Странные сделки

Горячий ветер обжигал лицо. Лениво жужжали насекомые. По бирюзовому небу едва заметными перьями ползли облака. Впереди поднимался склон горы: пологий, покрытый травой и кустарниками. А в нём, как гигантский разинутый рот, виднелся вход в штольни.

Алёна подошла ближе и заглянула в сумрачную темноту подземелья. У самого входа было ещё светло: солнечные лучи падали на покрытый щебёнкой пол и на ряды каменных колонн, поддерживавших свод тоннеля. Дальше был полумрак, и разливался молочными полосами туман.

– Что тут добывали? – спросила Алёна.

– Известняк, – ответила Сашка, включая фонарик. – Ну что, пойдём?

Сашка давно изменилась – вышла замуж, родила ребёнка, сбросила тридцать килограмм и коротко постриглась. Но здесь она была прежней: круглолицей толстушкой с золотыми кудряшками.

Алёна надела тёплую кофту и достала фонарик.

Штольни встретили их прохладой, влажным запахом земли и гулкой тишиной. Под ногами хрустела щебёнка. В луче фонаря метались крохотные пылинки.

Колонны были исписаны разной чепухой: признания в любви, названия популярных групп, просто ругательства. Алёна посветила себе под ноги и увидела фантики и окурки.

– Сюда, видимо, часто заходят люди.

Изо рта вырвалось облачко пара.

– А то, – Сашка шла впереди, и луч её фонаря метался из стороны в сторону. Вот он высветил кроваво-красное пятно на одной из колонн. А вот - написанное краской слово "Стоп" на другой. – Сюда и туристы приезжают. И диггеры с оборудованием.

Алёна шла следом, и пылинок становилось всё больше. Белый шум, невнятное мельтешение. Словно по телевизору пошли помехи.

Сашка свернула направо.

– О, чья-то босоножка, – пробормотала она, светя фонариком. Там действительно лежала босоножка. Голубенькая, с кучей переплетающихся ремешков. – Мы-то с тобой что ищем?

– Сделку, – коротко ответила Алёна.

Сашка повернулась. Лицо её на миг удлинилось, рот растянулся так, как не может растянуться рот живого человека, глаза превратились в тёмные ямы. Алёна моргнула – и наваждение исчезло. Сашка стояла, светя фонариком себе под ноги, и шевелила что-то носком кроссовка.

Уходи.

– Ходят слухи, что в этих штольнях, если зайти достаточно глубоко, живёт горный народ. Если ты их встретишь – то уже никогда не вернёшься.

– Я не верю в горный народ, – ответила Алёна.

Сашка подняла голову. Она улыбалась, чуть наклонив голову на бок, и лицо её казалось уже. Белый шум вдруг заполнил всё вокруг. Алёна зажмурилась, замотала головой, а когда открыла глаза вновь, Сашка уже шла вперёд, хрустя щебёнкой. В её фигуре что-то было не так – но Алёна понять не могла что.

– Ты ведь уже замуж вышла, – сама не зная почему, сказала Алёна. – Похудела, изменилась. Почему ты здесь прежняя?

Сашка обернулась.

– Действительно, почему, – протянула она. В её заострившемся лице, хитро сузившихся глазах мелькнуло что-то гоблинское. Улыбка становилась всё шире – человеческие губы не способны растянуться так широко.

Алёна, уходи!

Алёна сделала шаг назад. Луч её фонаря наткнулся на колонну. "Стоп". Кожа Сашки приобрела зеленоватый оттенок.

– Чего ты пялишься? – спросила она, наклонив голову набок. – Ты ведь сама меня позвала.

Она двинулась вперёд: мигнула, исчезла – и вдруг оказалась ближе. Снова мигнула – и появилась ещё ближе.

АЛЁНА, БЕГИ!!!

Но Алёна не могла даже пошевелиться. Сашка улыбалась, её длинные ноги и руки согнулись в суставах назад, тонкие губы разошлись, обнажая ряды зубов...

И тут свод пещеры треснул, треснул пол, треснули колонны, и отовсюду полилась вода – бурлящая, тёмная, холодная, она лавиной неслась, сметая всё на своём пути…

***

...Алёна чуть не свалилась со стула. Артём поймал её в последний момент и усадил на место. Платье промокло, по лицу текла вода. В руке Артём сжимал пустую кружку.

– Мне нужно было тебя вернуть. Ты не откликалась.

– А потрясти нельзя было?

– Я тряс...

– А подзатыльник дать?

Артём на мгновение растерялся.

– Ну я женщин не бью... Хочешь, футболку дам? Она тебе будет, как платье.

Алёна протёрла ладонями лицо. Посмотрела на руки: они были все в тёмных пятнах от туши.

– Неси свою футболку. А я умоюсь.

***

Тушь плохо смывалась, оставляя под глазами чёрные разводы. Артём с виноватым видом стоял у двери и повторял:

– Ты должна быть осторожна. Если ты не вернёшься вовремя – можешь застрять навсегда.

– Что произошло? Почему Сашка... так изменилась?

– Может, она на тебя злится. Или ты на неё. Но что-то между вами неладно.

Алёна протёрла лицо и взяла из рук Артёма футболку. На той красовалась загадочная надпись "Скажите мне пин-код от мозга".

