Эдди

Эдди проснулся от сильного рвотного позыва. Выручил заблаговременно поставленный тазик. “Хорошо, что не забыл поставить таз,” – подумал Эдди. Хотя удивляться тут было нечему. Быть готовым ко всем вариантам развития событий – было его профессией.

Вчера Эдди получил вторую часть оплаты за проделанную работу и хорошенько это отметил с двумя коллегами. Спрос на таких, как он, в Нижнем городе существовал всегда. В последнее время он вырос. С инициированным по указке людей с Верха усилением полицейского режима многих Эддиных братьев по ремеслу арестовали. Коснулось это в первую очередь тех, кто действовал непрофессионально. Поэтому обученные люди, как Эдди, были крайне востребованными в эти дни.

Он быстро занялся самолечением: ему предстояло навестить свою приёмную мать, которую он не видел уже три недели из-за последнего заказа. Эдди смешал газировку со свежевыжатым соком из контрабандных сельдерея, лайма, апельсина и сиропом шиповника. Ударная доза витамина С помогла прийти в себя. Был конечно более простой способ вколоть себе очередной антипохмельный укол, но Эдди не доверял лекарствам, попадавшим в Нижний город. Треть из них, если не половина, не проходили должных испытаний.

Надев легкие голубые льняные брюки, которые мама подарила ему на прошлый День рождения, и белое поло, Эдди подошёл к зеркалу.

– Ну как ты себя чувствуешь, Эдди Руфус, – больной ублюдок? Весна начинается, и скоро ты снова ляжешь в больничку, чтобы пережить весеннее обострение.

У Эдди была шизофрения. Он рано сумел её распознать не без помощи двух своих товарищей по работе и куратора. Два года Эдди провёл в бирманских джунглях, где транснациональные компании осваивали газовые и другие месторождения. Однажды бирманские военные, получившие достаточную финансовую поддержку от одной из британских ТНК, решились выйти из леса и захватили завод по производству СПГ. Владельцы объекта из США были недовольны этим и отдали приказ подручной частной военной компании выбить оттуда всех партизан. ЧВК отправила триста бойцов, среди которых был Эдди. Завод был возвращен прежним владельцам, но выжили лишь тринадцать человек из трёхсот. С тех пор каждую весну и осень Эдди вновьпереживал освобождение завода в своих галлюцинациях.

Руфус спустился вниз, где его поджидали грязные улицы Нижнего города – первые двадцать пять этажей зданий Модоса, современного мегаполиса, финансового и торгового центра, в порту которого стояли НПЗ и заводы по производству СПГ, а на верхних этажах бесконечных небоскрёбов разрабатывали последние новшества цифровых технологий и генной инженерии. Модос располагался на маленьком острове, через который проходили морские торговые пути, поэтому город был богатым. но испытывал нехватку земли и рос вверх. Пять лет назад из-за роста населения Префектурой Модоса было принято решение поднять Нижний город на пять этажей. Сейчас уже вовсю говорили о поднятии до тридцатого этажа.

С рекламного гигантского экрана на Эдди глядел уверенный и пристальный взгляд Роберта Трэшбаума, мусорного магната, который пытался при помощи своих связей внизу выиграть выборы в местный законодательный совет. Трэшбаум в своей предвыборной компании опирался на происхождение снизу, он поднялся с первого этажа до сто второго Крони Тауэр, и обещание законодательно снизить стоимость Sirt1-терапии, позволяющую обитателям верхних этажей жить молодыми до двухсот лет, в то время, как внизу люди едва доживали до шестидесяти из-за загрязнённого воздуха и воды. Трэшбауму было уже под сто, но выглядел он на тридцать пять. Он успел вовремя получить доступ к творящей чудеса медицине для богачей, которая избавила его от диабета, ждущих своего часа тромбов и грыжи. А самое главное: у него не было детей, что законодательно запрещалось желающим стать вечно молодыми.

Эдди сел на мопед и помчался по загазованным улицам в Карликовый квартал – скопление двух-четырёхэтажных домов, многие из которых был спрятаны от солнечного света разросшимися вбок верхними этажами небоскрёбов. Он ехал быстро, с лёгкостью, благодаря своей реакции, лавируя между машинами и другими мопедами, на которых медленно передвигались целые семейства, забытые прогрессом и занимавшиеся, как и их предки сотни лет назад, уличной торговлей или каким-нибудь незамысловатым ремеслом. Подавляющее большинство этих людей, в отличие от обитателей Верхнего Модоса, даже не имели вживлённого чипа-паспорта, потому что народ внизу не имели достаточно денег для его получения, а префектура была безразлична к населению Нижнего Модоса.

