Месть Мальворка

- Все, хватит, слезай! Льеда столько не съест! – попытался я остановить Друка.

Друк уже набрал полные карманы сочных спелых плодов тальзаны и начал набивать ими запазуху, сидя чуть ли не на вершине дерева. Тонкие ветки негромко потрескивали, но не ломались под весом его худого тельца. Меня бы они точно не выдержали, поэтому я и не полез на тальзану. Зачем? У меня есть юркий приятель!

Друк был молчаливым мрачноватым парнем, многие сторонились его в посаде из-за скрытного характера, а некоторые вообще принимали за немого. Но я знал Друка с детства, мы росли в одном дворе. Моей болтовни и задора хватало на двоих. Я говорил – Друк слушал, время от времени кивая или вставляя словцо. Так мы и общались.

В последнее время Друк совсем замкнулся, ушел в свою раковину и перестал разговаривать даже со мной. Так он демонстрировал обиду на меня. Ему не нравилось, что я отбивался от его просьб побывать в Турионе, городской цитадели, где жили знать и богачи. Год назад обитателей нашего города стала поражать странная болезнь, которую окрестили «огненной чумой». Она проходила волнами, то вспыхивая, то затухая. И тогда власти, опасаясь, что разразится мор, ограничили доступ в цитадель. У меня все еще был пропуск в верхнюю часть города – тату на правой руке в виде башенки с машикулями. Ее до сих пор не свели, хотя я еще год назад окончил школу Вендля и потерял законное право переступать пределы Туриона. Пользуясь халатностью стражников, я продолжал время от времени наведываться в дом учителя. Честно говоря, привлекала меня не столько возможность поговорить с мудрым наставником, сколько желание увидеть его дочь – златокудрую Льеду.

Друк наконец спустился и переложил ярко-красные плоды тальзаны в корзинку. Я взглянул на реку, у берега течение было неспешным. Река медленно катила слепящие от солнечных лучей воды на восток. Вот бы сейчас искупаться! День выдался жарким, душным, солнце нещадно палило изнемогавшую от зноя землю и всех ее обитателей. Я, как и все каудасцы, опасался входить в воду. Возможно, молва о Речных Братьях была всего лишь досужей выдумкой, но рассказы о них мы впитали с молоком матери и верили, что эти удивительные существа утянут человека на дно, как только он ступит в реку. Даже приближение к кромке воды повергало нас в священный трепет. Власти Каудаса запретили жителям подходить к берегу ближе чем на полмили. И хотя мальчишки из Палокки, посада, где жили ремесленники, часто нарушали этот запрет, бравируя друг перед другом своей бесшабашностью, купаться в реке они все же не осмеливались.

- Пошли! – бросил я Друку и, тот, по своему обыкновению молча, кивнул.

Мы поднялись на косогор и направились по узким каменистым улочкам Палокки в сторону цитадели.

Два дня назад я сдался и, уступив молчаливому давлению Друка, обещал отвести его в Турион. Желание моего приятеля во что бы то ни стало попасть туда не было праздным. Друк хотел разыскать старшего брата Дона, который пропал много лет назад. Нас с Друком роднило это обстоятельство, ведь у меня тоже год назад пропал брат. Мы с Глениром были близнецами, он исчез в ту самую ночь, когда жители Палокки пытались сплавить по реке тело странствующего проповедника Малворка, которого они забили камнями.

Что же касается Дона, то о нем время от времени до нас доходили слухи. Если верить молве, Дона много лет назад украли Прислужники. Его, как и сотню других мальчишек из бедных семей Палокки, сделали живой игрушкой для тогда еще маленького Мерта, сына прежнего Властителя. Судьба живых игрушек складывалась по-разному. Одних капризный, жестокий, как большинство избалованных детей, Мерт калечил или отправлял на плаху, других осыпал подарками и приближал к себе, и они впоследствии, когда Мерт занял место Властителя, стали его советниками, чиновниками, гвардейцами или прислужниками. Вот среди последних, как утверждал Друк, люди якобы видели Дона. Мой приятель был полон решимости разыскать брата и достучаться до его каменного сердца. «Каменного» - потому что Дон за все это время не подал родным весточки о себе. Несчастная мать братьев умерла от горя несколько лет назад…