– Уйди, я дверь закрою. Переоденусь.

Скажи Алёне кто-нибудь пару лет назад, чем она будет заниматься, – не поверила бы. Покрутила бы пальцем у виска.

***

Алёна хорошо помнила, как встретила Артёма.

Обычный был день: утром отскребаешь себя от кровати, за шкирку тащишь завтракать, собираешься, потом час трясёшься в автобусе – зажатый со всех сторон, размазанный по окну. Дышишь спёртым воздухом – запахом пота, растаявшего снега и чужого несвежего дыхания. То и дело получаешь тычки в бок, когда кто-то пробирается к выходу.

Потом работа: опен-спейс заполнен жёлто-серыми лицами – твоё не лучше. Искусственный, как электрическая лампочка, смех местных красоток. Запах растворимого кофе. Стук клавиатур. Редкие разговоры: а вот на распродаже кофточку купила. А знаешь, что Витя своей жене изменяет?! А мы тут сходили на блокбастер, на который все уже сходили...

Лица, уткнувшиеся в мониторы, – помятые, словно куски теста. Со стороны посмотришь: вроде человек. Заглянешь в глаза – тухлые, рыбьи – а нет, ошибочка вышла.

Совещания предсказуемы до зубовного скрежета: если ты ничего не понимаешь – кричи погромче, сойдёшь за умного. Наезжай на подчинённых, да побольше – хоть сам поверишь, что кем-то руководишь.

Вечером заезжает Миша. Он хороший человек, этот Миша, – из той категории людей, про которых и сказать-то больше нечего. Ну хороший он – и всё. Простой, как палка, двумерный, как лист картона. Любит хоккей и пиво, громко смеётся и говорит, что хочет семью. Уже немного располнел и капельку облысел. И глаза у него – как у всех. Пластмассовые.

Дорогу всю завалило снегом. Колёса месят грязь, вокруг бибикают и лезут, а Миша ворчит да вполголоса рассказывает, как перебирал что-то в машине. Коробку передач, кажется? Да какая разница, Алёна всё равно ничего в этом не понимает.

– А ты когда маленький был, какое будущее себе представлял? – аккуратно спрашивает Алёна.

– Да такое и представлял. Выучусь, работать начну, девушку мечты встречу. А ты?

– А я думала, будет что-то другое. Что-то большее.

Они час проторчали в пробке. Спешно купили открытку-конвертик, положили туда денег – и поехали на день рождения Димки. Димке исполнялось... кажется, двадцать семь. У Димки ипотека, они с женой недавно сделали ремонт, переживали, что плинтуса цветом не совсем подошли к линолеуму, – а в остальном их всё в жизни устраивало. Самая страшная проблема: плинтуса не подошли. Самая главная радость: зато кухонный гарнитур купили со скидкой. Жёлтенький.

Алёна произнесла поздравительную речь. Они взяли выпивку: Миша – пиво, Алёна – мартини. Мартини был сладковато-фальшивым, как и всё вокруг. Шёл обычный день рождения: гости планомерно напивались, разговоры становились всё громче, шутки – всё пошлее. И тогда-то Алёна и встретилась взглядом с Артёмом. Их уже представили, но она как-то мельком скользнула по его лицу и даже не разглядела толком – не до того было.

А тут... что-то пошло не так. То ли выпивка ударила в голову, то ли одиноко стало. Его глаза были настоящими: немного печальные, немного усталые и добрые – так смотрит человек, который всё-всё про тебя понимает, но не знает, как помочь.

Она забыла, как они разговорились.

Забыла, как оказались на улице.

Просто раз – и картинка сменилась. Артём стоит у подъезда, курит и чуть щурится – кажется, от дыма. А она балансирует на льду, пуховик на плечах даже не застёгнут, а с неба падают пушистые снежинки.

– Ты точно не замёрзла?

– Нет, мне тепло, – мотает головой Алёна. А потом продолжает прерванную речь: – В детстве казалось: вот вырастешь – и вся жизнь будет открыта. И тебя ждут невероятные возможности, чудеса, приключения. А сейчас? Приключение – доехать до шиномонтажки, если вовремя не переобулся. Чудо – получить премию больше, чем рассчитывал. Возможности? Вот придёшь в магазин – и там такие возможности, от мандаринов до нового планшета. И люди вокруг – они так и живут. И им – нормально.

Артём слушал её, не перебивая и ничего не спрашивая. Но кажется, именно это ей и было нужно.

– И порой я смотрю на свою жизнь – и мне кажется, что во мне тоже что-то умерло. В университете всё было иначе. Была радость, был задор. Мне бы кто рассказал в те годы, что меня будет бесить работа, – так я бы ответила: уволься! И секунды бы не думала. А тут всё понимаю – но не увольняюсь. Потому что я знаю: весь мир такой же, как здесь. Куда бы я ни ушла – ничего не изменится. Все, как зомби, ненавидят работу, но при этом просят о повышении. И я с ними – ненавижу и прошу. Что со мной? Где та девушка, которой я была раньше? В школе, в студенчестве? Где?

– Она выросла, – коротко ответил Артём.

