Медвежуть

Очередной порыв ветра сорвал с клёнов хрупкие жёлто-рыжие листья и бросил в лобовое стекло автомобиля. Администрация ограничивала действия уборщиков только границами города, и сразу за указательным знаком «Вы покидаете Ханейтун. Приезжайте ещё» начиналось цветное море опавшей листвы. Мишутка, положив лапки по обеим сторонам мордочки, приник к оконному стеклу, любуясь цветным великолепием, жизнь которого длится до первого отчаянного ливня.

Обычно Михайло Потапыч включал автомагнитолу, но сейчас и он, заворожённый красотой момента, сохранял тишину. Только Настасья Михайловна лёгонько постукивала лапой по ручке двери, исполняя ритм какой-то мелодии, существующей только в её сознании – прозрачной и необычайно красивой, такой, какая существует только как тень мысли, ускользая всякий раз, как её попытаются поймать.
При движении колёса издавали шорох и когда пришлось остановиться, чтобы открыть калитку, Мишутка осознал, что всё это время находился будто в трансе, заворожённый движением. Михайло Потапыч тоже почувствовал сонный гипноз дороги и, когда они миновали коротенькую подъездную дорогу, с особым энтузиазмом хлопнул дверцей автомобиля и зычно крикнул:
- Ну-ка, семейство, выбирайтесь, приехали!
Мишутка первым выскочил из автомобиля, выхватил из лохматой руки папы ключи и, пока папа под руководством жены вытаскивал из багажника чемоданы и корзины, первым отпер и вошёл в зимний дом. Знакомый запах деревянной отделки, слегка отсыревшей без присутствия хозяев, окутал его волной. Зимний дом Мишутка любил много больше, чем летнюю квартиру. Летом отец постоянно пропадал на работе, «нагонял жирок», как он говорил, а Мишутка неприкаянно играл во дворе в футбол. Зато зима была символом отдыха и возможности почувствовать свободу, отоспаться. Пока не вошли взрослые, Мишутка раскинул лапы и закружился на месте в холле, запрокинув мордочку прямо к перекрытиям чердака.
Хлопнула дверь.
- Оставь, Насть, остальное потом заберём.
Взрослые нарушили очарование момента и Мишутка, еле слышно вздохнув, кинулся помогать с багажом.
Настасья Михайловна, отряхнув лапы, пошла посмотреть, не отвалилась ли крышка у плиты, благо держалась та на сопле да честном слове. А потом до мужчин в холле донесся её «ах», даже не столько рассерженный, сколько потрясённый:
- Миш, да ты посмотри, что творится!
Голос звучал из столовой, и Мишутка с отцом бросились туда. За столом кто-то пировал. Три тарелки с недоеденной кашей, стулья отодвинуты от стола.
- Это кто из моей тарелки ел? – недоумённо пробормотал Михайло Потапыч.
- Культурные воришки какие, на стульях сидели, разве что за собой не убрали.
- Да не особо культурные, мой стульчик вот вообще разломали, - Мишутка с огорчением поднял с пола поломанное сиденье.
Так уж все устроены, что при встрече с непредвиденными обстоятельствами начинают прежде всего размышлять, как их надо было избежать. Рассуждая, что стоило бы заехать в домик в августе, да и вообще поставить сигнализацию, Михайло Потапович и Настасья Михайловна стали подниматься по лестнице на второй этаж - проверить, что же было украдено. Мишутка пару секунд смотрел в их спины, а потом сорвался с места. Держась за перила, топоча лапками, он обогнал родителей. В этом году на лето ему не разрешили взять Тигру, сказали, что Мишутка уже большой, должен отвыкать. Мишутка сознавал, что Тигра не представляет для воров интереса, но ему представлялось, как он валяется на полу, сброшенный чьей-то небрежной лапой, потоптанный чужими башмаки.
Он распахнул дверь в свою комнату и переступил через порог. Он продолжал слышать, как переговариваются папа с мамой, заходя в свою спальню.
- Ну, вот гады какие, а! И постели измяли! Видно, жили тут - не тужили, может, месяц целый провели.
Мишутка понимал, что надо закричать, привлечь внимание и не мог. Он словно оказался в кошмарном сне, когда знаешь, что надо кричать, бежать, делать что-то, но тело не слушается. Он уставился на собственную кровать, на свёрнутое одеяло. На обёрнутое вокруг кого-то одеяло. Оно слегка приподнималось и опускалось от чьего-то дыхания. Свёрток был небольшой, размером с самого Мишутка, он так же заворачивался в холодные месяцы с головой в одеяло. Вместо того, чтобы убегать, Мишутка сделал пару шажков к кровати. А снаружи продолжали доноситься голоса родителей.
- Всё разломали, побили. Я бы их поймал, уши бы открутил и хвосты им же в зубы вставил.
- Потише, ребёнок услышит.
- Сейчас Патрикею позвоню, пусть он их поймает. Как есть говорю, это кто из белок колобродит.
- Миш, погоди, а если они ещё здесь?
Повисла пауза. Мишутка смотрел на собственную лапу, которая тянулась к одеялу. Всё происходило будто не с ним, и лапа будто принадлежала не ему. Она двигалась медленно к мерно поднимающемуся одеялу.
- Мишут, ты где?
В голосе Настасьи Михайловны испуг превратился в панику.
Мишутка схватил одеяло и резко его дёрнул. В эту же секунду он услышал топот родительских ног по коридору. Одеяло безвольно повисло в его лапе. Кровать была пуста. В это время мама ворвалась в его комнату и прижала к себе.
- Пока не отходи от нас.