Я сочувствовал Друку и в конце концов решил помочь ему, хотя его попытки проникнуть в цитадель могли закончиться плачевно для нас обоих. Чтобы попасть в Турион, нужен был пропуск. Здесь существовало два варианта – можно было сделать обычную тату и сразу же попасться на обмане, или постараться набить изображение башни с помощью зелья из чернильной жабы. Оба варианта были смертельно опасными. Обман с обычной тату быстро вскроется, а значит, нас обоих схватят и казнят без суда и следствия. Набитая картинка на внутренней стороне запястья должна была отливать голубоватым светом, а подобного эффекта можно было добиться, только использовав вместо туши отвар желез ядовитой чернильной жабы. Эти безобразные земноводные водились в болотистой старице реки, жутком мрачном месте, куда давно не ступала нога человека. Но воодушевленный моим обещанием Друк готов был изловить опасную жабу, препарировать ее и изготовить зелье.

Позавчера мы спускались к старице: Речных Братьев не видели, но и без них натерпелись страху. Друк закатал штанины по колено и отважно ступил в чавкающую черную жижу. Он шел по болотцу, как цапля на тонких длинных ногах, высоко поднимая их. Мне стало не по себе. Почуяв опасность, чернильные жабы выплевывают ядовитую жидкость на пару ярдов в сторону предполагаемого недруга. Если на Друка упадет хоть капля, его разобьет паралич или остановится сердце.

Но моего приятеля, похоже, ничто не могло остановить, он твердо решил во что бы то ни стало осуществить свои планы. Вскоре Друк исчез в зарослях камыша, а затем до меня донесся его победный гортанный крик.

Друк выбежал из зарослей, держа в правой руке огромную черную жабу за задние лапки. У нас в Каудасе каждый ребенок знал, что именно так нужно держать это страшилище, чтобы лишить его возможности извергнуть ядовитую слюну. Выйдя на берег, Друк с размаха ударил жабу головой о большой валун.

Дома он аккуратно разделал свою добычу, достал ядовитые железы и приготовил из них смрадное зелье. Но опасность этой черной густой жижи заключалась вовсе не в исходившей от нее ужасающей вони, а в том, что не каждый мог выдержать процедуру нанесения татуировки с применением подобного зелья. Друк долго вываривал железы, однако отвар все еще содержал достаточное количество яда, чтобы убить человека. Это была игра вслепую со смертью. По рассказам тех, кто имел дело с тушью из чернильной жабы, на одних она действовала пагубно, а другим не причиняла никакого вреда. Все зависело от организма человека, индивидуальной переносимости жабьего яда.

Нельзя сказать, что я не пытался остановить Друка. Однако с ним трудно было спорить. На все мои уговоры отказаться от опасной затеи он лишь молча ухмылялся.

Поставив на столик приготовленную тушь и положив прокаленные на огне иглы, он повернулся ко мне и твердо посмотрел в глаза.

- Ты дал слово, Гвенир, - произнес он своим странным скрипучим голосом.

Я не стал спорить и, отбросив все сомнения, взялся за дело. Вскоре татуировка была набита, а к утру от воспаления на коже не осталось и следа. Через сутки тату начало издавать голубоватое свечение, и мы возликовали. На моем приятеле раны и ссадины обычно заживали, как на собаке, и этот случай не стал исключением.

* * *

У ворот Туриона нас встретил стражник. Тщедушный Друк, несмотря на то, что был моим ровесником, выглядел лет на шесть моложе и вполне мог сойти за ученика, спешащего в школу Вендля.

- Угощайтесь, господин стражник, такую тальзану вы вряд ли сыщите в Турионе, - стараясь придать себе беспечный вид, сказал я.

- Наверное, нарвали в долине у берега Речных Братьев? – подозрительно покосивших на меня, прогудел преграждавших нам путь детина.

