Подождём, когда вулкан проснётся

— Хотел бы я дожить до тех времён, когда мы наконец избавимся от пробок, — сказал Дан Кетут, тарабаня пальцами по сиденью, словно это как-то могло помочь ситуации. Он попытался развить мысль, но сестра, снисходительно улыбнувшись, отвернулась и молча слушала радио на своей половине беспилотного такси. Дан прибавил громкость. Низкий женский голос захлёбывался от восторга:

— Ведущие реинкарнологи Сингапура после длительного периода наблюдений наконец обнаружили счастливое семейство, в котором возродилась Хо Чин, знаменитая певица конца XXIII столетия. Напомним, что с момента ее развоплощения прошло более двухсот лет. Все сведения о девочке переданы продюсерской компании «ДевиСтар». Нет ни малейших сомнений, что бывшая певица продолжит карьеру, и её талант вновь засияет…

Дан раздражённо щёлкнул костяшками; система послушно сменила радиостанцию.

—Ида, что за чушь ты слушаешь?

—Ты же сам только что мечтал о чуде избавления от пробок, — парировала та.

—Я рассуждал о вещах практических! Что нам пора расстаться с пережитками технократии! А это что за высокие материи?

Ида отвернулась. Дан был помощником руководителя в инвестиционной конторе, и так этим гордился, что даже вне рабочего пространства не оставлял привычки выражаться высокопарно. Она же, напротив, была немногословна. Рассуждать о том, что какой-то герой должен явиться и в одночасье исправить ситуацию на дорогах казалось ей дурновкусием.

—Не всем повезло так, как нам с тобой, Дан. Некоторые упустили своих близких. На что им надеяться, как не на помощь того, кто разбирается в высоких материях?

—Разбирается? Знаешь, я могу такого наговорить — продюсеры наперебой будут предлагать контракты моему потомству! Но я никому не дурю голову! Все мои сыновья — конторские крысы, и мне дела нет до того, кем они были двести лет назад!

Ида не стала спорить. Своего ребёнка она упустила много лет назад, ещё до того, как присоединилась к пан-океанскому Проекту Бессмертия и утратила фертильность. Тем, кто хочет жить вечно, нельзя иметь более одного ребёнка — таково основное правило Проекта. Это Дан «раздарил» своих сыновей по незамужним бездетным тётушкам. Все родственники знали, что эти четверо приземистых кареглазых мужчин — плоть от плоти его. Но никто не решался расспросить бывшую жену Дана, как та договорилась со своим материнским инстинктом. Он-то никуда не пропадает — Ида знала об этом не понаслышке. Она стала почётным волонтёром в одном частном детском доме. Каждую неделю приезжала туда, чтобы повидаться со своими подопечными, а затем, гуляя в тени апельсинового сада, обсудить кое-что с директрисой. Те дети, конечно же, не могли участвовать в Проекте. Они взрослели, расцветали и увядали у неё на глазах.

Вырвавшись из пробки, автомобиль свернул на безлюдный отросток шоссе и остановился возле гряды тёмно-зелёных холмов. С виду они ничем не отличались от естественных, разве что кусты можжевельника выглядели чересчур ухоженными, белёсые валуны вокруг — недостаточно древними, а по земле змеились травалаторы, украшенные мозаикой из терракотового пластика. Ощутив прикосновение, травалатор чуть дрогнул и беззвучно понёс вновь прибывших к одному из западных холмов. Пару минут спустя гигантский дольмен, напоминавший птичье крыло, преградил им дорогу.

—Ида и Дан Кетут, — отчётливо произнес брат, поплотнее запахивая шерстяной саронг на плечах.

Рисунок на дольмене загорелся бледно-синим; часть склона, обрамлённая густым вертикальным садом, отодвинулась, и травалатор устремился вглубь холма. Вдоль стен стелился дым благовоний.

В полупустом холле молодой брамин молча, картинно поклонился Кетутам. По его безразлично-приветливому виду было понятно, что он их не узнал, — наверно, новенький. Ида, снисходительно улыбаясь, протянула брамину медальоны идентификации.

— Ваш ключ, — сказал брамин, одной рукой выдавая им пластиковую карту, а другой убирая подальше какую-то книгу. — Пожалуйста, подождите на диване, пока всё настроят.

Через пару минут в коридор вышел невысокий человек с татуировкой на шее в виде чёрной двухголовой змеи — биоинженер. Брат и сестра послушно направились вслед за ним сквозь анфиладу широких, поросших мхом дверей. Спустились на два этажа ниже, сняли обувь, вставили карту в углубление на стене. Инженер остался ждать их снаружи.

Они вошли в просторную залу, заставленную кубическими витринами из стекла. Полупрозрачные подсвеченные ткани свисали с потолка, точно коконы. Одни витрины были внушительны и громоздки, другие — не шире клетки для какаду. Почти все они были темны; чёрное стекло отражало и множило другие чёрные стёкла, лишь кое-где внутри мерцали фиолетовые светодиоды.

Ида и Дан подошли к стеклянному кубу средних размеров, отмеченному фосфоресцирующей надписью «Кетут». Отозвавшись на их приближение, в глубине куба засветились ярко-синим два кристалла. Вошедшие поклонились им, как во всех южно-азиатских семьях тысячелетиями кланяются старшим.

— Здравствуйте, дорогие! — воскликнула Ида. Один из кристаллов вспыхнул, стеклянный полог озарился беззвучным снопом бирюзовых искр. Когда сияние выровнялось, раздался высокий, пронзительный женский голос, интонация которого была однообразно-удивлённой.

—Ида, милая, как хорошо! Как мы тебе рады!

—Бабушка, я тоже здесь, — сказал Дан, подходя ближе. — Встал подальше от вашего холодильника, мёрзну.

Каждый куб делился на две части. В верхней располагался двенадцатигранный кристалл, поверхность которого состояла из микроскопических графеновых пластин. Это был так называемый ковчег для «врéменной сущности»; к нему прилагались микроколонки и речевой синтезатор. Под ковчегом располагались серверы нейросетей, где хранилось всё то, что некогда было личностью — воспоминания, знания, эмоции, впечатления. Температура в нижней части куба достигала абсолютного нуля, но, конечно же, посетители этого не ощущали — Дан просто шутил.

—Это всё оттого, что кто-то любил носить дырявые штаны! — зашелестел мужской голос. — Даже бессмертные не молодеют, внук!

