Глубина зовёт

…толстяк рухнул на колени, развеивая Щит, бормоча что-то о пощаде — и рапира пронзила ему горло. Тело безвольно обмякло и сползло на берег; море радостно заклокотало и принялось слизывать кровь.

Он шагал, вдавливая камни в песок. Кровь струилась по его клинку, катилась по гарде и капала на увитый водорослями рукав. Искры Дара метались вокруг, собираясь в сияющий Щит. Глубина стучала в висках, вторила сердцу, бурлила в глазах праведной ненавистью. Глубина звала.

Он знал, что его огневласая там и ждет его.

Он знал, что эти люди не заслуживают жизни.

Он знал, кого они пытают, избивают, вырывают ногти, держат в кандалах впроголодь — чтобы присвоить краденый дом их родственника, которого они же и убили!

Он шел, и не было силы, что могла бы его остановить.

***

— Веришь ли ты, Мария, подозреваемая в колдовстве и убийстве рыбака Гаврилы и его сына, в существование ведьм и их способность производить бури, наводить порчу и летать на метле по воздуху?

Эндер создал перед собой защитную пелену Дара, расставил локти по грязной дощатой столешнице и уставился на старуху.

Жидкие пряди седых волос. Бородавка под глазом. Тощий крючковатый нос со свежими царапинами. Редкие зубы. Острый подбородок. Ведьма. Как на гравюрах.

Что скорее говорило о том, что женщина невиновна. У людей случилось горе, и старуха попалась под горячую руку.

— Ох, сударь, что ж ты спрашиваешь такое…

Голос Марии заскрипел и сорвался. Старуха зашлась болезненным кашлем. Эндер перевел взгляд с иссиня-черных кровоподтеков на ее лице на кровавые кольца от кандалов на запястьях. Местные опять перестарались. Не дождались представителя власти.

— «Молниеносного» надлежит именовать «ваша доблесть»,— забасили за спиной Эндера,— и обращаться к нему с почтением, тебе понятно, отродье ты…

— Брат Яков,— негромко сказал Эндер.— Твое дело — вести протокол. Допрос веду я.

— Оно так, ваша доблесть, сударь; а как молчать, если эта мразь еретическая вам, простите, такое говорит…

«Молниеносный» положил руку на эфес рапиры. Метнул взгляд на пухлого священника в углу избы. Тот осекся.

«Не допрос, а балаган какой-то».

Эндер прикрыл глаза и почувствовал, как кружится голова. Только сейчас он осознал, что в темном доме смердит гнилью, что на полу сор и уличная пыль смешались в жижу, к которой липли его сапоги, что на камнях стен нарос слой копоти, а в углах кишат тараканы и сверкают остренькие глазки крыс. «Молниеносный» бросил взгляд на свои белые рукава и неслышно вздохнул.

Каменный, хороший дом. У рыбака. И вот так загажен. Если эти люди сами живут в дерьме, то где же они держали старую женщину, которую поспешили назвать ведьмой? Как с ней обращались?

Пару лет назад у Эндера начали серебриться виски. В его послужном списке значилось более полусотни отправленных на костер еретиков и ведьм; но никто, кроме него самого, не запоминал, скольких он сумел спасти от ложного обвинения.

И каждый раз. Каждый раз одно и то же. «Мы нашли ведьму, можно ее сжечь? Можно, ваша доблесть?»

Он знал, что поток мыслей никак не отразился на его лице. Ни мускул не дрогнул, когда «молниеносный» снова взглянул на подозреваемую. Та покачивалась на табурете, ухватившись за край столешницы. Редкозубая улыбка светилась на ее сморщенном лице.

Эндер мыслью притянул парящие в воздухе белесые искры Дара. Подпитал ими пелену Щита перед собой — и та вспыхнула ярким серебристым пламенем.

Дар видели только посвященные: те, кто принадлежал к Церкви или Ордену паладинов. Если бы Мария прищурилась, Эндер осудил бы ее за ересь и колдовство. Но старуха даже не мигнула. Она с обожанием глядела на «молниеносного» и с явным удовольствием разминала освобожденные из кандалов руки.

«Дара не видит. Уже хорошо».

— Мария. Обвинения против тебя серьезны. Отвечай на мои вопросы. Ничего не утаивай и не лги. От этого зависит твоя жизнь.

Старуха перестала раскачиваться, игриво прищурилась и принялась постукивать по столу узловатыми пальцами.

— Верю, ваша доблесть. В ведьм верю, и что бури вызывают — верю, и что порчу насылают — верю, и что по воде ходят — тоже верю.

Толстый Яков в углу довольно крякнул и заскрипел пером по бумаге.

Эндер дружелюбно улыбнулся. Положил руку на стол и тоже забарабанил пальцами.

Если бы Мария отрицала существование ведьм, это бы усилило подозрения.

Тук. Тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук. Тук-тук-тук.

— Известен ли тебе, Мария, рыбак Гаврила, живший на этом хуторе? Известна ли тебе Анастасия, его дочь, или же Андрей, его малолетний сын?