Самое удобное убежище на свете – это пространство под столом, если оно прикрыто сверху свисающей скатертью. Мишутка сидел прямо на полу, уткнувшись в мягкий затылок Тигры. Тёплый Тигра покорно льнул к хозяину и продолжал посылать в пустоту смелую улыбку, полную оптимизма. До Мишутки донеслись звуки открывающейся двери и приветственные возгласы. Шаги направились в столовую, в щели между полом и скатертью показались чёрные ботинки, на которые спускались синие штанины форменных брюк.
- Это, значит, тут они пировали? – спросили над его головой. – Миш, ты решай, я могу вызвать бригаду, пусть поищут отпечатки, но дело гиблое, сразу предупреждаю. Если ничего не пропало, начальство особо и народ не выделит на поиски. Мой тебе совет: заявление напиши, если поймаем, кто по зимним домам шарится, потом легче будет прищучить со всеми заявлениями на руках, со всей этой системой регистрации задним числом заявление не оформишь, сам понимаешь. Просто особо не рассчитывай, раз ничего не воровали, скорее всего, просто подростки какие. Или мать какая бездомная здесь несколько дней пожила. Ну кто, когда кладовка забита, будет кашу готовить и не в кухне, а в столовой есть?
- Ну, Патрикей, - загудел над головой голос отца, - как нам жить прикажешь, если сюда кто угодно забраться может?
- Жить прикажу хорошо, даже замечательно. Замки смени, прежде всего. И вообще, давай отправь свою хозяйку с мелким куда часа на три, пусть на всякий отпечатки да следы когтей поищут, ну и слесаря заодно вызовешь.
Край скатерти, который защищал его от комнаты, резко взлетел. Под стол заглядывала острая рыжая мордочка.
- Это чьи тут лапы под столом торчат? Привет, герой! Не стыдно прятаться? Моя Лиза про тебя спрашивала, смотри, какой жених вымахал.
Мишутка покрепче прижал к себе Тигру и задвигал задними лапами, чтобы оказаться поглубже под столом.
- Переживает, бедный, - журчащий голос матери, - хорошо хоть, никого из чужих не было, когда мы домой приехали.
- Ну, не буду смущать, - Патрикей чуть приподнял в улыбке верхнюю губу, выпрямился, кусок скатерти снова упал, криво повиснув над полом, - как созреешь, давай подходи, мы с твоими родителями сейчас на кухню пройдём, потолковать нужно.
Мишутка смотрел, как из столовой прошествовали чёрные ботинки, затем высокие коричневые горные боты отца и светлые туфли на каблучках, ремешки которых плотно обхватывали щиколотки матери. Подождал, пока шаги затихнут на кухне. Только тогда выбрался из укрытия.
Тарелки и стулья были всё в том же беспорядке. Каша в тарелках отца и матери была еле тронута, но его тарелку вылизали подчистую. Под его взглядом тарелка вздрогнула. Мишутка молча смотрел, как синяя фаянсовая тарелка поползла к краю стола. На секунду замерла, опасно балансируя, а потом стремительно, как от толчка, полетела на пол, разлетевшись на тысячу осколков. Всё так же душно сжимая Тигру, присутствие которого дарило ему уверенность, Мишутка развернулся и выбежал из столовой.

