Пилигрим

1

Он ступал тихо, осторожно, почти бесшумно, выворачивая ступни, чтобы не наступить на сухие ветки, которые подобно листьям в осенний период застилали землю. Вокруг стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь противным, не слишком громким треском откуда-то из-за пригорка. По правую руку расположилось зеленоватое болото, укрываемое лёгким слоем тумана, ставшее пристанищем для горстки удивительных земноводных: фоаандских квакш, чесночниц-песчанок, озёрок, гладких шпортцевых и остромордых лягушек, а так же ещё небольшая кучка жаб, которую незнакомец не стал разглядывать. Они боязно прыгнули в мутную воду, не высовываясь до тех пор, пока высокая мужская фигура не скрылась за чащей берёзовых стволов.

Рука в тёмно-синей бархатной перчатке потянулась к земле, аккуратно смахивая пожухлую листву с идеально гладких, маленьких косточек, испачканных кровью и грязью.

– Череп. Теменная часть пробита, дыра деаметром сантиметра три. Напали сзади. Удар сильный, нанесён предметом с зауженным, но гладким концом, определённо тяжёлым, – рассуждал холодный, отдающий звенящим металлом голос. – Кости. Так… Несколько рёбер, левая лопатка, ключица, поясничные позвонки, пястные кости, фаланги , предплюсна, плюсна. Немного. Всё тщательно, аккуратно обглодано. Отпечатки зубов еле видны, но понятно, что человеческие. Почти. Остальные части скелета расхватали волки или шакалы. Хотя… Лейини, лоймы и сербайи в этом лесу тоже ошиваются, – мужчина глянул через плечо, осматривая местность. Никого не видно.

Стояла всё та тишина с треском. Незнакомец выпрямился, поправил каштанового цвета кушак, подтянул ремни с поясными сумками и двинул на звук, через кусты чёрной бузины и боярышника. За небольшим пригорком, устилаемым мокрым и вонючим зелёным мхом, стояла небольшая изба, поддерживаемая высокими, слегка покачивающимися куриными ногами. По четыре когтя на каждой лапе врылись во влажную землю, почти как корни за почву. Окна в избушке обманчиво чёрные, словно за ними никого и ничего нет, а из дымохода густым облаком валит дым, говорящий о затопленном камине или разожжённом котле.

Нос уловил лёгкий, но невыносимо ужасный запах гнили, разлагающегося мяса. Земля вокруг избушки усеяна маленькими кусочками детских тел: уши, пальцы, носы, гениталии. И это только то, что лежит в поле видимости. Заметна также и граница, разделяющая участок с избушкой и остальной лес.

– Бабка хорошо поработала, – промычал мужчина, увидев на земле чёткую бордово-жёлтую линию. – Человеческая кровь, ушная сера… Прочие ингридиенты для маскировки части леса. Части леса с избушкой, точнее. – Согнув одно колено, опустился к земле, не касаясь штаниной бурной мешанины. – Но недостаточно хорошо. Забыла добавить озёрной соли. Работа наспех: плохо раздробленные зубы,комочки лепестков верески. Понятно, почему не сработало. Кого-то ждала? Опасалась? Вероятно, меня.

Он встал, откинул с головы капюшон, поправляя платиновые, выбившиеся из косы волоски, спадающие на глаза. Взгляд устремился вверх, разглядывая избу, продолжающую издавать трескучие звуки. Будто бы кто-то небольшой, типа домового или мокрухи, поднимается по старой, скрипучей лестнице, немного прихлюпывая. Но самой лестницы не видно. Ни обычной деревянной, ни верёвочной. Порожек на высоте метров двух. Оконные рамы красиво украшены разной листвой, цветами и ягодами. Яркими красками разукрашена избушка, изображая чудесную девушку, сидящую на поляне среди животных.

" Как из красивой сказки, – рассуждал он об избе. – Жаль, что ещё никто не придумал такой, в которой бы сказалось, наконец, об опасности таких мест и тех, кто в них живёт. Тогда, может, дети бы не покупались на такое…"

Небо понемногу затягивало тучами, обещая вскоре залить округу бурным дождём. Солнце медленно уходило за горизонт, поглаживая голые, сухие, чёрные, словно тлен, ветви берёз, играя лучами на усеянной частями тел земле, облизывая бледными, едва заметными языками тепла детские ручонки и ножки, целые и уже расслоённые косточки, червей и мух на свежих и не очень тканях. Подул лёгкий ветерок, разнося смердящий запах тел на всю лесную округу. Ещё сильнее заскрипела обманчиво красивая избушка. Обманчиво красивая среди непохороненных, заживо съеденных мучеников.

Подойдя ближе к избе, стоящей на куриных лапах, снял с пояса коричневый мешочек, завязанный золотыми жгутиками, выудил из него два небольших, размером с грецкий орех, идеально гладких металлических шарика. Покрутил их в руке, переменая пальцами, подбрасывая, попутно осматривая окна избы. За ними кто-то хаотично ходил туда-сюда. Нечто было видно лишь слегка, лишь большой сгорбленный силуэт, метающийся то к окну, то от него.