Алёне вдруг стало неловко: стоит и распинается перед едва знакомым человеком. Говорит какие-то глупости. Наверное, утомила уже.

– Ладно. Прости, – стушевалась она. – Я пойду, наверное.

– Мы как аксолотли, – внезапно добавил Артём.

– Аксолотли?

– Ну да. Личинки саламандры – аксолотли. Они живут в водоёмах и могут отращивать потерянные конечности и даже части мозга. Но потом им приходится взрослеть, выходить из тёплого озера на сушу. Они лишаются жабр и способности к регенерации. Но зато становятся взрослыми и могут размножаться.

Мне порой кажется, также с людьми. Вырастая, человек отказывается от части себя, чтобы вписаться в общество. Такая сделка. Механизм приспособления. Без этого не повзрослеешь... – Он затянулся, а потом спросил, хитро прищурясь: – Чушь, да?

Алёна помотала головой.

– Не чушь. Это какая-то очень важная, правильная не-чушь. Мне нужно над ней подумать.

Артём улыбнулся.

– Я сразу понял, что ты не похожа на других.

– Что я всё ещё аксолотль? – подхватила Алёна. Артём как-то очень тепло улыбнулся в ответ – и промолчал.

В тот вечер Алёна почти поверила, что влюбилась. Почти поверила, что взаимно. Словно в сказке или романтической книжке, которые Алёна, надо признать, никогда не читала. Но жизнь не любит шаблонные повороты сюжета – жизнь оказалась чуднее и загадочнее, чем любая романтическая книжка.

***

Алёна вынырнула из ванной, поправила футболку на бёдрах. Та и правда сидела, как платье.

– Давай я повешу твоё платье на батарею, – сказал Артём.

Он поставил чайник, принёс плед и накинул Алёне на плечи. Она села в углу, возле окна. Квартира у Артёма была самая обычная: старенькая хрущёвка, которую неплохо бы отремонтировать. Дешёвый линолеум под ногами, чугунная батарея с облупившейся краской. Деревянные окна: стёкла снаружи покрыты замысловатыми зимними узорами, а из щелей тянет холодом. Металлический чайник со свистком греется на синем газовом огне. Простенькие клетчатые обои выгорели на солнце и поблёкли.

– Я ведь так и не спросила: кем ты работаешь?

– Я занимаюсь фрилансом, – ответил Артём, ставя на стол глиняный заварочный чайник.

– Каким именно фрилансом?

– Да разным. Сайты, например, иногда делаю.

– Ну на этом можно хорошо заработать, – задумчиво протянула Алёна.

– Чтобы хорошо заработать, нужно хорошо работать, Алён, – ответил он. – А я работаю, чтобы жить, а не живу, чтобы работать. Сделаю пару-тройку проектов – и уезжаю путешествовать. Возвращаюсь – мир уже изменился. У меня плохо получается... вписываться в общество.

– Тоже всё не хочешь становиться саламандрой?

Артём в ответ едва заметно улыбнулся.

– Ты уверена, что хочешь этого? Назад пути не будет.

– Уверена.

– Тогда грейся – и попробуем снова. Только помни: если что-то идёт не так – беги. Не тяни время. Если ты там застрянешь – то никогда уже не вернёшься.

***

После Димкиного Дня Рождения всё пошло наперекосяк.

Вроде ничего не изменилось – но жизнь, и без того серая и пресная, вдруг стала совсем невыносимой. Работа потеряла остатки смысла. Алёна тупо пялилась в столбики цифр, не понимая, зачем она этим занимается. Лица коллег казались восковыми масками. Их слова – бессмысленным набором звуков. Алёна сбегала от них, уходила в коридор, чтобы посмотреть в окно, запиралась в туалете. Прижималась спиной к прохладной, покрытой плиткой стене, смотрела в пустоту и ни о чём не думала.

Порой она доставала телефон. Находила там номер Артёма, смотрела на него – но не решалась позвонить. Набирала СМС. Какое-нибудь простое, ни к чему не обязывающее: "Привет, как дела?" Потом стирала. Зачем он тебе? У тебя есть Миша. А этот не звонит и не пишет, и вообще ты видела его пару часов. Ну поболтали вы у подъезда. Говорили какую-то чушь про аксолотлей – и что? Разговоры про аксолотлей – плохая приправа для романтических отношений.

Тело становилось тяжёлым и неповоротливым, мысли текли с трудом, на сердце лежал тяжёлый камень. Было тошно.

Единственное, что радовало, – обед. В обед можно было выйти на улицу. Пройтись по свежему, хрустящему снегу среди сугробов. Поймать варежкой снежинку. Выдохнуть облачко пара. На столбах висели новогодние огни, в окнах офисов виднелись ёлочки, все обвешанные пёстрыми игрушками. Новый Год наступал – но не радовал.

Миша не мог понять, в чём дело. Волновался, задавал вопросы, но на каждый его вопрос Алёна лишь пожимала плечами и отвечала: "Я не вижу будущего. Что впереди? Мы просто живём и живём, и что дальше?" Миша – этот простой и милый Миша, который никогда не понимал её метаний, – принял всё на свой счёт и спустя неделю, как раз в католическое Рождество, потащил Алёну в ресторан.

Стоило догадаться уже тогда.