- Совсем утомился, бедняжка.
Настасья Михайловна с нежностью смотрела на сына, который уснул прямо в потёртом бархатном кресле гостиной.
- Сперва эти переживания с ворами, потом полдня с ним ходили по торговому центру. В кафе посидели, в кино сходили, ясно, что сил уже нет. Три раза съездил, то из города, то обратно в город, а потом снова сюда. Ты его, Миш, пока не трогай, потом отнесём в комнату, если прямо сейчас его тягать, проснётся. Или ты телевизор посмотреть хотел?
- Да какой телевизор? Сам уже никакой. Пойду, масло в машине проверю и уже на боковую.
- А я пока посуду вымою. Вот после его как раз отнесём наверх, да и сами пойдём отсыпаться, надеюсь, день такой суматошный только один, больше за всю зиму не повторится.
Настасья Михайловна распахнула двери в коридор в гостиной, а на кухне двери не было, так что она могла, чуть отойдя от раковины, сквозь дверные проёмы видеть Мишутку. Посудомоечная машина ещё с апреля закапризничала, стала трястись и рычать. Стоило бы вызвать мастера, но не сейчас, не в эти и без того загруженные дни. Пока Настасье Михайловне помыть посуду и лапами было не в тягость. Журчание воды успокаивало, а тёплые струи вгоняли в расслабляющее состояние дремоты.
Миски, из которых ели воры, она брезгливо отправила в ведро для мусора, туда же, где уже лежали осколки бывшей Мишуткиной тарелки. Сбросила объедки после ужина в уничтожитель мусора, встроенный в сток раковины. Тот жадно заглотил подношение, продолжая громко стучать ножами в ожидании следующей подачки. Опасаясь, что громкий звук разбудит Мишутку, она щёлкнула выключателем под раковиной. Выключатель был изолирован резиной, потому прикасаться к нему можно было даже совершенно мокрыми лапами. Но в этот раз он не сработал. Казалось, уничтожитель мусора завыл ещё сильнее. Испуганная Настасья отошла на пару шагов и, потрясённая, смотрела, как от резонанса подпрыгивают чистящие средства на внутренней стороне раковины. Средство для мойки плиты не выдержало, упало, крышка отскочила. Тягучая синяя жидкость потекла в раковину в ненасытную глотку уничтожителя мусора.
Подвесной шкафчик для посуды тоже трясся. Он никак не мог открыться. Никак. Но он открылся. Несмотря на тугой магнитный замок, слишком тугой, как казалось Настасье иногда. Сперва пополз белый кувшин, но потом неведомая сила словно передумала, и к краю полки стало ползти большое стеклянное блюдо. Тут Настасья сделала всего пару шагов и резко выдернула электрический шнур из розетки. Уничтожитель издал последний, слово предсмертный, вой и, наконец, затих. Какая бы сила не двигала посуду, казалось, выдохлась и она.
Настасья поспешила в гостиную, проверить, не проснулся ли Мишутка. Тот продолжал сладко спать, положив лапку под щёку. Когда Настасья взяла на лапы сына, то вдруг ощутила, как её лапы мелко-мелко дрожат.

В это время Михайло Потапыч проверял уровень масла в автомобиле. Время в гараже было его личным. Тут он мог побыть не отцом семейства, а молодым холостяком, которому внезапно подарили такое богатство – дом и автомобиль. Как нормальный мужчина, он никогда не допускал мыслей остаться одному, без семьи, но в то же время отчаянно защищал свою возможность помечтать о приключениях, на которые никогда не пустится. Он не мечтал медленно ездить по улицам пригорода в автомобиле, свистя вслед симпатичным девушкам, но сама эта возможность, поселившаяся где-то в его подкорке, давала тот необходимый баланс риска всё потерять, который даёт ценить то, что у тебя есть.
Возня с автомобилем была его медитацией. Он проверил уровень масла, потом болты, которыми были закреплены шины, потом зачем-то стал менять свечи, так как, помнится, ещё позавчера говорил себе, что стоило. Бесконечная мелкая работа, чувство обладания, чувство приходящего успокоения.
Кто-то за его спиной хихикнул. Михайло вздрогнул. Ему показалось, что слишком увлёкшись перебором двигателя, он неосознанно допустил на морду широкую глупую улыбку и сейчас над ним кто-то подшучивает. Сдвинув брови, он резко обернулся. На открытый капот он повесил настольную лампу и от неё на складной двери гаража чётко выделялся силуэт медведя. Больше никого не было.
Михайло никогда не был склонен к галлюцинациям. Такие галлюцинации обычно называют фантазиями, сложно сказать, откуда пошла этимология слова, так как пофантазировать Михайло любил, водилась за ним такая слабость, однако он всегда чётко умел отличать выдумку от реальности.
Продолжать возню ему расхотелось. Казалось, что за спиной кто-то стоит, кто-то, готовый высмеять каждое его действие, каждую мысль. Он отключил лампу, захлопнул капот, пока шёл к полкам, скатывая на лапе провод лампы кругом, кто-то прошептал ему на ухо: «Кто-кто сидел на моём стуле?» Его отшатнуло. Он явно слышал потрескивание в патроне общей лампочки под потолком, дрожь гаражной двери всякий раз, как в неё ударял порыв ветра. Шёпот не был громче их. Но он всё равно был реален. Словно кто-то приблизил губы и зашептал ему на самое-самое ухо.
Михайло положил лампу на полку и взял тяжёлый гаечный ключ.
- Кто здесь?
Он не кричал, боясь, что его голос услышат жена и сынишка. «Кто-кто ел из моей миски?». На этот раз шёпот раздавался из противоположного угла, где лежали старые вещи, которые давно стоило выкинуть на свалку. Там не смогла бы спрятаться даже мышь. Снова раздался смешок, на этот раз Михайло не удалось определить направление, откуда шёл звук.
Он отступал к двери в дом спиной вперёд, цепко переводя взгляд с одной детали на другую, надеясь засечь хоть какое-то движение.
Когда он вышел из гаража, прежде чем погасить свет, он крепко запер внутреннюю дверь. И подпёр её бейсбольной битой.

