Светлана Ледовская

Обратная сила противодействия

Обратная сила противодействия
Работа №153

Тягучее чёрное месиво осыпалось с поверхности, поглощая под собой всё пространство. Будто в режиме замедленной съёмки набегали друг на друга мутные волны, поглощали сами себя вязкие облака, исходила до самого дна темнота, окрашивая прозрачные и ясные воды в насыщенный цвет.

Настя вглядывалась в наступающую темноту со странным чувством ужаса и восторга: будто побывала уже в эпицентре подобного, но выбралась оттуда лишь чудом. И теперь любое напоминание о произошедшем было поводом отпраздновать ту случайную победу над всепоглощающим мраком.

— Как всегда, полторы ложки, — сказала бабушка.

Настя быстро размешала кофе, и иллюзия исчезла: это же просто дрянной растворимый кофе в стакане кипятка.

— Одну — жидко, две — затратно, — сказала она.

И бабушка впервые за долгое время рассмеялась: это была её любимая фраза, которую она любила повторять за завтраком, отмеряя дневную норму. Когда эта самая норма, конечно, была. Сегодня, например, день обещал быть хорошим. День вообще можно было считать хорошим, если он начинался с еды.

Настя молча смотрела в стакан кофе, не решаясь к нему притронуться.

— Ты что? — бабушка внимательно посмотрела на девочку. — Уснула что ли?

— Ничего, — буркнула Настя, — напомнило просто.

Бабушка положила в стакан пол-ложки сгущённого молока из засахаренной по краю консервной банки, и видение окончательно исчезло.

— Ну, откуда нам знать..., — начала, было, бабушка.

— Тебе этого точно не знать! — перебила Настя. — И пить это я не буду.

— Не хочешь — не пей, — парировала бабушка, — а кофе — хороший.

— Это плохой кофе, — воскликнула Настя, — и ты знаешь почему!

Настя схватила стакан со стола и выплеснула его содержимое в окно. В ту же секунду раздался вой перелётчиков.

— Ну, что же ты наделала, — спокойно сказала бабушка, — сейчас опять начнётся же...

Вой перерос в прерывистое жужжание, в котором можно было расслышать слова: «Оставаться на своих местах, именем святого Мориса, всем оставаться на своих местах». Бабушка потянулась к окну, а Настя осталась на месте, будто ничего не произошло.

— Номер учётной записи? — спросил голос за окном.

Бабушка выдала давно заученную наизусть последовательность букв и цифр.

В комнате было слышно, как потрескивает аппарат, сверяя информацию с Центром.

— Кофе, простите, это был кофе, — запинаясь, оправдывалась бабушка, — кофе горячий, внучка хотела остудить его у окна, но не удержала в руках...

Перелётчик мигал зелёными огоньками. Значит, сверяет информацию.

Откуда-то снизу из него вдруг выбрался длинный тонкий хоботок с присоской на конце, хоботок вобрал в себя кофейные капли с подоконника, затем потянулся к Настиной руке. Настя сжала кулаки, отвела руки за спину.

— Сопротивление? — машина довольно взгоготнула огнями. — Идёт соединение с Центром...

— Настя! — строго сказала бабушка.

Девочка нехотя вытащила руку из-за спины, хоботок слизал с её ладони след утреннего происшествия, на всякий случай сверил отпечатки пальцев с имеющимися данными. Было противно, Настя поморщилась.

— Информация проверена, с ваших слов записана верно, — оживилась длинная щель канала для связи, хоботок скрылся в металлическом боку.

Перелётчик улетел, будто с шумом вздохнул.

— Настя, не делай так больше, — тихо попросила бабушка, — ты не представляешь, чего мне это стоило. Настя?!

Девочки на кухне уже не было. Хлопнула дверь, с лестницы был слышен звук быстро удаляющихся шагов. Блочная пятиэтажка, построенная ещё в позапрошлом веке, усиливала звуки как эхо в сумеречном лесу.