- Что вы, господин стражник, кто же осмелится близко подойти к реке?

Стражник порылся в корзинке и выбрал два самых крупных спелых плода.

- Проходите! – буркнул он, едва взглянув на наши татуировки.

Подобное поведение обычно строгой придирчивой стражи удивило меня. Мы быстро миновали мощную арку с высоким сводом и оказались в цитадели. В отличие от Палокки улицы здесь были намного шире, а мостовые выложены крупным булыжником. Пройдя десяток шагов, я закашлялся. В нос бил неприятный сладковатый запах.

- Чем это так воняет? – спросил я Друка.

Тот – по обыкновению молча – пожал плечами.

На перекрестке мы расстались. Друк направился в сторону казарм, а я пошел знакомой дорогой к дому Вендля. Вокруг не было ни души. Цитадель как будто вымерла. Я не навещал учителя целый месяц, но знал, что в Турионе участились случаи заражения «огненной чумой», косившей горожан. Видимо, жители опасались выходить на улицу. Мое сердце сжималось от тревоги. Раньше я не чуял под собой ног, спеша в дом Вендля, чтобы увидеть Льеду, но сейчас меня терзали дурные предчувствия. Я боялся, что моя возлюбленная может заразиться страшным недугом. От «огненной чумы» у людей загнивали конечности. Они становились черными, как уголь. Сгнившие руки и ноги отваливались, источая зловоние, и человек умирал. А те немногие, кто выживал, превращались в существа, похожие скорее на бледные тени, нежели на людей. Они страдали судорогами, переставали общаться с окружающими и теряли всякий интерес к жизни. У нас в Палокке жило несколько таких существ, все обходили их стороной и за спиной называли «нежитью».

Наконец я подошел к дому Вендля – одному из серых каменных зданий в сплошной застройке на узкой улочке, вдоль которой текли помои по сточному желобу канавы. На первом этаже находилась аптека. Вендль хорошо разбирался в целебных травах и минералах и сам готовил снадобья от разных хворей. Перепрыгнув через сточную канаву, я распахнул дверь и сразу услышал хорошо знакомый мелодичный звон колокольчика. В полутемном помещении аптеки, пропахшем пряными травами, никого не было. Я поднялся по скрипучим ступеням деревянной рассохшейся лестницы на второй этаж и постучал в дверь жилой комнаты. Мне никто не ответил. В доме стояла гробовая тишина. У меня перехватило горло от волнения. Я бросился к двери в комнату Льеды и стал с остервенением дергать за ручку. Дверь была заперта. Я заколотил в нее кулаками, но все было напрасно. Мне никто не открыл.

Отчаявшись, я прислонился спиной к двери и закрыл глаза. И тут внизу раздался задорный перезвон колокольчика. Кто-то вошел в аптеку. Я бросился вниз по лестнице и увидел Вендля. На нем лица не было. Холодок пробежал у меня по спине.

- А, это ты… - бесцветным голосом промолвил учитель. – Я ждал тебя. Нам нужно поговорить.

- Что с Льедой? – у меня перехватило горло, и голос был сдавленным, я не узнал его. – Она заболела?

Вендль мог не отвечать, я уже все понял. Он поднял на меня мрачный взгляд и поманил за собой.

- Пойдем! У нас мало времени, Гвенир.

Я последовал за ним в лабораторию, расположенную за помещением аптеки. Здесь на большом столе стояли колбы, реторты, ступки для растирания. Вдоль стен тянулись шкафы с книгами и препаратами в склянках и флаконах. Вендль уселся за письменный стол и показал мне на массивный стул с подлокотниками и высокой спинкой.

- Что происходит? – нетерпеливо спросил я.

Растерянность прошла, и теперь во мне кипела жажда деятельности. Я не мог сидеть сложа руки, зная, что Льеде грозит опасность. Ради нее я готов был горы свернуть.

- Все очень плохо, Гвенир, - произнес Вендль. – Хуже не бывает.