—Мы-то да, — усмехнулся Дан. — А вы скоро станете моложе нас! Правда, Ида?

—Да, совсем скоро! — подтвердитла Ида, улыбаясь лучезарно.

—Наша семья и ближайшие друзья нашей семьи вносят посильный вклад в воссоздание ваших физических оболочек, — продолжил Дан. — Семья Тьокорде на этой неделе подарила нам три тысячи рупий, семья Нгура — двенадцать тысяч.

Дан ещё некоторое время перечислял дружественные семьи и дарованные тысячи, скромно умалчивая свою роль собирателя сих благ. В общей сложности в этом деле была занята почти сотня человек. По мнению Дана, подобные перечни должны были передавать ощущение сопричастности всех членов рода, включая самых безалаберных и самых бедных.

Нынешний ковчег дедушки и бабушки оставлял желать лучшего, — впрочем, как и любой бюджетный вариант временного жилища. Но что поделать? Ждать и надеяться, терпеть и благодарить судьбу. Биоинженеры делают всё возможное, но ускорять процесс нельзя. Придётся подождать, когда новые тела достигнут необходимых конфигураций. По сравнению с возрастом, в котором бабушка и дедушка оставили свои предыдущие (обоим было за триста лет) — мгновение. Конечно, так не должно быть. В новые тела полагалось переселять не позже, чем через девять дней после ритуального сожжения. Но даже в Океанской Республике, чьи правители славились дальновидностью, а женщины — даром интуиции, случалось непредвиденное.

Бабушка долго болела — на двести девяностом году она подхватила какой-то вирус, сродни герпесу. Доктора сразу рекомендовали выкупить пустой эмбрион — на всякий случай, но лучше, чтобы был. Так и сделали: пока бабушка ездила по санаториям и ретритам, её будущее тело уже развивалось в искусственной утробе, где-то здесь же, в подземельях Холмов Покоя. Дедушка всё это время был в отличной форме, занимался цигун и плавал по утрам. Но когда вирус всё же победил и бабушку переселили, не прошло и недели, как дедушка ушёл вслед за ней. Семья ещё не завершила ритуалов, посвященных бабушке (как некогда молились о лучшей жизни в загробных мирах, так теперь просили скорейшего «прирастания» души к новому телу), — пришлось звать брамина и биоинженера для дедушки. Ида и Дан взялись руководить этим процессом. За полцены, в рассрочку, им удалось достать для дедушки двенадцатигранный графеновый кристалл.

Правда, с нейросетью вышла загвоздка: их получилось не две, а полторы на обоих. Большую часть сперва занимали воспоминания и личностные параметры бабушки; постепенно удалось приобрести еще пять серверов для дедушки. Но бабушкина нейросеть, уже синхронизированная с ним, продолжала частично использовать некоторые его каналы. Так, в часы профилактического пробуждения, бабушка внутренним взором видела то, что не принадлежало её опыту. Поначалу она долго не могла понять, что делать с этими беззвучно движущимися картинками: женщина, молодая, обольстительно улыбается, поправляет волосы. Кто это? Любовница? Случайная встречная, чей образ задержался в его воображении? Поправляет волосы, улыбается. Инструктор по плаванию? Стюардесса? Бабушка мучилась от ревности и непонимания — это сознавал её супруг, это видел биоинженер, в обязанности которого входило круглосуточное наблюдение за психоэлектронными процессами нейросети. Но супруг в этот момент ничего не помнил, а инженер… В его ведении ещё полсотни таких подопечных, недальновидные внуки которых до последнего откладывали приобретение пустого эмбриона. Что поделать — так уж легли карты у богини судьбы, которая, как известно, мечет их, не глядя.

—Спасибо, Дан. Передай семье и всем друзьям семьи, что мы им очень признательны. А у вас самих какие новости? — продолжил дедушка, выдержав паузу. — Вы уж простите, что я без обиняков, но так уж у нас устроено, не пошепчешься.

—Никуда нам друг от друга не деться, слиты воедино, — поддакнула бабушка. — Иногда представишь: вот бы покалякать со своими подружками с глазу на глаз — нет же, он тут как тут! Хоть бы вид сделал, что спит! И не приходят уже, скажут: вот, твой подслушивает.

—Да уж ладно тебе! — перебил дедушка. — Твоим подружкам по пятьсот лет, вот и не приходят!

Из всех внешних чувств им теперь был доступен лишь слух. Но даже то, что они могли слышать, решалось не ими. Согласно рекомендациям брамина, родственники создали регламент: кто и когда будет посещать, что говорить, чтобы не волновать. Эмоции, переживаемые переселённым сознанием, болезненно сильны. Бабушка могла заплакать при одном упоминании о новорожденном праправнуке — какой он беленький и сладенький, вот бы нянчить его, качать, целовать! Он один, у него не будет ни братьев, ни сестер. Его родителей стерилизуют, ведь за повторную беременность грозит штраф три миллиона рупий. Бабушка рыдала в голос, словно это был не младенец, а последнее творение художника, у которого от нищеты не осталось ни красок, ни даже клеёнок, на которых он мог бы написать ещё хоть что-то. Поэтому новейшая история семьи Кетут стала преподноситься бабушке и дедушке в дистиллированном виде.

Дану особо нечего было рассказывать: по его словам, подобно своим далёким предкам-крестьянам, он вынужден ежедневно вставать спозаранку и пахать, — образно выражаясь, конечно. Он делает это исключительно по долгу службы и ради общественной пользы — Дан многозначительно посмотрел на Иду. Не рассказывать же им теперь, что он застрял на этой внешне завидной, но мелкой должности? Застрял не только потому, что постоянно выплачивал какие-то долги. С ним случилось худшее, что может произойти с человеком, который мнит себя талантливее, чем есть на самом деле — он достиг потолка. Это был сводчатый потолок приёмной его начальника, расписанный сценами из традиционного балийского эпоса. Напыщенные фигурки воинов с обнаженными кинжалами; женщины с выпученными от ужаса и страсти глазами; демоны, нападающие на покорно сидящих царевичей. Красные, охристые, мутно-зелёные краски то и дело осыпались от влаги, каждый сезон их приходилось подновлять. И каждый сезон Дан Кетут был вынужден передвигать свой бамбуковый стол из одного угла в другой, пока реставраторы не закончат работу.