– Учуяла меня, карга, – ухмыльнулся мужчина. Ухмыльнулся и прошептал: – Aett ae gvabl.

Шары в его руке задрожали, засветились бледно-голубым, наэлектризовались и поднялись в воздух, кружась вокруг друг друга, издавая звенящие звуки. Сначало медленно, выводя в воздухе спирали, а затем резко и быстро бросились в окно. Дождь тёмного стекла брызнул из оконных рам. Незнакомец непринуждённо прикрыл лицо рукой, другой укрывал ноги плащём от осколков. Шары, дрожа сильнее, вылетели обратно, с угасающим писком упав на выставленную ладонь.

Тем временем из избы послышался громкий противный крик. Сытые вороны, покачивающие полными пузами на ветках берёз, испугавшись, взмыли вверх, старательно работая пурпурно-синими крыльями. Мужчина, протерев и убрав шары обратно, удобнее натянул короткие бархатные перчатки.

Из рамы наружу высунулся большой морщинистый нос, за ними показались страшные пустые глазницы с сочящимися из них кровью и гноем. Существо, шевеля ноздрями, со свистом втягивая в них воздух, принюхивалось. Огромные лапы, отдалённо похожие на человеческие руки, перееханные телегой, высунулись из разбитого окна, длинными когтистыми пальцами потянулись к порожку, нащупывая неровную деревянную поверхность. Кряхтя и брюзжа слюной, чудовище вылезало через окно, постепенно вытаскивая жилистое тело, прикрытое тряпками и лохмотьями.

– Доберусь до тебя… Дддоберусь. Порву, – обещало пугало. – Раскрою череп, сварю. Переберу твои кккости, – захлёбываясь в крови, давясь собственным языком и выбитыми зубами, обещало чудище.

– За дело, – холодно сказал охотник и быстрым движением рук достал два стальных кинжала из подкладок в рукавах. Выгравированные на них руны слабо замерцали, заперелевались разными цветами.

Карга заливисто расхохоталась, ужасно хрипя. Из её рта стекали густые комки быстро свернувшейся крови, капали на еле закрытую серую грудь, свисавшую до колен. Улыбнувшись почти беззубой улыбкой, она затопала обеими ногами, а изба повторила движение куриными лапами.

Незнакомец рывком отскочил в бок, легко уворачиваясь от летящих в него комков земли и гнили.

– Кости-кости, – зашипело чудовище, – трупы, звери. Мы сто лет с тобой не ели. Мясо-мясо, – пропела хрипло, – жизнь, неделя. Не сидим уже без дела. Крики, страх, болезнь и жим. Мы детишек потрошим.

Чудовище громко засопело. Только пугать этим было уже не кого. Все, кто только хотел, уже ушли подальше от этого места.

Уродливая бабка снова хотела запеть и затопать, но прилетевшие ей в живот сулицы приостановили рвение, сделав страхолюдину ещё более злой. Маленькие дротики посыпались, как иголки с ёлки, стоило только ей тряхнуть пузом. Немного помешкав, она всё же спрыгнула на землю с порожка. Спрыгнула и тут же метнулась к врагу, махая длинными руками в разные стороны. Грязные коричневые когти в нескольких сантиметрах от лица мужчины разрезали воздух с всё большей скоростью и рвением. Барахтающаяся в ногах грудь и живот немного путались, мешая делать замахи, что сказалось на скорости. Незнакомец рассёк старухе сначала губу, затем щёку. Парировал, блокируя и уворачиваясь от ударов.

С каждым промахом карга свирепела пуще, бросаясь всем телом на обидчика.

– Ты ответишь за мои гла-а-аза, – прохрипела она почти у самого его уха, – ответишь, ты, кусок ещё живого мяса! Я запихаю тебе твои шарики в самую глотку-у!

Тяжёлые ноги согнулись в коленях в готовности к прыжку. Помогая крючковатыми пальцами, уродина оттолкнулась от земли, прыгнув, растянувшись в воздухе нелепым и несуразным комком жира. Это стало последней ошибкой старухи. Ловким, натренированным движением рук беловолосый вспорол твари живот, проскользнув под ней в момент её прыжка. Из раны в миг хлыстнула кровь, посачилась чёрная гниль.

" Твою мать, – подумал он, – надо было рот закрыть"

2

Заскрипели половицы, незнакомец размеренно вошёл в заведение. Шум, стоящий в корчме "Чёрная коза" поумерился. Пара десятков глаз направила взоры на вошедшего. Кто-то начал перешёптываться, а кто-то лишь многозначительно переглядываться.

Рука в тёмно-синей, запачканной кровью перчатке, потянулась к только что налитому медовому сидру. Осушив кружку, два серых глаза уставились на корчмаря, устало и нетерпеливо ожидая реакции хозяина, то бишь заказчика.