Эндер произносил имена северян отчетливо и чисто, без столичного акцента. Старуха довольно кивала при каждом.

— Видеть — не видела таких. А слышать — слышала, потому что что вон тот чернец, что в углу пыхтит, когда меня по лицу пинал, спрашивал как раз про рыбака Гаврилу, мужа его сестры покойной.

— Ведьмовство-о! — завопил из угла Яков.— Ведьмовство, ваша доблесть, как есть ведьмовство, не может она подобного знать, никто ей о том не…

Эндер повернулся. Монах умолк.

— Брат Яков. Ты приходишься шурином рыбаку Гавриле?

Священник уткнулся в бумагу и нехотя кивнул.

— Занеси это в протокол,— спокойно сказал Эндер.

Трактат о праве называл родственные связи «конфликтом интересов» и ставил под сомнение и обвинения Якова, и его участие в процессе. А пытки до прибытия «молниеносного» — вдвойне.

— Продолжаем.

Теперь они стучали по столу в том же ритме. Тощая, грязная рука Марии — и его пальцы, привыкшие сжимать рукоять рапиры.

Родинка. То есть бородавка под глазом старухи. Где он ее видел?

Голова кружилась. Эндер вспомнил, что почти не спал, полночи проведя верхом, в пути от столицы.

Тук. Тук. Тук-тук-тук.

Он пробежался по обычным вопросам, зная, что услышит в ответ. Ни священник Яков, ни семья рыбака Гаврилы не были кровными врагами Марии. Во Всевышнего и авторитет Церкви старуха верила твердо, в деревенский храм ходила исправно, кощунствами не занималась, с демонами не разговаривала. На вопросы она отвечала твердо, взгляда не потупляла, беззубо улыбалась и даже, кажется, строила ему глазки.

Тук. Тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук. Тук-тук-тук.

«Милость Всевышнего, ставни бы хоть открыли».

Эндер зевнул и сразу же пожалел об этом. Затхлый, гнилой воздух потек в легкие. Рука привычно метнулась к медальону на груди, сдавила его сквозь рубаху.

Полегчало.

«Быстрее бы закончить. К морю, подышать».

— Известно ли тебе, Мария, что десять дней тому назад упомянутый Гаврила и его малолетний сын Андрей вышли на морской берег осматривать сети и не вернулись?

— Глубина зовёт, человек из моря придёт. Как ты.

Ее голос донесся приглушенно, как под водой. Эндер вскинул взгляд.

— Что?

Старуха облизала губы.

— Я, ваша доблесть, говорю, что как же не известно-то? Известно.

«Померещилось?»

— Была ли ты следующим утром на берегу у этого дома?

— Истинно так, ваша доблесть.

Монах Яков радостно хрюкнул, переворачивая страницу.

Эндер думал о свежем бризе. Предчувствовал его касание на своем лице. Но в нос бил тошнотворный запах гнили; а воздух вокруг густел, будто Эндер погружался… глубже и глубже.

— С какой целью?

Старуха растянула тонкие губы в улыбке. Перестала барабанить по столешнице и наставила палец на Эндера.

— Тебя ждала. По водице с тобой погулять.

«Чушь какая-то».

— Что это значит?

— Глубина зовет. Тебя зовет.

Эндер опять зевнул, вдыхая густой тяжелый воздух. Старуха несла ерунду; но ни на ересь, ни на ведьмины заклинания это было непохоже. Просто чушь.

Толстый всё запишет. Потом разберемся.

— Что значат слова «глубина зовет»?

Старуха что-то говорила. Он не слышал. В ушах гудело море, стучали по столешнице пальцы, в такт им молотилось сердце.

«Не узнал?»

Озорные искорки мелькнули в ее глазах. Мелькнули и спрятались.

«Огневласую не узнал? Не узнал-узнал-узнал?»

Тук. Тук. Тук-тук-тук.

Глаза подернуло мутью, как под водой. В легких струилась гниль.

— Понятно.

Он дотянулся под столом до стены. Почувствовал липкую копоть на ее камнях — и отдернул руку. Море шумело и плескалось совсем рядом. Совсем как…

— Ваша доблесть,— заговорил Яков,— я всё запротоколировал. У обвинения есть свидетель. Настя, дочь рыбака Гаврилы. Прикажете?

Эндер рассеянно кивнул.

Вошла девушка с круглым приятным лицом, пышным бюстом и соломенно-желтой косой до пояса. Эндер лениво проводил ее взглядом, уставившись на ее широкие бедра.

«Просыпаться. Просыпаться и соображать».

«Потом продолжить, и допросить толстого».

Настя покосилась на ведьму, покосилась на «молниеносного», уставилась на Якова и затараторила.

