Верой и любовью

Прежде чем несмышленая девчонка помчалась к зарослям из пышных высоких цветов, я, как могла тише, прокричала: «ловите ее!». Но было поздно.

В этом мире правило одинаково: если хочешь выжить, оберегай детей от заросших, удивительно красивых растений. Наша любовь ко всему живому – приманка охотников.

Стебли дельфиниума оросились кровью. Девчонка вскрикнула и тут же смолкла, зажав рот ладошкой. Ее нога попала в капкан.

Двое взрослых подбежали к ней. Я отвернулась.

Нет, меня не пугает вид темно-алой жидкости и страдание на лице девчонки. К этому мы, маги, привыкаем с рождения.

– Таша, держись! Ром, зажми ей рот, криков еще не хватало.

Я отвернулась, чтобы яркий свет не ослепил меня.

Нас называют магами, колдунами, ведьмами, потому что мы сильно отличаемся от мерзких обыкновенных людишек. В каждом из нас есть чанк. Что-то вроде суперспособности. Кто-то умеет часами дышать под водой, кто-то парить над землей. Или залечивать раны ослепительным светом ладоней.

Но самая главная способность каждого волшебника – умение любить.

Вот почему девчонке следует заткнуть рот. Мы, группа магов, спасаемся бегством от тех, кому любовь незнакома.

– Давайте скорее, они на подходе! – поторопила Лера.

На ее спине висел потертый рюкзак, такой же худой, как она сама. За ее рюкзаком виднелся лес.

Мы находились на открытом пространстве. Пересекали поле с цветами, но девчонка всех задержала. Проклятая красота дельфиниумов!

Я всмотрелась вперед. До следующего куска леса, следующего относительно безопасного места, минут пять быстрой ходьбы.

Люди всей планеты считают нас угрозой, ведь чанки легко использовать в бою. Поэтому мы вне закона, нас отлавливают и сажают в тюрьму, а оттуда отправляют в лаборатории. Человеку не объяснишь, что такое любовь. Что ты никогда не навредишь живому существу. Если, конечно, это не какой-нибудь охотник, стреляющий на поражение.

Наконец ногу ребенка освободили, залечили и, на всякий случай, перевязали тряпкой. Лера сняла рюкзак, протянула его мне. Девчонка влезла ей на спину.

Я взвалила рюкзак на плечи и оцепенела.

Вдали, из леса, к нам неслись люди в зеленых спецкостюмах. Откуда-то выехали три внедорожника.

­– Бежим!

Пришлось бросить тяжелый груз.

Я знала, что все тщетно, но бежала. Вместе с двумя десятками «преступников». Среди нас были дети, один старик и две собаки. Все бежали.

– Нужно врассыпную! – выдохнула я семидесятилетнему наставнику, Якову.

– Поздно! – хрипнул он.

И остановился.

Внедорожники обогнали нас и преградили путь.

В этот момент я поняла, что солнце сегодня греет идеально. Не слишком жарко и не холодно. Впору наслаждаться воздухом, которым дышишь, шелестом травы в босых ногах и шуршанием мчащихся в испуге ящериц.

– Идеальный день, чтобы умереть, – прочитал мысли Рома и встал по левое плечо.

– Идеальный, чтобы жить, – я вытащила спрятанный за спиной дзё – деревянную палку.

Кто способен любить, способен и ненавидеть. Я молча метнулась к подоспевшим охотникам.

***

Бой закончился так же внезапно, как и начался. Каждого обкололи дротиками и бросили в подоспевший грузовик. Туда же кинули и все наши сумки.

Крыша кузова состояла из железной решетки и тонкой ткани. Просвечивала. В небе сияли звезды.

Спали почти все. Устали, да и привыкли засыпать в самых нелепых обстоятельствах. Только одна девушка, имени ее я не помню, свернулась клубком и шептала одну фразу:

– Я верю. Я верю. Я верю. Верю.

Яков с раздражением дернул палкой, хотя спал. Мне тоже не нравились эти слова. Верить во спасение – грустная нелепость.

Сначала, когда нас только окружили, она говорила громко, чтобы ее слышал каждый. «Я верю». Она повторяла фразу снова и снова, как заклинание, несколько часов. Лишь с темнотой перешла на шепот.

Бесполезно.

Все равно сгнием в тюрьме. А не там, так в лабораториях, точно крысы. Ученые проводят опыты, чтобы найти способ превратить наши чанки в смертоносное оружие. Глупцы. Не знают, что ищут. В наших артериях и венах течет не яд, а противоядие.

Яков говорил, что это не мы неправильные, а они. Нужно лечить их, а не нас. Их жестокость, их безграничная злость – причина непрекращающихся войн. Люди сами страдают от своих же поступков.