– Сударь, – начал мужик, нервно потирая водянистую чёрную бородку, – вы неважно выглядите.

– О, Барт, неужели?

– Да, в самом деле, – подтвердил Барт. – В самом деле. Вам… удалось? – тихо спросил он, вытирая жирный лоб платком.

Духота в корчме стояла действительно ужасная. А исходящая от незнакомца в капюшоне вонь только ухудшала ситуацию. Половина посетителей выбежала из помещения сразу, как проход дверей освободился.

– Удалось, – качнул головой исполнитель. – Ваших детей похищала низшая ведьма. Как вы там её называли? Ягой? Так и думал. Пристанище колдуньи находилось у вас под носом, за вересковой поляной, в Брокхесте. Неужели ваши женщины не пугали детей рассказами о антропоморфных существах, живущих в той мёртвой чаще? Там было не меньше трёх десятков детских скелетов.

Зал полностью замолчал. Корчмарь побелел, словно мел. Такая тишина сохранялась не долго. В конце концов, женщина, сидевшая в дальнем углу, у окна, кинулась незнакомцу в ноги, рыдая.

– Что же это такое, господин? Не выжил никто? А как же мой? Как же мой малыш? Мой Ванька? Он пропал всего за день до вашего приезда, – взахлёб говорила женщина, смотря на лицо, скрытое под капюшоном, – всего два дня назад. Не уж то он тоже… Тоже пропал? Как соседский Кока? Как младший братишка вон той лекарки – Иося? Как та…та девочка, приносившая мне молоко раз в… – седая вытерла глаза ладонью, всё ещё икая от плача. – Ах, как же так?

– Я сожалею, – мягко сказал беловолосый, решив поначалу взять бедняжку за руки, но быстро передумал, не решившись её касаться. – Ведьма убита. Ваши дети отмщены. Больше никого не постигнет такая участь. И в лес всё же не ходите. Помимо ведьмы были и есть там и другие противные твари.

Женщина встала с колен, Барт подозвал её к себе, назвав ласково Евочкой, шепнул что-то на ухо и погладил по плечу, нежно прижимая к себе. Та успокоилась, но ещё хлюпала носом, дрожа.

– Сколько мы должны заплатить за это? Назовите любую цену. Если потребуется, то заплатим хоть всей деревней.

– Вы мне ничего не должны. После меня к вам явится другой Пилигрим, одетый в чёрные одежды. Ему и отдадите деньги. Столько, сколько скажет.

– Как пожелаете, – Барт налил ещё медовухи, – господин… Э… Простите, запамятовал.

– Даэ'вель.

3

Горячая, только что вскипячёная вода лилась со всех сторон, переливаясь за край бадьи. Крепкие мужские руки скользили по коже, опускались в воду, в пузыри, выныривали, водя жёсткой мочалкой в попытке смыть стойкую ведьмину кровь. В ход пошла красная коралловая пемза, тоже оказавшаяся бессильной.

Устало выдохнув, Даэ'вель кинул в угол комнаты мочалку и опустился с головой в воду, предварительно снова магией очистив её от смытой грязи. Он открыл глаза. Под водой темно. Света сотни свечей, висевших в воздухе, не хватало для того, чтобы видеть в такой тьме. Но ему и не нужно было, и не на что было смотреть. В голове и перед глазами стоял только тот выжженный берёзовый лес и детские трупы, гниющие в грязной земле. И те трупы, что он нашёл внутри избушки, разрушенной от падения после смерти низшей ведьмы. Ведьмы рода Ah de ali, что на языке Извечных означает "Хитрая из тени". Теперь её выпотрошенный труп лежит в тёмном Брокхесте, оставленный на пожирание соседям – женоподобным лийиням и лоймам – пожирательницам заблудившихся путников, сербайам – волкоподобным чудищам с оленьими рогами, волкам и трусливым шакалам. Мысли о её мучительной кончине, о роже, полной боли, кривом рте, в котором пузырится кровь, немного утишали. Он ненавидел людей и существ, убивающих детей. Что те, что другие для него – монстры, нуждающиеся в порции холодной стали и в крови, поднимающейся по глотке.

Даэ'вель закрыл глаза. Закрыл, чтобы в водном мраке больше не видеть Брокхест. И всё-таки одно детское лицо расплывчато проскользнуло в голове – конопушчатое, белое, кареглазое, с маленькими тонкими губами, вытянувшимися в трубочку. Он увидел вошедшего. Вынырнув, мужчина посмотрел на открытую дверь, в проёме которой стоит рыжий мальчик, присвистывая. В его маленьких ручонках еле уместился широкий тазик с постиранной одеждой.

– Красиво, правда? – добродушно спросил Даэ'вель, тоже мельком посмотрев вверх, на ливитирующие свечи.

– Очень. – Восторженно подтвердил конопатый и тут же опомнился. – Ой, мне мамка сказала вам ваши вещи принести. Вот, – мальчик вытянул руки, – здесь всё постирано, поглажено и накрахмалено. Рубашка, штаны, плащ и всё такое. А обувь моя родительница ещё чистит. Куда положить?