Эдди быстро преодолел нижние пробки и уже парковал свой мопед рядом с домом приёмной матери, как вдруг что-то заставило его напрячься. Он обладал звериным чутьём: мог определить волосами на загривке, поджидает его опасность за углом или нет. Иначе он бы не выжил на войне вначале как солдат, а потом как наёмник. Иначе он не был бы востребованным в своей профессии. Рядом с домом его мамы стоял дорогой электромобиль, который в другой день и не заедет в такой небогатый район. Дорожка к дому его матери была покрыта слоем грязи, и на нём виднелись следы мужских ботинок, хотя в доме его старушки жили такие же женщины, большинство из которых не были избалованы вниманием своих отпрысков. Конечно, к одной из них могли заехать сыновья или внуки. Но явно не на такой машине. Эдди решил зайти в дом с чёрного входа.

В доме всё было спокойно. Даже слишком. Обычно кто-нибудь из соседок ругался и ворчал, создавая суматоху, будто в этом доме жили не те, кому было за семьдесят. Эти дряхлые женщины, дышащие на ладан, всегда становились бездонным источником энергии, когда дело доходило до выяснения отношений.

Квартира миссис Руфус, как раз была рядом с пожарным выходом, через который Эдди зашёл. Он посмотрел на коридор и не захотел стучаться в дверь к матушке. Эдди спустился, купил бутылку молока в ближайшей лавке и подозвал к себе слоняющегося по улице паренька лет десяти.

– Хочешь заработать, дружище? Тогда поднимись вон в тот дом на четвёртый этаж, постучись в восемьдесят четвертую квартиру и передай молоко. Обязательно скажи, что от миссис Пак, которая вчера взяла молока взаймы.

Паренёк отправился зарабатывать свои пять модосских долларов, а Эдди занял выжидательную позицию напротив дома. Прихожая в квартире его мамы располагалась таким образом, что к подойти к ней можно было, только пройдя мимо одного из незанавешенных окон. Прошло уже достаточно много времени, и Эдди подумал, что мальчик убежал с молоком к себе домой или его мама, уже слабая на ухо, не услышала стук в дверь. Руфус собрался спокойно зайти в дом через парадный вход, как увидел в том самом окне идущую открывать дверь мужскую фигуру в чёрном пиджаке. Спустя минуту вернулся мальчишка и сказал, что ему открыл какой-то неприветливый тип в костюме и галстуке. Эдди дал парню десять долларов и сказал забыть всё, что он видел.

Эдди знал, что он должен делать. Но была проблема: он был без оружия. К матери в гости он всегда ездил налегке. Не теряя время попусту, Эдди купил в ближайшем магазине единстенный острый предмет – вязальные спицы, один из самых популярных товаров у жителей местного района, и вновь поднялся по пожарной лестнице на четвёртый этаж. Он постучал в дверь, а сам помня, как долго мужик шёл открывать, быстро пробрался по выступу на стене к окну квартиры. Окно было не заперто. Эдди дождался, пока незнакомец подошёл к двери, а за ним ещё один неизвестный. Дело усложнялось. Эдди бесшумно пролез через окно в комнату, где лежало окровавленное тело мамы. Она была ещё жива, перенеся пытки, запечатлённые в виде крови, покрывавшей её руки, грудь, живот и лицо. Эдди оказался на пару секунд в ступоре. Гнев парализовал его, а слёзы наполнили глаза. Но жалобный стон бедной женщины вернул его к реальности и Эдди направил в нужное русло всё своё желание убивать. Двое вернулись в комнату, раздражённые пустым стуком, подумав, что это всё мальчишка балуется. Они хотели вымести всё зло на миссис Руфус, но, как только они вошли в гостиную, Эдди, стоявший за дверью в комнату, сразу же вогнал одному из незнакомцев спицу в затылок. Второй дернулся к пистолету, но был сбит с ног жёстким ударом в висок. Он попытался встать, Эдди вырубил его несколькими ударами, предварительно отодвинув ногой пистолет в сторону.

Эдди наконец-то смог броситься к своей старушке. Теперь он заметил, что она была ранена в живот кухонным ножом, что лежал на столе.

– Ма, ма, ты меня слышишь? Ты здесь? Я сейчас вызову скорую. Всё будет хорошо.

Но Эдди знал, что хорошо не будет. Рана была серьёзная для старого человека, а скорая в Нижнем городе ехала медленно. Эдди хотел оставить раненую на секунду, чтобы позвонить 112, но вдруг мама вцепилась в него железной хваткой, чего никак не ожидал Эдди от своей старушки, даже если она была бы здоровой, а не лежала в луже собственной крови.

– Эдди, я ничего не сказала. Они спрашивали, но я ничего им не сказала.

– Ма, что они тебя спрашивали? Что они хотели знать? Скажи мне.

– Я ничего им не сказала.

Старушка умерла на руках у Эдди. Он механически продолжал гладить её морщинистое лицо, как будто это могло что-то изменить. Впервые за многие годы у него выступили слёзы на глазах. Он почувствовал невероятное опустошение. Эдди думал. что за столько лет, проведённых в атмосфере перманентного кровопролития, его уже ничто не тронет. Но было очень больно. Невероятно, что он почти не мог терпеть и не знал, куда себя деть.