Мишутка проснулся среди ночи в своей постели. Рядом на тумбочке горел старенький ночник в форме улья. Ещё одна вещь, из которой, как считалось, Мишутка вырос. Но в кровать Мишутке родители положили даже Тигру.
Некоторое время Мишутка тёр глаза, полностью дезориентированный, как он здесь оказался. Потом он вспомнил длинный, наполненный событиями день, и как у него слипались глаза в гостиной, где родители впервые за сезон затопили камин, чтобы выгнать из стен скопившуюся за время отсутствия хозяев сырость.
Так как он заснул не вовремя, организм отреагировал тем, что не захотел засыпать вторично. Мишутка встал и прошёл в туалет, примыкавший прямо к его комнате. Тапочек он не надел и потому приходилось от холода постоянно подтягивать к пяткам круглые пушистые пальцы.
Растирая глаз, после туалета он подошёл к окну. Читать посреди ночи не хотелось, а телевизоры были только в гостиной и спальне родителей. Некоторое время он зевал, глядя на чёрный сад. Пока он не услышал скрип. Он привык к тому, что скрипит дом и только сейчас осознал, что за всё время приезда не слышал ни единого скрипа. И сейчас громкий скрип доносился из сада.
Скрипел громадный вяз. Мишутка сразу опознал его по раскидистым, узнаваемо искривлённым веткам. Тот самый старый вяз, который полтора года назад выкорчевала буря. Теперь он снова был на месте – темнота на фоне тёмного неба. Скрипел он потому, что не справлялся с грузом, подвешенным на одну из нижних веток. Такие «грузы» Мишутка уже давно просил папу с мамой подвесить в саду на Хэллоуин. Эти длинные удлинённые силуэты должны были изображать повешенных в саванах. Родители говорили, что украшение слишком мрачное, и предпочитали те украшения, которые подчёркивали весёлую сторону праздника. «Повешенных» набивали тряпьём, чтобы они были лёгкими и качались от каждого порыва ветра. Но то, что было повешено на ветке дерева, хотя и было не крупным, не больше самого Мишутки, всё-таки являлось слишком тяжёлым, согнувшим ветку и заставшим скрипеть всё дерево.
Мишутка задёрнул шторы и прыгнул в постель. Там он натянул повыше одеяло и снова прижал к себе Тигру. Он никогда не боялся темноты и не прибегал к родителям, уверяя, что на шкафу сидит бабайка. Все эти годы мир улыбался ему смелой, оптимистичной улыбкой Тигры и Мишутка теперь не знал, куда ему податься с тем, что он сейчас чувствовал.
Он крепко зажмурил глаза. Иногда он погружался в полудрёму и даже видел какое-то подобие снов, но при этом он был уверен, что не спал, так как каждую секунду до утра он продолжал слышать скрип дерева.

Следующее утро выдалось в семье Хозятайговых мрачным. Тайны каждого отделяли его от других, замыкали в плену собственных мыслей. Их прорвало за завтраком. Ели в столовой. Новые скатерти, новые тарелки и стаканы. Настасья Михайловна не домыла вчера посуду, деланно небрежно махнув лапой «после доделаю», но чистой посуды в доме было и без того с избытком. Сперва Мишутка услышал, как вскрикнула мама, и только потом увидел, как языки пламени прямо посреди столешницы пожирают скатерть.
Настасья Михайловна первой сообразила, что делать и кинула на место пожара кухонное полотенце. На несколько секунд они все замерли, переводя дыхание.
- Может, кто спичку забыл под скатертью? – неуверенно спросил отец.
- Вот что, Миш, хватит с нас. Возвращаемся в город. То, что происходит… они не ушли. Те, кто вчера был. Я не знаю, как им удаётся, но они всё ещё здесь. Возвращаемся в город.
Михайло Потапыч угрюмо смотрел на собственные лапы, сложенные на столе, потом перевёл взгляд на дырку в скатерти.
- Квартиру мы же сдали на зиму, так легко обратно не переедем.
- Завтра мы с Мишуткой день в городе проведём, ты пока съезди к квартирантам, договорись с ними. Мы неустойку заплатим, если что. Я тут оставаться не хочу.
И Настасья Михайловна рассказала, что с ней творилось вчера. Тогда и Михайло Потапыч, неуверенно, с оговорками, мол, и почудиться могло, рассказал о том, что происходило в гараже. Супруги молчали и смотрели друг на друга. Мишутка тоже молчал. Внезапно он заметил, что так и держит на весу в лапе вилку, замерев ещё с мгновения начала пожара. Ему хотелось тоже рассказать обо всём, что он видел, но он молчал, горло ему будто сдавило.
В течение дня он много раз порывался рассказывать и всякий раз чувствовал, что не может. Онемение не было вызвано внешним воздействием, оно шло откуда-то изнутри, из самых глубин мишуткиного существа. Уже в тот момент, когда он увидел свой сломанный стульчик, он начал ощущать, что это его история. Это его миска была разбита, это в его постели спали.

