Двойной переворот
Ах, как я завидовала своей сестре! Вот что значит – родиться на восемь минут раньше. Большую часть того, что Бог отсыпал нам двоим, забрала она: и ум, и красоту, и смелость, и силу духа. «Зато тебе достались скромность и смирение», – успокаивала меня мама. Ах, как она ошибалась. На самом деле это были глупость и трусость. А еще зависть.
Все наши двадцать шесть лет жизни я завидовала сестре, стремясь быть, как она, но всегда оставаясь далеко позади.
– Девочки, на ужин пудинг хотите? – кричит из кухни мама.
– Да! – сразу орет Катрин. И все. Вопрос уже решен без меня. Вечером за столом я давлюсь шоколадно-ореховой вкуснятиной не потому, что она мне не нравится, а потому что это сделали для Кэт.
Сестру всегда окружали друзья. С ней всегда было безумно интересно, она умела так рассказать самую простую историю, что ей верили, за ней даже не шли, а бежали. А у меня…, а я, сколько себя помню, по вечерам писала дневник.
Хотя, страшные события в нашей стране я еще так и не описала. Кажется странным, что мы не сразу о них узнали. На самом деле все объяснимо. У нас в поселке до этого почти никто не смотрел новости, а если и смотрел, то ничему не верил, даже прогнозу погоды. Сестренка, наверное, тоже ничего не знала, когда вдруг среди весны быстро собрала чемодан и укатила на море.
Узнали мы о перевороте, когда на оставшихся двух каналах в телевизорах вместо сериалов бородатые поддатые мужики стали орать, что революция победила и их дело правое, когда у нас закрылись полицейские участки, банк, а полки в магазинах вдруг засияли пустотой. Через месяц маме и папе перестали приносить пенсии. Доходили слухи, что на юге сплошь всех убивают, насилуют и грабят. Разве такие дела могут быть правыми? Как не вовремя в апреле Кэт укатила на море!
Дневник:
31 декабря
Дорогие мама и папа, я поздравляю вас с Новым Годом! Желаю здоровья! Простите меня, если сможете. Я решила ехать искать Катрин. Любящая вас дочь Луиза»
***
Почему-то эпицентр «правого дела» прочно обосновался на юге нашей несчастной страны, там, где море, солнце и пальмы с кокосами. У нас на севере жить всегда было труднее, зато спокойнее. Да, бананы на нас с неба не падали и туристы не наполняли наши кубышки валютой, зато в поселке за этот ужасный год убили всего пять человек. А здесь!..
Пыльный вонючий центр приморского города кишел продавцами и покупателями. Через сборище пеших людей с трудом продирались рикши. Вот на скутере пара молодых мужчин с черными автоматами наперевес врезались в толпу, и она, как огромный бассейн с цветными шариками, приняв их, тут же сомкнулась.
Женщин в «бассейне» не наблюдалось, поэтому нырять в этот мужской муравейник совсем не хотелось. Страшно. Но только здесь можно было узнать что-то о сестре. Я надвинула на лицо платок и….
– Эй, красавица!
Полненький одышливый абориген пялился на меня снизу вверх выпученными, как у рыбы глазами.
– Я тебе говорю, сладкая. Не узнаешь? Давно тебя ищу. У меня для тебя сюрприз есть. Пошли-ка, – короткие пальцы больно сжали мое плечо.
Звать на помощь бесполезно. Тут не спасут, а еще этому дяде помогут. Я, молча, семенила рядом, даже не пытаясь вырваться из захвата, оглядывалась по сторонам и лихорадочно придумывала пути спасения. Рынок закончился, горячий заплеванный асфальт испарял зловония. Узкая кривая улочка тянулась между сплошными стенами. Ни одного переулка. И вдруг я увидела!..
На бетонном столбе висел прижатый скотчем листок «Разыскивается опасный преступник» с фотографией Катрин и цифрами под ней! Я попыталась остановиться, но мой похититель открыл калитку и толкнул меня вперед. Я очутилась в маленьком аккуратном дворике, перечеркнутом по небу двумя веревками с детскими пеленками. Из дома вышла такая же маленькая полная женщина, запнулась на миг, всплеснула руками и бросилась ко мне.
