Плевок в мещанство

Iчасть

1.

Давным-давно, настолько, что не дотянуться до тех времен ни одному из ныне живущих историков, лет эдак 30-40 назад, в мире произошла культурная революция. Группа творцов-хулиганов открыто и отчаянно объявила войну культуре потребительства, мещанства, тотальной лжи и корневой общественной несправедливости. Они считали, как и многие другие мыслители до них, что то единственное, делающее человека человеком, есть творчество. В условиях той современности, делаться человеком, при этом не замаравшись мещанством, можно было только в искусстве. Остальное: наука, изобретения, моделирование – все, что было связано с офисной, планктнонной жизнью, как они считали, – отметалось. Они намеревались вымести все нечистоты из общества силой слова.

На удивление их самих и под негодование всех остальных, это движение набрало ранее немыслимое для искусства влияние. Художество из выставок для инстаграммных идиотов и важнолицых зевак, кухонных пьянобеспомощных кулуаров, лицемерных, пресмыкающихся перед потребителем и пресмыкающих производителей, издательств – вышло на улицу.

Эта группа объединила под своим стягом всех несогласных, все тех, кто не хотел жить в мире «Пусть говорят», Элджея и платных больниц. Они писали рассказы, песни и стихи, картины, снимали короткие фильмы, и всё – изобличающее культурную парадигму неискренности, несправедливости и узколобости. Люди, общество в целом боялись их и поначалу просто презрительно делали вид, что ничего не происходит. Но харизма этих творцов, их талант и напор были настолько мощны, претенциозны, давящи и беспрецедентны, что молодое поколение, то есть дети буржуев, юристов, бухгалтеров, признали культурную революцию и новые идеалы. Культурный тренд изменился. Теперь те, кто были маргиналами, те, кто мыли полы и варили кофе господам, те, кто каждый день делал выбор между едой и пачкой сигарет, – встали у руля.

Офисного человека, бизнесмена и всех прочих клерков теперь считали животными. Никто не хотел с ними даже здороваться. Официальность, канцеляризм, стяжательство и вообще ориентация на какие-либо внешние атрибуты – нещадно презирались.

Все несогласные с новой парадигмой уходили в прошлое, а их идеалы – в забытье. Старшее поколение, которое никогда не признает ничего нового, умирало от старости, а молодые, что из-за своей узколобости или инфантильной преданности идеалам отцов не признавали нового тренда – выдавливались из Нового Мира. Этот процесс так же закономерен, как и в прошлые времена. Культурные тренды меняются, но законы общественного развития неподвластны воле фанатиков и идеалистов.

Многие несогласные уходили в леса, что, по этой причине, теперь назывались Вонючими. Мещане жили там общинами, ходили в костюмах-тройках, пели гимны их некогда великих бизнес-фирм, занимались бумажной, бессмысленной и, теперь уж точно, никому не нужной работой.

Ведь теперь в моде не богатенький самец на феррари, который вечно звонит по каким-то важным делам и обедает в центре города на половину объединенного бюджета всех африканских стран. Тренд – искренность, дружелюбие, отзывчивость и взаимовыручка, искусство и небогатость.

Завершение культурной революции в тостах принято связывать с Большим Баттлом – запуском по телеканалам всех стран видеороликов, на которых президентов и других политиков, буржуев, юристов и других клерков ведут через смеющуюся толпу, заводят в бары, стягивают с них костюмчики и галстуки, а потом набухивают и забаттливают до смерти. Где-то это происходило в действительности, где-то воспользовались небольшим монтажом. Главное, что те, кто считался высшими слоями общества, не смогли никак на это ответить, побоявшись насмешек и издевательств, и сдались окончательно.

Всю историю они готовились к войнам с внешним врагом, к подавлениям бунтов недовольных народных масс, финансовым и политическим кризисам, борьбе за власть в высших правительственных эшелонах, но насмешки и пацифистское презрение к ним и их образу жизни – оказались единственным действенным оружием против них. Узколобые дурачки были готовы к чему угодно, но к тому, что кто-то будет ставить, даже под самый малейший вопрос, ценность их мерседеса и должности, эволюция их не готовила.

Вся экономика, промышленность остановились. Официально, конечно, заводы никто не закрывал (теперь вообще никто ничего не делал официально), но быть начальником теперь – самый большой стыд, а работа на заводе отвлекает от искусства. Поэтому, в производстве попросту не осталось людей.

То, что раньше называлось политикой, фактически перестало существовать. Политика перестала быть престижной, рыбной, да и потребность в ней отпала вместе с изгнанием кровожадных, собственнических, нулеайкьюшных представлений из культурной парадигмы. Получение новой должности, какой бы то ни было и кем бы то ни было, сопровождалось нещадным баттлом со стороны революционеров.

Преступность как феномен исчезла вместе с правом. На бОльшую злость, чем мелкую пьяную драку или пощечину заболтавшемуся литературному критику, никто не было способен.

Революция-то уже закончилась, но её создатели, да и все согласные с ней, никак не могли этого признать. Ведь каждая революция неизбежно кончается контрреволюцией, иначе общество перестанет существовать в такое форме, в которой мы его знаем.

Они застряли на одном месте. Их враг побежден, можно расслабиться, что они и делали, но это было расслабление веками натянутой и в миг отпущенной пружины, которая хочет обратно, в привычное.