– Поставь у двери.

– Угу, слушаюсь. И… Давьеэль?

– Даэ'вель, – поправил.

– Да, Даэивель. Вы не нашли моего брата, да? Он, знаете, с такими чёрными волосами. И глаза у него ма-а-а-аленькие, серенькие, как у Барта, моего отчима. Его Ваней зовут. Его мама и моя мама тоже. Хотя вообще не похожи. Ни мы с ним, ни он с мамкой. Вот так бывает, – константировал мальчик. – Не нашли?

– Боюсь, что нет.

Конопатый загрустил. Опустил взгляд и принялся носком ковырять пол. И молчал. Оба молчали очень долго.

– Меня Львом зовут, если вдруг что. И если вдруг вы увидите моего братика, то обязательно скажите мне первому. И… И ещё, Даэивель?

Даэ'вель не стал больше поправлять.

– Да, Лев?

– Вы же Пилигрим, если мне отчим не соврал? Да? Ну, значит не соврал. Так вот. Лукреция, моя сестрица, как-то сказала мне то, что её подружки сказали ей. А сказали они, что Пилигримы умеют видеть то, чего обычные люди видеть не могут, умеют смотреть очень далеко и залезать людям в мысли. Это правда, да? Ну, хорошо. Тогда передайте моему братику, где бы он ни был, чтобы не терялся и ни за что не умирал. Передадите?

– Передам, – кивнул беловолосый и проводил довольного мальчика взглядом.

А после рыжего мальчика в гостевую комнату к Даэ'велю вошла роскошная золотоволосая девушка в лёгком полупрозрачном халате, обрамляющем её красивую фигуру и груди.

4

– Ох, уважаемый Даэивель, – вздохнул Барт, наливая в кружку пива только что подошедшему к стойке беловолосому.

– Вы здесь никогда не научитесь правильно говорить моё имя. Даэ'вель. Даэ'ве-ель.

Он уселся на высокий стул, облакотившись на стойку и принимая кружку пива. Людей в корчме утром совсем мало, многие чуть свет – и уже на работе. Пашут на полях. Потому свободных мест очень много. Разве что заняты на правой половине заведения, под пучками засушенных цветов, которыми был увешан потолок. Там сидели здоровые мужики, косо подглядывающие на корчмаря и его гостя.

– Говор у нас здесь такой, – отмахнулся мужик, – извините уж.

– Извиняю.

– Благодарю, благодарю… А вообще я спросить хотел, разрешите?

– Разрешаю.

– Я вчера под вечер послал к вам девушку, Павлу, красивую такую, помните?

– Помню.

– Послал без вашего ведома, конечно. Как бы неожиданный подарок вам сделал, но… Она почти тут же вернулась злая. Кинула в меня горстку золотых монет, которые я ей дал за…э…за хорошую работу, и ушла, не жалея оскорблений. Вы её не обидели случаем?

Даэ'вель ухмыльнулся, вытирая пену со рта.

– Видишь ли, уважаемый хозяин, все пилигримы – евнухи. У нас нет, как вы его называете – не помню, phallusa – по-нашему, на Извечном языке.

– Причиндалов нет, короче, – закончил Барт. – Печально, печально. Как же вас так изуродовали? Зачем? – вдруг вспылил корчмарь. – Нет, я понимаю ещё, если придворных слуг кастрируют, и то не всех. В замке Дасторнэ, например, на службе у короля и королевы Ин Э Ициусов, прислужников оставляют целыми. Хотя у них там целый, как бы это сказать? Прайд? Гарем? Целый двор женщин и девочек, в общем. А вас-то почему? Многоуважаемая Ложа боится, что какой-нибудь монстр сделает это за них?

– Пилигримов растят как заступников человечества, идеальных и холодных убийц. Ложа не хочет, чтобы их орудие, то есть пилигримы, давало осечки. Осечками являются банальная любовь и привязанность, страх за другого. Потому нас и кастрировали. Чтобы ни одна женщина не смогла с нами остаться. Вот почему Павла ушла недоувлетворённой, – хмыкнул Даэ'вель. – Я не мог дать ей того, зачем она пришла.

Бледное треугольное лицо скривилось в гримасе недовольства. Пиво горьчило.

– К тому же любовь отвлекает от работы, – продолжил он. – Вам, людям, совсем не на руку, если вдруг пилигримы начнут плодиться, заводить семьи, уходить из профессии. Где предложение – там и спрос. А не будет предложения –не будет и спроса. А не будет спроса, так не будет и денег у Ложа. А без денег никуда. На них мир держится. Да и нашего мнения по поводу кастрирования никто не спрашивал.

– Как это так? – удивился Барт.

– А вот так. Пилигримов же делают из…

– Я слышал, что из мертворождённых. Что их, не успела мать ребёнка оплакать, забирают. А там… Кто знает, что делают, чтобы воскресить. Разве что только вы и вам подобные.