— Когда папаша и Андрюша пошли на берег чинить сети, я их ждала, и сначала не волновалась, а потом начала волноваться, когда много времени прошло, и солнышко к морским змеям почти уже отправилось, а потом вышла посмотреть, а там их нет, а ведьма есть, сидит то есть, на берегу, а потом пришел дядя Яков, они вместе схватили ведьму, она и не сопротивлялась, и утащили в погреб, дверь закрыли, а только я сначала оттуда рыбу унесла, чтоб ведьме не досталось, которую папенька третьего дня выловил, а то ведьма ее б съела бы, а деньги оттуда сразу дядя Яков унес, до этого еще, и тогда уже и дверь заперли, на замок, дядя Яков запер, а из нашего дома ведьма не сбежит, а то если б деревянный был, то и сбежала бы, а чтоб точно, так дядя кандалы принес, и Коленька их на ведьму ту и надел, и молотком постучал, чтоб не снять было, так она в них и сидела, а потом в столицу послали весточку, чтоб оттуда «молниеносного» прислали, а он и прискакал, ну то есть не он, а вы, значит…

Эндер поморщился.

— Коленька? — спросил он. Голос снова звучал глухо как под водой.

— Мой,— Настя потупилась,— друг, то есть не только лишь друг, хотя папаша его и не любит, но…

«Молниеносный» поднял ладонь. Девушка осеклась.

— Ясно.

«К морю. Срочно к морю».

Эндер повернулся.

— Брат Яков. Пиши. Я, Эндер, милостью Всевышнего боец Третьего Особого Паладинского отряда, наречённого «молниеносными»… Прочее, прочее. Оставь место, потом впишешь. С новой строчки. Произведя допрос подозреваемой, предварительно заключил, что глубина зовет.

Что глубина зовет.

Что глубина зовет.

Что глубина зовет, что глубина зовет, чтоглубиназоветчтоглубиназоветчтоглу…

Тук. Тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук. Тук-тук-тук.

Что под водой хорошо.

Что тени мелькают перед глазами, и дурманящие водоросли колышутся, а лучи палящего солнца умирают высоко над головой.

Что серебристые рыбки ластятся к его телу, хвостами проводя по лицу.

Что некто приближается из глубины: некто со змеиным телом в железной чешуе, зовущий, манящий, просящий уйти с ним — чтобы остаться там и стать частью глубины.

Потому что там хорошо.

Потому что его тянет туда, где царит безмолвие и безвременье; он готов следовать за исполинским железным змеем, что явился из глубины и извивается среди морских трав. Потому что глубина зовет, глубина зовет.

Эндер махнул руками, отгоняя рыбок. Коснулся медальона на груди. Серебряного медальона с его именем, очерченным Кругом Всевышнего. Он был у него в руке, когда она нашла его на берегу. Он вернулся в руку, когда…

Когда глубина забрала её.

Эндер оттолкнулся ногами от дна, и серебряные искры Дара широкими потоками потекли под воду к его ладоням. Он — «молниеносный»: Меч, Щит и Острие Копья Всевышнего. Он не знает страха: он сам — воплощение страха для нечисти.

Змей метнулся к нему, раскрывая усеянную зубами пасть размером с погреб.

Эндер мыслью направил искры Дара. Превратил их в непроницаемую пелену Щита. В его левой руке возник сверкающий дротик, готовый сорваться и поразить тварь.

Змей ударил в Щит — и тот вспыхнул белесым светом. Тварь рвалась вперед. Продиралась, царапая пелену. Фонтаны серебряных искр слетали со Щита и гасли в темной воде. Гнилой запах растекался из пасти чудовища.

Эндер стиснул зубы. Швырнул дротик, целясь в глаз.

Змей метнулся на пару локтей назад, извернулся — и снова ударил всей массой исполинского тела.

Эндер закричал — и открыл глаза.

— Ваша доблесть! Ваша доблесть!

Он стоял в темной, провонявшей гнилью комнате у опрокинутой табуретки. Его рука сжимала рукоять обнаженной рапиры; в другой сверкал серебристый дротик. Брат Яков отползал в загаженный угол, прячась за остолбеневшую Настю.

Тошнотворный ком поднялся к горлу.

— Ну же,— шепнул кто-то.

Эндер медленно выдохнул. Развеял белесые искры. Покачнулся.

— Новый протокол возьми,— буркнул он Якову.— А этот в задницу.

Старуха зашлась болезненным кашлем. «Молниеносный» не обернулся. Он прошагал к выходу, в дверях оттолкнул плечом рослого бритоголового парня — Коленьку? — и с наслаждением вдохнул прохладный, отдающий солью и водорослями воздух. В голове загудело.

«Стар я для всего этого».

Шатаясь, Эндер спустился с крыльца и плюхнулся на скамейку, уставившись на морские воды. Солнце пускало по ним кровавые лучи, опускаясь за край блюда мира. Над морем носились пронзительные чайки; падали к волнам и снова взмывали.

Эндер коснулся лба и застонал.

Что это было?

Ведьмино колдовство? Нет. Нет, нет.

Просто усталость? Чушь.

Или его отравили? Но он здесь не ел и не пил.

Чушь. Всё чушь.