- Но вы знаменитый лекарь, учитель. Должны же существовать какие-то лекарства от «огненной чумы»!

- Есть одно средство остановить ее, Гвенир. И ты должен достать его.

Я вскочил на ноги.

- Я готов, учитель! Говорите, что нужно делать. Мы должны спасти Льеду!

Вендль провел рукой по бледному усталому лицу.

- К несчастью, ее уже не спасешь… - тихо промолвил он.

У меня упало сердце.

- Сядь, Гвенир, и выслушай меня, - продолжал учитель.

Я опустился на обитое кожей сиденье стула.

- «Огненная чума» - месть Малворка. Ты помнишь его?

Да, я хорошо помнил, что произошло с ним в нашем городе год назад.

* * *

Когда Малворк появился у нас в городе, сначала никто не обратил на него особого внимания. Каудас стоит на великом торговом пути, - кто только к нам не захаживал! Странствующие проповедники, шулеры, мошенники, бродячие артисты, любители приключений, аферисты всех мастей. Мы привыкли к странствующему люду, к охотникам за удачей, которые в надежде разбогатеть часто ставят на кон медный грош своей непутевой жизни. Каудасцы поначалу решили, что Малворк – один из них. Худой, длинный, с синеватым безжизненным лицом и выпирающими скулами, он походил на двухдневный труп. Но когда Малворк начинал говорить, на его смертельно бледном лице оживали глаза, они полыхали зазывно, как два черных омута в лунную ночь. Похоже, его самого воспламеняла собственная речь. Малворк начинал оживленно жестикулировать, его несколько неприятный, скрежещущий голос приобретал силу и властность, взгляд метал молнии. Он завораживал слушателей. Но каудасцы в большинстве своем были людьми недоверчивыми, хотя привечали Малворка в своих домах: гостеприимство у нас в крови. Предки жителей города, если верить старинным хроникам, происходили от кочевников, а для них гость – священный источник новостей, полубог, которого привела в дом счастливая звезда. Малворка зазывали к себе, потчевали, ублажали, выслушивали, старательно пряча ухмылку. Ему охотно предоставляли кров. Погостив в домах знати, Малворк понял, что к нему относятся, как к неразумному дитяти: с полуулыбкой выслушивают, но не воспринимают его речи всерьез, и это разозлило чужестранца.

Он ушел в Палокку, где жила беднота, и стал проповедовать там. Однако его проповедь среди сирых и убогих тоже не возымела особого успеха. Другой на месте Малворка отказался бы от провальной затеи и ушел по добру по здорову из города, но Малворк был упрям. Он, по-видимому, хорошо знал человеческую природу: люди становятся более внушаемыми в толпе, заряжаясь друг от друга энергией саморазрушения. Дома, в семейном кругу, в хорошо знакомой уютной обстановке, они снисходительно относятся к безумным призывам заезжего проповедника, следуя мудрой реакции главы семейства, под покровительством которого находятся остальные домочадцы. А вот на площади, на открытом пространстве люди лишены опоры, а потому становятся беззащитными перед натиском чуждых стихий.

Да, каудасцы обладают сильным внутренним стержнем, их трудно сбить с толку, и все же чужеземцу в конце концов почти удалось заманить их в свои сети.

Что он проповедовал? Я не особо вникал в тонкости лукавых речей заезжего краснобая, тем не менее, мне кажется, уловил суть того, о чем он говорил. Его речь была похожа на растекающиеся концентрические круги на воде, пущенные брошенным камушком. Но если на водной глади они расходятся, производя окружности все большего диаметра и постепенно затухая, то в устах Малворка словесные круги, наоборот, сужались, затягиваясь на шее слушателя, как лассо. Малворк говорил о причине зла и его искоренении. Он начинал издалека и, подкравшись, бил в больную точку. Недород, голод, страдающие дети, вражда, войны, болезни, мор… Этот человек, похожий на почерневший растрескавшийся ствол сухого дерева, вещал о надвигающихся катастрофах, пугал ужасами, которые таит в себе жизнь.