Бедность как понятие пропало вовсе, так же, как и пропадет понятие «тупой», когда все станут тупыми. Нет воздуха сладкого и горького, потому что он весь одинаков. Так же и материальное состояние людей. Те, кто побогаче – подкармливали тех, кто победнее – так все и выравнивалось. Важны не деньги, а творчество, созидание и яркая жизнь. Содержимое супермаркетов, складов с едой подходило к концу, но в пьяном, творческом бреду никому не было дела до таких низменных вопросов как еда.

Рождаемость обратилась практически в нуль. Дети появлялись очень редко, скорее, происходило это случайно. Ребенок, наравне со всем, что не связано с творчеством, считался игрушкой для бесталанных бездельников, которым делать больше нечего. «На бумагу родить ничего не может, пусть хоть ребенка бахнет».

Теперь людям не нужно было 60 видов колбасы и 100 разных банок шампуня. Их не интересовала их должность, когда день рождение у их начальника, да и самих начальников не было. Никто не пытался казаться лучше, чем он есть. Все развивались, занимались творчеством, помогали друг другу, жили в взаимопомощи и добре.

• 2.

Как-то одна девушка решила заняться сексом с парнем, но ничего у них не получилось – в её трубе страсти гаечному ключу сантехника что-то мешало. После пары неудавшихся попыток в животу у женщины начались какие-то взрывные боли. Скоро прибежал врач, осмотрел и:

– Ахахахаха, да ты рожаешь, мать.

Принимал роды врач, там же. Она кричала, тужилась, пыталась вытащить из себя это Нечто, а ему, вдруг, пришло вдохновение, и он вполне справедливо решил, что может на пару минут отвлечься и вышел на кухню. Закурил сигу, достал блокнот и…

Я – затерявшийся в дерьме, городах и пездах

Ветреный уебок …

– ААААА!!!

Хуй знает – люблю тебя, не люблю…

– АААА!!! Помогите!

Ты – рюмка пиздатого пойла,

Что я слил при всех

Ради понта…

– Доктор! ААА! Спасите!!!

Жопа мне лыбится, у меня встает, а в душе я блюю

– А. А. А. ааа…

Мы – это университет, в который я не перепоступлю.

– Во, готово – победнически декларировал доктор. Приду домой, поредакчу и можно сегодня на вечере зачитать. Так, но сначала… – он пошел обратно к рожающей. Она лежала бездыханная, а между её ног лежал неопознанный объект. Да, это ребенок. Он лежал головой к влагалищу. То есть, пробился в свет он своими ногами, а не головой. (Петр I открыл окно в Европу кораблями, а он – в жопу ногами). Причем сам, без чьей-либо помощи. Он решил не тратить времени на плач, но сразу сделал важное лицо, демонстрирующее ум и превосходство. Если бы доктор не был занят мыслями о своем дрянном стихе, он бы подумал о том, что это, вообще-то, дурное предзнаменование. Но сложилось как сложилось, и каждый занят тем, чем занят.

– Крепись парень, крепись. Маяковским будешь, – сказал доктор и удалился, перед этим приведя в себя женщину, дав ей понюхать водки. Женщина поняла, что произошло и решила сделать вид, что спит. Может, все решится само, может, ребенка кто-то заберет или он сам по себе исчезнет… Но через сутки было ясно, что нет. Надо открывать глаза и чем-нибудь его кормить.

Мальчик рос с этой женщиной, которая имени ему не дала, да и сама не представлялась и настоятельно просила не называть её мамой. Живя с первого дня в одиночестве, он демонстрировал несогласие с идеями антимещанства. Поначалу это были мелочи – отказался есть сырое мясо, не взлюбил поэзию Маяковского. Но как-то он случайно попал на барахолку, на которой он сделал два открытия, которые перевернули его жизнь. А, может, и не только его. На прилавке под надписью «Полное дерьмо» он увидел одну книгу. Там были нарисованы какие-то черные, красные штуки, похожие на куртки и веревки. Сердце подсказало ему, что он должен взять эту книгу. То, что у мальчика было мало денег не составило проблемы – продавец сам ему доплатил, лишь бы он забрал эту «конченную херь». Он взял её и ночью в своей комнате начал читать. Называлась она «Правила делового бизнес-этикета и руководство по уходу за костюмом». Читал 2 дня, 2 ночи. Она сплошь состояла из картинок и обрывочных фраз, как и вся офисномещанская литература. Парень поглощал всю эту информацию, боясь не уловить хоть один вид галстука, не увидеть хоть масенький кусочек пиджака. Он узнал много нового, увидел странные, ранее ему неизвестные слова вроде «офис», «юрист», «business-partner-meeting». Он решил спросить у мамы, что это все такое.

– Что ты сказал? Сын, ты почему ругаешься при мне? Где ты вообще таких слов гадких нахватался?

– Да вот… – и протянул книгу. Он не знал, что какие-то книги нельзя читать.

Как только она увидела это чтиво, у неё не на шутку зашалило сердце. Она выхватила книгу и выкинула её в окно, как выкидывают гранату с отдернутой чекой в CallofDutyили таракана, неожиданно оказавшегося на стопе.