Рыбак Гаврила. Вдовец. Жил в каменном доме, как благородный. Может, еще и сбережения были. «Деньги дядя Яков унес», ну да. Исчез при странных обстоятельствах вместе с мальчишкой-наследником. Сразу же прибежали дядька и дочкин хахаль, которого Гаврила недолюбливал. Схватили старую женщину, которая похожа на ведьму. Позвали из столицы «молниеносного», чтобы всё было по закону. Потом будут делить имущество.

Что-то не так.

Почему он спросил у старухи про полет на метле — а она ответила, что ведьмы умеют ходить по воде? А «по водице с тобой гулять» — это что вообще?

Стой! Откуда у простого рыбака каменный дом? Вот с чего надо было начать.

Откуда вообще взялся одинокий каменный дом на побережье?

И почему этот дом Эндеру знаком, почему не бросился в глаза, почему не показался подозрительным? Почему он сразу об этом не подумал? Где он его уже видел?

Точно видел. Только он выглядел по-другому.

И море было дальше.

Эндер поднял глаза и осмотрел полосу мокрого песка, которую лизали спокойные волны. Окинул взглядом берег, поросший колючим терновником и кустами чертополоха. Взглянул на темнеющий вдали лес. Отвернулся.

Тут была деревня. С десяток изб. Тут был сад: сад с яблонями и вишнями. Рядом, на холме, пасли овец — а вон там стояла конюшня. И сам дом тогда был чистым, белоснежным, с настоящими стеклами в окнах.

Сидя на скамейке, Эндер лопатками уперся в стену. Коснулся ее ладонью. В голове опять загудело.

Он жил у этого дома. На конюшне. Лет… милость Всевышнего, тридцать лет тому назад.

Тридцать лет назад он покинул этот страшный, опустевший дом, оскалившийся провалами окон.

Рыбак Гаврила с семьей поселились здесь позже. Нашли ничейное жилье, о котором неслась дурная молва.

Эндер встал и пошел к морю, проваливаясь сапогами в песок. Ветер бил его по лицу.

Он жил здесь с тех пор, как море выбросило его на берег: в одних латаных портах — и еще с медальоном, привязанным шнурком к запястью. С тех пор, как его нашла на этом самом берегу рыжеволосая девочка, дочка помещика. Его огневласая бестия.

Сколько им тогда было? Шесть лет? Семь? Он ничего не помнил до того дня.

Эндер дошел до кромки воды и бездумно шагнул вперед. Волна жадно цапнула его сапоги и запенилась. Из глубины донесся пульсирующий, приглушенный рокот.

Тук. Тук. Тук-тук-тук.

Эндер. Морской подкидыш.

Барин, ее отец, определил мальчишку на конюшню, помощником. Видимо, чего-то опасался. Медальон с Кругом Всевышнего мог принадлежать паладину — или даже «молниеносному», лучшему из лучших. Может, отцу Эндера, которого тот никогда не знал.

Но барин всегда косо смотрел, когда его единственная дочь играла с подкидышем на берегу.

Холодная вода поднялась до голенищ и побежала в сапоги. Эндер брел все глубже.

А еще она стояла на воде. Прямо на волнах. Они играли у моря — их обоих всегда туда тянуло — и Эндер зашел по колено, а она стояла рядом, будто на камне, и смеялась над тем, как он таращит глаза.

Она наклонилась к нему и поцеловала. Внезапно. Прямо в открытый от изумления рот.

И он забыл, что она стояла на воде. Или не хотел вспоминать. Или решил, что ему показалось: что там, под волной, и правда был скрыт камень.

Эндер шел. Вода поднялась до пояса, скрыла перевязь и рапиру. Волны били в грудь, пропитывали белоснежное одеяние, бросали песком и водорослями. Море гудело из глубины, и в такт ему колотилось сердце.

Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум.

Ей было семнадцать. Ему, наверно, тоже. Она принесла ему в конюшню ужин, зачем-то задержалась, и они стали «не только лишь друзьями», как выразилась Настя.

Огненные волосы, разметавшиеся по сену. Родинка под ее глазом. Ее игривая улыбка. Пьянящий запах ее тела.

Они всегда будут вместе. Они будут любить друг друга — втайне ото всех. Они так пообещали друг другу.

Эндер не улыбнулся при воспоминаниях. Он мрачно смотрел перед собой, в хлеставшие по лицу темные волны, под которыми угадывалась взывающая глубина.

Глубина, которая забрала её.

Ее отец догадался. Этот раздутый куль не хотел, чтобы доченька-кровиночка спуталась с морским подкидышем. Эндера схватили — ночью сорвали с тюфяка в конюшне,— разбили в кровь лицо и утащили в погреб. «Вечером тебя вздернут».

В тот самый погреб, где такие же люди… где они держат ведьму. Держат его огневласую.

Они решили, что так правильно. Они судят, чтобы чувствовать себя лучше других. Они выдумали себе добродетель, они следуют ей, когда это удобно, они прикрываются ей, когда этого хотят. Они считают, что их лицемерные средства приближают их вымышленную цель.

Они все сдохли. Сдохли. Сдохли. Сдохли.

Они не слышали, как глубина рокотала за их стенами, как она алкала их крови, как звала Эндера, чтобы подарить ему сладкую, свирепую месть.

Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум.

«Они все сдохнут. Они все сдохнут. Они все…»

Эндер бормотал вслух. Ему было наплевать. Он брел, скрываясь в зовущей воде, которая теперь достигала шеи.

Море закричало. Мутные воды хлынули в его погреб, откуда не было выхода и спасения.

Море хохотало. Море размывало грань между воспоминаниями и реальностью. Ритмично рокотала глубина — и сердце вторило ей, ударяя в ребра.

Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум. Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум.

Кровь шумела в ушах.

Море сожрало деревню. Дома, поля, деревья, лошадей, овец, кур, собак, крестьян, холопов, ее отца, мать… и её.

Тридцать лет назад море снова выплюнуло на песок Эндера: морского подкидыша в одних латаных портах — и с медальоном, свисавшим на шнурке с запястья. Когда он открыл глаза, серебряные искры Дара кружились перед ним в воздухе.

Тридцать лет назад он покинул этот страшный, опустевший дом, оскалившийся провалами окон.

Он помнил, как убежал отсюда, спотыкаясь и падая в грязь. Как добрался до столицы, попытался продать медальон на рынке. Как твердил страже, что его не украл; проговорился, что видит Дар и чудом избежал костра. Как его взяли новобранцем — и как спустя годы тренировок его опоясали рапирой.

«Молниеносный» Эндер. Меч, Щит, Острие Копья Всевышнего. Эндер, защитник веры. Эндер, бич еретиков. Эндер с железной рукой и проницательным разумом. Эндер, адепт Дара. Эндер, мастер рапиры. Эндер с сединой на висках. Тридцать лет канули в глубину.

Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум.

Эндер, брошенный в погреб, жаждущий мести. Эндер, бредущий по шею среди волн, пронизанный морской водой. Эндер, которого зовет глубина.

Он знал, кого эти люди сейчас держат в погребе. Его сердце твердило ему это, в диком ритме молотясь в его груди. Только пелена грязи на глазах мешала ему видеть.

Эндер глубоко вдохнул и скрылся в море.

Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум.

Воды хлынули в него. Пропитали тело. Он чувствовал, как растекается, растворяется как кристаллик соли — и как годы свистят в его ушах; как нить времени запутывается и переплетается с пронзительным визгом; и как в его сознании проявляются забытые, нашептанные морем слова, которыми взывают к тому.

«…тот, кто зовет в глубине, и кто есть глубина, кто выходит из глубины и в глубине пожирает время — третий и освобожденный, железный змей, бич времени — прими слышащего тебя, служащего тебе, вернувшегося к тебе; прими жертву в глубине своей…»

Поток вертел Эндера. Медленно и мучительно в сознании всплывали полузабытые образы. Железный змей. Тот, кто звал в глубину; и кто выплевывал его на берег, опять и опять, в одних портах и с амулетом, где было выбито имя и Круг. Символ Всевышнего.

Он двинул рукой к талисману на груди; но в висках заклокотал всепоглощающий рокот — и властный голос зазвучал за ним, приказывая без слов.

Эндер колебался мгновение. Ухватил рукоять рапиры и потянул ее из ножен.

Гррум. Гррум. Ррум-рум-рум.

Он уперся ногами в дно и поднял над волнами голову. Вода струилась с его лица, бежала изо рта и носа. Вода покидала тело, возвращаясь в море. Он открыл глаза.

Глубина сожрала солнце. Тьма упала с небес и давила на воды.

Эндер глотнул воздуха и почувствовал, как запахи моря хлынули в его онемевшие легкие. Не заглушенный солью и водорослями, струился сладкий аромат крови, доносящийся с берега. Крови и страха.

— Ваша доблесть! Ваша доблесть!

Эндер повернулся.

Толстая фигура в рясе стояла на морском песке, размахивала руками, светила лампой на море, вопила.

— Ваша доблесть? Вы там?

Эндер шел к берегу, буравя человечка взглядом.

— Ваша доблесть! Хвала Всевышнему, это вы.

Глубина рокотала за его спиной. Глубина указывала и направляла.

— Ваша доблесть. Мы ведьму усмирили и заковали, что теперь прикажете?..

Толстяк осекся.

Эндер выходил из моря. Водоросли свисали с его рук, застилали зрение и обвивали гарду. Вода ручьями скатывалась с его некогда белого одеяния.

Священник притянул к ладоням искры Дара и собрал их в жиденький дрожащий Щит.

— Изыди! — заверещал он.— Изыди, демон. Именем Всевышнего заклинаю тебя, изыди! Возвращайся в подмирную тьму, откуда пришел!

Эндер ощерился. Потянул рапиру из ножен. Глубина пульсировала в нем знакомым ритмом.

Священник пятился. Ужас метался в его глазках, запрятанных в складках жира.

Эндер притянул искры Дара. Бросил их на клинок. Левой рукой метнул серебристый дротик, целясь в пухлую морду.

Священник успел мигнуть. Дрожащий Щит вспыхнул у его глаз, ослепляя — и тогда «молниеносный» кольнул сверкающей сталью, пробил ослабевшую защиту и погрузил клинок в ляжку.