Миша вечно тяготел к пошлым кинематографичным жестам. И если уж он натянул на себя деловой костюм с галстуком, попросил Алёну надеть платье и раскошелился на дорогущее заведение – то жди беды. Но Алёна беды не ждала. Она была слишком занята своими терзаниями.

Не ждала Алёны беды и когда Миша, кряхтя и краснея от волнения, полез в карман брюк за коробочкой. Лишь увидев коробочку – поняла. И застыла, чувствуя себя, как в операционной: ресторан был дорогой, ламп в нём были тысячи, чтобы, видимо, каждый посетитель мог во всех подробностях разглядеть, что у него на тарелке. Под этим пронзительно-ярким светом всё было, как на ладони: и пот, блестящий на Мишином лбу, и заинтересованный взгляд официанта, и компания за соседним столом, с любопытством переводившая взгляд с Алёны на Мишу и обратно. Будь они дома, Алёна сказала бы "нет". Отшутилась бы. Сказала, что не готова. Придумала бы что-нибудь.

Но здесь.

Сейчас.

Алёна натянула счастливую улыбку, как модница - перчатку. Миша делал своё предложение, но Алёна не слышала ни слова: кровь пульсировала в висках, все внимание было на мышцах лица: взгляд потеплее, улыбку пошире. Играй, держись, играй. Не хватало ещё закатить истерику в ресторане.

Алёна сказала "да", сама не слыша себя. Апплодисменты за соседним столиком звучали далеко, словно из другого мира. А вечером, засыпая, Алёна смотрела в потолок и спрашивала себя: может, так надо? Пора лишаться жабр. Пора выползать из тёплого водоёма.

Хватит быть наивным аксолотлем.

Пора взрослеть.

Не получилось. Артём написал на следующий день.

***

Чай был допит. Плед – отложен в сторону.

– Ты обещаешь мне, что в этот раз ты побежишь, если что-то пойдёт не так? – Артём смотрел ей в глаза очень внимательно. Его лицо было чужим – и в то же время знакомым, словно она видела его не третий раз, а сотый, тысячный, миллионный. Словно они вместе засыпали и просыпались, встречали закаты и рассветы. Его лицо было правильным.

– Я постараюсь.

Артём вздохнул и протянул ей руку. Алёна положила свою ладонь на его.

– Готова?

– Где я окажусь?

– Как знать? – пожал плечами Артём и начертил несколько рун на её ладони.

С первой руной свет погас. Со второй всё вокруг заполнила крупа белого шума. С третьей пришёл звук – далёкий шум улицы, свист ветра, шорох шагов по асфальту. С четвёртой пришли запахи – дождя и бензина, мокрого асфальта и прелой листвы. С пятой пришла картинка...

***

...они с Мишей подходили к недостроенному кинотеатру. Красные кирпичные стены, провалы пустых окон, облетевшие деревья вокруг, опавшая листва под ногами. Асфальтовая дорожка, что вела с зданию, уже давно потрескалась. В одной из трещин торчал пучок бурой травы. Небо было серым и тревожным, ветер трепал одежду.

– Ты что, серьёзно? – Миша выглядел растерянным. Здесь, в этом старом воспоминании, он был стройнее и ещё не начал лысеть. – Ты серьёзно собралась туда?

– Да, – ответила Алёна.

– Ну ничего себе!

Она поднялась по ступенькам, а Миша шёл следом, всё продолжая удивляться, зачем такой милой и нежной девушке понадобилось таскаться по заброшенным домам, там ведь грязь, и опасно, и, наверное, бомжи. Тогда, ещё в студенческие годы, Алёне нравилось его шокировать. С Мишей было спокойно – и серо, и Алёна совершала сумасбродные поступки, чтобы почувствовать себя живой.

Почувствовать живой. Значит, уже тогда я чувствовала себя мёртвой?

В кинотеатре было сумрачно. Солнечный свет, проникавший сквозь редкие окна, не мог осветить здание. Кирпичные стены внутри казались почти чёрными. За провалами дверей царил мрак. Эхо подхватило их шаги и понесло по коридорам.

Алёна прошла дальше. У лестницы посреди холла осыпались средние ступени, и вместо них торчала покорёженная арматура. Под ногами были бурые листья и кирпичная крошка.

– Видишь, тут опасно, – сказал Миша. Ему – мальчику из хорошей семьи – была непонятна Алёнина любовь ко всему заброшенному и разрушенному. – И что ты тут нашла?

Опустение, заброшенность. Это что-то значит? Меня всегда тянуло в заброшенные места.

Прежняя Алёна разразилась бы тирадой о том, как прекрасно разрушение, о природе, что всегда возьмёт своё, о том, как близко идут жизнь и смерть. Но сейчас она лишь пожала плечами. Она помнила этот день. Помнила, как они излазили вдоль и поперёк первый и второй этаж, освещая свой путь телефонными фонариками. Помнила, как чуть не провалилась в дырку в полу на втором этаже, как Миша её подхватил, как они вместе испугались, рассмеялись – и быстро-быстро покинули здание, так и не заглянув в подвал. Как в тот вечер Алёна почувствовала себя почти счастливой. Почти влюблённой.