Бабушка осторожно подошла к окну, на всякий случай спряталась за занавеской. Через прозрачный тюль и зелень листвы за окном можно было разглядеть тоненькую фигурку девочки, бегущую к дому напротив, и зависший над ней высоко в небе мигающий шар переглядчика.

«Господи, ну что за ребёнок! — вырвалось у неё. — Только не как на прошлой неделе...»

— Вы что-то сказали? — с крыши свесилось огромное перепончатое ухо.

Переслышник! И как она его сразу не заметила!

— Помолилась святому Морису о здоровье своей внучки, — сухо ответила бабушка.

— Правильно сделали, — будто усмехнулись уши, — как бы ей не пришлось молиться за ваше здоровье.

***

Когда Настя забежала за угол соседнего дома, к ней сразу бросился длинноногий переходник, неуклюже переступая корявыми металлическими лапами. И Настя сразу стихла, будто сделалась самой обычной девочкой, которая вышла погулять.

— Куда? — загородил ей дорогу переходник.

— К Никите, дяденька. На прошлой неделе он обещал подарить мне несколько фантиков.

— Ты хочешь конфетку, девочка? — на вытянутой металлической руке лежали разноцветные драже.

— Нет, — скривилась девочка, — мне мама не разрешает есть сладкое, у меня от него зубы болят.

— Хорошая девочка, слушайся маму, — сказал переходник.

Если он что-то и заподозрил, то эмоции не проскочат на его металлическом лице, но Настя уже догадалась: «Допроса сегодня не будет».

Девочка почувствовала, как металлическая рука переходника опустилась ей на голову и сделала несколько плавных движений. Кажется, это называется «погладить по головке» — что-то новенькое в этой системе тотальной слежки и полного контроля.

«Красное на счастье, зелёное для радости, синее для хорошего настроения, — думала Настя, поднимаясь вверх по лестнице, — а белое? Для чего белое?»

Дверь открыли сразу.

— Здрасти, тёть Тань! А Никита выйдет?

— Настя, это ты? — женщина подслеповато прищурилась — У Никиты болит живот, сегодня ему лучше остаться дома.

— Мама, не говори! — приглушённо крикнул Никита откуда-то из-за её спины. — Настя, подожди меня на улице, я скоро!

— Никит, захвати фантики, — крикнула Настя, сбегая вниз по лестнице. — До свидания, тётя Таня!

На улице Настю чуть не сбила с ног толпа круглых перекатчиков: пронеслись мимо на своих механических колёсах, жужжа и налезая друг на друга. «Вот же бестолковые, — зло подумала Настя, — что только не придумают, а мы всё равно справимся»

Но это столкновение успел заметить переглядчик, и тут же устремился к ней.

— Что такое? Кто такая? — на экране горела строка для ввода учётной записи, но сигнала не было.

Вот и хорошо. Просто отлично.

— Дяденька, — вдруг сказала Настя, держась за ногу, — кажется, я коленку себе разбила, кровь идёт...

Она знала, что будет дальше. Переглядчик двинулся прямо на неё, завращав всеми своими металлическими конечностями.

— Где?

— Вот, — Настя убрала ладонь с чистой коленки и повторила громче, — вот!

— Полученная информация не верна, полученная информация не верна, — заверещал переглядчик, налаживая связь с Центром, но оттуда не поступало сигнала.

Настя вцепилась в его голову, уткнула её себе в живот, перевернулась и прижала к земле.

Только бы не выбрался! Только бы не выбрался!

Переглядчик что-то жужжал про соблюдение закона и нарушение дисциплины, но Настя держала крепко, и тогда откуда-то сбоку из его корпуса вылез длинный тонкий хоботок, из хоботка показалась игла с острым зубчатым кончиком... Хоботок приподнялся и, изогнувшись, впился ей в шею.

Только бы не закричать! Только бы не закричать!

Из последних сил Настя поползла на животе к подъезду, судорожно оглядываясь по сторонам и волоча за собой переглядчика. Кровь тонкой струйкой побежала за ворот рубашки, липко стекала по спине, видимо, аппарат не успевал вбирать в себя всё, что пил из неё.