Толстяк рухнул на колени, развеивая Щит, бормоча что-то о пощаде — и рапира пронзила ему горло. Тело безвольно обмякло и сползло на берег; море радостно заклокотало и принялось слизывать кровь.

Он шагал, вдавливая камни в песок. Кровь струилась по его клинку, катилась по гарде и капала на увитый водорослями рукав. Искры Дара метались вокруг, собираясь в сияющий Щит. Глубина стучала в висках, вторила сердцу, бурлила в глазах праведной ненавистью. Глубина звала.

Он знал, что его огневласая там и ждет его.

Он знал, что эти люди не заслуживают жизни.

Он знал, кого они пытают, избивают, вырывают ногти, держат в кандалах впроголодь — чтобы присвоить краденый дом их родственника, которого они же и убили!

Он шел, и не было силы, что могла бы его остановить.

Настя, дочь рыбака, стояла на крыльце, глядя на него огромными круглыми глазами. Она не пыталась бежать, не пыталась прятаться, не пятилась; и даже рук в наивной попытке защититься она не подняла. Только дышала прерывисто и судорожно; смотрела, смотрела.

Так же Настя смотрела, как те двое пытали её.

Эндер бросил дротик не глядя и не оборачивался, когда тело соскальзывало по ступеням. Вошел и загремел сапогами по полу.

Коленька. Ее друг. Где он?

Он чуял таких людей. Самодовольных, уверенных в своей правоте. Избивающих тех, кто слабее. Падких на легкую наживу. Они всегда прячутся. Не пытаются защитить ни себя, ни любимых. Не смеют посмотреть ему в глаза — потому что в них бурлит ненависть.

Эндер размашисто вонзил сверкающую рапиру в кровать, пробивая тюфяк и доски, прибивая к полу спрятавшийся под ней кусок мяса. Тот заверещал и затих. Темная струя побежала к сапогам.

Они все сдохли. Сдохли.

Они заслужили этого.

Эндер располосовал замок зачарованной рапирой, рванул дверь и протянул руку ей — его огневласой бестии, такой же юной и прекрасной, какой ее когда-то поглотила глубина. Разметавшиеся по плечам волосы. Игривая улыбка. Родинка под глазом.

Она встала, стряхивая рассеченные кандалы, и обвила руками его шею.

— Пойдем,— шепнула она. Ее дыхание обожгло его окоченевшее ухо.

Эндер не улыбнулся. Ни мускул не дрогнул на его лице. Он поднял руку, чтобы обнять её — но не смог. Могильный холод разлился от пальцев и побежал к плечу.

Ему было всё равно.

Он не знал, чего ожидал от встречи. Он не чувствовал ни радости, ни ужаса от собственного безразличия, ни даже удивления. Он совершил то, чего желала глубина; и бездумно шагал, переставляя негнущиеся ноги — следовал за ней, его огневласой, пропавшей и обретенной — шел с ней по воде сквозь окутавшую их тьму.

Вода прибывала. Море катило волны по песку, захлестывало крыльцо, бросалось в дом странной черной пеной. Тела священника не было видно; но Настя на крыльце шевельнулась и застонала.

Море хлестнуло ее черными крючьями. Море впилось в ее руку и потащило за собой.

— Не оборачивайся,— прошептала огневласая.

Эндер послушно повернул голову назад.

— Пойдем, Эндер.

Она вела его, ступая по гребням мутной воды. Он посмотрел под ноги — и там, внизу, метались черные щупальца; десятки, сотни демонических щупальцев с хищными крючьями на концах, тянущихся откуда-то из глубины.

Щупальца стелились под ноги из-под воды, удерживая на поверхности. Железный змей ждал.

Она шептала, обращаясь к морю: все громче и громче.

— Повторяй. Тот, кто зовет в глубине, и кто есть глубина, кто выходит из глубины и в глубине пожирает время. Повторяй!

— …пожирает время,— выдохнул Эндер. Он не слышал собственного голоса.

Поглотила ли её глубина тридцать лет назад, вместе со всей деревней?

Родинка. Родинка под ее глазом. Была ли она тогда, в прошлой жизни?

Рука метнулась к медальону на груди. На полпути застыла в воздухе.

— Громче! Третий и освобожденный, железный змей, бич времени.

Щупальца вились под ногами: черные, кощунственные. Знакомый ритм пульсировал в висках.

— …времени.

Он покачнулся. Взглянул на руки и, будто впервые, с ужасом увидел на них кровь.

Бич времени. Пожирающий время. Ждущий в глубине, принимающий жертву, выбрасывающий на берег.

Она властно дернула его за руку.

— Повторяй! Громче! Прими слышащего тебя, служащего тебе, вернувшегося к тебе. Прими жертву…

Эндер левой рукой ухватился за медальон со своим именем и с Кругом Всевышнего, а правой очертил Круг у лба.

И почувствовал, как падает.

Крючья выхватило из-под ног, и Эндер рухнул; море сомкнулось над его глазами. Он вынырнул, закашлялся; уперся в дно и встал. Волны плескались у горла.