- Вы все любите жизнь, но она пропитана злом, - гудел над площадью, словно колокольный набат, его голос, - и никому не укрыться от него, потому что оно всесильно. Вы хотите спрятаться от урагана в мирном кругу семьи? Но вам не удастся укрыться от мертвящего дыхания зла! И когда зло настигает вас, когда оно причиняет вам невыносимые страдания, вы готовы на все! Вы жаждете сразиться с ним, но терпите поражение. Вспомните, как вы плакали над больным, обреченным ребенком, как сжимали виски от страшной нечеловеческой муки у постели угасающей жены или тающего на глазах мужа, как склоняли голову над могилой погибшего друга… В эти минуты вы чувствовали себя бессильными перед натиском зла. Да, зло всесильно, - Малворк выдержал паузу и, окинув притихших горожан пылающим взором, продолжал: - Но его можно победить!

Собравшиеся у фонтана зеваки взволнованно загудели. Малворк стоял на высоком бортике каменной чаши, как на подиуме. Фонтан давно не работал, и шум воды не мешал толпе внимать речам проповедника.

- Победить раз и навсегда! – возгласил проповедник.

На площади стало тихо. Конечно, посулить на словах можно все, что угодно, но все же надежда на чудо неистребима в каждом из нас. А что если чужеземец действительно знал, как избавиться от страданий? Люди ждали, замерев в предвкушении либо позорного провала болтуна, либо небывалого рецепта счастья.

- И я помогу вам, - продолжал Малворк, расправив плечи. Его и без того высокая фигура казалась теперь уходящим в небеса флагштоком, на котором развивался потрепанный непогодой флаг – длинные пряди седых волос. – Я пришел избавить вас от зла. Я дам вам бессмертие. Нет смерти, нет и зла. Рассудите сами: тот, кто не может умереть, не ведает страданий. Ему не страшны ни болезни, ни голод, ни предательский нож в спину. Он все равно, что мертв, то есть неуязвим для жизни.

Зря Малворк произнес последнюю фразу. Видно, он вошел в раж, упиваясь собственным красноречием, и, потеряв бдительность, проговорился, сказал лишнее - то, что было не предназначено для ушей неофитов. Людям, конечно же, не понравилось уподобление бессмертных мертвым. По толпе пробежал ропот разочарования.

- Ты предлагаешь нам умереть, чтобы избавиться от страданий, чужеземец? – насмешливо спросил Вагир, сапожник, славившийся своим остроумием.

- Напротив, я предлагаю вам исцелиться от смерти! – быстро ответил опомнившийся Малворк.

- Значит, у тебя есть лекарство от нее? – не унимался Вагир, решив вывести болтуна на чистую воду.

- Я знаю способ покончить с ней, и каждый из вас может стать бессмертным!

- Это всего лишь громкие слова! Если бы ты знал такой способ, то давно бы стал богатым и могущественным! Сильные мира сего становились бы к тебе в очередь, чтобы обрести бессмертие!

- Посмотри на себя! – поддержал Вагира булочник Кром. Он стоял, подбоченившись, прямо перед Малворком и с презрительным видом смотрел на его долговязую тощую фигуру. – Сквозь прорехи твоего рубища просвечивает тело, ты бос и наверняка голоден, как бездомный пес!

Кром пренебрежительно сплюнул на землю.

- Пусть так, - спокойно проговорил Малворк, - но я превосхожу вас в главном. Вы сдохнете и превратитесь в прах, а я бессмертен!

По толпе пробежал гул недовольства. Люди больше не желали слушать безумные речи проповедника и те, кто стоял ближе к каменной чаше фонтана, стали стаскивать его на землю. Однако Малворк сопротивлялся.

- Попомните мое слово! – громогласно произнес он. – Когда в вашем городе начнется мор, вы пожалеете, что не послушались меня и изгнали из города!

- Ты еще будешь нам угрожать, проходимец?! – взревел Вагир. – А что если мы сейчас проверим, действительно ли ты бессмертен?