Ещё одна вещь, за которую Мишутка любил зимний дом – это место на втором этаже, где можно было сесть прямо на пол коридора и видеть сквозь балясины ограждения кухню на первом этаже. Верный Тигра был тут же, подмышкой. Кухня на первом этаже казалась театральной сценой. Перед отцом и Патрикеем стояли маленькие водочные стопочки. Патрикей был всё в той же полицейской форме, лишь распахнул пиджак и расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, так что в вырез стала видна покрытая рыжим и белым мехом грудь. Мишутка впервые задумался, почему Патрикей даже в неслужебное время ходит в форме. Мысль была неприятная, так как она приводила к выводу, что у Патрикея больше ничего нет, а это в свою очередь значило, что Патрикей и его семья бедные. Бедность казалась чем-то вроде болезни, чем-то, что нельзя упоминать вслух и обращать внимание на то, что оно существует.
Патрикей, чья речь от выпитого уже слегка потеряла чёткость, развалился на стуле, как в кресле, используя вместо подлокотника поверхность стола.
- Ты веришь в людей?
Михайло Потапыч хмуро усмехнулся.
- А то как же. И в людей, и в летающих свиней. А ещё давеча музыка раздавалась, никак рак на горе свистел.
Патрикей не казался раздосадованным ответом.
- Вера в демонов, которые раньше правили Землёй, древнее самой Земли. Злобные демоны-каннибалы…
- Да я знаком с ужастиками, знаком. Демоны-люди, что ели зверей, сдирали с них шкуры и носили в качестве одежды, ездили верхом, убивали тысячами для забавы на охоте, держали в клетках в специальных заведениях, чтобы людские детёныши могли полюбоваться страданиями. Ничего не забыл?
- Ещё держали в своих домах для забав. Это те были, что подобрее.
Не спрашивая позволения, Патрикей потянулся к бутылке и налил себе прозрачной жидкости в стопку.
- Патрик, ты давай говори, да не заговаривайся. Пусть и каннибалы, но даже в легендах люди хоть и монстры, но всё же материальные.
- Те, которые живые, может быть.
Патрикей залпом осушил сто грамм. Повисла пауза. Михайло Потапыч сидел к дверному проёму спиной и Мишутка видел только одну четверть его морды.
- Патрикей, ты что сказать имеешь или напился уже?
- Ну, это ты у нас городской, сюда, в берлогу, что сейчас, что в молодости, только на зиму приезжал, а мы голытьба деревенская и лесная, без отдыха живём, каждую полянку знаем. Помнишь, как, когда подростками были, к нам Берт по обмену прибыл?
- Это который из енотов был?
- Он самый. Серый, как увидел его, так умом тронулся доказать «заморскому», что нынешние парни все круче, чем лёд. Ну и как лето началось, повели его доказывать храбрость на кладбище. Но Серёжка всё с ума сходил, потому пошли на старое кладбище, что у холма. Сказали Берту, чтобы дошёл до стелы и обратно вернулся. Те, кто поумнее, просто ждали четверть часа за оградой, а потом возвращались, мол, аж до соседнего леса дошагали. Но этот-то был наивняк. Четверть часа ждём, полчаса, три четверти. Тут Серый говорит, что пошли все домой и сделаем вид, что сегодня не встречались. Смотрю, все в песок уставились, носками ботинок дорогу ковыряют. Ну, послал я Серого в подхвостие его матери и пошёл на кладбище. Каюсь, не столько помочь хотел, сколько думал о тех неприятностях, что у нас будут, когда всё откроется. Шёл, звал. Ветер в кронах деревьев шумит. Вроде ничего не боюсь, а всё не по себе стало. Тут стон издалека. Струхнул я, чо уж. Но всё равно на стон пошёл. Надеялся, что это Берт, а если не Берт, так хоть узнаю, что за чудище его съело. Но был это Берт. Упал он в овраг, от стелы недалеко, лодыжку подвернул. Я к нему спрыгнул, подняться помог. Всё каменюки громадные квадратные под ногами мешаются. А потом понял, что кто-то смотрит на меня. Луна неполная была, но света хватило, чтобы понять – это фото на камне. Лицо белое, без шерстинки. И на других камнях остатки от медальонов, которые сбили, когда переделывали их кладбище под наше. А это фото не до конца сбили, часть осталась. Там, где глаза. Мелкая такая девчонка, щеночка совсем. А глаза горят, как в легендах о том говорится. И под камнями остатки бархата. Божечки-кошечки, у меня сердце чуть не остановилось. И Берт рядом ноет. Только в тот момент я обратил внимание, что он бормочет. А он протягивает мне волосы. Длинные, как у лошади. И цвет отвратительный – не то жёлтый, не то золотой. Это он тут в яме нашёл. Не помню, как я его подсадил, чтобы из ямы выбраться, как сам вылезал. Помню, что его переднюю лапу себе через шею перекинул и не просто ему помогал, а тащил его бегом. За оградой только Петька нас ждал, подхватил Берта под вторую лапу, так мы до домов и добрались.
Снова пауза, на этот раз гораздо более длинная.
- Патрикей, страшилка знатная, признаю, но если даже так всё, от меня-то им что нужно?
- Ну, это, Михайло, уже сам решай. Чем таким твоя семья их привлекла. Говорят, на Хэллоуин люди самую сильную власть обретают, до того только так, мелко пакостят. Да, может, всё же вы какую спичку под скатертью забыли. Ты за Мишуткой своим следи, как вырастет, как курить начнёт, оглянуться не успеете. А я уже к себе намылюсь.
- Давай я тебя домой на машине подкину.
- А сколько ты выпил? То-то! Если за руль сядешь, я тебя прямо там и оштрафую. Нет уж, такси вызову.
Ещё минут пять из кухни раздавались вежливые препирательства, внезапно прерывающиеся скоровогорками-сплетнями о том, кто за лето из старых знакомых успел родить, а против кого завели дело за разбой. Когда приятели вышли из кухни, на втором этаже возле балясин никого не было.
Спал Мишутка плохо. Ему снилась человеческая девочка, без шерстинки в лице, с длинными, как у лошади, золотыми волосами. Она лежала рядом с ним на постели и улыбалась, обнажая отвратительные плоские, как у белки или у свиньи, зубы. Потом она медленно, нараспев произнесла:
- Кто-кто спит в моей постельке?
Голос у неё был низкий, мальчишеский. И только вскочив от кошмарного сна, Мишутка понял, что она говорила его голосом.