Ида рассказала о том, что снова подала прошение об удочерении одной восьмилетней девочки. Как давнему другу частного детского дома, в знак высокого доверия, её ходатайство обещали рассмотреть в ближайший месяц. Ида собрала все бумаги, подтверждающие её стабильное материальное и моральное положение. Это было непросто, но Дан, благодаря своим связям, помог пройти опасные бюрократические пороги. Дедушка сочувственно поддакивал; бабушка долго молчала, потом спросила:

—Уж не собираешься ли ты её… обессмертить?

—Что ты, нет! — вскрикнула Ида, точно её спросили о чём-то неприличном. — Это незаконно и… жестоко! Я лишь хочу сделать жизнь этого существа немного легче. Со мной ей не надо будет каждый день думать о чашке риса, она получит образование…

—Она похожа на Лину, — как бы между прочим вставил Дан.

Ида захлебнулась глотком воздуха, раскашлялась, но не нашлась, что ответить.

—У моей прабабки было семь детей, — задумчиво произнесла бабушка, — Половина из них не дожили и до года. Тогда в деревнях не было элементарной медицины, не то что ваших «сывороток бессмертия». Но всех помнили по именам. Ты переименуй эту девочку, Ида. Не называй в честь ушедшей дочери.

—Хорошо, бабушка. Брамин выберет для неё имя.

***

По дороге домой в Иде проснулась демоница раздражения.

—Почему, — говорила она, — тебя даже не спросили, а меня заставили?

—Это же старики, Ида, — отвечал Дан. — В этом бестелесном доме престарелых им и поговорить-то не с кем.

—Да, но почему ты не рассказал, что развёлся? Что любовница допекает тебя безумными просьбами?

—Что им с того, Ида? Ты хочешь, чтобы их нейросеть от перегрузки ушла в бесконечный цикл?

—Нет, я хочу, чтобы ты сказал правду. Иначе скажут за тебя.

—Правда правде рознь, — усмехнулся Дан Кетут.

***

После приёма посетителей бабушке и дедушке полагался часовой отдых; затем их погружали в гибернацию. Биоинженер осмотрел куб, тщательно протёр поверхности, сверил параметры внутреннего давления, температуры и влажности. Затем поклонился и спросил, что из сегодняшнего разговора чета Кетут хотела бы стереть.

Они пришли к выводу, что ничего: сегодня им было как-то по-особому тепло от общения с внуками. Инженер кивнул, чиркнул что-то в своём планшете и ушёл в аппаратную; дедушка с бабушкой остались одни.

Ида всё так же хороша, говорила бабушка. Судя по голосу, держит спину прямо; значит, следит за собой, занимается гимнастикой; может, и зубы у неё ещё свои. Она отзывчива, отвечает, не раздумывая. А вот Дан… тараторит, но мысли его далеко отсюда. Не стесняется ли он их? Это была одна из её тайных тревог. Они ведь теперь не те, кем были прежде. Ида и Дан — существа с хрустящим костяком, тугими струнами вен; бабушка и дедушка — разновидность электричества, молниеносные духи-колибри, пойманные в графеновые силки. Как ни убеждай себя, что это — твои родственники, какое-то эхо нашёптывает: нет-нет, это — другие, это — призраки. Они сейчас отдыхают, а ты должен работать на их воскресение; чтобы они, сложив для тебя погребальный костёр, вырастили твоё новое тело, чтобы… Круговорот обязанностей, где, хочешь не хочешь — ты снова муж той, что опостылела тысячу лет назад. Но нет, такие пары не сохраняются, обязательно кто-то сбегает…

— Будто бы чужой голос, — сказала бабушка, — Или мой динамик барахлит? Не понимаю.

— Нет, точно не твой, — сказал дедушка.

…Бывает и так: ты ждёшь, ждёшь, а за тобой не приходят. Обещают — и вот уже год, другой, десятый тем обещаниям. Даже тот, малахольный, с рукой-протезом — племянник-неудачник, хозяин лесопилки. Раньше-то всё зубы скалил: «Дед, вот я тебя отключу! Эх, была б моя воля!» Его обиду понять можно: квартира стоит, опечатанная, он бы туда съехал наконец из своего барака. Он предпринял было попытку, мухлевал с бумагами, доказывал родство… Всё, даже он не приходит.

—Старичок Пхи Чхонь, это вы? — окликнул дедушка, догадавшись.

—Я — отозвался голос. — Опять вмешался в вашу семейную беседу? Простите, не нарочно. Меня сегодня пораньше разбудили.

—Это вы нас извините, нам спать пора! — ласково отозвалась бабушка.

—Внуки приходили, — простодушно сказал дедушка. — А как ваши? Слышно что-нибудь про Чжоу Шу?

—Нет, никаких вестей.

—Может, что-то случилось? — заволновалась бабушка. — Сколько было случаев… Не очень удачных. — Она растерялась, и между тем, чтобы выразиться точнее или не накликать, выбрала второе.

—Кто знает! Всё может быть. Но мне бы сообщили. Кто-то же за меня платит. Не платили бы, давно бы отключили, — поминай, кто таков Пхи Чхонь!

В это время биоинженер, наконец, добрался до своей аппаратной. Он дал системе несколько голосовых команд, и кристаллы бабушки с дедушкой мгновенно погрузились в режим гибернации. Инженер даже не дослушал, о чем с ними рассуждал тот, третий — всё одно, стариковская болтовня.

***

Ида Кетут кликнула брелоком. Домашняя смарт-система отчиталась, что запланированные рутины выполнены, и всё готово для вечерних процедур. Свет приглушен, в динамиках тихо журчит Тирта Ганга, благовония зажжены — ладан и сандал царили в доме.

Она оставлила обувь за порогом, прошла в ванную. Сняла одежду и амулеты, сняла колпачок с иглы, набрала полный шприц сыворотки бессмертия, сделала несколько подкожных уколов. Затем погрузилась в ванну, надела на лицо тканевую маску, потянула за шнурок. Перламутровый полог распахнулся, озаряя полумрак пульсирующими пучками пурпурного света.

Ида тихо покачивалась в солёной сердцевине мерцающей раковины. Монотонные мысли перетекали в неясные образы, повседневные воспоминания, испаряясь, возвращали к мечтам. Плески и запахи, отсветы и тени напоминали ей о том единственно неизменном, что есть во Вселенной — обновление, исцеление, возвращение. Продолжение пути. Рука об руку с тем, кто сам есть твоё продолжение — прекрасное дитя, плоть от плоти твоей.