– Ох, Кети! Мы же тебя искали-искали, искали-искали….
– Но я не Кети, – наконец-то открыла я рот и тут же поняла, что напала-таки на след Катрин. – Я ее сестра Луиза. Она у вас была? Вы ее видели? Когда?
***
В доме с толстыми каменными стенами царили прохлада и полумрак. Я сидела на низкой табуретке и слушала хозяйку.
– Ну вот, как-то ночью постучали. Мы и открыли, – женщина вздохнула. – Сестра твоя с двумя мужиками. А сама-то беременная и рожает уже. Намучилась я с ней. И она тоже, бедная, через два часа родила и отключилась. Я смотрю, а ребеночек-то синий весь, неживой. Позвала мужиков со двора, сказала, что так и так, беда. Они ее на руки и унесли. Я вернулась в дом, а девочка-то дышит. Потом уж и заплакала. Мы с мужем кинулись искать их, так и нет, как в воду. Только вон портреты на заборах. Побоялись мы дите властям нынешним отдавать, раз мать «преступница». Убить же могут. А ребенок в чем виноват? А у меня своей малышке месяц. Вот я двоих деток и кормлю сейчас.
Я сидела в ступоре. Вот это да! Вот это Кэт дала! Значит, она сюда воевать сбежала и случайно родила. Как не трагична была ситуация, меня она вдруг рассмешила. А что? Кэт жива, у меня племяшка. Это же здорово!
– Вас как зовут?
– Мария я, а муж мой Карлос.
– Спасибо вам огромное, Мария. Храни вас, Бог!
– Девочку-то заберете? Мы небогатые, двоих не подымем. Хоть и привыкли уже к ней…. Был бы мальчик, муж бы рад был помощнику. А так две девки… не, не подымем.
– Конечно, заберу. Только, сейчас кормить-то ее чем? Где здесь питание детское найти?
Мария придвинулась ближе и прошептала:
– Я тебе один секрет скажу. Ты свою-то грудь ей дай, оно и пойдет. Меня так моя бабка выкормила. И у тебя получится, или помрет дитя.
Я сидела ошеломленная и растерянная. Выбирать не приходилось. Однако, в качестве кормилицы я себя не представляла.
– Больно сначала будет, а ты терпи. И всякий раз, как заорет, ты ей сиську. Заорет, а ты сиську. На дорожку сцежу тебе чуток в бутылку. Чай, не чужое дите. Но смотри, чтобы рассосала побыстрей. Сейчас с питанием совсем плохо. Для взрослых нет, не то что детского, – Мария снова вздохнула и неожиданно гневно бросила в маленькое оконце – Чтоб им пусто было, бандитам этим!
Тут же, как по команде, дверь открылась, и вошел испуганный хозяин.
– Что случилось?!
– Да все уже случилось, Карлос! Вот, забирают нашу малышку, – и заплакала.
Потом мы с хозяином долго сидели во дворе под плещущимися парусами пеленок и россыпью звезд. Тихо обсуждали, как мне быстрее доехать до дома. А потом я дала грудь моей девочке….
Маленький носик уткнулся в мое тело, розовые губешки энергично схватили сосок, я вскрикнула. И тут черные ресницы взмахнули, и на меня удивленно и сердито посмотрели глаза Катрин, карие с золотыми искорками. Мы мгновение рассматривали друг друга, а потом ротик выплюнул «пустышку», скривился и раздался громкий горький плач. Обидели!
***
Дорога была ужасной. Тот путь, который в прежние годы поезд преодолевал за шестнадцать часов, теперь растянулся на сутки. Почти на каждой станции в плацкартный вагон заходили вооруженные люди и ощупывали нас кого глазами, кого руками. Каждый раз мои вещи вытряхивали на полку.