Она стояла на воде и смотрела на него с грустью и сожалением. Ветер трепал ее огненные волосы.

— Ты не веришь,— она не спрашивала.— Ты сомневаешься. Сомневаешься в нём.

— Ты не она!

Серебряные искры Дара широкими потоками хлынули под воду, собираясь на его пальцах.

— Не ври себе, «молниеносный» Эндер.

Черные щупальца метнулись к нему под водой — но вокруг «молниеносного» вспыхнул белесый круглый Щит. Дар струился к его рукам, подпитывая защиту — но щупальца обвивали Щит, ударяли в него крючьями; проникали глубже, процарапывали сверкающую пелену.

«Колдовство».

Хрипя и отплевываясь от воды, он буравил взглядом ее, стоящую на беснующихся волнах.

— Ведьма! Ты заставила меня, этих людей…

Он вытащил рапиру, бросил Дар на клинок — и очертил под водой широкую дугу, отсекая колдовские щупальца, с удовольствием смотря, как они безжизненно опадают и рассеиваются черным пеплом. Но их было много, слишком много — новые зазмеились к нему в воде.

Она покачала головой.

— «Этих людей» — убить? Ты не можешь это сказать, «молниеносный» Эндер?

— Ты послана, чтобы меня искушать!

Она хмыкнула и повела плечами — так же как много лет назад, в полузабытой счастливой жизни.

— Я послана? Это меня выбросила на берег глубина? Не ты показал мне, как ходить по воде? Как ей дышать? Не ты тогда привел меня к тому, кто есть глубина? Не ты ему служишь? Не ты подарил ему сегодня троих людей?

В левой руке Эндера засветился готовый сорваться дротик.

Он не хотел. Он надеялся, что не сможет поразить ее; что его карающий Дар завязнет и рассеется в черных щупальцах.

И знал, что должен.

— Они просто люди, Эндер. Глупые, жадные. Они знали, что глубина позовет рыбака. Знали, что нужно послать в столицу за тобой. Я им сказала. Они убийцы? Может быть. Но не ты.

— Я отдал их этой твари! Из-за тебя. Принес в жертву.

Она выдохнула, наклоняясь к нему.

— Ты знаешь, кого я принесла в жертву, чтобы спасти тебя? И почему папа захотел тебя повесить?

— Какая разница?! Какая теперь…

Она отвернулась, мелькнув огнем волос.

Крючья метнулись к нему со всех сторон, раздирая Щит на гаснущие лоскуты. Он метнул дротик не целясь — и увидел, как он рассеивается в воде. Видел, как рапира ломается у гарды — и как щупальца охватывают клинок и скрывают его в глубине.

Эндер стиснул зубы. Преодолел соблазн зажмуриться.

Но щупальца коснулись его груди и отдернулись, будто обжегшись — и бессильно колыхались в воде, выжидая. Она снова покачала головой, не оборачиваясь.

— Это тот убивает. Не я. Не ты. Тот, в глубине. Это он послал тебя ловить людей, «молниеносный» Эндер. Он не мыслит, не любит и не ненавидит, только пьет кровь и швыряет своих слуг сквозь время. Ты не можешь ему противостоять. Он рядом, он говорит со мной и с тобой. А твой Всевышний? Он говорит с тобой?

Эндер отбросил обломок рапиры. Пересиливая окоченение, он снял с шеи заветный медальон — и поднял его перед лицом, обращая чеканный Круг Всевышнего к кощунственным щупальцам. Имя Всевышнего сорвалось с его мертвеющих губ.

Волны метнулись в стороны, отдергиваясь от священного символа. С шипением, рокотом и животным визгом вода расступалась, обнажая песчаное дно, усыпанное галькой и ракушками. Он стоял в центре круга — а в пяти шагах высилась гладкая стена воды; и черные щупальца метались в ней, тщетно стремясь наружу.

Она спустилась к нему по пологой воде, сходя как по ступеням.

— Эндер, послушай.

Он притянул искры Дара и создал вокруг себя сверкающий Щит.

— Эндер, я не желаю тебе зла. Тому, кто есть глубина, не нужна твоя жизнь. Не сегодня. Но ты не победишь его. Пойдем со мной.

«Молниеносный» дернул головой.

— Отойди.

— Всё такой же безрассудный. Ты будешь и дальше уходить в море, чтобы пройти сквозь время и возродиться из глубины. Будешь, как и раньше, спасать его слуг от правосудия. Будешь приносить жертвы.

Она подняла ладонь, пресекая возражения. Широким жестом указала на водяную стену.

— Посмотри сам. Они все мертвы.

Сначала он не увидел ничего. Только удерживаемую колдовством воду, только крючья в ней. Он был готов отвернуться; но в воде шевельнулась тень, за ней еще, еще; угрюмой вереницей, снова…

Эндер отшатнулся. Дрожь пробежала по позвоночнику и загудела в затылке.

Они все мертвы. Мертвы. Мертвы.

Он знал их. Он принес их в жертву глубине.