Мой наставник говорил: люди не способны любить, но это не значит, что они монстры. Им нужна наша помощь.

Некоторые, но далеко не каждый человек, могут сострадать, испытывать чувство привязанности. Некоторые всем сердцем хотят полюбить. Хоть что-то. Хоть самого себя.

Яков все это мне рассказывал, и я ему верю. Ему семьдесят лет, а мне тринадцать. Как же не верить?

Девушка продолжала шептать злоклятые слова, а я пялиться на звезды.

Заскулил Дружок. Старому псу не привыкать: он попал в передрягу вместе со всеми который раз. Своих не бросает.

Дружок голоден.

Я приподнялась, окинула взглядом темный кузов; ночь и кучка магов не позволили отыскать рюкзак.

– Дружище, в рюкзаке.

Пес зевнул и аккуратно стал переходить через приятелей.

Раньше я соблюдала правило: никогда не ищи друзей среди животных. Если не хочешь быть пойманным, конечно. Каждому известно: у людей не бывает домашних питомцев.

Вот так нас и вычислили.

Мы жили в небольшом городке, все шло хорошо, пока я не привела домой Дружка. Обычно, когда замечают собаку или кошку рядом с человеком, звонят по единому номеру в отдел охоты.

Мы угодим в тюрьму не по вине девчонки, захотевшей понюхать дельфиниум, а по моей.

– Я верю. Верю-верю-верю, я верю.

– Дай хоть перед смертью отоспаться, – проворчал кто-то в дальнем углу.

– Уму непостижимо, – добавил другой. – Нас двадцать, крутых и сильных, а остановить машину не можем!

– Все нормально, – рядом приподнялся с пола Рома. – Скоро въедем в город, а там что-нибудь придумаем. Остановимся на светофоре – и Ясичка в один момент светофоры сломает! Там и до аварии недалеко.

Рома прав, чанк Яси пригодится. Только ему всего три года. Маловат для такой задачи.

– Было бы что, а герой-то найдется!

Прохладная лапа коснулась ладони. Я вздрогнула.

Дружок разжал пасть, и на ноги мне упала упаковка печенья.

Были бы у нас стоящие способности, и сидеть бы тут не пришлось. Маги. Какие из нас маги, если чанк Якова – заставлять растения цвести, а мой – всегда бодрствовать и видеть происходящее через закрытые глаза?

Пока я кормила пса печеньем, Рома и кто-то еще спорили.

– В городе не безопасно, надо сбежать до него.

– Давай, умник! Покажи, как это делается!

– Верю. Я верю. Я верю.

Разум покинул эту девушку, поставив на запись дурацкое выражение.

Пробудился Яков.

– Прекратить ругаться!.. Посмотрите, до чего Лизу довели. Ее лихорадит.

Наставник провел рукой по лбу шепчущей девушки. Она зашептала быстрее и громче.

– Плохи дела, – Рома оттянул меня подальше от Лизы, когда та начала биться в конвульсиях.

- ВЕРЮ!!! – заорала Лиза.

Она дернулась в последний раз.

Грузовик резко остановился, и нас всех откинуло к кабине.

– Что за чертовщина? – за стенкой выругались.

Тут кузов затрясся, словно зуб, вырываемый с корнем. Нас бросало из стороны в сторону; мы придавливали друг друга, ничего не понимая.

Раздался грохот, затем скрежет и вой сирены.

Тело Лизы взлетело вверх. Кузов разлетелся на мелкие горячие кусочки.

Я убрала с лица несколько из них и выпрыгнула на дорогу. Никто в стороне не остался.

Две машины охотников пылали; от них шел ужасно горький запах.

Вокруг дороги – пустые, ничем не засаженные поля. Вдалеке чернел лес.

Времени на бегство не нашлось: перекличка охотников слышалась все громче. Вот-вот они нас обстреляют дротиками или пулями.

Маг с чанком исцеления вытащил из кузова Лизу. Она кашляла, потихоньку приходя в себя.

Я и не подозревала, что Лиза владеет психокинезом и в критических ситуациях способна разрушить что угодно.

– Вставай, – ей помогли подняться.

Полетели пули.

***

Снова все закончилось. Почти мгновенно.

За одну минуту психокинез Лизы расплавил оружие, а мы разделались с людьми своими силами.

Да, тринадцатилетняя девка, вроде меня, легко уложит охотника, если в ее руках дзё. Особенно если боевым искусствам ее обучал мастер, такой как Яков.

Любое живое существо хочет жить. В борьбе с магоненавистниками я предпочитаю об этом забыть.

Есть цель: выжить. Есть оружие. Все остальное – ничто.

У охотника нет семьи. Лишь ее имитация. Нет детей. Лишь потомство. По нему скучать не станут. Он – порядковое числительное.