И он бросился на чужеземца с кулаками, его примеру последовали горячие головы. Малворка стащили на землю и били до тех пор, пока не поняли, что он не дышит. Тогда мужчины, чтобы не осквернять его трупом нашу священную землю, привязали проповедника к сбитому наспех плоту, спустились к реке, несмотря на запрет властей приближаться к ней, и пустили плот вниз по течению.

- Пусть этот шалопай проповедует свою чушь Речным Братьям! – сплюнув, сказал Вагир, и жители Палокки разбрелись по домам.

На следующее утро плот нашли на берегу, в нескольких ярдах от реки. Малворка на нем не было.

* * *

- Вы хотите сказать, учитель, что Малворк остался жив и моровое поветрие – дело его рук?

- Жив? – Вендль невесело усмехнулся. – Ну, если существование нежити можно назвать жизнью, то тогда Малворк жив. Он бессмертен, Гвенир, как и все те, кто перенес «огненную чуму».

- Но откуда вам стало известно о его кознях? – изумился я.

В Каудасе давно шептались о том, что кто-то где-то видел Малворка или человека, похожего на него, но я не верил слухам.

- Малворк приходил ко мне.

- К вам?!

- Да. Ему стало известно, что я нашел лекарство от «огненной чумы».

- Это правда?! – вскричал я, снова поднимаясь на ноги. – Значит, вы можете спасти Льеду? Она не погибнет?

Вендль покачал головой. Складки горечи залегли у его рта. Губы были бледны, в лице – ни кровинки.

- Нет, мой мальчик, Льеду уже не спасешь. Она в любом случае обречена на гибель. Моя дочь или умрет, или превратится в бесчувственную нежить. Средство, которое я изобрел, спасает только от физической смерти, но оно не возвращает человека к полноценной жизни. К сожалению, я поздно понял, что играю на руку дьяволу. Наберись терпения, и выслушай меня до конца!

Я снова сел и вцепился в деревянные подлокотники, дав себе слово больше не перебивать учителя.

- Малворк захватил власть в цитадели. Он явился ко мне и потребовал раскрыть секрет изготовления снадобья от огненной чумы. Я наотрез отказался, и тогда он выведал секрет хитростью. Малворк пригрозил Льеде наслать на меня болезнь, и моя добрая простодушная дочь втайне передала ему все, что он требовал. Теперь никто из заболевших огненной чумой в цитадели не умирает. Малворк дает им лекарство, и они перерождаются в покорную нежить. Более того, я подозреваю, что он намеренно заражает всех вокруг, чтобы поскорее обзавестись послушной армией бездушных теней, которым неведомы человеческие чувства любви и сострадания.

Только теперь я понял, какое страшное несчастье постигло город.

- Значит, ничего нельзя сделать? Город обречен? Из цитадели зараза хлынет в посад?

- Нет, Гвенир, еще есть шанс спасти город. Но действовать нужно незамедлительно, пока Малворк не осуществил свои планы. Дело в том, что в его намерение не входит превратить всех жителей Каудаса в нежить. Обзаведясь армией бессмертных солдат, он попытается усмирить жителей Палокки. Малворк хочет власти не над нежитью, а над живыми людьми. Нежить – это жалкие тени, призраки, существа без инициативы, воли, рвения, интереса к результатам своих усилий. Малворк жаждет поклонения, признания, восхищения, страха. Он питается нашими эмоциями.

- Да, теперь у него есть мощное оружие. Всех непокорных он может превратить в нежить. А это для многих моих сограждан хуже смерти… - задумчиво промолвил я.

- Вот поэтому нельзя медлить, Гвенир! За рекой, в которой обитают Речные Братья, есть Радужная гора, о ней ходит множество легенд. Ты наверняка слышал их, - продолжал Вендль.

Я кивнул.

- Говорят, на вершине бьет источник Смерти, учитель. Но не значит ли это, что вода из него убивает всех?

- Нет, Гвенир, она убивает только уже мертвых. Умерших при жизни, живых трупов.

В мою душу закрались сомнения.