Тень жены столичного графа; тени двоих детей, прячущихся за ее расшитым рубинами платьем. Когда-то она была красивой; но яд зелеными щупальцами прополз под ее молочно-белой кожей — яд, поднесенный ее соперницей. Той, которую Эндер спас от костра, солгав, поверив слезливой истории об обманувшем ее графе.

Графиня скрывается в воде. Она мертва.

Тени крестьян из южных степей: с вилами, факелами и ведерками дегтя; с окровавленными бородами, с провалами глазниц, с выпадающими из животов кишками. Они собирались сжечь травницу, якобы перепутавшую любовное зелье с крысиной отравой; они не слушали доводов, хотя вина не была доказана… и тогда Эндер убил — убил их всех, досконально следуя букве закона.

Селяне скрываются под водой. Они мертвы.

Те, кто жил здесь тридцать лет назад, кого поглотило море: ее отец, мать, нянька, конюх, холопы, крестьяне — все они проносятся в волнах, покачивают разбухшими головами, шевелят костлявыми руками со свисающими ошметками мяса, исчезают в глубине.

Они мертвы.

Рыбак Гаврила — Эндер знал, что это он — с огромной, черной, торчащей в стороны бородой. Толстый брат Яков, зажимающий кровоточащее горло. Настя, хлопающая ресницами. Бритоголовый Коля на карачках, хватающийся за бок. Андрей, мальчик лет пяти, голенький до пояса и будто спящий; пузырьки воздуха срываются с его губ и поднимаются в мутно-зеленой толще.

Эндер рванулся и побежал к водяной стене, в вытянутой руке держа медальон. Тени мертвецов отворачивались, как от нестерпимо яркого света; демонические щупальца отдергивались как от пламени — но вода не расходилась перед Кругом, оставаясь такой же неестественно гладкой.

Эндер ударил по ней рукой, погрузился по плечо и ухватил мальчишку за веревочный пояс. Черные крючья впились в его плоть, кровь брызнула и растеклась в мутной воде, по мокрому песку скользили ноги — а колдовская сила тянула Андрея прочь, в глубину.

«Молниеносный» заскрипел зубами, рванул — и вытащил мальчишку из водяной стены. Тот был без сознания; но его грудь вздымалась, и жилка на шее слабо пульсировала.

Вода колыхнулась и двинулась на Эндера.

— Оставь,— безучастно сказала огневласая.— Мальчик принадлежит глубине.

— Он не умрет. Не умрет!

Мальчишка открыл глаза. Он не издал ни звука; только смотрел на Эндера, по-детски ничего не понимая и потому не боясь.

«Молниеносный» захрипел. Он тщетно пытался сдержать море: наставлял медальон, очерчивал ладонью Круг. Он забормотал молитву — но вода не останавливалась, надвигалась все ближе; и черные щупальца шевелились, чувствуя добычу — и пытались вырваться из воды. Кровь струилась по его исполосованной руке.

— Ты знаешь, как его спасти,— шепнула она.— Я не стану тебя отговаривать.

Эндер сглотнул. Он никогда не боялся смерти; не испугался ни демонических щупальцев, ни железного змея в его проклятой глубине — но мысль о безвременьи и мрачной веренице теней пронизала его липким ужасом.

«Молниеносный» наклонился над мальчишкой, взял его за руку — и повязал на нее медальон со своим именем и святым Кругом Всевышнего.

И вспомнил.

Он вспомнил странные водяные стены по сторонам, с черными крючьями и тенями мертвецов; вспомнил пульсирующий зов в его голове, тянущий в глубину. Вспомнил склонившегося над ним воина: обвитого водорослями, с сединой и кровью на висках, с пустыми ножнами на поясе, затягивающего шнурок на его запястье.

Огневласая улыбнулась, глядя на ребенка.

— Пойдем,— шепнула она Эндеру.— Ты никогда не был воином Всевышного. Никогда не принадлежал тому. Ты всегда был моим.

Волны рухнули на них и сомкнулись над головами.

***

Мальчишка закашлялся. Соленая вода хлынула из его носа.

— Привет.

Рыжеволосая девочка, его сверстница, сидела рядом на корточках, хитро прищурив глазки. Волны катились по песочку, лизали ее босые ступни, задевали край платьица.

Мальчик приподнялся на локте и снова шлепнулся на песок.

За деревянными избенками высился полузнакомый дом из белого камня, блестя стеклами окон. Где-то рядом угадывались люди. Пожилая тетка бежала по берегу, поддерживая подол юбки, что-то взволнованно крича.

— Это меня нянюшка ищет,— объяснила девочка.— Как тебя зовут?

— Не знаю,— честно прохрипел мальчик.

В его ушах зашумело. Издали донесся ритмичный стук.

— А что тут у тебя? Тут написано, как тебя зовут?

Девочка схватила медальку, свисавшую на шнурке с его руки.

— Я все буквы умею,— важно сказала она.

Тук. Тук. Тук-тук-тук.

— Э-н-д-е-р. Ты будешь со мной дружить, Эндер!