Но надо было спешить. Эти двое прилично одетых убийц сверху наверняка имели чипы-паспорта. И о смерти одного из них уже было известно. У Эдди было несколько минут, чтобы заставить второго рассказать причины произошедшего.

Эдди оставил в стороне ещё мгновение назад одолевавшие его переживания и принялся за дело. Будучи бывалым в таких делах, за тридцать секунд привязал к стулу оставшегося в живых, который уже начал приходить в себя, и стал по-жёсткому допрашивать своего пленника.

– Кто тебя послал? – всаживал свои кулаки в печень и селезёнку неизвестному Эдди, не получая ответов,

– Пошёл ты! Тебе крышка. Ты уже нежилец, – хрипел в ответ незваный гость.

Видя несговорчивость своего визави, Эдди, заранее заткнув ему рот, вонзил вязальную иглу под коленную чашечку.

– Будешь говорить, мудила? Или мне тебе иглу в яйца вонзить?

Глаза мужчины утвердительно кричали.

– Это Трэшбаум. Он послал нас сюда, – пропищал убийца, когда Руфус вынул ему кляп изо рта. Незнакомец жадно вдыхал воздух, стараясь не кричать. Он знал, что от крика Эдди добрее не станет.

– Тот, что со всех экранов агитирует людей голосовать за него? Но зачем? – немного прокрутил спицу Эдди, чтобы открытость к диалогу его собеседника никуда не пропала.

– Не знаю. Сказал найти некую Маргарет Руфус и выяснит у неё любой ценой, где сейчас находится её сын. Больше ничего не знаю, – мужчина рыдал, больше не в силах терпеть ужасную боль в колене.

– Ты ему уже что-то успел доложить обо мне? Смотри мне в глаза, – Эдди запрокинул за волосы голову незнакомца назад.

– Нет, старушка ничего о тебе не выдала. Только отправил Трэшбауму по телефону фотки, что развешены по рамкам.

– Почему ко мне не пришли сразу? Найти меня не могли?

– Нет. Ты не значишься ни в одном реестре. По адреу твоей временной регистрации живут лишь китайские эмигранты, которые даже не слышали о тебе.

Эдди вынул вязальную спицу из колена и вогнал её в глаз убийце. Он быстро покинул здание и умчался на мопеде мстить дальше, слыша, как вдалеке спешит к дому покойной полицейская машина и экипаж скорой помощи.

***

Верхний город держался на Нижнем. Буквально. Несколько лет назад чиновники из градостроительного департамента Модоса не обратили внимания на жалобы жителей нижних этажей одного из небоскрёбов на непотребное состояние их жилища. Обвалилось целое здание. Погибли и были ранены несколько тысяч. С тех пор Верхний город стал больше уделять внимания происходящему внизу. В том числе в вопросах безопасности. Заменили частично муляжи камер на настоящую аппаратуру, назначили больше полицейских патрулей и увеличили штат оперативного полицейского состава, задействованного в борьбе с организованной преступностью, рулившей нижними кварталами. Поэтому Эдди вёл себя осторожнее. Первым делом, Эдди нашёл один из оставшихся старых телефонных автоматов и позвонил Сергею Белову, своему другу, куратору и бывшему офицеру штабного департамента той самой частной военной компании, что послала его на убой в Мьянме.

– Привет, это я.

– Что случилось? Почему с незнакомого номера звонишь? – Сергей сразу заподозрил что-то неладное.

– Тот номер могут прослушивать. Меня ищет один хрен. Хочет убить. Почему не знаю. Предупреди парней, чтобы легли на дно, пока всё не уляжется.

– Где ты?

– Сейчас это не имеет значения. Будь через полтора часа на Западе. Встречаем, где обычно. Я найду тебя сам.

Эдди не вернулся на свою квартиру, но приехал на другую подставную лачужку, где у него был тайник с оружием и деньгами. Там он сбрил свои густую шевелюру и бороду, изменив себя до неузнаваемости. Идентифицировать его при первом контакте теперь было крайне сложно. Он также надел контактные линзы которые не позволили бы камерам видеонаблюдения чётко считать его сетчатку. Взяв достаточное количество железа и денег на первое время, Эдди поехал навстречу к Сергею. В выпуске новостей по центральным интернет-каналам не было никаких упоминаний об убийстве его матери и двоих джентльменов из Верхнего Модоса. Не было Эдди и в списке объявленных в розыск на официальном сайте полиции. Трэшбаум явно хотел порешить с Эдди без лишней огласки. У мусорного магната наверняка хватило бы связей, чтобы полиция устроила облаву на Эдди. Но что-то останавливало Трэшбаума от обращения к официальным властям. Оставалось понять что.