А интерес к неизведанному и запретному возрастал. Уже через пару дней мальчик опять стоял у надписи «Полное дерьмо». На этот раз он взял CD-диск, на котором был нарисован галстук (теперь он знал, как это называется и почти представлял, как используется). На диске был записан фильм «Форс-мажор». Так понравилось ему звучание этого «Форс… Мажор…», а от содержания фильма он вообще восторгался до утра. Он влюбился в мир, который показали в фильме. Крутые, пафосные и мажорные ребята, которых называют юристами, в смокингах, галстуках и с чемоданчиками, закончившие топ лоу скуллс, решают вопросы государственной важности, зарабатывают огромные деньги и занимаются сексом на чистых простынях с девушками с нарисованными губами и богатым макияжем.

Он подрастал и пришла пора выбирать, куда двигаться по жизни. Надо было поступать в колледж, хотя, делали это уже по привычке, ведь колледжи были уже особо не нужны – образование занимался каждый ребенок самостоятельно с того момента, как выучил азбуку. А колледжи, университеты давно превратились в творческие притоны.

Мама сказала ему, мол, сын, ты уже вырос, и пришло время сделать выбор, какому пиву отдать предпочтение – светлому или темному. В ответ на что мальчик сказал, что не хочет отдавать предпочтение никакому и вообще, мол, мама...

– Я давно хотел тебе сказать, но не знал как…

– Ну, что, сынок? Расскажи.

– Я бросил курить. – У матери потемнело в глазах.

– Что?! Да как ты можешь вообще говорить такие вещи?

– Могу. И говорю. И вообще, мама, я уже взрослый и сам буду решать, как мне жить. Я пойду учиться на, – поднял указательный палец вверх с достоинством и важностью, – ю-ри-ди-чес-кий факультет. Я отучусь, вырасту и буду юристом. У меня будет галстук, пиджак, дорогая машина и много-много денег, власти и женщин!

После этого короткого, но эмоционального и содержательного разговора, его мать слегла в больницу. Врачи диагностировали инфаркт, инсульт, эпилепсию, шизофрению, полную обструкцию легких, рак ушей, слепоту и полный паралич конечностей. Полгода парень навещал маму в больнице и всё выслушивал, какой он предатель, позор семьи (какой семьи – непонятно), какого козла она воспитала, надо было его после родов отнести в лес к его сородичам-уродам и так далее, далее и далее.

Но все же она надеялась, что все это – лишь детская дурость, и сын её наигрался в свои кампуктерные игры и фильмов насмотрелся (хотя ни игр таких, ни фильмов она не то чтобы не видела, но не могла помыслить). Повзрослеет ещё, выйдет из него дурь. Но когда он пришел и сказал, что прошел на юридический факультет, её пульс остановился.

Оплакивал мать он не долго, ведь ему сейчас не до этого – перед ним большая карьера. Колледж, знания, а потом работа. Хотя в колледже, кроме разочарования и имени от своих сокурсников, он ничего не получил.

Их учили каким-то непонятным и совсем ненужным вещам, никак не связанным с официальным стилем, костюмами, деловыми встречами и зализанными прическами. Учили праву как искусству доброго и справедливого, ещё какой-то дребедени. На семинарах оценивали их действительные знания, а улыбочки и поддакивания преподавателю не делали никаких бонусов. За его любовь к зубрежке, обхаживанию преподавателей и за отмеченную многими узколобость, ему дали кличку ЭмДэ (мещанский дебил). Он часто впадал в немилость у преподавателей и частенько подвергался издевательствам со стороны тех, кто имел остроту ума и юмора выше, чем у Цыпкина. В общем, попадало ему ото всех, включая уборщика, буфетчицу и местного бомжа-проходимца.

Пару раз даже доходило до отчисления, но он каждый раз слезно обещал, что начнет, наконец, пить пиво и читать книги. Однажды с ним совершили самую жестокую для него пытку – преподаватель заставил его закурить в кабинете сигарету и читать Бойцовский клуб. Да ещё и на дом дал Керуака.

«Эмд, Эмд, Эмд, Эмд, ахахахаххахахахахаха, дебил, дебил! Мещанин! Мещанин! Дебилка Эмдка, мещанская котлетка, аахахахахахахах!», – кричали даже дети, проходящие мимо колледжа со школы.

Конец этим издевательствам положил уже старый лидер культурной революции – Русимир Джамбовский, который по совместительству являлся ещё и ректором колледжа.

«Не трогайте парня, оставьте его в покое. Пусть сам разберется в своей жизни». Ректор надеялся, что дурь выйдет у Эмда из головы.

Но все это было тщетно. Его тянуло в неизведанный, уже несуществующий мир. Через пару лет, непризнанный и одинокий, он понял, что все, что происходит вокруг – его не устраивает. Он хочет построить новый мир. Эта мысль только попала ему в голову и, как и любая другая, должна была расти, взращиваться и ждать какого-нибудь генерального фактора извне, стимулятора её перехода из воздушной мечты в конкретную цель.

3.

Каким-то вполне обычным пятничным вечером Мещанский Дебил возвращался с пар. Везде кутеж и отдых. Стихи, рассказы, игры на гитаре и водка. Всю неделю они делают вещи, а с пятницы по воскресенье начинается беспросветная грязь на весь город. Между рядами баров Эмд заметил какой-то полуразваленный домишко. Выглядел он очень странно и если бы он даже был вчера отстроен – все равно отдавал бы некой странностью. Когда подошел к нему ближе, парень увидел какого-то мужика, почти голого, что сидел, оперевшись на полуживую дверь дома. Обнимал свои колени и какой-то чемодан. В той самой книге про бизнес-этику такие чемоданы назывались дипломатами.