Я ведь никогда не любила его, понимаешь? Никогда.

– Я хочу в подвал, – ответила Алёна.

Об этом месте рассказывали легенды. Странные, путанные легенды, что во время строительства в подвале случился пожар и несколько человек сгорели заживо. Стройку попытались возобновить – но несчастные случаи преследовали рабочих, а по ночам отовсюду доносились леденящие душу крики. В итоге здание сочли проклятым – и бросили стареть и ветшать.

– Я тут подумала, – сказала Алёна, обращаясь скорее к себе, чем к Мише. – Ну и глупости же рассказывают. Пожар в недостроенном здании? Чему тут гореть?

Миша смотрел на неё с удивлением.

– Даааа, – потянул он.

Алёна пошла в сторону подвала, подсвечивая себе путь телефоном.

– Скорее всего, строительная компания разорилась. Кризис грянул. Вот здание и бросили. А местные придумали стра...

– А здесь, наверное, была касса, – внезапно перебили её. Алёна обернулась. Миша стоял у противоположной стены, светя в проём. – Алён, глянь! – и он потянул руку, словно подзывая кого-то. И будто бы даже подозвал, подтянул к себе и приобнял. – Что это? – спросил он, а потом помолчал и задал следующий вопрос: – Думаешь?

Алёна отступила на шаг. Миша вёл разговор – тот, прежний разговор с той, прежней Алёной. Он стоял, светил перед собой фонариком и обнимал то место, где должна была стоять его девушка.

Алёна отвернулась и ускорила шаг. Эхо разносило голос Миши по коридорам. "А ты не боишься, что она обвалится?" – спрашивал он.

***

Они встретились с Артёмом после работы. Гуляли по парку, потом – по замёрзшей холодной набережной. Говорили о глупостях – и о самых важных в мире вещах. Смеялись над шутками – теперь их и не вспомнить. А потом, сама не зная почему, Алёна вывалила на Артёма всё – про Мишу, помолвку и свою душевную пустоту.

Он долго не отвечал. Стоял, оперевшись на перила набережной, смотрел на замёрзшую реку и молчал. А потом сказал:

– А давай предположим, что я могу тебе помочь.

– Помочь? Как?

– С тобой что-то не так, Алёна. Но в этом мире со многими что-то не так. Не только с тобой.

– Я не понимаю...

Вместо ответа Артём стянул перчатки, сунул их в карманы и протянул ей ладонь.

– Дай руку, – попросил он.

Алёна протянула, неловко улыбаясь. Ей виделся во всём этом хорошо спрятанный флирт.

– Только варежку сними.

Она сняла. Протянула ладошку, ощущая кожей морозный зимний воздух. Артём взял её руку в свою. Посмотрел ей в глаза и начал что-то чертить на внутренней стороне ладони. Алёна хихикнула:

– Щекотно, – но смех тут же застыл у неё в горле. Вокруг стремительно начало темнеть. Палец Артёма всё также скользил по её ладони, и всё вокруг заполнил белый шум. Помехи. Словно перед ней была не жизнь, а картинка на испорченном телевизоре. Старая, потрёпанная VHS-плёнка. – Артём... – позвала она, но его палец всё также упрямо скользил по её руке, и вдруг перед её глазами калейдоскопом пронеслись картины. Вот она, совсем маленькая, лезет на дерево. Вот пишет на доске домашнее задание по математике, путается, краснеет и запинается на ответах. Вот первый поцелуй – в школе, за киоском, ранней весной. Мокрый и неловкий: ни она, ни её парень не понимали, как это делается. Вот Новый год на первом курсе, вот встреча с Мишей, вот...

Картинки исчезли так резко, что у Алёны закружилась голова. Артём подхватил её, не дав упасть. Она тяжело дышала, и сердце как бешеное колотилось в горле.

– Что это было?

– Если бы я не показал это, ты бы не поверила моим следующим словам.

– Каким словам?

– В общем... твоё состояние – это не просто так.

– В смысле?

Артём потёр лоб.

– Знаешь, это всегда сложно объяснять... Люди – великие мастера создавать проблемы из ничего. Люди часто принимают неверные решения, ошибаются, страдают из-за этого, но...

– Но? – поторопила его Алёна.

– Но иногда пустота в душе – это нечто большее, чем просто пустота. Иногда это след... от сделки.

– Какой сделки?

– Некоторые люди... отказываются жить, чтобы получить взамен нечто другое, – Артём говорил медленно, тщательно подбирая слова, и внимательно смотрел в глаза Алёне. Она не понимала ничего.

– Получить что?

– Не знаю, Алёна, не знаю. Каждый просит что-то своё.

– Что-то вроде сделки с дьяволом?

Он поморщился.

– Вроде – но нет. Всё сложнее.

***

Стены подвала были и вправду чёрными от копоти. Голос Миши сюда не долетал, но над ухом звучал постоянный шепоток. Словно кто-то невидимый бормотал себе под нос.

Воздух был тяжёлый, спёртый и пыльный. Фонарик шарил по стенам, но находил лишь черноту. Что-то хрустнуло под сапогом – и Алёна вздрогнула. С Мишей здесь было бы уютнее. Даже пусть это не настоящий Миша, а всего лишь его тень, призрак, подделка – лучше так, чем одной.