- От этой воды погибнет не только нежить, учитель?

- Нет, не только, - пряча глаза, промолвил Вендль, - но останутся дети и все, кто сохранил способность к развитию, творчеству, любви и состраданию. Ты должен спасти их.

- А что будет с Льедой? – наконец отважился я задать мучивший меня вопрос.

- Не беспокойся, я не отдам ее Малворку.

- Вы дадите ей лекарство?

- Да. Но не то, которое я изобрел от огненной болезни. Я не допущу, чтобы Льеда превратилась в нежить.

Вендль встал, подошел к одному из шкафов и достал склянку с темной жидкостью. У меня заныло сердце. Я знал, что это сильнейший яд, изготовленный из корня кримеи.

- Неужели вы сможете отравить свою дочь?

- Смогу, - твердо ответил Вендль, - потому что это единственный способ спасти ее.

- Но как вы сможете жить после этого?

- Жить? – учитель мрачно усмехнулся. – О, нет! Я не отпущу свою девочку одну в царство мертвых, мы отправимся туда вместе.

Не знаю, как долго я сидел, обхватив голову руками. Вендль не торопил меня, хотя нужно было спешить.

- Можно мне попрощаться с ней? – наконец произнес я.

- Пойдем! Она на террасе.

Мы поднялись на второй этаж и вышли на крытую террасу, с которой была видна часть главной площади города. Льеда лежала в тени на кушетке в уютном уголке, увитом плетистыми розами и цветущими лианами. Увидев меня, она попыталась приподняться. Внешних признаков болезни еще не было заметно, однако организм Льеды уже ослаб. Ее золотистые рассыпанные по подушке волосы потускнели, но глаза все еще были лучистыми, они вспыхнули от радости.

- Здравствуй, Гвенир, - со слабой улыбкой произнесла она. – Почему ты так долго не приходил?

- Прости, Льеда, ты же знаешь, я теперь работаю вместе с отцом в кузнице, было много заказов. Как только выдался свободный день, я поспешил к тебе.

Тоска, как снежная лавина, навалилась на меня, грозя задушить, но я не подавал вида, стараясь говорить весело и бодро. Я не мог представить Льеду в свите Малворка. Но и мысль о том, что она скоро умрет, была для меня невыносима.

Я протянул ей корзинку с плодами тальзаны.

- О, какие красивые фрукты! – восхитилась Льеда, и ее глаза засияли еще ярче. – Знаешь, Гвенир, я не хочу есть, я не ем уже три дня и не чувствую голода. Но я нарисую тальзану! Ее плоды так и просятся на пергамен! Отец, дай мне кисточки и краски.

Мы с Вендлем переглянулись. Тем не менее, он подал Льеде пергамен и лоток с тонкими кисточками и красками, а я удобнее усадил девушку, подложив под спину подушки. Льеда любила рисовать, и за этим занятием забывала обо всем на свете. Я разложил красные с зелеными прожилками плоды на столике перед ней и отошел к резному столбу у балюстрады террасы. Отсюда я мог наблюдать за Льедой. Мне трудно описать, что творилось в моей душе… Горечь, отчаянье, бессилие, ярость, - все эти чувства волной накатывали на меня, опустошая и лишая сил.

Внезапно до моего слуха донеслась громкая барабанная дробь, звуки труб и гортанные крики. Я встрепенулся.

- Что это?

Вендль нахмурился.

- Очередная казнь. Эти уроды для устрашения остальных убивают тех, кто оказывает сопротивление. Ты должен спешить, мой мальчик, каждый час промедления стоит кому-то жизни.

Я подошел к перилам террасы и взглянул на площадь. Там собралась горстка горожан. Из ворот казармы двое прислужников вывели хилого парнишку и подтащили к тесной деревянной клетке.

- Прислужники на стороне нежити? – спросил я.

- Малворк первым делом обратил в покорных себе существ прислужников и весь гарнизон стражи.

- А что произошло с Властителем?