– Мужчина, – спрашивает Эмд, – у вас все хорошо?

– Да… нормально все, – отмахнулся мужик, – все… все похерили… все!

– Что похерили? – недоумевал парень.

– Да ты вокруг посмотри, барррран! Все похерили! Посмотри! Что происходит? – видимо, он бредил.

– Уж извините за любопытство, но что у вас в руках? – но вместо того, чтобы ответить хоть на один вопрос, мужик все бредил. Рассказывал и рассказывал. Эмд присел рядом, и на холодной улице родственные души грели друг друга.

Потихоньку Эмд начал разбирать в бреднях мужика рациональное зерно. Оказывается, что тот мир из «Форс-мажора» и этой книги – был. И не когда-то от изобретения лука и до Крестовых походов, а совсем недавно – 30-40 лет назад! «Как все может так измениться за 30 лет?», – удивлялся Эмд.

– И неужели никак нельзя все вернуть?

– Да как тут вернешь. Это надо начальству помочь, начальство-то может сделать. А начальство где? Его нету! Все потеряно. Все кончено. А как же все было раньше… Хорошо учишься в школе, поддерживаешь хорошие отношения с учителями, директором, они тебе рисуют оценки – и ты с ними идешь в университет. Там все та же, уже отложенная схема – просто хорошо общайся с преподавателями, дари им подарки перед сессией, на дни рождения и на все праздники, не перечь им. А если кто-то будет умничать, бравадиться своим умом и спорить с преподавателем, ставить под вопрос её статус и высокое знание, – защити преподавателя, встань на его сторону. Так 4 года, получаешь диплом, и на работу – с красным дипломом и блестящими знаниями о том, как вести себя в обществе. Не ругайся ты, знай свое место перед высшими и указывай на их место низшим, вот и все! Не ругайся только с начальством, а уж с подчиненными можешь делать все, что вздумаешь – они-то не будут ругаться с тобой, тоже не дураки, достойные люди. Рай, сказка, а не жизнь! Ходи в пиджаке, катайся на дорогой машине, поднимайся по должности! Опаздывай на работу, загружай персонал, получай грамоты и благодарности, публикуй по 100 постов день в соц.сети. В общем, реализуй себя. А сейчас-то… сейчас! Что происходит?!

Придумали они, видишь ли, искренность, правду, справедливость. Идиотизм, и только. Да какая тут к черту справедливость, когда я, проработавший на Харви Кассационова – владельца знаменитейшей юридической фирмы, десятки лет, теперь остался на улице. Видите ли, ни к чему я не приспособлен, ничего не умею делать! А как же грамотное отношение к начальству, а?! Ведение себя в социуме?! Это все зря? Это не каждый может, тем более, из этих идиотов, слизняков, оборванцев! Им лишь бы читать, писать херню свою и развиваться. А из действительно важного их ничего не интересует. Уверен, ни у одного из них дома даже одного пиджака нету. Про похвалы и премии я вообще молчу! У них даже начальства нету, пустые люди! А куда без начальства, скажи мне? Вот и живем мы в дерьме.

Эти речи продолжались очень долго и постепенно Эмд все больше и больше проникался его словами. И все больше и больше ему было интересно, что же находится в дипломате, который он так оберегает.

Вот, на улицу из бара выходит весельчески разъяренная толпа. Нашли там в углу какой-то галстук и решили его сжечь. Кричали, смотрели на этот галстук и, казалось со стороны, сейчас умрут со смеху. Подожгли его и начали топтать. Мужик это увидел, подскочил, побежал все так же с дипломатом в руках и вовсе не дипломатически стал их толкать, колотить и оттаскивать от божества.

– Вы что делаете, оборванье? Вы как смеете? Вы кто такие? Кем себя возомнили?!

– Дед, что с тобой. Ты успокойся, родной. Что мы не так делаем?

– Вы что делаете, твари? Вы что делаете? Ублюдки! – продолжал их бить. – Мрази, суки, козлятина!

– Дедуль, ну ты чего? Тебе плохо? Давай, мы тебя до дома доведем, а?

– Не надо меня никуда вести, вы себе мозг приведите, оборванье! Вы что делаете?

– Дружище, твой дед? Отведешь его домой? Кажется, он того самого… – обратились они к Эмду, который оттащил под руки мужика, который действительно окончательно сошел с ума от этой сцены. В руке теперь у него был и спасенный галстук.

– Давайте, я вас отведу домой. Скажете, где живете?

– Нигде я не живу. Заведи меня сюда. – Показывает Эмду на тот полуразваленный дом.

Он выбил дверь и провел мужика, который за какие-то минуты поседел и так обморщинился, что понятно, почему ребята называли его стариком.

Они попали в то, что раньше называлось open-space. Куча заваленных столов, компьютеров. Вот, место секретарши. Эмд посадил старик на самый первый еще не развалившийся кожаный стул.

– Это – священное место, парень, – говорит старик. Последний оплот мещанства. В месте, где ты сейчас находишься, наши братья отдали свои жизни за наш мир. После прокрутки того видеоролика, офисные работники этой фирмы дали клятву, что не выйдут отсюда, пока перед всеми президентами, юристами и бизнесменами не извинятся… Не принесут официальных извинений и не прекратят революцию. Они просидели здесь 3 недели без еды и бумажной работы. Революционеры не собирались извиняться и прекращать революцию, но носили сюда свежие бутерброды и бумагу. Чтобы наши не погибли. Видишь, коварные подлецы! Наверное, хотели, чтобы наши побольше помучались. Но офисники доблестно защищали наши идеалы без подачек со стороны этой голытьбы.