Эдди направился на западный рынок – самую крупную торговую городскую площадку, которая располагалась под землёй на территории пяти заброшенных станций метрополитена. Этот рынок был феноменом двадцатого века, заблудившимся в двадцать первом. Пока наверху учёные продолжали находить новые способы, как увеличить продолжительность жизни на ещё больший срок, подходя в плотную к достижению бессмертия, пока в инвестиционных банках, расположенных почти в облаках, аналитики думали, куда ещё вложить деньги, а в их телах микророботы-строители из стволовых клеток создавали новые печени и сердца, внизу обитатели Нижнего Модоса торговались за каждый цент, чтобы купить сшитую под землёй футболку или получить достаточное количество витаминов во фруктах, чья польза часто вызывала вопросы.

Каждая из заброшенных станций служила тематическим павильоном, переезды между ними были заставлены прилавками и соединяли разные торговые залы. Встретится с Сергеем Эдди должен был в “вегетарианском переходе”, где продавались овощи, фрукты и цветы. Фруктами занимались персы, овощами пакистанцы, а цветы, в соответствии с трудом достигнутым миром после этно-криминальной войны, были отданы китайцам, которые, пользуясь сильным маскирующим цветочным запахом. заодно промышляли опиумом.

Эдди бродил по узким проходам меж лавок, то и дело задевая кого-нибудь своими широкими плечами. Больше всех возмущались мелкие китайцы, тогда как крупные иранцы добродушно предлагали попробовать их товар. Эдди искал знакомое лицо Сергея, но нигде его не находил, что тревожило Руфуса. Бывший штабист никогда не опаздывал. Это был всегда весёлый и всё знающий человек, приходящий вовремя.

Эдди собрался уходить задками, как кто-то схватил его за локоть. Он непроизвольно дернулся к пистолету, но низкий гнусавый голос успокоил его.

– Свои, – Сергей выглядел обеспокоенным и явно нервничал, – давай уйдём из этого гадюшника. Мне не нравятся тут пути отхода. И можно встретить случайного знакомого.

– Пойдём. Куда? – Эдди не стал спорить.

– Давай встретимся в старой католической церкви за углом через десять минут.

Оба мужчины ушли разными обходными путями к храму, чей обшарпанный вид делал это место почти не отличимым от других зданий. Места поклонения культам оставались довольно популярными внизу. Религия, будучи отброшенной на движимых научным прогрессом верхних этажах, отлично помогала верхушке управлять бедными слоями населения, опутанными паутиной суеверий и предрассудков, как и сотни лет назад. Местные иудейские, протестантские, католические, православные, буддистские и другие духовные городские лидеры аккумулировали огромное количество финансовых средств через пожертвования, торговые предприятия, работавших по государственным льготам, и транши от базирующихся наверху спецслужб. Последним церкви были нужны для мониторинга общественного мнения и выявления недовольных на ранних стадиях. Религия продолжала играть большую роль в обществе. Внизу ничего не изменилось с момента Великого технологического рывка, породившего Великое расслоение.

Эдди зашёл в церковь, заранее убедившись, что за ним никто не следит, сел в углу у левого бокового нефа в ожидании Сергея. Тот не заставил себя долго ждать.

– Странные вещи творятся вокруг тебя, Эдди, – Сергей звучал крайне озабоченным.

– Ты уже в курсе?

– Не знаю, в курсе чего я должен быть, но какие-то мудаки напали на Ахмеда и Дидье, когда те играли в карты у последнего на квартире. Придурок додумался остановиться под своим настоящим именем. Ахмед мёртв, Дидье успел выпрыгнуть с третьего этажа и убежать. Сейчас прячется. По мою душу приходили в офис. Я чудом разминулся с этими ребятами. Ты кому-то серьёзному насолил.

– Трэшбауму.

– Что ты ему сделал? – удивился Сергей, чьё лицо выдавало самые мрачные мысли.

– Понятия не имею, но два его парня убили мою мать. А я – их.

– Прости, Эдди. Мне жаль, – Сергей немного помялся. Новость о миссис Руфус немного сбила деловую направленность разговора, – и никаких новостей про твою маму и двоих ублюдков, что сделали это. А вот про Ахмеда новость уже висит на сайте полиции. Наш “любимый” следователь Жень Хуцинь уже рассказал, как наёмный убийца стал жертвой войны двух преступных кланов Нижнего города. И ни слова про то, что это были неизвестные в дорогих костюмах, явно пришедшие сверху.

– Ты, Дидье и я не сможем спокойно жить в Модосе, пока Трэшбаум жив. Надо достать его первыми.

– Он наверху. Его охраняют.

– Мы уже доставали людей сверху.

– Опасно. Высок шанс попасться. Давай сделаем это внизу.

– Время не играет нам на руку.