За ту минуту мы победили. Не без потерь.

Первая пущенная пуля пришла точно в сердце Ромы.

Он был мужем Леры.

Поэтому, когда все закончилось, мы столкнулись с проблемой.

– Садимся по машинам и уезжаем, – я тянула Леру за рукав. – Слышишь?

– Нет!

– Здесь скоро будут другие, если не поторопиться, то он умер напрасно!

– Без Ромы все тюрьма и пытки!

Яков коснулся моего плеча. Нужно ехать.

– Ее выбор, – сказал он.

Я села во внедорожник, усадив на колени Ташу. Водитель развернул автомобиль и проехал мимо оставшейся рядом с телом мужа Лерой.

Нас, как всегда, ждала неизвестность.

В этом мире для любящих исход один: смерть. Я ни разу не видела того, кто умер спокойно. Что там! Дожить до старости – величайший подвиг.

Мы рано взрослеем и рано умираем. Мир похож на постапокалипсис, где люди превратились в зомби, а мы стали выжившими. Здесь иначе не получается.

Таша смотрела в заднее окно. Ночь украла у нее родных дядю и тетю.

Говорят, где-то на Земле есть рай. Место, которое укрывает волшебников от опасностей. Там нет никаких законов и тюрем, нет охотников и несчастных случаев. Дни всегда солнечные, а ночи ясные. По утрам и вечерам льет дождь, словно кто-то поливает грядки. Жители счастливы, спят до позднего утра, выходят на прогулку с животными, посещают торговые центры и кафетерии. Слушают запрещенную по всему миру музыку, читают книги и смотрят потрясающие художественные фильмы. А еще посещают театр, о котором мне ничего неизвестно, ведь искусство под запретом. И они даже не подозревают, что у рая есть границы.

Как-то я спросила Якова, знает ли он, где это место. Он сказал, что это выдумки взрослых. Я ему поверила.

***

Спустя шесть лет я кое-что поняла.

Меня пихнули в камеру и заперли дверь. Единственная лампа слабо освещала комнатку. На холодном бетоне были раскиданы грязные матрасы. Три колдуна и две ведьмы жадно всматривались в меня, мой образ. Если моя одежда просто порвана, то их – всего-навсего клочки ткани.

Я поняла: мир не спасти. Людей не спасти.

Нашей любви недостаточно.

Им нужна наша вера.

Ее мы понемногу теряем.

– Садись, – прохрипела женщина. – Ты голодна? Скоро принесут ужин. Как тебя зовут?

– Варвара.

Я скромно села в угол комнаты.

– Вар… О, я тебя помню.

Зрачки женщины расширились. На болезненном лице проступила улыбка. Что-то казалось мне знакомым.

– Мы жили в одном доме. Потом ты привела собаку.

– Лера?!

Женщина отмахнулась.

– Нет. Нет. Лиза.

– А. Точно.

Прослезилась.

– Как же ты… Повзрослела. Как… Как ты… О, милая.

Она зарыдала. Я съежилась. Мне многое рассказывали о тюрьме, но что здесь очень холодно – никогда.

– Поймали во время рейда. Не верила, что это возможно в мегаполисе.

– Ох. Порой вера подводит. В последнее время все чаще.

Теперь я это знала.

– Как и любовь, – добавила я.

Лиза поправила на себе рваную тряпку и прокряхтела. Видно, в тюрьме она очень давно.

– В ту ночь мы спаслись благодаря мне. Как я расплавила их винтовки, помнишь?

Я кивнула.

– Прежде я никогда не владела психокинезом. Мой чанк – взглядом разжигать костер.

– Тогда что же случилось?

– Я поверила. Вот что случилось. Впервые в жизни внушила себе мысль, что мы сбежим… Но теперь мы здесь.

И отсюда выхода нет.

Попал в тюрьму – уже не выберешься. Никому не удавалось. И верить, что с тобой-то уж точно будет иначе, безрассудно.

Тяжелый день меня вымотал, и я прилегла на матрас. Хотела бы заснуть, да сны не посещают.

Вот бы сейчас на мгновение позабыть о страшных событиях, происходящих каждый день. Гневные лица охотников, стволы в их руках. Забыть, что они желают зла. Что завидуют. Ты любишь, а они нет. Вспомнить слова старого друга: люди не монстры, им нужна наша помощь. Вдохнуть в них частицы веры и любви.

Поверить самой, что все изменится.

Вот бы увидеть пруд, уток и лебедей. Тоненькие березы. Услышать всплеск, смех Таши и Яси, ворчание наставника. Почувствовать тепло солнца и ветер за ушами. Вдохнуть запах цветущих дельфиниумов, упасть на траву и лежать. Бесконечно долго лежать.

Бесконечно…