– Верно. Из мертворождённых. А как – сказать не могу, такие правила. Ну, после воскрешения нас и делают стерильными. В таком возрасте не возразить. Да и после недовольных нет.

Барт снова хотел было возмутиться, но не успел. В корчму вдруг залетела Ева. В слезах, в разорванном платье. Рыдая и истошно крича что-то нечленораздельное, кинулась на Даэ'веля.

– Паршивец! Ублюдок! Лживая скотина! – прокричала женщина, вцепившись в белую рубашку пилигрима.

Весь зал смотрел удивлённо. А мужики в правом углу так и ждали, как бы ввязаться в какую-нибудь драку.

– Успокойся, – тихо сказал беловолосый и приложил мерцающую белым светом руку ко лбу Евы.

Она перестала кричать, её руки с окровавленными ногтями безвольно повисли.

– Евочка! – испуганно взвизгнул Барт и подбежал к жене, поддерживая её ватное тело.

– А вот чародейские примочки к нашим женщинам применять не надо, выродок, – крикнул из стороны лысый мужчина с повязкой на глазу.

– Да! – поддержал одноглазого друг – высокий, как скала. – Нам здесь онные не нужны! Намотай себе свои яйца на кулак, если таковые есть, и убирайся!

Остальная их братия засмеялась.

Даэ'вель на насмешки не откликнулся, не повернулся. Взмахнул рукой и продолжил стоять как стоял – к ним спиной. Одноглазый и Скала вдруг схватили себя за пах и под аккомпонимент охающих товарищей вышли из "Чёрной козы". Барт слегка усмехнулся и вновь принялся приводить жену в чувство. Та лишь, успокоившись, что-то тихо бормотала себе под нос.

– А теперь по порядку, – приказал пилигрим, снова коснувшись её лба.

В глазах корчмаря он прочитал немую просьбу отставить колдовские штучки. Но сделал вид, что не заметил его, и продолжил. Седая закусила дрожащую губу, присела на стул, уворачиваясь от бартовых поцелуев, вытерла вспотевший лоб и зарылась руками в юбу платья, перебирая пальцами бирюзовую ткань.

– Мы вышли за дом, чтобы повесить бельё. Детей помочь попросила, потому как на шестом месяце уже тяжело самой тазы таскать. Вешаю, вешаю, напеваю себе под нос и слышу: тишина. А до этого дети бесились, болтали. За секунду наступила тишина. Обернулась – их нет. Нет детей, а лужа крови есть.

Даэ'вель увидел, как Барт покраснел.

– Как "нет детей"? Как это их может не быть? Куда они пропали? – хозяин вскипел, словно гейзер, разозлился.

– Их снова кто-то похитил. Кто-то или ведьма, которую нанятый пилигрим должен был убить.

– Яга мертва. Любой, кто в этом сомневается, всё ещё может прогуляться к избушке на курьих ножках. Её труп лежит там. Правда, уже наверняка прилично обглоданный. Можешь не сомневаться, я выполнил задание. А теперь скажи, женщина, ты обернулась сразу же, как перестала слышать их голоса?

– Почти.

– Веди меня к тому месту. А ты, хозяин, очнись и остынь.

Ева послушно кивнула и пошла к выходу.

– Лев и Лукреция мне как родные! – закричал Барт. – А Ваня, который не просто "как", а действительно родной, кровинушка моя, тоже сгинул! Жена моя всех детей растеряла, никого с ней нельзя оставить. Что ж это такое? Нет, не могу остыть. Пойдём, Даэевель, надо поспеть за этой никчёмной матерью. Иначе сама ещё где-нибудь потеряется.

5

– Крови здесь немного. Совсем уж мало. Похоже, скорее, не на убийство, а лишь на серьёзную рану. Будто бы по спине резанули или чем-то насквозь прокололи. К тому же капли крови ведут… Идёмте. Ева, Барт. Есть вероятность, что ваши дети живы, только чтобы это выяснить нужно пойти по следу.

– Не вижу я никакого следа, – фыркнул чернявый, отмахиваясь от простыней. – Это у вас здесь соколиное зрение и собачий нюх. И куча других магических способностей. Мы вам совсем не помощники.

– Я не гоньчая. Обыкновенной внимательности достаточно, чтобы заметить эти красные пятна на ромашках. Видите? И дальше. Я думаю, они ведут к западной части Брокхеста. Вы знаете, что там может быть?

Ева, оттряхнув грязный фартук, посмотрела в сторону леса. Её глаза провели по границе чащи. Корчмарь лишь потёр виски и вопросительно взглянул на жену. Оба в итоге отрицательно покачали головами.

– Нет, уважаемый, не знаем. Так далеко мы не заходили.

– Я уже говорил, что там можно встретить, – сказал Даэ'вель. – У вас против этих существ нет никаких шансов, потому дальше по следу я пойду один.