***

Дан Кетут кликнул брелоком. Домашняя смарт-система выдала три пропущенных видеосообщения. На первом его любовница сообщала, что её терпение исчерпано, и если завтра же он не признает их ребёнка, она убьет младенца. Задушит во сне. Во втором сообщении она верещала, что теперь знает, сколько у него детей от бывшей жены и сколько — незаконнорожденных. Она сообщит, куда надо, вот тогда-то он попляшет! На третьем видео краснолицая всклокоченная женщина молча рыдала, утираясь рукавом. Там, где она жила, про носовые платки отродясь не слыхали.

Когда-то она привлекла его не столько своим мягким телом, сколько независимым, как ему казалось, характером. Другие липли, выли: «Не покидай нас, бессмертный муж!» Только она держала дистанцию: пришёл — здравствуй, милый; не появлялся месяц — ничего. Только теперь ему открылось, что именно ей всегда было нужно больше всех, что душа её — злее всех. Никакая она не местная, эти острова ей чужие. Острова-осколки, единственное, что осталось от филиппинского архипелага. Дан Кетут посещал их время от времени, сперва — с благотворительной миссией, затем — из личного интереса. Местные жители наотрез отказывались переезжать, к Республике не присоединялись, нигде не работали, разве что иногда — провожатыми. Желающих поглазеть на «новую Атлантиду» было предостаточно, места на круизных лайнерах распродавались за полгода вперёд. В программу входил осмотр сохранившихся достопримечательностей, знакомство с традициями коренных народов, мелкие бухты, мягкие гамаки, уединённые лагуны. И, конечно, юные островитянки, вся жизнь которых умещалась на светлой песчаной отмели, дрожавшей мелкой дрожью всякий раз, когда подводный вулкан ворочался во сне.

Для своих девочек-островитянок он был полубогом. С ним каждая чувствовала себя причастной к высшей воле, щедрой и неизменной. Они танцевали для него в лучших одеждах, играли на гамелане, рожали ему детей. Иногда, замечтавшись, спрашивали: «Будет ли моё дитя бессмертным?» Он отвечал, что нет, но жить будет долго; возможно, станет героем. Женщине хватало этого ответа, она затихала и улыбалась, избранная.

Но эта фурия возомнила, будто он — равный ей. Только он — на плаву, а она — тонет в невежестве, в грязной подёнщине, на чужбине. Стрясти с него три миллиона рупий, сбежать обратно, в центр своего мира, в далёкий Пекин, — вот чего она хотела. Бесстыжие слёзы, прокладывая дорожки по густо напудренным щекам, сливались в иероглифы: «Денег, дай денег, хочу стать бессмертной, как ты!»

Дан Кетут раз за разом пересматривал видеосообщения, вслушивался в интонации, пытался понять, где она допустила ошибку, в чём её можно было бы уличить. Сердце то колотилось от ярости, то замирало в досаде — как его вообще угораздило? Разомлел, расплылся, — а тут эта переселенка без паспорта! Но смертные суетны. Они не владеют перспективой. Перспектива — преимущество таких, как он.

Сидя в треногом ротанговом кресле на террасе своей половины дома, Дан Кетут пил кокосовую водку со льдом. Смарт-система непрерывно мигала бирюзовой подсветкой, тщетно пытаясь напомнить хозяину, что он пропустил вечернюю ванну. Это ничего. Главное, что он всё придумал. Обвинить её в клевете, да и дело с концом! Пусть потом таскается по судам. Знакомый юрист не даст хода этому делу. Дан Кетут даже пустил слезу — ему стало жаль истории, которая началась по взаимности, а закончится по статье. Она обманула его доверие, предала их страсть. Как не совестно смертным вмешиваться в гармонию исконного принципа, унаследованного от предков? Мужчина и женщина, приливы и отливы, обновление, исцеление — то единственно неизменное, что есть во Вселенной?

***

Ида Кетут спустилась в подземелье Холмов Покоя. Сняла обувь, вставила карту-ключ в углубление на стене, беззвучно прошла внутрь. Золотые блики рассыпались по стенам ковчега.

— Ида, милая, как мы тебе рады! Ты одна? — голос бабушки прозвучал прежде, чем она успела поклониться. Стукнуло сердце: кто-то уже рассказал?

—Да, бабушка. Сегодня одна.

—Где твой брат?

Слава богам, никто не успел разболтать.

Ида стала пересказывать историю, произошедшую с Даном неделю тому назад. Она говорила, так как расстилают поверх комковатой земли безупречный газон, без устали выбирая из тонких травинок гнилые листья, мёртвых жуков, крысиный помёт, ломкие сучья. Начала издалека, как бы между прочим, напомнив, что Дану пришлось развестись. Что поделать, но ведь это изначально был мезальянс. И всё же, ему с большим трудом далось это решение. Но на этом неумолимая судьба не оставила Дана в покое: он поддался уловкам какой-то китаянки, думая найти в ней опору и утешение. Но она стала требовать денег, а потом бросила его и оклеветала. Выдала своего ребёнка, с кем-то прижитого, за Данова сына. Неожиданно суд вынес решение в её пользу. Разбирательство продолжается, но Дан оштрафован. К тому же, ищет новую работу — начальство решило, что человеку с такой репутацией не место в их бизнесе.

Дедушка с бабушкой слушали, не перебивая; голос Иды проваливался в гулкую тишину. Ей стало страшно — здесь ли они ещё? Сколько было случаев, когда умирали от стыда за своих потомков! А тут двойной стыд: она лгала, прикрывая чужой позор. Тонкой удочкой здравомыслия выуживала из этой истории все слова, что можно произнести вслух, не краснея.

—Почему же он не пришел? — наконец спросил дедушка.

—Ему стыдно появляться перед вами. Он чувствует себя опозоренным.

—Что ж, — сказал дедушка, — передай, что мы сочувствуем Дану и желаем, чтобы новый суд изменил дела к лучшему. А что та девка?

—Получила всё, чего просила: двести рупий на билет в один конец. Депортирована в свой родной Китай. Ребёнок в детском доме.

—Как жаль, — задумчиво сказала бабушка, — Неужели у меня бы не нашлось чашки риса, чтобы накормить его?

Кристалл бабушки помутнел, золотые грани стали серыми. Полуправда не сработала — они всё равно расстроены. Но не рассказать совсем ничего она не могла — непременно пришли бы другие, выболтали, измучили вопросами. А вы не подозревали? А вы не замечали? На что вы надеялись? Ида поджала губы.