– Эдди, Трэшбаум, как и добрая половина всех этих верхнегородских уродов, натянувших свои красивые костюмы, создающих добавленную стоимость и наслаждающихся искусством в свободное время, удовлетворяет свои самые низкие потребности внизу. Там, где это не станет достоянием либеральной общественности Верха, предпочитающей закрывать свои глаза на все нарушения прав человека внизу, – Сергей перевёл дыхание и ещё раз обернулся, убедившись, что никто подозрительный в церкви не появился, – Трэшбаум посещает один бордель с маленькими девочками. Мы можем накрыть его в одном из них. Если он и берёт туда охранников, то только одного-двух самых доверенных. Он не будет ожидать удара в этот момент.

– И часто он посещает эти места?

– Как правило, раз в неделю по пятницам.

– Мне не нравится эта идея. Во-первых, сегодня воскресенье, и нам надо будет прожить ещё пять дней. Во-вторых, Трэшбаум не идиот. Он знает, кто мы и что в Нижнем Модосе у нас преимущество. Что если он месяц-два-три будет оставаться наверху, ожидая, пока его ищейки не накроют нас? Время не играет нам на пользу. Поможешь мне пройти наверх? – в душе Эдди боялся обострения шизофрении, которое может настичь его раньше, чем Трэшбаум окажется на мушке Эддиного пистолета.

– У меня есть выбор? – грустно ухмыльнулся Сергей, – Я тогда к хакеру. Он сделает тебе фальшивое АйДи, по которому ты сможешь пройти наверх.

– Он может взломать систему личного графика Трэшбаума? Есть идея.

***

Эдди стоял в очереди на КПП в Верхний Модос. Двадцать два года назад Префектура города начала политику закрытого зонирования города. Ограничения мобильности населения объясняли попытками локализовать преступность, что, с одной стороны, позволило бы победить криминал в некоторых районах (естественно, где жили богатые), с другой, предполагалось, что с купированной проблемой модосской полиции будет гораздо легче справиться. Задумка политиков, как полагается, полностью не сработала. Победить преступность в престижных районах смогли, а вот в нижнем городе – нет. Даже, наоборот. Верхний город, избавившись от бандитизма, быстро сократил финансирование полиции внизу, и организованная преступность расцвела, заменив государство во многих отраслях. Зачастую местные жители в поисках справедливости шли к крёстному отцу, а не в полицейский участок, поскольку у первого были ресурсы решить проблему.

Наверху все было иначе. Здесь царил порядок и технический прогресс. Демократические ценности были абсолютным идеалом, верхнее общество было полностью толерантным, что давало свободу для саморазвития людей... в Верхем Модосе. При всём своём напускном стремлении к обществу всеобщего благоденствия и постоянного инициирования новых проектов по ликвидации разрыва между Верхом и Низом, обитатели Верхнего Модоса в глубине души, хоть в этом никто и не признавался, поддерживали систему, консервирующую сложившиеся отношения между двумя мирами и по-настоящему помогали людям внизу только тогда, когда от этого зависела их собственная безопасность. Например, как это было с ремонтом нижних этажей после того злополучного обрушения небоскрёба.

Подошла очередь Эдди. Он приблизился к сканирующему устройству, которое проверило его на предмет запрещенных предметов. Эдди был чист. Единственное, что не понравилось роботу охраннику, – наличие у Эдди вязальных спиц, но пришедший офицер смены благодушно закрыл глаза на этот пустяк. Он прекрасно понимал, как тяжело жить человеку в бездушном цифровом веке. Прогресс обогнал эволюцию на несколько миллионов лет, и человек оказался в неестественной для себя среде. Поэтому почти у каждого было хобби из прошлого. Кто-то собирал марки, кто-то занимался садоводством, а кто-то, как Эдди – вязал.

Пройдя досмотр, он быстро подошёл к турникету, вставил в слот свою пригласительную карточку, и через секунду голос аппарата приветствовал его.

– Добро пожаловать в Верхний Модос, мистер Робертсон. Вставьте, пожалуйста, свою руку в карман и подождите, пока Вам не наденут трекинговый браслет, – машина нацепила на Эддино запястье браслет и впустило в Верхний город. Браслет был лёгким и не приносил ни грамма неудобства. Снять браслет было нельзя. В нём был чип, который отслеживал перемещения гостя и сообщал властям, если житель снизу решил подзадержаться наверху.

Чтобы браслет не отслеживал, что с происходит с ним, Эдди наклеил на датчик небольшую накладку с чипом-блокиратором, которую ему дал программист. Он же снабдил фальшивим пропуском наверх и взломал запись на приём к Трэшбауму. Хакер, как полагается, был русским. Его знал Сергей. Парень был участником цифрового сопротивления и, как все оппозиционеры, сотрудничал с криминалом, когда это было выгодно. Теперь Эдди и Сергей были должны программисту.

Эдди направился к необходимому лифту. Путь был не быстрым. Предстояло проехаться на монорельсе сквозь тысячи квадратных метров лабораторий, клиник, офисов и торговых площадей. Всё было красиво и минималистично. Каждый миллиметр Верхнего Модоса был функционален. То, что не получилось сделать внизу, урбанисты претворили в жизнь наверху – они создали город для бессмертных. Продолжительность жизни верхнегородцев была уже около двухсот лет. Ученые прогнозировали, что через десять-пятнадцать лет, бессмертие будет достигнуто окончательно. Полная победа гена Sirt1 – главного богатства Модоса.