Весь офис был закидан скелетами, на которых сохранились галстуки, у более, видимо, успешной части персонала остались ещё в весьма неплохом состоянии пиджаки из хорошей ткани. Один скелет – с проломленным черепом и из него было вывалено сено. Так… А что, сено не разлагается?

– Друг мой. Мое время пришло. Я чувствую дыхание райских судебных приставов, идущих изъять мою душу из этого бренного мира. Я должен сказать… Я тоже должен был быть здесь, с ними… Я работал здесь. Но перед началом забастовки я сбежал, как трус, домой. Думал, отсижусь, пока все не уляжется. Я их предал… А я здесь был не последним из персонала, мне доверяли. Меня ценили! Официальные подтверждения тому – в этом дипломате… – силы покидали его, он не мог держать ни голову на весу, ни сфинктеры на удержУ, – Пожалуйста, возьми эти бумаги, пусть они будут твоими… твоими достижениями. Я завещаю их тебе. А ты отомсти за нас… – их руки встретились в рукопожатии, на которое уходили последние силы старика, – верни наш мир. – Старик умер. Эмд хотел соблюсти канон этой сцены, какой уловил из фильма «Форс-мажор», но от него раздавался такой резкий запах, что парень был вынужден схватить галстук, который уже бил измызган в желто-коричневой жиже, дипломат и вырваться из офиса.

Уже на улице, в ближайшей подворотне, Эмд открыл дипломат. Красные дипломы, грамоты, благодарственные письма, справки о достижениях, свидетельства о премиях, грантах, копии договоров с закрытых проектов и других важных документов. Эмд испытал восхищение большее, чем после прочтения той книги или просмотра фильма. Ведь теперь он имел это в своих руках. Кусочек того, прекрасного мира – был у него. И так захотелось Эмду иметь такие же свои-собственные – договоры, свидетельства, премии – и все с его именем, датой и подписью, что он был готов свернуть все шеи, что встанут на его пути к личному карьерному успеху.

Эмд сложил все в черный дипломат, завязал у себя на шее обугленные и испачканный галстук и пошел мимо гуляющих – пьющих, поющих, радующихся жизни в раю и уже ничего не видящих, туда. В Вонючий лес. К своим.

IIЧАСТЬ

1.

Через какое-то неопределенное, но очень недолгое время, Эмд уже стоял перед главной улицей мещанской деревушки. Он там, куда ему и нужно.

Эта деревня в свое время обеднела, и жители ушли в город. Позже эти домики облюбовали хиппи и другие маргиналы, которых не принимало общество. После культурной революции, когда все хиппи оказались в городе и игра перевернулась, сюда начали сбредаться мещане.

Какое название дать этой деревушке, они так и не договорились. Вариантов было очень много – Нью-Йорк, Калифорния, Лас Вегас, Барвиха и так далее. Все варианты казались им равноценными и, как буридановы ослы, они годами не могли решить этот, казалось, простой и насущный вопрос. Они парень как-то предлагал название «Зе Сити оф Мани». Всем название, вроде, нравилось, но тот факт, что такого города на карте нет и никогда не было, смущал всех. В создании чего-то нового видели что-то презренное, позорное, недостойное достойной жизни достойного человека. Все это представлялось каким-то уж слишком непонятным, неизведанным. Да и никто не мог вспомнить такой обязанности как «творчество» в должностных инструкциях своих прошлых работ.

Зато все сошлись на том, что главная и единственная улица деревни будет называться «Уолл-стрит».

Из деревушки они сделали подобие места, где им приятно жить, – большого офиса. Официальность, важность и декорации – все, как они любят и без чего не представляют своей жизни. Тут они жили так, как теперь не могли жить на большой земле.

Но обустроиться по-настоящему они так и не смогли. Тут не было электричества, отопления, избушки постоянно продувало. Из них не нашлось никого способного к тому, чтобы хоть нарубить дров. В этой части они спасались сжиганием художественной литературы и утвари, что оставили после себя хиппи. С едой и водой тоже были проблемы. Первые лет 5-10 они отвержено искали по всему лесу торговый центр или хотя бы Азбуку вкуса, пытались позвонить в интернет-магазины с доставкой и заказать пиццу, суши, кофе с круассанами. Но все эти попытки не увенчались ничем, кроме тупого и безвыходного разочарования. Поэтому им приходилось рвать траву, обливать её черными чернилами из ручек и, представляя, что это суши (хоть какой-то пафос, как-никак), поедали это. Водой им служили по-маленьковские испражнения зайцев и оленей, на которых они так и не научились охотиться, хотя все, будучи в городе, каждую сделку закрывали стейками из оленины или зайцем в белом вине.

У каждого из них была иллюзорная теперь профессия. Кто-то оставался юристом, кто-то – бухгалтером, банкиром, были и просто работники офиса. Последние не знали, куда себя пристроить, поэтому поделились по парам и каждое утро один из пары приносил другому бумагу с надписью: «Поручаю», а вечером получал другую с росчерком: «Исполнено». Через день менялись.

