышует наркоторговцев. Система прогнила изнутри.

Тогда Генрих понял, что без его таланта тут не обойтись. Он с новыми силами, точно недостающая шестеренка, идеально подошел к новому месту и времени. Его голова воспылала идеями и решениями, а условия лишь подкидывали интересные сложные задачи.

Так, он прошел путь от психа до президента и стал главной фигурой в государстве кибер-империи. Но кто знал надолго ли?

Люфтус смотрел через стекло на сходящего с ума Генриха и долго обдумывал произошедшее за последние дни. В кармане настойчивым “б-з-з” вибрировал телефон. Люфтус устал нажимать на красную кнопку сбрасывания, а потому просто ждал, когда чертов аппарат наконец разрядится.

— Не ответите? — спросил Хофилд.

— Вы и сами знаете, там ничего нового, — Люфтус шумно выдохнул и сел за стол, — Издатели горят по срокам и сдавливают тиски на моем черепе. Читатели бомбят гневные комментарии в попытках узнать, что же случилось с любимым автором. И только я беспомощно смотрю на него не в силах что-либо изменить.

— Будь у меня решение, я бы его озвучил. Но увы, я так же не вижу выхода, — с сочувствием произнес Хофилд.

Люфтус отпил кофе из кружки, с беспокойством взглянув на часы.

— Вы хотя бы можете объяснить, что с ним, доктор?

Хофилд потер вспотевший лоб, сел напротив Люфтуса и раскрыл перед собой толстую тетрадку с названием “Дневник болезни Генриха”.

— Вы ведь читали романы Генриха?

— Конечно, доктор! — вскричал Люфтус, — Иначе бы я не взялся за это дело!

— Так вот, вы ведь понимаете, что такое смерть?

Люфтус был в гневе. Он встал из-за стола, опрокинув стул, заходил взад-вперед по комнате, размахивая руками.

— Конечно, доктор, мы тысячу раз уже это обсуждали, — он посмотрел прямо в глаза доктору, но тот, не шелохнувшись, ожидал ответа, — Смерть это понятие, придуманное писателем Генрихом. Персонажи в его романах имеют свойство подвергаться смерти. Их сознание исчезает через определенный промежуток времени, а тело начинает разлагаться.

Он злился от того, что говорил очевидное. Будто читал лекцию для аудитории школьников.

— И именно благодаря этому его романы такие интересные. Персонажам грозит смерть, они не вечны, как мы. За ними интересно следить.

— Вы не учли одной детали, — Хофилд достал свернутый ватман и развернул его, — Мир в его романах – утопия. Утопия в том смысле, что зло и добро так гармонируют между собой, что создают идеальный баланс. Войны, болезни забирают как плохих людей, так и хорошей. То же происходит с счастьем и удачей, они в равной степени делятся на всех.

Затем из тетради выпали все листки с показаниями Генриха. Все жизни, что он прожил в своем выдуманном мире.

— Но Генрих, погрузившись в свои романы, забыл об этом. Он пытается строить утопию, но всегда спотыкается о две вещи. Во-первых, утопию в созданном им же мире невозможно построить, ведь он уже ей является. Во-вторых, он думает, что смерть и правда существует.

— Мне плевать, что он думает, доктор, — выругался Люфтус и закурил, — Я лишь хочу, чтобы он вернулся сюда, в наш мир. Почему мое лекарство не помогло ему?

— Оно сработало не так, как мы думали. Оно лишь ускорило процесс, но не прервало его.

Хофилд подошел к камере Генриха, и уткнулся носом в прозрачное стекло. Там, за стеной, пуская слюну, сидел популярнейший автор серии романов “История планеты Земля”. Бестселлеры о цивилизации созданий, так похожих на реальных людей, но имеющих только одно отличие, смертность, расходились огромными тиражами по всей Терре. Читатели ждали продолжения, но успех затмил голову Генриха, и он погрузился в свой мир, проживая жизнь каждого персонажа.

— Пока он не умрет в теле каждого персонажа, он не сможет вернуться. Он ищет, Люфтус, и только когда найдет, сможет проснуться.

— Но что он ищет?

— Не знаю. Но это что-то определенно скрыто глубоко внутри него.

Так, скованный оковами трепета перед черным всадником, сидел король Генрих, перевоплощаясь в шкуре каждого своего подданного. Он искал идеала, стремился к нему каждый раз, пропуская мимо себя одну истину – то, что он видит уже идеально. И ничего не нужно, кроме как следовать внутреннему голосу, не тревожась о суете мига, что зовется жизнью. Проснись, Создатель, ибо знаки, которым ты следуешь, ты сам же и оставил себе.