В подъезде пахло мокрой пылью, извёсткой, но здесь было спокойнее, безопаснее. Настя с отчаянием била по пластиковому корпусу, металлической обшивке и плотным креплениям, молотила — ногами, руками, коленями, локтями — чем угодно, лишь бы не отключиться самой, не потерять сознание от острой боли в шее. Переглядчик выпустил длинный и толстый ремень, который тут же опутал ногу девочки, как удав стал сжимать кольца над своей жертвой, но Настя успела уже заметить ту кнопочку, ту самую кнопочку, которую искала. Рукой не дотянуться: переглядчик вырвется и снова попробует связаться с центром, и тогда... Никогда!

Только бы достать! Только бы достать!

Превозмогая острую боль от иглы, пьющей из неё кровь, Настя подтянулась на согнутых коленях, и уткнулась носом в эту злополучную кнопочку. Переглядчик замер и, проклекотав что-то, затих, напоследок искривив линию связи на экране в смутной улыбке.

— Молись своему святому Морису, — прошептала Настя, выбираясь из-под обездвиженного аппарата, — авось поможет.

Настя размотала ремень, сжимающий её ногу. Нога затекла, и она с осторожностью разминала её. Самым сложным было вытащить зазубренный кончик иглы из шеи: останется еще этот крючок под кожей, объясняй потом, откуда он там взялся. Боль стала резче, кровь пошла сильнее, девочка вскрикнула — впервые за время этой беззвучной быстрой схватки — но кончик уже был в её руке, боль стала затихать. Настя ощупала шею, на удивление рана была небольшой, как след от катетера.

Она пнула обездвиженный корпус переглядчика, тот откатился и тихонечко задребезжал, поворачиваясь нужным боком. Настя достала из кармана перочинный нож, вставила лезвие в щель между креплением и корпусом; пластиковая крышка поддалась вмешательству извне и съехала набок, обнажив полупроводниковую подложку. Только тогда Настя почувствовала себя победителем: тонкая пластина перекочевала во внутренний карман её куртки. Трофей!

Тело переглядчика она столкнула в подвал. Его найдут сегодня вечером, когда в Центре не досчитаются своих. А сейчас нужно уходить.

***

Никита нашёл Настю в песочнице. Девочка перебирала разноцветные кубики конструктора с видом обречённого на счастье ребёнка.

— Привет! — сказал Никита.

— Привет, — ответила Настя и тут же добавила восторженным голосом, — да будет вечен лик святого Мориса, благодаря заботе которого мы встретились с тобой здесь и сейчас!

Никита понял всё правильно. Он вообще всё и всегда понимал сразу. Значит, где-то затаился переслышник.

— Настя, я не могу найти свои наушники, — сказал он нарочитым голосом, — ты не знаешь, куда я их положил?

— Знаю, конечно. Наушники висят на зелёном коврике в конце коридора твоей квартиры.

Наушники — это переслышник, зелёный коврик — деревья, конец коридора означает последний подъезд, твоей квартиры — твоего дома. Никита оглянулся, посмотрел по сторонам, и в листве тополя заметил широкое перепончатое ухо.

— Интересно, наушники могут когда-нибудь сломаться? — вдруг спросил он.

— Всё ломается только тогда, когда это сделает кто-нибудь, — резонно заметила Настя и похлопала себя по карману.

Никита прутиком нарисовал на песке прямоугольник. Настя кивнула, мол, верно.

— Кто? — глазами спросил Никита.

Настя провела пальцем по брови, закрыла руками лицо, будто засмеялась.

— Нам нужно быть осторожными! —зашептал Никита. — Нам нужно быть...

— С опасными предметами всегда нужно быть осторожными, — громко ответила девочка.

И Никита снова понял всё правильно. Они специально завели разговор о детской программе по центральному каналу, новых игрушках, которых начали выдавать в обменном пункте, о лимонаде, которого уже давно было не достать... Пока переслышник не свернул свои уши обратно.

— Смешные у тебя ботинки, — сказала Настя.

— От брата достались, — ответил Никита, — они мне ещё велики.