– Артём? Артём, ты меня слышишь?

Эхо подхватило её голос и понесло по коридорам. Шепоток над ухом забормотал громче, рассерженнее – но слов, как и прежде, было не разобрать. Алёна попыталась вздохнуть полной грудью – но воздуха будто бы не хватало. Замельтешило перед глазами – и вновь прояснилось. Артём что-то говорил об этом – о спёртом воздухе, о мельтешении, но мысли путались, а слова забывались.

Нужно было идти дальше. Просто идти.

Шаг, другой, третий. Тёмные коридоры расходились в разные стороны. За каждым проёмом – темнота. Под ногами – черно, даже мусор – и тот чёрный. Алёна нагнулась, прикоснулась к полу, подняла руку: пальцы были тёмными от копоти. "Наша..." – шепнул голосок над ухом.

Алёна обернулась – но никого рядом не было.

Видишь что-нибудь?

– Артём? Это ты? Всё чёрное.

Алёна ускорила шаг. Теперь эхо подхватывало её шаги, несло их по коридорам, возвращало назад. Звуки искажались, путались, невнятное бормотание звучало всё громче, а воздуха с каждым вдохом становилось всё меньше.

Ещё пара минут – и уходи.

Пара минут. Алёна перешла на бег. Луч фонарика метался по стенам, и тени метались вместе с ним. Длинные, резкие, зубастые тени. Перед глазами от фонаря плясали пятна, и эти пятна казались глазами неведомых чудовищ. Впереди мелькнул свет. Кто-то стоял перед ней с фонариком. Чёрный силуэт, ничего не разобрать, только слепящий луч и пёстрые пятна вокруг.

– Кто ты?

Ответом было лишь эхо.

– Кто ты? – повторила Алёна, подходя ближе. Незнакомец тоже подходил ближе, слепя её фонарём.

Дышать становилось тяжелее, и с каждым вдохом пятна перед глазами становились ярче. Видно, время на исходе. Посмотреть, что за незнакомец – и бежать прочь отсюда.

– Кто такой Артём? – вдруг раздалось за её спиной.

Алёна обернулась: там стоял Миша. Его лицо плыло, фигура менялась. Он будто пульсировал: то становился полнее, то худел. Словно не мог решить, каким ему быть: прежним или нынешним.

– Миша?

– Мы пришли сюда вместе, но ты сбежала и зовёшь какого-то Артёма. Кто такой Артём? – спросил он, делая шаг вперёд.

Алёна не стала ждать, когда лицо Миши исказит дьявольская ухмылка, а суставы выгнутся в обратную сторону. Она просто вскинула руку и начертила руну. Руну, которой её научил Артём.

И мир мгновенно померк.

***

– Ты была очень близко.

Они вновь сидели на кухне. Алёне было холодно. Она закуталась в плед и принялась пересказывать видение.

Артём казался уставшим и измученным. Он прижался спиной к стене, смотрел куда-то вверх, словно раздумывая.

– Злость.

– Злость?

– Каждое твоё видение словно пытается убить тебя. Будто ты сама хочешь убить себя.

– Только вот я не чувствую себя живой.

– А что ты чувствуешь?

Она задумалась, перебирая в памяти последние годы. Уже открыла рот, чтобы ответить – как в дверь позвонили.

– Подожди минутку, – сказал Артём и направился к двери.

Алёна чувствовала: зря. Не стоит подходить к двери, не стоит открывать её. Это неправильно, всё неправильно. В воздухе разливалось напряжение, воздух сгущался и звенел.

Но Артём словно не чувствовал этого. Алёна слышала, как поворачивается замок, как с тихим скрипом открывается дверь.

– Где она? – послышался из коридора голос Миши.

– Привет, – ответил Артём. – Ты какими судьбами тут?

– Где Алёна, я спрашиваю?!

***

Миша вёл машину очень агрессивно. Подрезал, сигналил, чуть не понёсся на красный свет.

Разговор с ним напоминал сцены из второсортной мелодрамы, бездарно поставленную, с фальшивыми, избитыми фразами.

– Я же говорю: мы просто пили чай, я намочила платье, он дал мне свою футболку, – повторила Алёна, чувствуя, как глупо это звучит.

– За идиота меня не держи, ясно?! – воскликнул он в ответ и, вполголоса матерясь, подрезал очередную машину. Посигналил, опустил окно, матом послал ни в чём не повинного водителя – впрочем, тот не остался в долгу. – Я всё видел, поняла? Всё!

– Да не было ничего, – ответила Алёна, отворачиваясь.

Где-то там, в голове, всё ещё проносились картины из прошлого. Миша. Заброшенный дом. Словно Артём забыл закрыть какую-то дверь, и теперь образы всплывали в голове сами и жили собственной жизнью.

Они доехали до дома. Зашли в квартиру. Алёна пошла сушить платье, Миша же достал бутылку виски и разбил стакан. Осколки так и остались лежать на полу, он просто взял следующий, выпил. Ругнулся сквозь зубы. Алёна зашла на кухню, замерла на пороге, глядя на своего жениха. Жениха – это даже звучало, как дурацкая шутка.