Все замолчали. Пилигрим продолжил осматривать место пропажи, присев на одно колено. Небольшие капли крови, особенно хорошо заметные на белых цветах, вели далеко за деревню. Чтобы не тратить времени больше нужного беловолосый подсветил кровь магией. Теперь дорожка флюорисцентных пятен заметна лучше при утреннем свете. Барт охнул и взялся за сердце, нервно дёргая губой. Серые глаза опустились и устремили взор на самое большое кровавое пятно – у ног Евы. Та вела себя относительно спокойно, изучала движения пилигрима и провожала пришедших посмотреть на сцену гневным взглядом.

– Свидетели есть? – вопрос облопошил седую.

– Нет, конечно. Иначе бы я сразу привела этого человека. Ещё и сама бы проводила допрос.

– Да, Даэивель, странный вопрос. К тому же если бы кто-нибудь и заметил, как наших детей похищают, то наверняка бы уже сообщил, не правда ли? – Барт упрямо посмотрел на жену, ожидая поддержки. Та запоздало кивнула.

– Ладно, не важно. Я пойду по следу и посмотрю, что можно сделать. А вы ждите. И не ходите за мной ни в коем случае. Мне лишние трупы ни к чему.

Родители согласно кивнули. Ева, поддерживая большой живот, села на пенёк под белыми простынями, развевающимися на ветру.

– Чего это ты села? – спросил у неё муж. – Давай-ка домой обратно, нечего тут сидеть.

– Я детей буду ждать. Вдруг они сюда вернутся.

– Детей наших уже может и не… и не быть. А вот того, кто у тебя в утробе, мы ещё можем сохранить. Так что не морозь свои окорока! Подумай о ребёнке.

– Нет! – упёрлась Ева. – Я буду ждать своих детей здесь, на этом пне. А ты можешь идти куда тебе угодно. Встать меня не заставишь, а поднять – не поднимешь. Так что иди, мне ещё нужно поплакать в одиночестве.

– Ну и пошла ты! Совсем в последнее время очумела! – Барт плюнул себе под ноги и быстро скрылся за деревянными домиками, возвращаясь тропинкой к "Чёрной козе"

6

Пробираясь сквозь внезапно сгустившийся туман, Даэ'вель в который раз подсветил капли крови ярче. Флюорисцентный свет тонул в белом облаке. О приближении к Брокхесту свидетельствовал скрип деревьев. Вокруг царила осенняя атмосфера. Атмосфера загадки, слякоти и тишины. Портило эту идиллию лишь полное отсутствие ветра. Отсюда вопрос: " От чего тогда скрипят деревья?". К тому же пилигрим всякий раз ощущал на себе чей-то взгляд. До сих пор мурашки пробегают по спине, когда он слышит тихий и почти неуловимый звук шагов. За ним по пятам словно идёт призрак, то растворяющийся в окружающей сметане, то снова появляющийся где-то близко. Началось это только Даэ'вель ступил в туман. Странный и неприятный, слишком непроглядный, через чур резкий.

Наконец след привёл его к лесу. Привёл и оборвался у первой берёзки. Кажется, что в этой части Брокхеста природа ещё мертвее, чем где бы то ни было в окрестностях королевства Ярьенвурд. Гнилые стволы деревьев, паразитический чёрный мох, как ковёр застилающий землю и жидкую грязь, в которой можно увязнуть и больше никогда не выбраться.

" В Призрачных топях обычно любят ошиваться бан'ьши и пустотелые, но здесь нет заброшенных построек, а значит, что это либо ни они, либо заброшенные постройки есть, а я плохо осведомлён, – подумал беловолосый и откашлялся"

Воздух становится слишком плотным.

– Ver at inim, – прошептал пилигрим.

Рука, освобождённая от перчатки, засветилась голубым. Заклинание должно помочь с туманом, слегка растворяя его перед собой, освобождая дорогу.

Даэ'вель шёл наобум. На земле нет ни следов ног, ни следов крови, так что сориентироваться, куда увели детей, или куда пошёл их похититель, стало невозможно. Звук в тумане преломляется. Определить, откуда доносится хруст веток и скрип берёз, тоже стало сложнее. Туман теперь настолько густой, что потрогать его не составило труда. Если бы не магия, Даэ'вель давно бы уже лежал на земле, задохнувшийся.

Перешагнув через очередной бугор грязи, пилигрим заметил отпечаток босой ноги на грязи. Затем второй, третий.

– Нога явно женская. Хм… Странно. Начинается у болота и идёт… – мужчина взглядом обвёл путь прошедшей здесь женщины. – На дерево.

Грязные нечёткие следы начались у коричневой воды. Дальше след вёл вверх по дереву. Словно некто просто пошёл по нему, как по обычной дороге или лестнице. Отпечаток чёткий, уходит далеко вверх, где за туманом его уже не видно.