Никита рассматривал тёмную полоску от ремня на Настиной ноге, краем глаза заметил запёкшуюся ранку на шее, синим цветом на ногах и коленках наливались новые синяки.

— Тебе не больно?

— Было больно, — пожала плечами Настя, — но кто-то же должен бороться, пока другие сидят на горшке.

— Я, наверное, отравился, — мальчишка виновато улыбнулся.

— Драже?

— Сам не принимал, но мог не заметить.

— Что чувствовал?

— Спокойствие, — ответил Никита, — кажется, белое драже для спокойствия? Если бы я сам себе не прочистил желудок, ты бы сегодня до меня не докричалась. Я был спокоен, как слон и плевать...

Боковым зрением Настя увидела, как встрепенулись уши, услышала слабое жужжание, значит, налаживает связь с Центром, со стороны соседнего двора семимильными шагами к ним уже приближался сутулый страшный дядька пересмотрщик.

— Ну вот, — разочарованно сказал Никита, — был я с Эриком в зоопарке, говорю ему, плюётся верблюд, а он мне говорит, что слон! Слон, говорит, как плевать и начал...

Настя громко рассмеялась.

— Дяденька, а вам кого? — Никита задрал вверх кудрявую голову и посмотрел на пересмотрщика.

Тот стал что-то бормотать, видимо, ссылался на переслышника, который передал неверную информацию.

— Хорошие дети, — наконец, сказал он, — будете конфетку?

— У меня зубы болят, а у Никиты — живот, — честно ответила Настя.

— Какие послушные дети, — пересмотрщик неловко погладил их по голове.

— А вон и наш друг Эрик! — демонстративно воскликнул Никита.

Но пересмотрщик уже не слышал: отправился по новому сигналу дальше.

Настя раскладывала кубики в том же порядке, в котором они и лежали.

— Привет, Эрик! — сказала она. — Надеюсь, ты не забыл взять с собой фантики?

— Настя с утра уже сломала очки и расколотила у них все линзы! — похвастался Никита.

— Ты не порезалась? — забеспокоился Эрик.

— Шею немного задело, нога ещё зацепилась за дужку, — улыбнулась девочка и, похлопав себя по карману, добавила, — зато мне на память достались винтики!

— Тебя не ругали? — спросил Эрик.

Это означало — не засекли ли тебя?

— Если бы отругали, — серьёзно ответила Настя, — я бы с вами сейчас здесь не сидела и не разговаривала бы.

***

До полигона шли привычно молча, изредка при виде аппаратов заводили разговоры на отвлечённые темы. О том, что их ждёт на полигоне и к чему они так долго готовились, старались не говорить. Пересмотрщики, переслышники, перелётчики, переглядчики... Сколько ещё этих пере? Драже ещё это разноцветное, чтобы было легче управлять, искусственный мрак всё для того же контроля и порядка. Всех не перебить, но попытаться нужно. Да и потом появятся другие дети и довершат начатое. Главное — успеть сделать хоть что-то против этой застолбеневшей осточертевшей Системы, пока не перерос, пока не подчинился ей полностью, пока не стал её частью.

Иначе и другие поколения так и проживут под этим тотальным контролем: туда не ходи, сюда доложи, тут отчитайся, там оставайся, учётную запись назови, лишнего слова не скажи, а они ещё посмотрят, что тебе выдать в обменном пункте и выдать ли вообще. Системе все должны подчиняться, а сама Система никому ничего не должна. Как хочешь, так и живи. Только туда ходи, сюда положи, тут рассчитайся, там святому Морису поклоняйся, без учётной записи шагу не делай, мысли свободной не допускай, драже принимай, а они ещё посмотрят, достоин ли ты этой Системы или за борт, дружок. Расплачивайся своей жизнью, а в ответ получай жалкие подачки. Надоело!

Система давно научилась выдавать контроль за заботу, тотальную слежку — за опеку, абсурдные санкции — за благо. Все эти перелётчики, переглядчики и прочие аппаратчики только делают вид, что поддерживают Единый порядок, а на деле — не дают никому спокойной жизни. Не осталось уже поколений, которые помнят себя вне Системы. Каждое новое поколение в Системе есть системное поколение, и держит их в этих рамках не Система — они сами держат себя в ней. Достало!