"Люди отказываются жить", – так, кажется, сказал Артём? Но зачем она отказывается жить? Зачем?

– Убирайся, я тебя видеть не хочу, – бросил Миша. – Собирай вещи, ищи квартиру и съезжай.

Можно было спорить, ругаться, но... Она ведь не хотела с ним быть. Не хотела встречаться. Ничего не хотела. Так зачем спорить?

– Хорошо, – ответила Алёна. Повернулась, успела сделать шаг, когда ей в спину донеслось неуверенное:

– Алён...

Его лицо она не забудет никогда. Лицо. Руку, прижатую к груди. Подгибающиеся ноги. Стакан, словно в замедленной съёмке падающий на пол и разлетающийся фонтаном брызгов и осколков.

Он потерял сознание почти мгновенно. А Алёна ещё пару минут набирала то 02, то 03, прежде чем вспомнила, что номера экстренных служб изменились.

***

Из больницы она позвонила Артёму. Хотела бы позвать кого-то другого – но не знала кого. Родители Миши, её родители – все были в других городах. Они, конечно, выслушали её, пообещали договориться на работе, купить билеты, приехать как можно скорее... но после Алёна осталась одна в пустом коридоре больницы.

Коридор, освещённый газовыми лампами, казался ненастоящим. Очередной иллюзией, кусочком кошмара. Газовая лампа над головой потрескивала, то гасла, то загоралась вновь, за приоткрытыми дверями разливалась чернильная темнота. Алёна то садилась, то вставала и начинала ходить по коридору. В эти минуты её сопровождал призрачные двойник: девушка, которая отражалась в стёклах окон, не могла быть Алёной. Это была подделка из другого мира, фальшивая, опасная, со смазанными чертами лица и тёмными провалами вместо глаз.

Артём приехал, как только смог. Увидел, и ни о чём больше не спрашивая, сгрёб в охапку. Алёна вцепилась в его холодную куртку и застыла, дрожа. Из оцепенения её вывел чей-то возмущённый голос:

– Почему в верхней одежде? Где бахилы? А ну немедленно в гардероб!

– Гардероб закрыт, – объяснил Артём. – Ночь же.

– Так хоть куртку сними, что ли!

Он снял куртку, они сели на скамейку.

– Что там?

– Сказали "сбой ритма". Что бы это ни значило. Сказали ждать. Или ехать домой. А я не могу ехать.

***

Она шла по коридору больницы. Низкий потолок. Синие стены, отчего коридор кажется ещё теснее, а воздух – ещё напряжённее. Потом была лестница. Старая лестница с изогнутыми деревянными перилами, с огромным окном от пола до потолка. Краска была старой, штукатурка кое-где начала облупляться, перила трескались.

Алёна шла, словно сомнамбула. Каждый глоток воздуха пах лекарствами, хлоркой и чем-то ещё. Алёна не смогла бы сказать, на что похож этот запах, но точно знала: так пахнет смерть.

Высокие деревянные двери, покрытые белой краской во много слоев. Старый пол из мраморной крошки. Эхо подхватывало её шаги, уносило далеко вперёд, а потом возвращало.

Навстречу ей шли люди. Врач. Медсестра. Прооперировананя бабушка с полной крови грушей в руках. От груши тянулся катетер и нырял под застиранный халат. Прихрамывающий мужчина в трениках с вытянутыми коленками. Ещё одна медсестра. Люди шли навстречу ей, и всё бы в них было нормально.

Если бы не одно "но".

Ни у одного из них не было лица.

***

Артём взял её ладонь, перевернул тыльной стороной вниз и шепнул:

– Смотри.

Он провёл пальцами по запястью, и на нём вспыхнул символ. Несколько незнакомых букв, слившихся в единую вязь. Алёна вырвала руку.

– Слушай, не до того!

– Алёна, это важно...

– Там Миша умирает, не до того!

Она смотрела ему в глаза несколько мгновений, а потом расплакалась. И вновь Алёне показалось, что она попала в плохую мелодраму. Она повторяла "Если бы я не пришла", "Это ты виноват", "Нет, ты не виноват, это я виновата". Повторяла и понимала, как глупо это звучит, но не могла остановиться.

А потом вышел врач и сказал:

– Состояние стабильное. Он спит. Приходите завтра.

До дома они добрались на такси. Артём поднялся с ней, на всякий случай. И это было хорошо, ведь они просидели за разговорами до рассвета. Попытались пить чай, но початая бутылка виски пошла лучше. Когда Алёна разливала алкоголь, она надеялась, что точно также от одного глотка свалится без сознания. Но – ничего не случилось.

Было уже четыре часа ночи – самое тяжёлое время для каждого бодрствующего. Мир замедляется, мысли текут еле-еле, в голову приходит какая-то глупая несвязная чушь: то ли сон, то ли явь – не понять. Тогда Алёна и спросила:

– А что там было с этим знаком? Ну... на запястье.

– Он там вспыхнул, видела?

Алёна кивнула.

– Это значит, что состояние Миши – не совпадение.

– Продолжим, – сказала Алёна, протягивая руку. – Я хочу знать правду.

***

Она проходила мимо безликих людей, и они поворачивали головы ей вслед и смотрели за ней своими пустыми лицами. Эти лица походили на кусок кожи, натянутый на барабан: ни глаз, ни ртов, ни носов, девственная пустота.