" Нет. Бан'ьши и пустотелые не умеют ходить вертикально. Водяные тоже. И никто из тех, кто может здесь обитать"

Даэ'вель напрягся. Здравый ум велел ему развернуться и уйти из Брокхеста, оставив это дело. И он бы ушёл, если бы руководствовался хоть чем-то здравым. Сейчас же верх взяла гордость. Пилигрим не мог отступить в силу профессии и личностной репутации. Потому шёл дальше. Шёл, постоянно оглядываясь назад. Тихий звук шагов за его спиной не прекращался. Разве что только тогда, когда сам Даэ'вель останавливался.

Наконец туман начал рассеиваться. Рука погасла и потянулась к горлу. Дышать стало намного легче. Пилигрим почти приблизился к центру западного Брокхеста, в этом он уверен. Из-за берёз он увидел огромный старый дуб вдалеке. Дуб этот в пять-шесть раз больше и длиннее любого виденного раньше Даэ'велем. В ширину аномальное дерево превышало и без того не маленькую корчму Барта. В дубе зияло огромное дупло, напоминающее вход в лесное царство. Почти как в чаще Кедров – территории древних Йоши – нимф, в которой пилигриму раз удалось побывать. Лет двести сорок назад.

Неожиданно из дупла вышла низкая нескладная женщина с длинными чёрными волосами, достигающими ягодиц. Женщина шла медленно, держась за полы своих красных лохмотьев. Она что-то напевала себе под нос. Беловолосый всё никак не мог отсюда услышать. Он тихо подошёл ближе, задействовав всю свою сноровку, дабы не издать лишнего шума. Выглянув из кустов волчьей ягоды, Даэ'вель увидел ещё двух женщин. Все молодые. Молодые внешне, только стары внутри. Ему удалось раскусить их.

– Высшие ведьмы, – сплюнул он и пожалел о сказанном. Они могли услышать.

Но, кажется, пронесло.

Та ведьма, в аквамариновых глазах которой больше пережитых лет, встала с накалдованного трона, обшитого золотым бархатом. Она откинула с плеч пшеничного цвета волосы и подошла к черноголовой.

– Как новые? Они подходят нам? – взволнованно произнесла старшая.

– Нет. Новенькие не выдержали, – пожала плечами та. – Да это и не важно. Одного особенного ребёнка достаточно для ритуала. Мы заговорим того, кто смог устоять перед Мёртвым поцелуем. А теперь скажи мне, госпожа Селентия, ты уже решила, какое имя мы ему дадим?

– Он будет Солохом, – холодно ответила Селентия и коварно улыбнулась. Её улыбка похожа на оскал голодного льва – такая же неправильная и кривая, ужасающая и сосредоточенная.

Ведьма, что сидела на пне по правую сторону от Даэ'веля, подошла к дубу, дотронулась бледной рукой до коры и закрыла глаза, прислушиваясь.

– Сёстры, – сказала она, – Священное древо скоро будет готово. Сосуд постепенно наполняется. Топи будут залиты кровью, и мы приступим.

Из рук третьей ведьмы полезла крапива. Растение обволокло часть дерева, отделилось от плоти и поползла по дубу, словно живая цепь, окутывающая пленника. Её колючие листья дрожали, а стебли продолжали ползти по радиусу.

Даэ'вель понял их замысел. Он понял, что грядёт. Понял, кто они такие. Кто эта троица. Для полноты картины не хватало лишь одного пазла. И имя ему – Дафтин.

7

Темнота перед глазами растворяется, чувства возвращаются, и пилигрим постепенно приходит в сознание. Тупая боль на затылке даёт понять, что в пещеру он забрёл не сам, не по собственной воле. Сняв грязные перчатки и откинув их в сторону, к светящимся грибам, Даэ'вель дотронулся до зудящего места. На пальцах осталась кровь.

– Чёрт!

Пилигрим встал, неуверенно держась на ногах. Глазами обвёл серые, мокрые стенки пещеры, поблёскивающими зеленоватым оттенком. В пещере довольно светло благодаря флюорисцентным поганкам и плотному лучу света, проникающем внутрь сквозь небольшую дыру в потолке. Флора пещеры поразила многообразием для такого мёртвого энергетикой места: зёлёный густой мох, укрывающий землю, четыре вида папоротников,синие ягоды фиджи, лишайники, колючие кусты, синие водоросли длиной в семь метров, свисающие с потолка и достигающие головы пилигрима. Фауна не столь богата, ограничилась лишь маленькими красными паучками и саламандрами цвета полуденного солнца.

Немного придя в себя, Даэ'вель рассмотрел в конце пещеры прутья решётки. Решительным шагом он направился к ним, попутно откидывая с лица прилипшие водоросли. Двигаться оказалось крайне трудным занятием. Не из-за кружащегося перед глазами калейдоскопа или тяжести головы, а из-за мха. Короткие ворсинки этого чудного растения вытягиваются и оплетают ноги, с трудом давая сделать следующий шаг.