Несмотря на все эти проблемы новой жизни, каждый из них поддерживал свой внешний вид на высоте. Выглаженные и выстиранные костюмы и галстуки, ухоженная борода, залитые воском и запшиканные лаком волосы.

Сами эти избушки они называли кабинетами – грело душу. В своих Кабинетах они не только спали и занимались сексом с неистовством и отдачей животного под названием мещанин, но ещё и занимались сверхважной работой – кто какой, конечно, но в целом – заполнением всякого рода бумажной документации. В свое время перед тем, как убежать из города, они прихватили килотонны офисной бумаги и документов, которые там были уже никому не нужны. Вот уже 30 лет они исписывают эти запасы, которые были важнее для них, чем еда и вода. Как воздух.

В этой общине те, кто видели старый мир своими глазами – остались в меньшинстве. В старом и уже физически, духовно слабом меньшинстве. Зато молодняка была куча, ведь, по канонам мещанской культуры, всем надобно плодиться, как кроликам, лишь бы это не мешало работе (а такой работе мало что могло помешать). Так у каждого старика было по 10-15 детей. Все они росли на идеях дедов, почитали их и слушали их россказни с вислой челюстью.

Каждый вечер они собирались в главной избушке, извиняюсь, Кабинете, который прозвали «Головной Офис». Деды рассказывали всей деревне про свою жизнь, показывали свои грамоты, достижения и награды. Рассказывали про свои былые банковские счета, дома, машины, шмотки и женщин. Рассказывали про офисную жизнь, шоппинг, черные пятницы. Также они устраивали театрализацию сериалов для юристов, разыгрывали сюжеты из известной на последнее время судебной практики, изрекали мудрости ведения бизнеса из глянцевых журналов. В общем, уверенные в своей правоте, учили своих сынов жизни в мире, которого уже давно нет.

Мещанский молодняк занимался образованием каждый день. Основа – чтение, нет, пролистывание юридических журналов, которое нужно было производить с особым тактом и важным лицом, а также познание основ бухгалтерского учета – счета денег, которых давно нет.

И каким же сладким казался молодежи этот неизведанный мир! Где же он? В недостижимом прошлом? В речах стариков? Да, мещанской коммуне во многом удалось восстановить условия жизни, которые были им удобны. Но где-то там, в 20-25 километрах стоял большой город, из которого они были изгнаны. Там сидят эти жалкие твари, их враги. Они захватили офисы, сделав из них дома благотворительности, где кормят бедняков-оборванцев и поят водкой. Из богатых домов самых успешных мещан они сделали дома творчества, где сидела всякая тварь, писала и музицировала.

Метафора клиширована, но везде царил реваншизм. Молодежь хотела вернуть этот мир в свои руки. Вернуть то, что их по праву. Но как это сделать?

Эмд шел вперед по главной улице к главному зданию. Мещанская чуйка указывала ему, где самый хайп, власть и успех.

Дома располагались вдоль улицу и были похожи друг на друга. На жилых домах (да господи прости, кабинетах) висел свой галстук, который служил своего рода гербом дома и являлся единственным отличительным признаком для каждого дома и каждого человека. Помимо чисто жилых домов был Торговый Центр – в него скидывали все барахло, а потом с важным видом вечером, будто после работы, покупали его. Центральный Банк – тут из бумаги, криво-косо, как уж могли, вырезали что-то похожее на деньги, а потом приходили брать это что-то похожее на деньги в кредит. Медиа-Центр – с порога этого дома каждый день громко оглашали достижения в бизнес и юридической деятельности старичков. И, самое главное, Главный Офис. Именно здесь каждый вечер, будто после работы, вся деревня собиралась послушать лекции и рассказы Дедов о том, старом мире, и на другие темы. Это был главный дом, оплот этой деревни. Туда Эмд и шел.

2.

Уже давно завечерело и люди, будто действительно весь день работали, замученные и опаздывающие, забегали в Главный Офис. Никто не заметил нового человека. Через пару мгновений, когда лекция уже вовсю шла, Герой открыл дверь. С черным чемоданчиком того самого мужика и обугленным галстуком, как символом сопротивления, он оглядывал всех через открывшуюся дверь. Все смотрели на него и не могли понять, что происходит.

Герой прошел мимо рядов зыривших на него мещан и встал перед всеми, бесцеремонно оставив у себя за спиной стариков.

– Мещане, братья! Я пришел к вам из города. Пришел из офиса PandM – последнего оплота сопротивления. Я узнал эту историю, увидел их скелеты. Скелеты павших братьев. Поэтому я пришел к вам. Сколько можно сидеть и молиться на наши достижения 30-летней давности? Ладно, старики, они своего достигли, их время было. Ну, а вы, молодежь. Гордость погибшей юриспруденции! Где же ваши дома, машины, шмотки, женщины? Где ваши подчиненные, где ваша власть, деньги, многотысячные подписчики на Фэйсбуке? Сладко вам приходить и каждый день слушать о том, как кто-то добивался успехов, имеет грамоты и достижения? А в это время, пока вы сидите здесь и грезите своими мечтами, наши враги устроили в наших домах – творчества и свободы. В наших офисах – приюты и кормежки для бедняков. Это те самые люди, что должны подчиняться вам, мыть полы и получать грязные жалкие обглодки с ваших столов! А они там развлекаются и музицируют! Вы занимаетесь фальшивкой! Вы построили вокруг себя декорации, пустышки, чтобы жить в иллюзии прошлой власти, славы и денег.