- А Мишутка где?
Настасья Михайловна оглянулась.
- Вон он на батуте бесится.
Михайло сделал знак лапой «пойди сюда». Сын прекратил прыгать и толкнул лапой увлёкшуюся Лизку. Они соскочили с батута, обулись и подбежали к машине папы-медведя.
- Давайте уже закругляйтесь, разбойничья банда. Я договорился, сегодня квартиранты съедут. Сейчас Лизу домой завезём и к себе заедем, сами тоже вещички соберём. Хэллоуин в городе встретим, потом посмотрим, как оно будет.
- Миха-а-а-а-айло Потааапыч, ну можно мы ещё немножечко побудем?
- Да, пап, ну ещё немно-ожко!
Михайло взглянул на часы:
- Полчаса у вас есть.
Дети радостно взвизгнули и, взявшись за лапы, побежали прочь.
- Ох, хоть бы не поженились, как вырастут, - пробормотала Настасья, глядя на эту идиллию, - ведь без внуков останемся.
- Да ладно тебе, мать…,- машинально протянул Михайло и внезапно скривился. «Ненавижу обезьян», - пронеслось у него в голове, когда он увидел, как ковыляет по ярмарке высокий Мартышк в синем маскарадном камзоле. Михайло удился сам себе, никогда раньше подобных расистских мыслей он за собой не замечал. И тут же понял, что его покоробило: то, как обезьяны похожи на людей. Казалось, что люди – это бесхвостые пародии на обезьян. Но даже такое относительное сходство заставляло его сердце ухать куда-то в пятки.
В это время Мишутка и Лиза неслись по ярмарке. Устроители и посетители старались выжать всё из последних в сезоне дней. Всё заполнял запах пережаренного поп-корна в карамели. Электронная музыка из радиол аттракционов надрывно визжала, соревнуясь друг с другом. Повсюду были все оттенки красного, рыжего и жёлтого, столь яркие, что они заставляли верить, что да, это краски всё ещё лета, а вовсе не осени. Лиза вырвала свою лапку из лапы Мишутки и восхищённо ахнула. Розово-белая карусель, похожая на переслащённое пирожное, представляла собой круглую платформу со множеством аляповато разукрашенных тронов принцесс, медленно и торжественно кружащихся не только по движению карусели, но и вокруг собственных осей.
- Пошли, у нас всего полчаса, - Мишутка дёрнул Лизу за рукав, но она сдвинула рыжие бровки и высокомерно бросила:
- Вот именно!
Пока она гордо проходила к тронам и платила за билетик, Мишутка успел раза три презрительно хмыкнуть. Свои полчаса он потратит получше. На что-то не настолько девчачье. Он несколько раз оглянулся и, увидев вдалеке полосатую палатку тира, поспешил туда.
За прилавком стоял Мартышк в синем камзоле, отнюдь не обескураженный отсутствием у него посетителей. Он саркастически улыбнулся, увидев Мишутку:
- Думаешь, достаточно меткий?
Мишутка насупился и положил на прилавок пару монеток раньше, чем даже понял, в чём же суть предлагаемого аттракциона. Мартышк прибрал монетки и равнодушно протянул Мишутки три теннисных мячика:
- Собьёшь тремя мячами две пивные банки, получишь право на суперигру и приз.
Мишутка подождал, пока Мартышк уйдёт с линии огня, размахнулся и запустил первый мяч. Он попал ровно в банку, и та с лёгким щелчком легла навзничь. Вторую банку постигла та же участь. Мишутка стоял и чуть подбрасывал в лапе оставшийся третий мяч, чувствуя, что сейчас на его губах появляется улыбка «сурового супергероя» из телешоу. Мартышк хмыкнул; сложно было интерпретировать этот звук - не то одобрение, не то насмешка. Он полез под прилавок и вытащил большую деревянную коробку с тёмно-зелёной потрёпанной шторкой. Поставил её между уложенных банок и аккуратно, словно подчёркивая значимость момента, отдёрнул шторку. В коробке стоял человек. Маленький, не больше Мишуткиной ладошки. Одетый в классический жуткий охотничий костюм, он целился вперёд из крохотного деревянного ружья прямо по направлению Мишутки. «Пиф-паф» было написано под ним. По обеим сторонам от охотника на задней стене коробки были намалёваны в профиль ещё пара человек в белых платьях, держащие в руках трубы, и почему-то снабжённые лебедиными крыльями.
- Это кто по сторонам от фигурки? – Мишутка услышал, как сел его голос.
- Ангелы, - Мартышк улыбался, злорадно наблюдая, какое впечатление его коробка произвела на малыша, - люди были сущим злом, но они хотели быть хорошими, потому они считали, что после смерти превратятся в людей с крыльями, которые не пожирают плоти животных и не сдирают с них шкурки. Этот свой мячик можешь оставить себе, считается как бесплатная попытка, а вот ещё три. Надо хотя бы двумя попасть в фигурку.
Несколько секунд Мишутка смотрел, как мячик дрожит в его лапе, а потом отступил на полшага и запустил мячик в охотника. Удар бы столь силён, что от выступающего дула ружья отлетел фрагмент. Второй мяч заставил содрогнуться коробку, попав точно в охотника, но Мишутка не остановился, как автомат он бросал мячи, попадая точно в цель, пока не истратил все четыре.
- Эй, полегче.
Испуганный Мартышк склонился к повреждённой фигурке. Хотя фигурка была далеко и слишком небольшой, Мишутка был уверен, что искалечил охотнику морду.
- Мой приз.
Это не было вопросом, Мишутка почувствовал, как в голосе прорезается взрослый рык. Мартышк бросил на Мишутку злобный взгляд, а потом какая-то идея заставила его ядовито улыбнуться. Он снова нырнул под прилавок, а потом протянул на лапе приз:
- Держи, заслужил.
Это были лебединые крылья. Небольшие, с ладонь, должно быть, сделанные из коротких пёрышек, которые лебеди теряют ежедневно. Мишутка бросил мрачный взгляд на хозяина тира, схватил крылья и засунул себе в карман. Более не проронив ни слова, он развернулся и пошёл по направлению к машине.
Собирались медленно и слегка лениво. После того, как полтергейст перестал себя проявлять, старшим членам семьи стало казаться, что они чересчур поспешили с выводами. Мишутка, уже в джинсах и осенней курточке, сидел на верхних ступенях лестницы, чуть щурясь от электрического света. Когда из распахнутого гаража раздался возглас отца: «Что-то машина не заводится!», Мишутка только кивнул самому себе. Настасья Михайловна поспешила к мужу в гараж. Молча Мишутка смотрел, как внутренняя дверь в гараж начала двигаться сама по себе, а потом захлопнулась. Тогда Мишутка встал, прошёл к себе в комнату и взял Тигру. Нашёл в нижнем ящике комода фонарик с длинной серебряной рукояткой и взял его в другую руку. Спустился на первый этаж. Подёргал дверь в гараж, дверь держалась намертво. За дверью раздавались голоса.
- Миш, дверь вроде заклинило.
- Отойди, дай сам попробую.
Дверь затряслась от усилий отца.
- Мишутка там один! Миш, сделай что-нибудь.
Мишутка несколько секунд молча смотрел на трясущуюся дверь. В это время входная дубовая дверь бесшумно распахнулась. Мишутка развернулся и вышел в ночь. Сама собой дверь громко захлопнулась за его спиной.