—Дан не сможет навещать вас ещё какое-то время. Пока идёт следствие, он под санкциями, — сказала она. — Но я передам ему все ваши слова. Обещаю приезжать каждый месяц, как и прежде.

Ида сдержанно поклонилась, затем ещё раз — и продолжала кланяться, отступая к выходу. Затем юрко выскочила из двери и хотела бежать наверх, позабыв про карточку и сандалии. Инженер окликнул её, спросил что-то про завершение сеанса; она кивнула и побежала дальше, босиком, прижимая обувь к груди.

Биоинженер открыл свой электронный журнал и обнаружил изменения в профилях внуков. «Дан Кетут: административное правонарушение №143 (несанкционированное деторождение двух и более детей); решение суда – штраф в размере трёх миллионов рупий. Выезд за пределы Республики — ограничение 36 месяцев. Посещение Холмов Покоя — ограничение 12 месяцев». Статус «основной плательщик» теперь был закреплён за Идой. Причина её нетипичного поведения стала вполне ясна. Однако, для перестраховки, инженер стёр эту беседу и поставил в профиле Иды галочку в пункте «Повышенная нервная возбудимость».

***

Фиолетовый сполох озарил стеклянный купол ковчега. Бабушку и дедушку Кетут разбудили на часовую профилактику. Сон был смутным, беспокойным; бабушке привиделись глубоководные рыбы, сизые, с ядовито-зелёным фонариком на спинном отростке. Беззубыми ртами они пытались отхватить кусок чего-то белёсого, безвольно опущенного в воду. Сон оборвался, ощущение осталось; бабушка хотела было пересказать, но супруг подмигнул: мы не одни.

—Соседи, доброй ночи! — тут же проявился голос Пхи Чхоня. — Меня скоро уложат, тогда наворкуетесь. А пока разрешите поделиться новостью: племянница нашлась!

Дедушка и бабушка выразили доброжелательное удивление, перемигнувшись оранжевыми отсветами.

— Да-да! Сама, правда, не приходила, но она записала для меня видео! Его принёс один очень важный господин, он адвокат, мы с ним больше часа беседовали.

Пхи Чхонь пересказал свой разговор с адвокатом; суть его сводилась к тому, что племянница нашла деньги для нового тела Пхи Чхоня и даже сделала первый взнос. Она сейчас в Китае, со своим сыном, обустраивается, ищет работу; ночует у троюродной тетки — благословение их дому!

—Рады за вас, — сказал дедушка. — Но где же она пропадала так долго?

—Ох, не спрашивайте! — захныкал Пхи Чхонь, — Этот негодяй удерживал её силой! Бедная Чжоу Шу: после того, как пристроила меня сюда, ей пришлось поменять работу. Нашла эту деревню… этно-гра-фическую, да, устроилась секретаршей. Людей расселять, кормить, провожать — работа хлопотная, зато платят. Там её этот и присмотрел. Думал, она из местных, дитя природы: покажи конфетку — оно и запляшет. Но Чжоу Шу воспитана как надо: мы хоть и небогатая семья, но всегда жили честным трудом — отец её, к примеру, потомственный сборщик техники. А этот — то приедет, то уедет, это что за семья? Уж сколько она плакала… но слезами не поможешь, наняла адвоката. Нет, сначала тот против неё нанял. Обвинил, якобы она всё выдумала. Но змея сама укусила себя за хвост! Адвокат оказался из тех друзей, кому всегда интересно, где что у нас плохо лежит. Видно, и у него был зуб на этого пройдоху. Он покопался хорошенько, и обнаружил такое, что волосы дыбом! У этого детей — штук сорок, по всей Океании! И с женой своей заделал когда-то четверых, да всех раздал, как котят. Раздал, значит, а сам как в раю живёт! Только моя Чжоу Шу не дурочка, нашла на него управу. Три шкуры с негодяя в судах содрали, такой штраф вкатили — за сто лет не расплатится! Тем более, с работы его попёрли — как узнали, что за скандал, уволили одним днем. Всё равно, мелкой сошкой был, бумагомарака.

Кристаллы бабушки и дедушки Кетут сочувственно моргали оранжевыми огоньками. Правда, иногда у них обоих возникало ощущение, будто нечто подобное они уже слышали. Но последний визит Иды полностью исчез из их памяти; разве что пара особо упрямых нейронов сохранила её частое дыхание и отсутствие кого-то второго, которого тоже ждали.

—Значит, скоро у вас будет новое тело? — переспросила бабушка.

—Не то чтобы скоро, но мне не привыкать. Знаете, кем я был при жизни? Сторожем! Сидел себе и ждал сутками напролет. Охранял теплицы, потом склад зерновой; на пенсии санаторий дали охранять. Они там с утра до ночи — то зарядка, то пробежка, то танцульки. А я сижу себе в будочке и думаю: как хорошо, что я не с вами!

—Вы счастливый человек, Пхи Чхонь! — воскликнула бабушка. — А я в такую тоску порой впадаю! Я же была учительницей музыки, преподавала фортепиано. Какую мне это доставляло радость! То концерт, то занятия, то экзамен в паре со скрипкой... Музыка, это же не только — обратись в слух да поправляй, когда кто сфальшивит! Всё моё тело отзывалось, всем существом я устремлялась за ней! Тогда я не придавала значения, думала, естественная реакция организма. Но теперь понимаю, как мудро устроила природа, что и наше счастье, и нашу печаль можно ощутить всем телом!

—Вы относитесь к эмоциональному типу, — сказал Пхи Чхонь, выдав свою начитанность в области популярной психологии. — Таким особенно нелегко жить в кристаллическом теле. Сочувствую.

—Я как в тюрьме, — сказала бабушка и разрыдалась. Дедушка и Пхи Чхонь бросились утешать её, как могли, но она не слушала их уговоров. Она устала только лишь слушать; ей хотелось променять весь свой слух на один только взгляд, чтобы снова увидеть что-то наяву.

—Пхи Чхонь уснул, — прошептал дедушка. — Скоро и нас отключат. Давай, приободрись, не хандри! Надо засыпать в хорошем настроении.

—Имею право, — огрызнулась бабушка. — И так меня во всём контролируют, всё за меня решают!

—Наша семья поможет найти выход из ситуации.

—Я бы тоже хотела его поскорее найти, этот выход. Но если они больше не придут… Если их погубят злые люди… Нам же с тобой не откажут?