Я спрашиваю вас, братья – вы собираетесь просидеть здесь вечность? Или пойдете за мной и вместе со мной заберете то, что принадлежит вам по праву?

Герой договорил и поднял обугленный галстук вверх. Дипломат был закрыт, никто не знал, что там, но, судя по его внешнему виду (а мещане иначе оценить ничего не способны), там были его достижения. Герой был молод, но уже имел достижения наравне со стариками, что делало его вожаком по неписаным законам мещанина.

– Веди нас Эмд!

– Мы с тобой Эмд!

– Смерть антимещанам!

– Вернем наш мир! – Посыпалось отовсюду.

Вся толпа привелась в бурное сумасшествие. Эмд стоял перед ними, как вожак первобытного племени, подняв руку с галстуком. В доме было тепло и поэтому говно того мужика, в котором запачкался галстук, но по дороге замерзло, размокло и теперь капало на голову Эмду.

Старики, что в недоумении стояли за спиной у Эмда, наконец, поняли, что у них в односекундье забрали их многогодовую власть. Они упивались тем, что имеют власть хоть не над целым миром, но хоть над кем-то. Но пришел молодой лидер и, переняв многое у антимещан в части понимания исторических процессов, психологии человека, знал, что старики так просто власть ему не отдадут. Поэтому Эмд сказал толпе, что их старики морочили им голову все это время рассказами про свои достижения, вместо того, чтобы пойти и вернуть свое, мещанское – обратно. Старики не хотели, чтобы у молодняка появились свои личные достижения, потому что в таком случае они бы встали вровень со стариками. В таком случае, последние были бы не нужны. После этой речи, Эмд приказал убить их как первых предателей мещанства. Когда они были растерзаны, жаждущая крови, власти и реванша толпа под предводительством Эмда вышла из деревни.

На город, братья! Возьмем то, что наше по праву!

3 ЧАСТЬ

1.

Главный основоположник культурной революции, уже старый дедушка, ведущий полулежачий образ жизни, Русимир Джамбовский, прогуливался по шумной субботней улице.

Большинство старичков революции уже умерли. Кто от синьки, кто от счастья, смеха. Антимещанская, творческая жизнь ярка, интересна, но, обычно, чудовищна коротка.

Все его дни проходят в созидании. И размышлениях. Казалось бы, такому человеку безбедная старость обеспечена, но нет. Ведь конец его близок, он чувствовал. И теперь, на исходе лет, днями рассуждал о том, что произошло, что он делал и к чему это привело.

Хоть все вокруг, весь мир – постоянно творит и музицирует, он – единственный, кто делает настоящее искусство. Все они родились уже после революции или застали её в младенчестве. Они не видели грязи мещанства, лжи и коварства, деньго- и властолюбия. Они не боролись за идеальный мир, а только в нем родились. Кроме райских наслаждения, дружбы и любви они ничего не видели. Поэтому в своем творчестве они просто транслируют то, что вокруг них – райское, идеальное, беспроблемное и бесконфликтное.

К чему же тогда привела революция? К чему стремился он, Русимир Джамбовский? Он всегда верил в искусство и в то, что оно может создать идеальный мир. Рай именно так и построили – искусством, это правда. Мещанство и все мерзкое и противное – низвергнуто. Мир стал чистым, добрым, искренним. Но где настоящее искусство? Оно ушло. Ведь оно всегда зиждется на противоречии, конфликте, противоборстве – как внутри художника, так и в том, что вокруг него, что он созерцает. Искусство – это изрыв, надрыв, последнее издыхание. Но Рай на земле не оставляет для всего этого места.

Что же важнее: идеальный мир или искусство? Исключает ли одно другое?

И если искусство действительно стремится к построению мира лучше, чем есть, мира идеального – есть ли для него места в Раю? И как искусство может вести к идеальному, если само питается самым грязным, что есть вокруг творца? А если этой грязи нет – оно погибает.

А, может, не надо было делать эту революцию? Может, тот мир, что создало искусство, загнал своего создателя в тупик? Может, все было зря? И, мало того, что зря, – губительно для художества?

Воздух, которым дышал Джамбовский на улице, был настолько свеж, что становилось противно. Все вокруг ему рукоплещут, спрашивают, как его здоровье, когда следующая книга, картина, приглашают в гости. Он – кумир этого пропавшего в идеальности мира. Зашел в дом помощи беднякам, закинул картошки, что самостоятельно выращивает под домом. В доме помощи братская обстановка. Помогают друг другу, общаются. Художнику, с одной стороны, радостно видеть это, а с другой, как-то необъяснимо мерзко становится ему от этой гладкости, чистоты и искренности. Раздражает его то, за что он некогда, молодой и энергичный, боролся.

Далее он идет на поэтический вечер. Там ребята, антимещане, добрые и искренние, чистые и прекрасные, поют такую пустую доброту собственного сочинения, что он вспоминает мещанских музыкантов, с которыми он с соратниками боролись. Сейчас все то же самое, только теперь под другим соусом. Тренды поменялись с «я имею бабки, машины и сучек, нюхаю кокс и кайфую от жизни» на «я помогаю бедным и занимаюсь творчеством, увижу голодного медведя – начну бортничеством. Я рад и счастлив в бедном музицировании». Но, по сути, это то же самое пустое искусство. Ведь в нем нет надрыва, конфликта. Как те мещанские поэты жили в своем тупом, злом мире без видимых ими противоречий, так и эти ребята. В этом нет жизни. Это не искусство. Художник должен страдать, мучаться. А они делают просто что им в удовольствие, как и мещанские поэты.