Эдди спокойно шёл к своей цели. Верхний город рождал в нём смешанные чувства. С одной стороны, он хотел быть одним из верхнегородцев. Ради возможности оплатить Sirt1-терапию (хотя бы кустарную, нелегальную) себе и своей приёмной матери, он и начал заниматься своим грязным ремеслом. С другой стороны, Верхний Модос вызывал в нём своего рода отвращение своей неестественностью. Местное общество почти полностью отвергло свои природные инстинкты, что не укладывалось в голове у Эдди, бывшего солдата, привыкшего, что главными удовольствиями в жизни являются чувство силы, женщины и выпивка.

Неспешный шаг Эдди прервал приступ. Началось. Видения из прошлого вновь настигли его.

– Не успел, – только и смог подумать Эдди, прежде, чем снова очутился в мьянманском заводе, по производству СПГ, полному бирманских партизан, готовых убивать всех белых без разбора самыми жестокими способами.

Мимо Эддиного уха пролетело несколько пуль. Он и его друг Мозес должны были зайти первыми в большой архив, где за стеллажами прятались пятнадцать-двадцать партизан, вооружённых до зубов. Вслед за Эдди и Мозесом должна была вбежать оставшаяся часть отделения. Проблема заключалась в том, что у ребят остались одна светошумовая и одна боевая граната. Таким образом, входивших первыми ждала верная смерть, уже показавшая себя в виде нескончаемых выстрелов из прохода, стоило хотя бы тень отбросить туда.

Мозес кинул в комнату светошумовую гранату, а Эдди следом боевую. Раздался взрыв, а за ним крики раненых. Мозес вбежал первым, Эдди – вторым. Им повезло, что бирманцы стреляли хаотично и неточно. Пули свистели над ними, не нанося вреда. Остальные бойцы тоже забежали, и со всей силой развернулась нервная перестрелка из-за архивных шкафов. Было не разобрать, кто откуда стреляет. Бойцы ЧВК и бирманцы смешались. Один из партизанов оказался напротив Эдди, когда у того как раз закончились патроны. На счастье Руфуса бирманцу тоже надо было перезарядиться, чем Эдди и воспользовался, выхватив нож и в прыжке вогнав его в живот врага.

Стрельбы стало меньше, и обстановка от этого накалилась ещё сильнее. Меж рядами шкафов с документами затаились оставшиеся в живых два-три партизана. Среди наёмников погибли только двое. Мозес вновь взял инициативу на себя и зачистил оставшихся двоих бирманцев. Довольный с улыбкой во все тридцать два он обернулся к остальным.

– Всё чи... – пуля вынесла возги Мозеса наружу. Он шмякнулся на пол, а его товарищи открыли огонь туда, откуда раздался выстрел. Видимо, один из бирманцев был не добит на беду друга Эдди, у которого с тех пор часто бывали непроизвольные приступы тошноты.

– Мистер, с Вами всё в порядке? – Эдди толкал за плечо полицейский, – вы выглядите нездоровым.

– Извините,– начал приходить в себя Эдди, – у меня бывает мигрень, схватывает так, что идти не могу.

– Давайте я Вас отведу в медпункт? Вам нужна помощь. Я же вижу.

– Не стоит, сержант. Я в порядке. Главное – перетерпеть приступ. Потом как новенький хожу. Спасибо.

Полицейский ещё немного посмотрел на незнакомца и ушёл. Эдди стоял прислонившись к одной из стен торгового центра, который был по пути к Трэшбауму. Руфус был весь потный. Накладные волосы слиплись на лбу, и он стал выглядеть ещё более жалким, чем то предполагала его роль – одного из инженеров Трэшбаумовского завода по переработке мусора. На Эдди были широкие прямые брюки, клетчатая хлопчатобумажная рубашка, галстук с несуразными узорами и желтый пиджак. Вся одежда была на два размера больше, что делало вид Эдди абсолютно нелепым. Всё это дополнялось приклеенной копной соломенных длинных и прямых волос, а также накладными большими усами, прикрывавшими верхнюю губу.

В таком прикиде Эдди продолжил свой путь. Он нашёл нужный ему лифт, и поднялся на восьмидесятый этаж, где прошёл ещё один КПП и пересел на другой лифт, на котором доехал до сто второго этажа. На ресепшене его встретила молодая красивая блондинка, чья большая грудь мешала Эдди сосредоточиться на деле. Девушка отвела Эдди в пустую приёмную, где он просидел минут двадцать в ожидании, когда его уже пустит к себе Трэшбаум.