- Никто не знает. Ходят разные слухи…

Прислужники сорвали с парнишки одежду и стали заталкивать его в клетку. И тут я узнал несчастного.

- Друк! – взревел я и рванулся к двери, но учитель вцепился в меня мертвой хваткой.

- Ты не поможешь ему, но если погибнешь, то лишишь весь город надежды на спасение, Гвенир! Одумайся!

Оцепенев, я наблюдал, как нагого Друка затолкали в тесную клетку, в которой он не мог пошевелиться, и с помощью лебедки подвесили ее на высокую ограду казармы рядом с другими клетками, в которых гнили трупы умерших мучительной смертью от жажды и голода горожан. Гнетущее зрелище, тлетворный дух, исходивший от разлагавшихся трупов жертв, приводили в ужас жителей цитадели, отбивали у них всякую охоту оказывать неповиновение нежити.

Обернувшись, я бросил взгляд на Льеду. Она увлеченно писала миниатюру и как будто не слышала нас, с головой уйдя в свое любимое занятие. Может быть, ее чувства уже начали притупляться, а сердце каменеть? Я тряхнул головой, борясь с отчаяньем, которое могло парализовать готовность действовать.

- Вы правы, учитель, надо спешить, я немедленно отправляюсь в путь!

- Да благословят тебя великие боги, мой мальчик! Я верю, что ты добудешь воду из источника Смерти и спасешь город.

Мы крепко обнялись, и я быстро направился к двери.

* * *

Из разговора с учителем я знал, что стража всех впускала в цитадель, но никого не выпускала, поэтому решил перелезть через крепостную стену там, где она обычно плохо охранялась. Восточный участок цитадели стоял над крутым обрывом и считался неприступным. Даже в лучшие времена здесь выставляли всего лишь один пост. С внутренней стороны прясло затянули крепкие лианы, по которым я лазил еще в детстве, стараясь сократить путь домой из школы. Впрочем, скорее я делал это из озорства и мальчишеской тяги к риску.

Мне удалось без труда вскарабкаться на стену. Прячась между зубцами, я огляделся. Охраны не было видно. Судя по всему, даже если Малворк и назначил кого-то в караул, - нежить пренебрегла приказом. Бойницы в стене располагались в три яруса. Используя выступы их декоративного обрамления, выбоины от ядер и валик высокого цоколя, я спустился с прясла, кубарем скатился в овраг и двинулся в сторону зарослей кустарника.

Уже начало темнеть. Слева светили огни Палокки. Поразмыслив, я решил не предупреждать ее жителей о грозящей опасности, потому что знал: горячие головы сразу же бросятся на штурм цитадели и это приведет к катастрофе. Вагир, Кром и другие старосты цехов призовут под свои знамена ремесленников, как это уже не раз бывало, когда городу грозила внешняя опасность. Однако нависшая сейчас над Каудасом беда была угрозой особого рода. С таким противником, как Малворк и его нежить, горожане еще не сталкивались. Бессметных, не чувствовавших ни жалости, ни боли прислужников нельзя было победить с помощью оружия.

Я добрался по дну оврага до реки, а дальше мне предстояло пройти сотню миль до Радужной горы, подняться на ее снежную вершину, найти источник Смерти и вернуться. На это уйдет минимум семь дней. Протянет ли неделю Друк без воды на палящем солнце в тесной клетке, в которой невозможно было двинуть ни рукой, ни ногой? Вряд ли…

И еще одна мысль, как заноза, застряла у меня в мозгу и не давала покоя. А что если рассказы об источнике Смерти были всего лишь легендой? Вендль любил меня, как сына, и, возможно, просто хотел спасти, отослав из города. Впрочем, долго ли я проживу, если Малворк распространит заразу за пределы города, и она хлынет дальше, захватывая новые земли? Тогда от нее просто некуда будет бежать…

Я шел вперед с тяжелым чувством. Все, кого я любил в этом мире, были обречены, но я должен сдержать слово, данное учителю. Должен действовать, пока жив, пока могу чувствовать боль, пока не утратил способность любить и сострадать.