Настасья Михайловна вздрогнула.
- Это входная дверь! Мишутка!
Она заколотила по внутренней двери. Потом поняла, что это бесполезно и кинулась к механизму, открывающему внешнюю дверь, нажимая кнопки, дёргая за рычаги. Электрическая лампа под потолком вспыхнула и свет в гараже погас.
- Миша, да сделай что-нибудь! Мишутка на улицу ушёл!
Михайло молчал, закусив крепкими клыками нижнюю губу. Глаза привыкали к темноте. Постепенно он увидел квадратный силуэт автомобиля и белое платье Настасьи.
- Отойди к внешней двери. Её не проломить, железом укреплена, сам укреплял. Стой там, а то в темноте я тебя не разгляжу.
Каждую вещь в гараже Михайло клал самолично – укреплял полки, наводил порядок. И сейчас он точно знал, где лежит то, что ему нужно. Под полками рядом с остатками утеплителя для чердака, Михайло нащупал топорище. Плечи слегка заныли, когда он размахнулся, как в молодости, во всю мощь, и нанёс первый удар по двери. Дверь на петли насаживал он тоже сам. Но сожалений, что приходится портить собственную работу, он не испытывал. Представляя сынишку одного на уже стемневших аллеях, он чувствовал, как лишается последних чувств, превращается в деревянную фигурку с известной игрушки, где медведь и демон по очереди бьют топором по пню.
Первый удар он нанёс вслепую, но затем нащупал дверную ручку и начал быстро подрубать дверь вокруг замка. Ощутив, что дверь поддаётся, он налёг на неё плечом. Замок вылетел с громким чвоканьем и Михайло чуть не растянулся на полу коридора, крепко зажмурив глаза от яркого электрического света. Настасья столь стремительно пробежала расстояние до выхода, что даже успела помочь мужу удержать равновесие.
Оба они одновременно посмотрели на входную дверь. Михайло крепче сжал рукоятку топора, готовый прорубаться и сквозь толстое дубовое дерево. Потом он почувствовал, как что-то чешется на голове. Задрав морды, медведи посмотрели на то, как сыпется побелка с потолка. Что-то звякнуло на кухне, из-за чего они оба уставились на кухонный проём.
Первой полетела сковорода. Михайло успел отклониться, и она только задела его у брови. А потом полетела вся кухонная утварь: кастрюли, сковороды, разделочные доски, ножи и вилки. Михайло схватил Настасью и прижал её к стене, защищая своей спиной её от летящей опасности. Что-то ударило его в затылок, и он почувствовал, как накатывает темнота.