Но любая система даёт сбой, а эта Система даёт сбой сама по себе. Всё чаще пропадает связь с Центром, всё чаще Системе требуется профилактика. Аппараты изнашиваются, устаревают, их действия нелепы, их можно обмануть, Систему можно обмануть, и изменить. Изменить!

Вырваться из этого бесконечного плена порядка и контроля; вырваться, пока не переросли этот запал, порыв, протест; вырваться, пока не выросли, не переросли сами себя; вырваться из Системы, пока не срослись с ней, пока не стали такими же, как все. Вырваться!

***

Полигон они услышали ещё издали. Ещё не было видно пугающих красных огней, но звуки учений уже были слышны. Перехватчики сотнями взмывали в небо, пока не превращались в маленькие, едва различимые с земли точки, и начинали свои манёвры: кувыркались в воздухе, прыгали сквозь облака, делали воздушные петли и камнем срывались вниз к самой земле, и тут же, едва коснувшись её, тут же поднимались обратно.

Дети засели в кустах, откуда всё было прекрасно видно. Перехватчики стреляли друг по другу, попадали по другим и уворачивались сами, падали вниз подбитые или снова взлетали. Центр не жалел металла, справедливо полагая, что это — борьба за выживание, а остальных можно пустить на кастрюли и раздать в обменном пункте. В этом состоя смысл не только учений, а Системы вообще — переплавить всех, кто даёт сбой.

Раздался свист. Над Никитой, проделав прореху в зелени куста, пролетел кусок металла. Настя охнула, Эрик едва не рванул с места, повинуясь инстинкту самосохранения. Только Никита оставался спокоен, будто ничего не произошло.

«Надо было тоже наглотаться белого драже», — с грустью подумала Настя. Ей было страшно.

Поднимая пыль и кружа листву, вверх поднимался Бамбр, так называли его дети. Бамбр распугал всех перехватчиков, и те бросились врассыпную как мыши, застигнутые в чулане.

Значит, опять будут наводить мрак, и это самое ужасное. Бамбра нельзя расколотить, нельзя прижать к себе и вытащить из него заветную тонкую пластину. Но Бамбр один, и когда-нибудь кто-то придумает, что с ним сделать, ведь всё на свете имеет свой конец. Неизвестно, правда, сколько времени должно пройти, чтобы кто-нибудь из детей догадался, как уничтожить Бамбра.

Бамбр поднялся в воздух, запустил детонацию, и ясное небо над полигоном затянулось чёрным тягучим месивом, поглощающим под собой всё пространство.

Только не смотреть! Только не смотреть!

Иначе мрак поглотит тебя, и ты уже никогда больше не сможешь из него вырваться. В воздухе запахло предчувствием скорой атаки, ветер потихоньку приносил запахи жжёной резины, палёной пластмассы... Бамбр давно улетел, а предчувствие только росло. Перехватчики возвращались на исходные позиции, начинали построение перед отправкой в Центр.

Настя посмотрела на свои часы: без десяти секунд семь. Значит, ровно через десять секунд пропадёт связь с Центром. Центр отправится на профилактику, перейдёт в спящий режим, и тогда...

Настя видела, как напряглось лицо Эрика, как сжал кулаки Никита.

Девять, восемь...

Настя посмотрела на Никиту внимательнее: он был бледен, плечи тряслись мелкой дрожью.

Семь, шесть...

Настя сама не заметила, как собралась: лицо как у бегуна перед спринтерской дистанцией, маленькие ладошки сжаты в кулачки.

Пять, четыре...

Из соседних кустов всё громче доносились голоса.

Три, два...

Там тоже вели отсчёт времени.

Один!

Сотни детских голосов слились в один громкий крик, когда они выбрались из засады, выбежали из-за кустов, поспрыгивали с деревьев, и побежали по полю, нелепо задирая ноги и вскидывая колени, чтобы не споткнуться о битые корпуса и металлические тела вышедших из строя аппаратов.