Мне приходилось убеждать, уговаривать, плакать, молить. Спасало то, что бандиты не знали фамилии Катрин, поэтому мое сходство с одним из руководителей повстанческого движения в конце концов списывалось на случайность. И ребенок! Какой же повстанец будет ехать в поезде с ребенком и с обычным набором продуктов в сумке?!
К концу пути кончились запасы сцеженного Марией молока. Моя грудь нестерпимо болела, соски потрескались, я чувствовала горячие приливы, понимала, что процесс пошел, но…. Белая жидкость не вытекала никак!
Спасла нас с дочкой соседка по купе. Она сначала долго смотрела, как мы с малышкой мучаемся, а потом со словами «Дай-ка покажу. Я троих выкормила» подсела ко мне и прямо пальцами всунула в маленький ротик мою уже разбухшую от молока грудь и как-то ловко надавила. И все получилось! Я стала кормилицей!
***
Дневник:
«15 декабря
Сегодня Марии исполнилось два годика. Она все говорит, только ничего непонятно. У нее свой тарабарский язык. Самое интересное, что ей все равно, понимает ее кто-нибудь или нет. Это как бы не ее проблемы. Вся в маму. Вчера подбежала к продавщице в магазине и, подняв на нее свои огромные карие глазищи, спросила:
– Алиля кома люля?
Вполне законченная фраза. Продавщица переспросила: «Что?». А Мари снова:
– Алиля кома люля?
То есть человек спрашивает что-то конкретное, а что непонятно даже мне. Катрине дали звание полковника правительственной гвардии. Смотрели вчера ее награждение по телевизору. После второго переворота вернулась прежняя власть, бандитов посажали, а Кэт стала нашим национальным героем.
Завтра пойдем с Мари к нашему колдуну. Муж говорит, что надо купить амулет от сглазу специально для беременных. Все-таки я самая счастливая женщина в мире. Наверное, мне тоже, кто-то завидует, как я раньше».
«Значит, она сюда воевать сбежала и случайно родила»- как-то легкомысленно звучит, при драматичности описываемых событий. И весь рассказ вот такой несерьёзный, к сожалению.
— в то, что может появиться молоко без беременности
— то, что можно так ненавидеть сестру, что ничего ей не сказать о том, что ее ребенок остался жив
— то, что в 26 лет не иметь свой жизни и продолжать завидовать сестре детской завистью.
Так что по двум последним пунктам — всё Ок.
Что за плакаты «разыскивается»? Если разыскивается, почему первым делом не пришли к сестре? Почему она узнаёт об этом из плакатов на улице?
Зачем вешать «разыскивается», если идёт война? Это как если бы висели плакаты «разыскивается» с фотографиями солдат вермахта в 1942-м.
К чему вообще была вся эта история про кормление дочери сестры? Каков итог? Как изменилась героиня?
В общем, рассказ-пустышка. Про сиськи.
АКак-то не очень рассказ. Автор, навреное, хоиел написать с юмором. Потому как все легко — революция, люди поумирали, сестра с повстанцами… Но мне смешно не было. Возможно, конечно, что это моя проблема. Что-то не поняла…
Позабавил этот отрывок:
Ну так, может ей стоило хоть что-то ответить, а не молчать. Спросили ведь «Девочки».
Про соски, конечно непонятно — может такое быть или нет, но я вроде поверил. Даже проверять не стал.
А вот в рассказ не поверил. и дело даже не в недосказанности — когда Кэт успела залететь, как она стала руководителем повстанцев, откуда у Луизы появился муж, вопросов много и их даже можно принять без ответов. Но общий стиль повествования — какой-то безэмоциональный. И обилие восклицательных знаков абсолютно не спасают ситуацию.
Я не переживаю за героиню. Словно просто смотрю дешевый сериал по России2, где актеры даже не стараются.
Получился какой-то кавардак. Рассказ запыхавшегося подростка.
Но, если асбстрагироваться от сюжета, то здесь мне значительно больше понравился язык. Вот чисто слог. За это и «махну платочком».