Как кусочки пазла происходящее встроилось в целую картину. Как он попал сюда? Сколько без сознания? Что это за место? Всё просто. Ответы сами себя нашли, не дав даже времени на раздумья.

– Дафтин, – процедил Даэ'вель сквозь зубы.

Вот последний кусочек пазла – пепельноволосая ведьма с красными, как рубины, глазами, с улыбкой страшнее, чем у гуля. Четвёртая ведьма. Четвёртая сестра. Одна из самых опасных в королевстве. Да и во всём мире. Та, что шла за ним по пятам до самого дуба. Та, что ударила его и кинула в яму.

Та, что когда-то была его.

Это было давно, стало неважным. Беловолосый тряхнул головой, осознавая масштаб ситуации. Он влип. По крупному.

Пещера, в которой он находится, подавляет магию. Это вызывает слабость, лёгкое недомогание и противное, ужасное чувство, будто чешутся руки. Дафтин засунула его сюда, чтобы он не стал мешать ритуалу. Глупо с её стороны. Убить было бы безопаснее.

Пилигрим расслабился и перестал пытаться идти, уже через несколько секунд мох ослабил хватку и отпустил ноги, длинные ворсинки вновь укоротились. Тогда Даэ'вель рывком бросился к решётке, прыгнув на камень возле неё, где не было волшебного мха. Плоха защита ведьмы.

Словно бы специально.

Приблизившись к прутьям, он едва ли смог разглядеть маленького лежащего там мальчика, свернувшегося калачиком.

– Эй, парень, – шикнул пилигрим, но в ответ ничего не услышал. – Парень!

Медленно, робко ребёнок развернулся, держась за колени.

– Кто вы? – промямлил он.

– Я Даэ'вель. Пилигрим. А ты?

– Я Ваня.

Серые глаза паренька провели по мужчине.

– Вы пришли меня спасти? – с надеждой в голосе спросил бартов сын.

– Да, только теперь меня самого придётся спасать, – Даэ'вель пожал плечами. – Ты тут давно? Где Лев и Лукреция?

Глаза Вани наполнились слезами.

– Не спрашивай. Все мертвы. Старухи их убили. Только меня оставили.

– Старухи?

– Да, страшные и морщинистые.

– Вот значит как. Ты видишь их истинный облик.

– Что это значит?

– Значит, что ты и впрямь для них особенный. Поэтому тебя нужно срочно отсюда вытаскивать. Помнишь, как тебя сила принесли?

– Я здесь очнулся, – ответил Ваня и потянулся к мху у решётки. Его мох не трогал. – Но я тут уже себе ямку вырыл, смогу вылезти.

Мальчик откинул мох в сторону, и Даэ'вель увидел туннельчик под прутьями.

– Я помогу, – пилигрим вырыл ямку ещё глубже, отмазиваясь от ворсинок волшебного ковра. – Давай руку. Ага, да. Оттолкнись. Аккуратно, не зацепись.

– Фух, – Ваня вытер ладонью грязь со лба. – Как будем выбираться? И почему ты на камне сидишь?

– Мох докучает, – отмахнулся мужчина, – но это не страшно. Страшнее будет забираться с тобой вверх по стенам пещеры.

– А ты меня выдержишь? Матушка говорит, что я тяжел, словно бык. А ты выглядишь худым.

– Я сильнее, чем кажусь, поверь. А теперь прыгай на спину и держись крепко, не расслабляйся. Вцепись, словно краб.

Ваня кивнул, улыбнулся набором молочных зубов и забрался пилигриму на спину. Даэ'вель полез, медленно поднимаясь по выступающим камням. Путь тяжёл. И тяжёл не только он.

– А как ты оказался в пещере? Ты тоже особенно для ведьм?

– Можно и так сказать. Поменьше разговоров. Это отнимает силы, – ответил беловолосый, чуть не подскользнувшийся из-за синих водорослей.

– Да, извини. Я только хотел ещё кое-что сказать. Мм… Я не хочу умирать, но служить силам зла я тоже не хочу. Старухи сказали мне вчера, что это моё предназначение, что я был выбран Высшими, чтобы… сеять смерть, кажется. Но, думаю, что лучше умру. Лев и Лукреция всегда считали меня добрым. Вот таким я и останусь, что бы не было мне прензд… предназначено.

Даэ'вель схватился за последий камень на этом пути и подтянулся, вытягивая его и Ваню из пещеры. Они оказались в дупле того самого дуба, перед выходом, перед далёкой свободой. Странный туман заволок всё вокруг. Из его молочных глубин слышится то ли пение, то ли вой.

Начался ритуал. Близится шабаш.

Мальчёнок резко схватил пилигрима за руку, посмотрел в его глаза. И тогда Даэ'вель увидел искру, увидел жизнь в этом ребёнке. Увидел надежду. И понял, что спасёт его.

– Ты не умрёшь, – сказал он холодно. – Ты будешь жить для тех, ради кого готов умереть. Это лучшая жизнь.

И оба они ступили в туман. И начался шабаш. И начался Коллапс.