Некоторые из перехватчиков успевали подняться в воздух, остальные растерянно замерли на земле и не могли ничего сделать: связи не было, никаких команд от Центра не поступало.

Дети, громко визжа, молотили изо всех сил по панцирям аппаратов. Происходящее казалось для них весёлой игрой, и они очень хотели в ней выиграть.

Первый перехватчик поддался Насте легко, он даже не сопротивлялся. Настя разбила пластиковую панельку, надавила на кнопочку, тонкая пластина лежала сверху. Краем глаза она успела увидеть, как Эрик стреляет жестяными пистонами по взлетающим перехватчикам, чтобы вызвать аварийную посадку; как Никита, погребённый под тяжестью перехватчика, пытается подняться на ноги. Настя подбежала к нему, и они с удвоенной силой застучали по неподатливому корпусу, пока перехватчик не повернулся к ним нужным боком. Настя вытащила из него тонкую полупроводниковую подложку, и протянула Никите: «Держи, твой трофей».

Никита слабо улыбнулся. Выглядел он действительно плохо: весь бледный, покрытый мелкой испариной пота, под глазом наливался синяк, нос разбит...

— Вытри, — Настя протянула ему платок, — а то слетятся сейчас как мухи на мёд.

Никита хотел поблагодарить, но не успел. Перехватчик, который взлетел в воздух одним из первых, вдруг стал камнем падать вниз. Он падал сам, не подбитый никем. И это было странным: до этого аппараты могли только исполнять только команды Центра.

Перехватчик рухнул вниз, и соседская девочка взмахнула руками, придавленная им сверху. Все поспешили к ней на помощь, и тут же второй аппарат спикировал на них и, зажав в своих металлических ладонях несколько детей, взмыл с ними вверх.

Настя стояла, широко раскрыв глаза. Такого просто не могло быть! Перехватчики не могли сделать подобное без команды от Центра, и связи с Центром всё ещё не было. А что если Центр был в курсе готовящейся атаки и потому позволил ей случиться? Всего лишь учения, борьба за выживание. Давшие сбой пойдут на переплавку, а уцелевшие усилят Систему с новой силой. А они здесь — не маленькие революционеры и даже не подпольные партизаны, а всего лишь крохотные винтики, работающие на усиление Единого порядка. Думаешь, что противодействуешь Системе, а на деле — потворствуешь ей, делаешь сильнее.

— Здесь что-то не так, — пробормотала Настя, — с таким же успехом можно было бы напасть на Центр...

— Нужно предупредить остальных! — крикнул Никита и бросился обратно в гущу событий.

— Стой! — крикнула Настя. — Они сами всё поймут и вернутся! Не надо, Никита!

Но не успела. Она увидела только, как в воздухе смешно замотались его ноги в слишком больших ботинках, до которых он ещё не дорос. А потом наступил мрак.

***

Вечером снова не было горячей воды, мама мыла Настю в тазу. Настя плакала, жаловалась, что мыло щиплет глаза, а мама говорила, что та сама виновата, раз пришла домой такой грязной.

Бабушка, как всегда, смотрела телевизор. Мама расчёсывала Настины волосы.

— Это ещё что такое у тебя на шее? — спросила она.

— На ветку напоролась, — ответила Настя.

— Больно было?

— Мне не больно, я уже большая.

— И большим бывает больно, — вмешалась бабушка.

— Большим больно, а мне нет! — Насте нравилось спорить.

— Большие, которым ещё и десяти лет нет, не уходят с утра из дома и не носятся чёрт-те где до самой темноты.

— Я гуляла. Дома всё равно делать нечего.

— Не девочка, а сорванец растёт, — сказала бабушка, — ты посмотри-то на себя! Все руки в синяках, коленки сбиты, на шее не пойми что.... Я тебе сколько раз говорила не ходить с этим Никитой и Эриком, хорошему они тебя не научат!

По телевизору рассказывали про оранжевое драже — новой разработке Центра.