Над дверью наконец-то загорелось табло “заходите”. Эдди, продолжая играть свою роль, неуверенными шагами засеменил к двери. Внутри его ждал тот самый Трэшбаум. В жизни он несколько отличался от себя из рекламных роликов. Подбородок был более квадратным, живот был больше, хотя в плечах Трэшбаум действительно был широк, несмотря на средний рост, как у Эдди. Они вообще имели некоторое внешнее сходство друг с другом.

– Робертсон, наконец-то я могу с Вами познакомиться. О Вас хорошо отзывался директор завода Магнус. Он же мне сказал, что Вы можете посвятить меня во все детали этой проблемы с вредным загрязнением воздуха, – не успел Трэшбаум закончить, как из не замеченной Эдди раньше другой двери в кабинете, вышла женщина. Эдди краем глаза заметил, что кабинет был соединен со спальней. Женщина была красивой шатенкой с правильными чертами лица и идеальной фигурой.

«Хирурги постарались на славу», – отметил про себя Эдди.

– Я ненавижу тебя, Боб. Вот уже почти пятьдесят лет, ты превращаешь мою жизнь в ад. Это бессмертие, которое у меня появилось, – самое худшее издевательство, которое ты мог придумать для меня. Ты дал мне вечную жизнь, но забрал самое главное!

– Тише, Мэри, – спокойно ответил Трэшбаум, продолжая сидеть. Его рот исказила едва уловимая улыбка, которую сразу заметила женщина. Она взвизгнула от гнева

– У меня посетитель, Мэри, – продолжал Трэшбаум, – Давай не будем при других обсуждать нашу жизнь. Не при моем подчинённом.

– Да мне наплевать на твоих мелких людишек, которыми ты себя окружил. У мусора нет ушей. Меня не волнует, что они подумают. Посмотри, что за очередное ничтожество к тебе пришло? – Мэри указала на Эдди, но её быстро осадил Трэшбаум.

– В комнату, – рявкнул Трэшбаум, что женщину словно ветром сдуло в спальню.

– Прошу прощение за эту сцену, – посмеивался перед Эдди Трэшбаум. Она сейчас проплачется и успокоится. Нам она не будет мешать говорить. У этого кабинет почти абсолютная шумоизоляция, и её завывания мы не услышим. Давайте к делу. Выкладывайте, что у Вас.

« Хорошо, что нас никто не услышит», – подумал про себя Эдди. Он выхватил из сумки вязальную спицу и вонзил её в сложенные вместе руки Трэшбаума, которые оказались прибиты к столу. Мусорный магнат закричал от боли, но Эдди несколькими ударами успокоил его. Пока тот приходил в себя, Эдди проверил, есть ли чип-паспорт у Трэшбаума. Как и у многих богачей, у Бобби-мусора, как называли Трэшбаума внизу, не было чипа внутри себя. Для таких людей власти делали исключение. И Эдди это было на руку. Не надо было заморачиваться с чипом, который сразу бы сообщил о смерти своего хозяина.

– Кто ты такой, мать твою? – Трэшбаум пришёл в себя и стонал от боли. Он попробовал высвободить свои руки, но невероятные физические страдания и Эдди подсказали ему, что это плохая затея.

– Не пытайся освободиться, – сказал Эдди показывая вторую вязальную спицу, – знаешь меня?

Трэшбаум отрицательно покачал головою.

– Я тот, кого твои ребята ищут внизу. Они уже убили мою мать и моего друга, – при этих словах глаза у Трэшбаума вылезли на лоб, покрытом вздувшимися жилами, а сам Бобби-мусор начал жадно глотать воздух ртом, как рыба выброшенная на берег.

– Почему ты решил меня убить? – продолжал допрос Эдди, – не заставляй меня делать тебе больно ещё раз.

– Я не знаю, о чём Вы говорите. – сказал Трэшбаум и сразу же поплатился за свою ложь. Эдди вогнал вторую спицу в Бобби. И сделал это под колено. Крик раненного зверя наполнил комнату, но никто не мог помочь олигарху.

– Будешь мне ещё врать? – Эдди прокрутил спицу в колене, придав своим словам дополнительной убедительности.

– Хорошо, хорошо, – тяжело дышал Трэшбаум, хаотично мотая головой, словно искал что-то в своём кабинете. Но искать уже было нечего.

– Почему ты послал за мной убийц?

– Потому что ты мой сын, – Трэшбаум расплакался от боли и эмоционального перенапряжения. Эдди же стоял как вкопанный в ступоре. Он, конечно, любил свою приёмную мать и был готов на всё ради неё. Но ему также всегда, как и любому сироте, хотелось найти своих родителей. Он часто представлял, что бы он сказал папа и маме, если бы увидел их. Он мечтал об их объятьях, что мама погладила его и сказала ему несколько ласковых слов. Чтобы отец в сложную минуту приободрил его и похлопал по плечу, когда Эдди преодолеет трудности. Но жизнь Эдди была куда мрачнее его потаённых желаний, и хоть Эдди судорожно пытался изменить свою судьбу, каждый день дарил ему ещё больше поводов для ненависти и жестокости.