—Нет, конечно! То есть… В чём это? Что ты задумала?

Но бабушку уже погрузили в сон; грани её кристалла постепенно гасли, мерцая малиновым, серым, изумрудным — одна эмоция уступала другой, то наваливаясь необоримой горькой волной, то откатываясь в сумеречную безмятежность. «Как красивы её истинные цвета», — подумал дедушка, и тут же заснул, не продолжив мысли.

***

Боги склонили слух к мольбам Иды Кетут. Служба опеки согласовала все бумаги, и детскому дому разрешили передать одну из воспитанниц на попечение Иды.

Когда приёмная дочь переехала к ней, Ида тут же стала изобретать всяческие совместные занятия. Особенно понравились им обеим прогулки по священному обезьяньему лесу, среди замшелых статуй и тенистых деревьев баньян. Ида не без гордости ловила взгляды прохожих, представляла, что они сравнивают: похожа или не похожа на мать? По крайней мере, причёски у них одинаковые — правда, здорово смотрится? Подобными мелочами, как невидимыми булавками, она хотела скрепить их союз, чтобы ни снаружи, ни изнутри не видно было различий.

Но как бы не стали они близки, как бы ни сдружились, между ними всегда трепетала тень третьего, того, кому нельзя забывать, что они чужие друг другу — офицерам из органов опеки. Каждый месяц они являлись к Иде и проверяли, насколько её материнство соответствует их метрикам.

— Ида! Я не хочу, чтобы они опять приходили, я их боюсь!

—Дорогая, тебя никто не тронет! Они только посмотрят, как мы с тобой живем, не нужно ли нам чего-нибудь. Вот чего бы тебе сейчас хотелось?

—Манго — улыбнулась девочка.

Ида пошла на кухню, надрезала тонким фруктовым ножом переспелый плод манго, вывернула кожицу так, чтобы сочные кубики прянули наружу, и положила на прозрачное блюдце. Звякнул дверной колокольчик. Ида поспешила к двери. Две женщины стояли на пороге; вошли, не представившись.

Пока первая сотрудница опеки, дама с острыми розовыми ногтями, беседовала с Идой, вторая осматривала дом. Проверяла, как проветривается детская, хватает ли посуды и полотенец, выглядывала всё, что Ида сочла необходимым укрыть от посторонних глаз.

—Что за контейнеры у вас на кухне? — спросила вторая офицерша, завершив обход. Она зачем-то достала из урны непрозрачный пакет для медицинских отходов.

—Вам следует их убрать. Ребенок может проконтактировать с жидкостью. Это недопустимо.

—Не пропадать же добру.

—Потом оттуда же доливаете, не из ёмкостей с пломбой?

—Излишки раствора, — ответила Ида. — Я иногда так устаю после рабочего дня, что наливаю в ванну больше, чем нужно. Приходится переливать.

Ида смиренно кивнула в знак согласия. Конечно, она знает; белковый раствор, регенерирующий ткани бессмертных, небезопасен для детей. Не слушая дальнейших отговорок, вторая офицерша раскрыла непрозрачный пакет и продемонстрировала Иде его содержимое.

— А вот это как объясните? Для чего вам детские шприцы? — двумя пальцами она выудила из пакета крошечный цилиндр, внутри которого застыла пара белёсых капель.

—Я колола ей витамины, — строго ответила Ида, давая понять, что это уже чересчур.

—Каждый прием витаминов нужно вносить в электронный дневник, — покачала головой первая офицерша.

—Я не успела, — прошептала Ида.

—Мы должны осмотреть девочку, — ответила первая опекунша. — Наедине.

Ида попыталась возразить, что это не соответствует правилам, но сотрудницы опеки, не слушая, уже направились на кухню, где, затаившись над блюдцем с недоеденным манго, сидела девочка. Первая офицерша вошла к ней и заперла за собой дверь, вторая осталась снаружи, заграждая дорогу Иде. Та послушно остановилась, но сложила руки на груди, засверлила взглядом: «Хороши же вы! Но вам это так не сойдет…» Но спина, напряжённая мимика, капельки пота, застывшие на шее – всё выдавало её нарастающий страх. Один только вскрик из-за двери — она своими руками передавит эту чёрную змею, пульсирующую на сморщенной шее офицерши. Но за дверью было тихо: кто-то говорил, неразборчиво, но так спокойно, словно это приятельница заглянула, и вот они там вдвоём играют в чаепитие.

Спустя ещё десять отчаянно длинных минут первая офицерша открыла дверь, вышла и сказала, обращаясь ко второй:

—Мы забираем девочку.

—На каком основании?! — закричала Ида и, быстрее, чем женщины раскрыли рты, ринулась к девочке, рухнула на пол, обхватила её ноги руками. — Она моя, моя!

—Я обнаружила следы уколов на коже, — спокойно сказала офицерша. — Сделала мгновенный гемо-тест и получила подтверждение: вы вводили ей сыворотку из генетического материала моллюсков Циприна, которую ежедневно сами принимаете для регенерации внутренних органов. Этот препарат запрещен для людей, не являющихся участниками Проекта. Я делаю вывод, что вы самостоятельно пытались сделать девочку бессмертной. Это статья номер 147 республиканского кодекса, согласно которой вам грозит тюремное заключение на срок до пятидесяти лет, либо штраф в размере… какой там у них сейчас? — снова обратилась она к напарнице.

—Три миллиона, — пожала плечами та. — Но вы-то бессмертная, со временем отдадите — или посидите, подумаете о своём поведении. А вот девочка… вы осознаёте, что принесли её здоровью непоправимый ущерб? Сократили и без того короткую жизнь этой смертной?

Лицо Иды неестественно вытянулось, глаза распахнулись, словно перед ней на свет из пещеры выползало древнее чудовище. Она вскинулась и закричала:

—Это — моя дочь!

—Становится буйной, — шепнула вторая офицерша своей коллеге. — Хватит объяснять, пошли отсюда.

—Ида Кетут, вы нарушили закон, — ещё раз попыталась та. — Мы не обязаны предоставлять вам дальнейших разъяснений. В нашем праве забрать у вас ребенка прямо сейчас ради его же блага. Вы можете нанять адвоката и оспаривать наше решение в суде.

—Мамочка, я не хочу! — запричитала девочка, хватая Иду за ногу.