Настя посмотрела на бабушку: она выглядела бледной, ладони мелко тряслись. Настя подскочила к ней и задрала рукав — кровоподтёк, россыпь мелких синяков на сгибе локтя.

— Опять ходила?

Бабушка молчала. Мама не повернула головы от телевизора.

— Они снова брали у тебя кровь? Отвечай! Брали?

Бабушка молчала.

— Зачем ты это делаешь? Сколько раз я тебе говорила не делать так! Ты просто не знаешь...

— Ты тоже не знаешь, — сказала бабушка. — Они принесли нам кофе и поесть.

— Ненавижу кофе! — взвыла Настя, припоминая всё, что видела на полигоне.

— Тише вам, — попросила мама, — я телевизор смотрю.

Усатый дядька со светящегося голубым цветом экрана передавал, что сегодня неизвестными были уничтожены сорок три новейших перехватчика, кто-то облил переслышника уксусом, были обнаружены останки переглядчика.

«Так вам и надо!» — с обидой думала Настя.

— ... с целью наведения порядка и установления Великого и Единого закона, — гудел телевизор, — поддержим святого Мориса в его гениальных планах и не дадим свершиться новым террористическим актам, не допустим вандализма.

Настя знала, что сейчас начнётся вечерний гипноз, и отвернулась от экрана.

— Все должны жить в нерушимой традиции Единого закона и соблюдения Всеобщего порядка, все должны жить...

«...как бабочки, наколотые на иголки сумасшедшего ботаника, — про себя докончила Настя, — вот к чему могут привести безумные законы старого Мориса».

Настя вспомнила, что трофеи так и остались лежать в кармане куртки, и ушла к себе в комнату. Мама и бабушка завороженно смотрели на экран, где то в одном, то в другом углу появлялось и не сводило с них своих немигающих глаз жёлтое одутловатое лицо святого Мориса.

— Как дела у Никиты? — крикнула ей вслед мама.

— Живот с утра болел, — ответила Настя.

Она запихнула добытые пластины под кровать куклы Даши, там их точно не будут искать.

+3
19:27
795
Комментарий удален
07:11
Тягучее чёрное месиво хорошая характеристика для рассказа
исходила до самого дна темнота дна чего?
набегали друг на друга мутные волны, поглощали сами себя вязкие облака, исходила до самого дна темнота, окрашивая прозрачные и ясные воды в насыщенный цвет. как при мутных волнах могут быть прозрачные и ясные воды?
в стакан пол-ложки сгущённого молока из засахаренной по краю консервной банки засахарившейся
Ну, откуда нам знать..., зпт не нужна
Настя схватила стакан со стола и выплеснула его содержимое в окно.
оживилась длинная щель канала для связи?
В ту же секунду раздался вой перелётчиков. почему множественное, если Перелётчик улетел, будто с шумом вздохнул.
с крыши свесилось огромное перепончатое ухо.

Переслышник! И как она его сразу не заметила!

— Помолилась святому Морису о здоровье своей внучки, — сухо ответила бабушка.

— Правильно сделали, — будто усмехнулись уши
было ед, стало множ
— Куда? — загородил ей дорогу переходник.
Из последних сил Настя поползла на животе к подъезду, судорожно оглядываясь по сторонам и волоча за собой переглядчика. как можно волочь ЗА СОБОЙ, если он ПОД НЕЙ?
сжимающий её ногу. Нога затекла, и она с осторожностью разминала её. ее/ее
куча лишних местоимений
банальная вторичная антиутопия, призванная раскачать лодку (галеру) Великого Кормчего, ведущего страну особым путем в мире, где кругом враги, либералы (кто это?) и пиндосы
«так победим!» ©
07:21
Все в лучших традициях антиутопий: тотальный контроль, слежка. Переглядчики, переслышники, перехватчики, переходники и много других пере…

Но есть одно важноеое отличие — с системой борются дети.

Очень любопытный антиутопичный рассказ. Необычно и интересно.
Загрузка...
Анна Неделина №2

Достойные внимания