– Посмотри на меня ублюдок, – к Эдди вновь вернулась способность двигаться, – смотри мне в глаза! Что значит я твой сын? Зачем убивать своего сына?

Эдди вопил в ухо Трэшбауму, взяв его за шиворот, а тот продолжал рыдать, издавая нечленораздельные звуки. Эдди отпустил Бобби, и тот спустя несколько минут поведал свою невероятную историю. Когда Трэшбауму было шестьдесят, он был уже близок, чтобы переехать наверх, получить разрешение на прохождение курсов Sirt1-терапиии и её оплату. Однако в то же время от него внизу забеременела проститутка, к которой он постоянно ходил. Та по медицинским показаниям не могла сделать аборт, и ей пришлось рожать. Однако по закону невозможно получить разрешение на Sirt1-терапию, если у тебя есть дети. Этот закон приняли давно с целью контроля количества населения города, а заодно чтобы уменьшить число тех, кто мог бы переехать наверх. А Трэшбаум хотел в Верхний Модос. Мать Эдди умерла при родах, а сам малыш был отдан в детский дом. Трэшбаум нигде не числился, как отец. Он дал матери Эдди денег за молчание и обещал содержать потом. Но женщина умерла, и для Бобби выпал шанс выпутаться из этой ситуации, оставшись формально не при чём.

– Почему ты меня сразу не убил? – зло спросил Эдди. Он мерил комнату шагами, не зная, куда себя деть. Самый ужасный кошмар в его жизни становился реальностью.

– За мной следили власти. Стать одним из бессмертных не так просто. Тебя проверяют вдоль и поперёк. Я не хотел делать рискованных шагов. В конце концов, твоя мама могла забеременеть от кого угодно. Такой уж был у неё характер.

Эдди показалось, что Трэшбаум ухмыльнулся при этих словах, и выбил своему отцу пару зубов.

– А сейчас зачем понадобилась убивать? А?

– Я ведь пошел на выборы в депутаты. Долбанная политика. Там все плетут просто невероятные интриги друг против друга. И на меня начали искать компромат. Этим компроматом оказался ты. Мои враги узнали, что у меня есть сын и начали его искать. Я решил найти раньше. Ведь иначе, я бы лишился всего. Проиграл выборы, разорился и насильно лишён потенциального бессмертия. Ты ведь знаешь, что через десять-пятнадцать лет наука сделает всех наверху бессмертными? Нет? Так вот знай. Жизнь одна и ради неё я готов на все.

Эдди был в бешенстве. Он хотел убить самым мучительным способом Трэшбаума. Одновременно он с трудом сдерживал слёзы. Его дважды предал собственный отец. В мире бессмертия больше не играл никакой роли инстинкт самосохранения и продолжения рода. Богачам не надо было оставлять после себя копии своих генов. У них была вечная жизнь, и дети были здесь лишними. Прогресс позволил выиграть эгоизму, и уничтожить любовь, семью и дружбу.

***

Эдди стоял над трупом Трэшбаума. Профессиональный инстинкт говорил ему быстрее бежать вниз, но что-то заставило его задержаться над телом собственного отца. Эдди собрался уходить и, окинув напоследок взглядом Трэшбаума, оттер кровь со своей правой щеки на которой красовалась его единственная отличительная черта – небольшая родинка, как у уже забытого актёра Де Ниро. Неожиданно открылась дверь в спальню.

– Бобби, ну и тварь же ты всё-таки, – реплика Мэри прервалась криком ужаса. Она посмотрела на труп Трэшбаума, потом на Эдди. Тот уже не казался маленьким человечком, трясущимся от страха перед своим боссом. Из под копны накладных волос на Мэри смотрел древний воин, убивающий своих врагов и отбирающих у них жён и имущество.

– Зачем ты убил его? – вопрос прозвучал по-дурацки, и Эдди не ответил на него. Он лишь ещё раз оценивающе оглядел Мэри с ног до головы. После первой секунды ужаса, можно было увидеть слегка заметное облегчение в выражении её лица, перемешанное со страхом перед будущим.

– Пойдём со мной, – буднично сказал Эдди, даже без намёка, что он примет отказ. Мэри ничего не ответила, лишь взяла свою большую дамскую сумочку, подошла к сейфу Трэшбаума и выгребла оттуда много наличности и дорожных чеков.

– Тебе тоже не стоит умирать молодым. Этих денег нам хватит на всё. Пойдём.

Эдди и Мэри двинулись навстречу неизвестному. Им многое ещё предстояло пережить на своём веку. Но пока они были в начале своего пути, и в голове каждого из них хаотично роились мысли о том, как избежать кары за содеянное. Ну а пока они шли к лифту вниз, Мэри, не теряя своей грации и утончённости даже в такой ситуации, отодвигала локон объёмных каштановых волос со своей правой скулы, на которой была небольшая родинка, придававшая пикантности её внешности.