—Нет у вас никакого права! — сказала Ида, тяжело дыша. — Это. Моя. Дочь. Моя бессмертная дочь, Лину! Я родила её! — голос Иды сделался так страшен, что девочка невольно отпрянула от неё и заплакала ещё громче. — Этому ребёнку положены те же процедуры, что и мне! Лину! Скажи, что ты моя Лину!

—Точно, спятила, — сказала вторая опекунша и достала электрошокер.

Ида лежала на кафельном полу своего дома и смотрела, не моргая, как эти женщины в четыре руки хватают вещи, принадлежавшие её дочери. Как девочку подхватывают на руки и выходят с ней из дому. Издевательски весёлым пятном в воздухе то и дело мелькали розовые ногти первой опекунши. Во доре заскулил мотор старого авто, — из тех, что предполагают на водительском месте нерасторопного старика. Ида сжала зубы, вытянулась так, что хрустнули позвонки в шее; дёрнулась, проползла до порога; затем привстала, и держась за стену, вышла на крыльцо. Машина уже выбралась со двора и неспешно пробиралась по ухабистому переулку, лавируя меж пальмовых пней. Ида пошла за ней так быстро, как могла, превозмогая выкручивающую боль; она видела через толстое стекло, как женская рука, облачённая в форменный манжет, гладила по волосам её девочку, её Лину. Как они посмели? Она принадлежит только ей! Надежда и ярость придали сил; Ида побежала, всё увереннее, всё быстрее… Но машина обхитрила её — перебралась на тот берег. Понтонный мост отвели в сторону — надо вплавь, по воде; она догонит, она долетит, она превратится в огромную серую птицу, только бы догнать, только бы вернуть свою Лину!..

Взмах, другой; силы оставили её, река подхватила и понесла, переворачивая. Сверху раздался чей-то пронзительный свист; рыбаки побросали снасти, кинулись в волны, выволокли на берег. Кто-то подбежал к ней, бил по лицу, сжимал и разжимал руки. Ида очнулась, но взгляд её застыл во влажном тумане, далеко от этих людей, что остановили, — зачем, зачем остановили её?

***

Ида проболела два месяца; всё кричала в бреду про какую-то птицу, дарующую людям золотые яблоки. У неё хрустальный клюв и серебряные ноги, а перья из огня. Ида безуспешно ловила эту птицу; на неё надели рубашку с длинными рукавами, а она сказала: «Вот спасибо! Теперь и у меня будут крылья; отдохну и отправлюсь искать мою Лину».

Ей стало лучше после того, как поменяли препарат.

Потом был суд, оправдавший её частично в связи с ухудшением психического состояния. Приговорили к штрафу в три миллиона рупий. Посещать тот детский дом, само собой, запретили навсегда. Но Ида ещё долго была уверена в том, что у неё украли родную дочь (хотя и не говорила об этом своему дежурному врачу).

За время болезни Ида пропустила много вечерних ванн. Но ей было всё равно — она даже не причёсывалась. Дежурный врач почти силой заставлял её завтракать; на ужин приходил Дан Кетут и кормил сестру тем, что осталось у него от обеда. Теперь он сам себе готовил, ведь после увольнения у него появилась масса свободного времени. Правда, рис у него получался то сырым, то кашеобразным; со специями Дан тоже пока не умел обращаться, но Ида каждый раз безропотно принимала его угощение. Но лучшей благодарностью для Дана было то, что сестра не вспоминала о его преступлении, не попрекала, что большую часть денег, собранных для бабушки и дедушки, пришлось отдать, чтобы Дан не угодил за решетку. Правда, иногда ему начинало казаться, что и ей хочется об этом поговорить; тогда он сам принимался рассуждать вслух:

—Как же нам быть, Ида? Ладно я, жил себе и жил… Но ты, образец благоразумия! Что на тебя нашло? Пожила бы эта девчонка с тобой лет десять; ещё кто знает, что за человек бы из неё получился. У тебя, ты уж прости, нет опыта, чтобы в столь почтенном возрасте самостоятельно воспитывать детей. Конечно, семья бы помогла, да они и так… Тьокорде вон и знать меня не хотят: считают, я эту схему придумал, чтобы свой зад прикрыть, представляешь? Будто я знал, что против меня собираются завести дело, вот и придумал денег со всех собрать! Они же не забудут нам этого, никогда. Благими намерениями…

Ида слушала брата рассеянно, через слово; ей было не за что упрекать Дана. Хотя, конечно, прежде она злилась на его сибаритскую недальновидность. Но теперь — что с него взять?

Что же до бабушки с дедушкой, то им сказали, что все деньги украли хакеры, взломавшие семейный интернет-банк. Семья Маде взяла на себя ответственность за повторный сбор средств. Дедушка и бабушка стоически обещали подождать, сколько будет необходимо. Но где же Ида и Дан? Поначалу им отвечали, что внуки скрываются из-за стыда — не могут простить себе, что не распределили средства по разным банкам. Но всё же кто-то проговорился, что им запрещено видеться с кристаллическими родственниками, потому что оба совершили какое-то правонарушение. Бабушка и дедушка расстроились, но эти эмоции тут же стёр биоинженер. Так они и продолжали ждать внуков, каждый раз выспрашивая у своих гостей, как поживают Ида и Дан.

***

Два года спустя проснулся подводный вулкан; остров трясло с раннего утра до трёх часов пополудни; одна восьмая часть суши ушла под воду. Холмы Покоя почти не пострадали, разве что вертикальный сад унесло в океан. Когда вода успокоилась и стало возможным передвигаться на автомобилях, все, у кого были кристаллические родственники, кинулись проверять, целы ли они. По такому случаю сняли все административные запреты; Ида и Дан Кетут не преминули этим воспользоваться.

Перед входом уже собралась столько людей, сколько здесь не видали со дня открытия. Долго не впускали, гасили возмущение обещаниями открыть двери после какой-то внеплановой проверки безопасности. Отложили на час, затем ещё на два; наконец, не выдержав, толпа выломала двери и побежала пешком по остановившемуся травалатору.

Почти все малые ковчеги были пусты. Одни почернели изнутри, другие едва мерцали, пульсируя. Из-под пола вдоль стен стелился прогорклый пар, хотя датчики температуры уверенно показывали абсолютный ноль. Лишь в больших, богато инкрустированных ковчегах были слышны голоса; все сохранённые только и кричали, что о произошедшем.