– Виктор Эдуардович! – она произнесла эти слова словно против воли. И тут же один из врачей повернулся к ней. Его пустое лицо заинтересованно наклонилось. Голос, гулкий и глухой, словно доносившийся из подвала, произнёс:

– Слушаю вас.

– Насчёт Васинских. Михаила.

– Состояние стабильно тяжёлое.

– А какие-то прогнозы можете дать, что-то...

– Только ждать, – произнёс безликий доктор, качая головой. – В такой ситуации никогда не знаешь.

Больница улетела. Исчезла, словно кто-то взял её, скомкал и выбрал, как ненужный кусок бумаги. Алёна застыла в пустоте, свернувшаяся в позе эмбриона. Обхватила себя руками за колени. Её трясло, и она погружалась в эту темноту, словно в мазут. Всё глубже и глубже, всё чернее. Нечем дышать, давит в груди...

Мир вздрогнул, перед глазами мазнуло жёлтым. Потом ещё раз. И ещё.

– Алёна! Алёна, очнись!

***

Она распахнула глаза и увидела встревоженное лицо Артёма.

– Я вспомнила. Я всё вспомнила.

Она вовсе не проваливалась в дырку в заброшенном дома. Провалился Миша. Было море крови, гонка на скорой до больницы, переливание, операция, реанимация, кома.

И ненависть. Всепоглощающая ненависть к себе. Потому что сама потащила его в этот дурацкий заброшенный дом. Сама уговорила. Сама виновата. Любила, не любила – это всё неважно. Важно, что виновата.

Тогда и случилась... сделка?

Только вот никто не приходил. Никакой дьявол не являлся. Где-то там, на дне бездны, на дне тёмной мазутной пропасти Алёна поняла, что готова на всё, лишь бы он не умер. Не из-за любви, нет, жертвовать собой из-за любви – это так пошло, да и разве ж это жертва? Это дар. А попробуй отдать свою жизнь ради того, кого не любишь, просто потому, что он заслуживает жизни.

Попробуй.

Алёна вспоминала те дни: как прогуливала университет, лёжа на диване и глядя в потолок. Как звонила каждый час в больницу, чтобы услышать "Без изменений". И как повторяла раз за разом – просьбу, мольбу, мантру: "Всё что угодно отдам, только пусть живёт".

Через несколько дней Миша очнулся.

Тогда, сидя у его кровати и держа его за руку, Алёна осознала, что не имеет больше права следовать своим желаниям. Эти желания чуть не привели её к трагедии. Лучше и безопаснее жить, как все, и ничем не выделяться.

Подумала – и стёрла из памяти, забыла, забыла всё, и реанимацию, и кому, и свою мольбу. Каждый разговор об этом, каждое упоминание – всё мгновенно вылетало из головы. Потому что в её реальности не было того случая в заброшенном доме.

– Вот потому в твоих видениях кто-то постоянно хотел тебя убить, – заметил Артём.

– Но кто спас Мишу? Кто? Это какой-то демон подслушал мои желания, исполнил то, что я просила...

– Не совсем.

– Не совсем?

– Это сделала ты. Ты спасла его. Все свои силы направила на то, чтобы он жил. И потому в твоей жизни ничего больше не осталось. Ты живёшь, чтобы жил он. Платишь таким образом долг.

– И если перестану – он умрёт?

– Не знаю, – ответил Артём. – Я ведь не знаю, умер бы он тогда или нет. Но тебе придётся выбрать.

– Но как? Как я смогла вытащить человека из комы, спасти. Я же не маг какой-нибудь, я же... просто...

Артём улыбнулся.

– Я же говорил, люди делают много странных вещей. И порой заключают очень странные сделки. Решай, Алёна. Решай.

***

Они встретились через десять лет.

Пересеклись совершенно случайно, в очереди в МФЦ. Алёна сперва его не узнала, Артём первый к ней подошёл. Он стал совсем другим: лицо раздалось, виски поседели, футболку и джинсы сменил деловой костюм. Он был хорошо одет, а на безымянном пальце покручивал – видно, привычка – обручальное кольцо. Алёна посмотрела на него, улыбаясь, и покачала головой:

– Я бы тебя не признала. Вот ни в жизнь.

Они разговорились. Ушли в кафе. За кружкой кофе делились последними новостями: семья, дети, работа.

– А ты сейчас...

– Я учитель, – улыбнулась Алёна. – Когда я уволилась с работы и осталась совсем одна и без денег, я вдруг вспомнила, что всегда хотела учить детей. Но меня отговорили, дескать, денег не заработаешь. А я взяла и подала объявление, что возьму учеников на репетиторство. И как-то всё завертелось.

А кто муж? А сколько детям? Разговор превращался в знакомую, хорошо заученную пьесу. Но за мгновение до поворота к сахарно-сладкому хэппи-энду Артём сказал:

– Я ведь так и не узнал, как всё обернулось тогда. Как Миша?

Повисла звенящая тишина. Лицо Алёны, ещё мгновение назад сияющее и счастливой, вдруг посерело и вытянулось. Но это длилось лишь мгновение. Она ответила…