Тигра был тёплым, что довольно странно для плюшевой игрушки. Но это было объяснимо, ведь Тигра был символом всего, что существовало в мире чистого и теплого. В своей шкуре он хранил свет солнца и всей прошлой жизни.
До Хэллоуина оставалось ещё пять дней и Мишутка очень надеялся, что это время является достаточным, чтобы ожидающего его зло не вошло в полную силу. Но, казалось, тьма, которая поселилась в его доме, только радовалась тому, что Мишутка сам стремится в самое сердце кошмара. В завывании ветра слышалась музыка, и Мишутка вроде даже мог различить слова, но они постоянно ускользали.
Около кладбище был большой трухлявый пенёк от старой берёзы. На него Мишутка усадил Тигру.
- Тебе со мной нельзя.
Тигра сидел слегка криво, продолжая всё так же посылать в окружающий мрак смелость своей улыбки. Мишутка на прощание обнял его, включил фонарик и прошёл сквозь почти окаменевшие от ржавчины ворота кладбища.
Он знал, что надо держать путь к стеле и потому легко ориентировался среди могил. Музыка стала отчётливей, и Мишутка был уверен, что даже слышит простенькие детские слова:

Дома спят могильным сном,
В мире все уснули.
Кто из миски моей ел?
Кто сидел на стуле?

Так странно я устал,
Глаза свои закрою.
Кто в моей кровати спал?
Кто был сегодня мною?

Не я… Не я… *
Проходя мимо мраморных и гипсовых (мраморные – более детализированные, гипсовые – попроще) скорбящих волков, воющих на луну, Мишутка поводил плечами от холода. Припев изменился и теперь, отражаясь от камней, в воздухе дрожал шёпот:

Пиф-паф… Пиф-паф…
Мишутка остановился около ямы с камнями и посветил туда фонариком. Кто знает, может, Патрикей и Берт были первыми, кто потревожил сон дьяволицы. Не зная, что делать, он крикнул:
- Сколько тебе лет?
Некоторое время Мишутка слышал только завывания ветра, потом сквозь нарастающий звук высокого хихиканья, он услышал ответ: «Столько же, сколько и тебе!». Первый удар был настолько сильным, что Мишутка едва удержал равновесие на краю ямы. Оно входило в него. Просачивалось сквозь затылок. Холодом чужой воли наливались лапы. Сознание Мишутки сжималось в комочек и пряталось куда-то в первозданные глубины подсознания. Пока он ещё мог хоть как-то владеть лапами, одним когтем он подцепил торчащее из заднего кармана джинсов перо. Крылышки легко поддались и, сжав их в лапе, Мишутка с силой приколотил их к собственной спине.
Дикий визг заполнил его сознание. Мишутка упал на колени и смотрел, как фонарик, выкатившись из его лапы, падает на дно ямы. Постепенно чужое присутствие исчезало. Мишутка вспомнил фразу, которую пару недель назад слышал по новостям – «принуждение к добру».
Чуть шатаясь, он поднялся на лапы. Перед глазами крутились разноцветные круги. Куда попадают люди после того, как обретут крылья? Почему-то Мишутка был уверен, что больше на земле он не встретится с девочкой с золотыми волосами.
Света луны хватало и, спотыкаясь и стукаясь об острые края могильных плит, Мишутка шёл обратно к выходу. На выходе он подхватил с пня Тигру, уткнулся мордочкой в его пропахшую мёдом и летней травой шубку. Мишутке хотелось заплакать, пожаловаться, но он упрямо сжал пасть и продолжал идти домой.

Михайло очнулся первым. Боль в спине и затылке была острой и заполняющей всё сознание. Он завёл лапу за спину и нащупал кровь на рубашке: сложно сказать, сколько столовых приборов сегодня вспороли его шкуру. Его взгляд упал на неподвижную Настасью и сердце сжалось от ужаса. Нерешительно он прикоснулся к её лапе. Настасья застонала. Помогая ей сесть, Михайло почувствовал, что сейчас начнёт всхлипывать. Настасье досталось много меньше, но она некоторое время не могла сфокусировать взгляд. А когда ей это удалось, она прошептала:
- Мишутка!
Входная дверь поддалась легко, поддерживая друг друга, они вышли наружу. Мишутка шёл по подъездной дорожке. Увидев родителей, он удивлённо распахнул глаза, а потом, неловко прижимая игрушку к боку, побежал им навстречу. Настасья Михайловна встала на колени и крепко прижала к себе своего медвежонка. Михайло Потапыч, распахнув пошире лапы, обнимал их всех сразу. А над ними скрипел старый дом-берлога. Впервые за этот сезон старый дом снова начал скрипеть.