Биоинженеров арестовали в тот же день. Оставили одного, дежурного, под присмотром полиции, которая была вынуждена охранять аппаратную от разъярённых родственников. А брамин с ресепшн бесследно исчез. Говорили, что не успел добраться до работы, смыло по дороге. Нашлись и другие версии: что он был сектант, из тех, для кого физическое бессмертие — грех. Чтобы очистить человечество от греха, они устраивают подобные диверсии. Этому удалось провернуть всё особенно ловко — будто сама стихия была на его стороне!

Ида и Дан Кетут ходили на все заседания суда по этому делу. Выдвигались всё новые и новые версии: например, что управляющая компания Холмов Покоя таким образом решила избавиться от долгов. Якобы они уже давно были на мели: оборудование дорого, специалисты не квалифицированы, экономили, на чём могли. А теперь — объявят о банкротстве, получат страховку; схема старая, как океан.

Но брат с сестрой не ждали возмездия, не требовали тех наказаний для виновных, на которых настаивали другие потерпевшие. Они хотели иного — чтобы им объяснили, почему это случилось именно с их родственниками. Их чувства собственной вины нельзя было передать словами, они нуждались хоть в каком-то внешнем объяснении. Но его-то и было невозможно получить.

Некоторое время спустя Дан пришел к выводу, что они просто сбежали, воспользовались моментом. Они давно этого хотели, особенно бабушка. Ведь некоторые из ковчегов выдержали перепад напряжения. Стало быть — захотели остаться, а они — нет. Против такого решения ничего нельзя было предпринять.

Поверив в это, Дан Кетут снова начал крепко спать и даже сумел, на общей волне сочувствия, обрести былое доверие начальства. Он вернулся к своему бамбуковому столу под сводчатым потолком, пёструю роспись которого недавно вновь отреставрировали.

Но его сестре этого объяснения было недостаточно. Она стала подобна бестелесной тени, полупрозрачная, седая. Могла целую ночь просидеть на скамье в том лесу, где когда-то гуляла с дочерью. Обезьяны рассаживались вокруг неё, вычёсывали друг друга, или же бегали вокруг, выгребая мусор из урн и кидаясь им. А Ида всё думала одну-единственную мысль, и всё никак не могла облечь её в узнаваемое слово.

Однажды, никому не сказав, она уехала из дома. Указала заведомо неправильный адрес для беспилотного такси; прибыв на место, два квартала прошла пешком, пока не оказалась под козырьком отеля-небоскрёба. Там, на 147 этаже, проездом остановился тот, кому она мечтала доверить свои горести.

Она представляла его наподобие того прославленного статного сингапурца в пурпурном халате, но… Дверь открыл обычный кареглазый полноватый мужчина; на его светло-голубом одеянии не было никаких специальных символов. Даже чёток в руках не держал. Ида засомневалась. Рассказала обо всём очень кратко. Но когда реинкарнолог заговорил, его вальяжный баритон погасил все сомнения:

— Как же, слышал! Печальное событие. Правда, в нашей профессиональной среде не принято считать подобные происшествия непоправимой трагедией, — он улыбнулся и заключил Иду в утешающие объятия.

Реинкарнолог разложил на столе всё, что было необходимо для церемонии, зажёг благовония. Они оба склонились над натальной картой — Ида, измученная, высохшая, и мужчина, знающий, как быть.

—Давайте начнём с дедушки и бабушки, — прошептала Ида. — А потом… потом про дочь. Я, правда, не уверена, мне кажется иногда, что она здесь…

—Хорошо, попробуем, — мягко перебил медиум, и, войдя в состояние, принялся что-то чертить поверх карты, вписывать и тут же стирать астральные знаки.

Он замер, а затем, раскачиваясь, стал внимательно всматриваться в пространство перед собой. Когда очнулся, сказал с некоторым сожалением:

—Я не вижу их. Возможно, они сейчас в сферах, недоступных для общения. Но им там хорошо. Если бы что-то беспокоило, духи вышли бы на контакт. Видимо, им просто нужно отдохнуть.

Ида горестно вздохнула, отвернулась, промокнула глаза.

—А девочка? Моя Лину?

Реинкарнолог достал новую карту, исчертил её всю. Затем пробормотал какую-то мантру, вновь сделался неподвижен — и вдруг печально улыбнулся, точно увидел что-то бесконечно приятное, но недостижимое.

— Простите, мадам… Видимо, сегодня такой лунный день. Духи молчат. Я вижу образ вашей дочери, но… так смутно. И знаки противоречивы: одни говорят, что она ещё дальше, чем ваши предки, другие — наоборот, что совсем рядом, в междумирье. Так бывает с душами, которые не так давно… Ой, нет, не падайте, пожалуйста, держитесь!

Он подхватил Иду под плечи, отдуваясь, оттащил от стола, усадил на диван. Когда та немного успокоилась, предложил успокоительный чай.

— Есть решение, — спокойно, но твёрдо сказал реинкарнолог. — Мы можем совершить обряд и призвать её душу обратно в вашу семью. Это немного… ну, словом, понадобится магия, но эффект вполне надёжный — могу гарантировать 85% успеха!

—Но как же? — растерялась Ида, сжимая тонкими пальцами невесомые края стеклянного стакана. — Мне сто семьдесят лет, я не могу…

—«Родиться в вашей семье» не обязательно значит «быть вашей дочерью», — реинкарнолог легонько похлопал её по спине, подлил чаю. — Давайте так: чтобы вас не задерживать, напишите ей письмо, потом приедете на повторный приём. Оплатить его можете сейчас. Когда настанут благоприятные лунные сутки, я свяжусь с вашей дочерью и прочитаю ей послание. Если она и тогда не ответит, мы совершим обряд. Пока подумайте, кто из ваших ближайших родственников смог бы её зачать.

Ида Кетут согласилась, не раздумывая. Потом, когда начала писать, её стали одолевать разные мысли; она усердно боролась с ними, отгоняя прочь. «Мне сто семьдесят лет, — выводила она на бумаге, постепенно облекая в слова ту самую мысль, что никак не могла прежде выразить. — Ужасно много. Но можно ведь и дольше, правда, Лину? Ради тебя можно и дольше. Абсурд, абсурд, кто согласится? Это даже не суррогатное материнство, это… Но если есть шанс снова быть рядом, какая разница — стану крёстной… Лину! Когда окажешься над земными сферами, дай знак, — надеюсь, что тебе откроют путь, как уже было однажды! До встречи! Целую, твоя будущая мама».