Проходит мимо полуразваленного офиса и вспоминает, какие были здесь баталии каких-то 30 лет назад. Как мещане забаррикадировались в офисе PandM, как отказались есть, пока революция не прекратится. Как Джамбовский сам приносил им еду и просил поесть, чтобы они остались живы. Как другие мещане уходили в леса, как его соратники уговаривали Русимира поубивать их, потому что в будущем они создадут проблемы. Как он отказался. Как он плакал, когда узнал, что все в том самом офисе погибли от голода. Но сказал, что не надо их хоронить, пусть они останутся как память о том, что было. О том, что мещанин тоже может быть идейным, хоть идея его пуста и глупа.

Вот же было время! Тогда и было искусство!

В таких думах он возвращался домой, в таких думах он и засыпал. Эти мысли не давали ему покоя уже 10 лет.

Нет, надо что-то делать. Надо спасти искусство. Но как?

А тем временем…

4 ЧАСТЬ

0.

В ближайшее время Эмд собрал мещан со всех ближних деревень, и теперь имел немалое войско пещерных мещан. Рядом с городом стоял склад с оружием, про который уже все забыли за ненадобностью. Тут мещане и обзавелись оружием. Они готовы к атаке, готовы к войне.

По плану Эмда, они должны были напасть на город в ночь субботы – такую же пьянствующую. Они знали, что для городских – мещан уже не существует, и поэтому внезапность сыграет им на руку.

Вооруженные, озлобленные, молодые и энергичные, мещане ждали сигнала Эмда. А тот сказал, что ему надо провести разведку и ушел в город. На самом деле он хотел спасти человека, который когда-то помог ему, оградил от нападков – Джамбовского. Это был единственный человек из антимещан, которого Дебил уважал и видел в нем что-то достойное от старого мира – ложь, притворство, увиливание. Именно проявление таких черт Эмд увидел в том, что Русимир защитил своего потенциального врага.

Поздним вечером Русимир с радостью принял Эмда, хоть и был слегка озадачен и сбит с толку. Но когда Эмд начал говорить, все встало на свои места. Они говорили о мире, который Джамбовский сверг, о том, что творится сейчас, и Русимир все больше и больше погружался в сомнения. Но когда Дебил окончательно дал понять, чего он хочет, что будет происходить этой ночью, Русимир полностью потерял ориентиры, принципы. Он не знал, где их теперь искать. Ведь он видел перед собой – себя же в молодости. Эмд сказал, что Русимир должен принять решение, дать слово, которому Эмд поверит. Потому что если он отказывается покидать город, то Эмд должен его убить, чтобы тот не передал информацию о нападению своим.

Русимир сказал, что уйдет из города, дает слово. Он это сделал не для того, чтобы избежать смерти, этого он не боялся. Не стал и сам он убивать Эмд, хотя имел несколько возможностей. Ему нужно было подумать, но для этого уже не было времени.

Перед Русимиром стоял выбор. Не будем говорить, что он серьезный, чтобы не опошлить. Как поступить? Искусство в таком мире существовать не может. С другой стороны, стоит ли искусство стольких смертей?

Он вышел на улицу. Там, как обычно, все пили, плясали и пели песни. Он бился и бился, не мог решить, что решить. Но старые уже никогда ничего не решают. В город ворвались мещане и начали расстреливать всех без разбора. Дети, женщины. Уже давно забывших, что такое война и агрессия ребят, расстреливали, как свиней. Дома помощи бедным сжигали, а на бары вешали галстуки. Это продолжалось до утра. Утром в одном чудом выжившем старике признали лидера культурной революции Джамбовского, схватили и принесли Эмду. Тот хотел спасти его, но не мог – его бы не поняли. Мещане хотели крови.

И вот, на площади, полной трупов, по приговору Эмда, в Русимира вошло 100 пуль от новых властителей города. В новый, но, по сути, хорошо забытый, мир положили первый кирпичик.

Об этой резне и торжестве мещан прознали по всему миру. Такие же освобождения городов от творческой нечисти начались по всему миру, и через какие-то полгода весь мещанский порядок был восстановлен. Все антимещане перестреляны, а единичные счастливчики ушли в лес.

Экономика, политика и право были восстановлены. Чтобы не допустить того, что было допущено, победившие установили такой тоталитарный режим, которого не видело человечество. Мир был восстановлен. История о тех 30-40 лет, в которые властвовали какие-то оборванцы и бараны, была стерта. Любой разговор на эту тему карался потерей должности, всех достижений и лишением права носить галстук. Это было более жестоко, чем расстрел.

Про антимещан больше никто не вспоминал. Мир опять превратился в большого робота, который просыпается в 6 утра, до 5 работает, до 8 пьет пиво, до 10 хватает тумаки от жены, до 10:10 трахает её, потом опять тумаки и ложится спать. Все, как было, есть, будет, а главное, должно быть, всегда.

100-150 лет спустя. Молодой парень сидит в комнате под маленькой лампой и пишет. Роман «Плевок в мещанство».