Алексей Ханыкин

​Николай Кузьмич и полная луна

Автор:
Юлия Ожерельева
​Николай Кузьмич и полная луна
Работа №481
  • Опубликовано на Дзен

«Над депо взошла полная луна».

То есть, конечно, взошла она не только над депо, но и над всем городом. Повисла над ним и взирала со своих недостижимых вершин на грязные делишки, которыми люди обычно занимаются по ночам. Может быть, не только по ночам – просто ночь в его глазах была одеялом, под которым можно было скрыть свои мелкие грешки. Все фантазии, все мрачные стороны личности в его представлении оживали именно по ночам, во всей своей неприглядности, и тот, кто в своей дневной жизни был чист, словно монах, в темноте срывал с себя маску притворного благочестия.

Ему нравилось представлять себя этаким надсмотрщиком, который взирал на город с высоты девятого этажа. Высота эта была величиной столь же непререкаемой, сколь и тонкость его душевной организации. Сидя у окна в полумраке кухни, он в который раз смаковал мысли о том, как он отличается от других. Одинокий фонарь выхватил из темноты ночного прохожего, который шел нетвердой походкой; в ней не чувствовалось цели – лишь слабая попытка продержаться на ногах в этот бесконечный субботний вечер. Вот и еще один пример: пока он занят созерцанием и размышлениями о судьбах его земляков, кто-то волочит ноги неведомо куда. Существует. Выживает. Суетится.

На столе одиноко лежал бутерброд с колбасой. Толстый кусок белого хлеба, щедрый слой майонеза и массивный, криво отрезанный затупившимся ножиком кругляш колбасы. Степан тренировал волю, не позволяя себе кинуться к бутерброду и вцепиться зубами в это многослойное, но простое человеческое удовольствие. У Степана было важное дело: часы показали полночь, а значит, настало время наблюдений.

Родители подарили ему бинокль, и он, чувствуя себя шпионом, то и дело присаживался к окну, чтобы понаблюдать за нехитрыми передвижениями людей и машин. Степа планировал стать писателем и собирал информацию для своей повести. Она была о мистических событиях, происходящих в трамвайном депо. Депо было у него прямо под окнами, и будущий известный писатель решил не ходить далеко за сюжетами.

Надо сказать, что в последнее время в их депо проходили локальные испытания высокотехнологичного чуда – беспилотного трамвая. Точнее, испытания уже давно успешно прошли в столице, теперь же невиданный транспорт должен был выйти на линию в экспериментальном режиме. Для эксперимента выбрали несколько городов с наиболее образцовыми депо. Поэтому Степа уже не первый месяц наблюдал, как у него под окнами, пойманный в ловушку забора, курсирует тот самый беспилотный трамвай. Сюда даже приезжали эксперты из столицы, чтобы научить местных сотрудников обращаться с чудом техники.

Запуск трамвая наметили аж на следующий год: несмотря на то, что все, по сути, было готово, руководители депо выжидали. Никакие новогодние праздники с их расслабленной атмосферой не должны были помешать грандиозному событию. Нужно было, чтобы люди окончательно вошли в ритм, и тогда уже чудесный трамвай должен был неожиданным фейерверком озарить их будни. В последнее время этот гость из иной цивилизации где-то прятался в ожидании своего торжественного появления. Степан предполагал, что для него обустроили какой-нибудь специальный, крайне комфортабельный гараж – словно трамвай был живым существом, а не транспортом.

Если не брать в расчет высокотехнологичного новичка, в представлении Степы трамваи были довольно ленивыми созданиями: выходили на службу поздно, рано выплевывали из своих обрамленных красным металлом ртов последних пассажиров вместе с экипажем. Иногда он с жалостью смотрел из окна на людей, которые не таким уж глубоким зимним вечером исполняли на остановке танец надежды. Но трамвай не приходил, не открывал для них приветливо свое светящееся нутро, и разочарованным пассажирам приходилось бежать на ненавистную автобусную остановку, а то и добираться домой пешком. Степан недолюбливал автобусы, а его отношение к трамваям, напротив, было соткано из романтики – несмотря на то, что они еле-еле тащились, а до многих районов города и вовсе не доезжали. Не хватало рельсов.

Несмотря на высокопарные вечерние рассуждения, Степан совсем не считал себя сверхчеловеком. Он был вполне компанейским, довольно легко сходился с людьми и совсем не обладал манией величия. Случались у него приступы депрессии, которые побуждали забаррикадироваться в собственной квартире и оборвать все контакты. В такие моменты едва ли что-то могло заинтересовать Степана, заставить его вылезти из-под одеяла и отправиться в мир. Но вместе с врачом они решили, что прием таблеток стоит дополнить какими-то действиями, которые, может, и не избавят Степу от букета симптомов, но хотя бы на мгновение заставят его глаза загореться интересом. Путем долгих совместных размышлений они с врачом выбрали в качестве спасительного средства работу над книгой – в том числе и сбор материала. Так в его жизнь пришло Время для наблюдений с вознаграждением в виде увесистого ночного бутерброда. Бутерброд-награду он придумал сам.

Время для наблюдений он проводил странно. Чувство отчаяния, то и дело накрывающее его с головой, никуда не девалось. Порой он мог в отчаянии уронить голову на подоконник – но Степа изо всех сил пытался бороться. Чаще всего у него не получалось, хотя изредка выходило немного приподнять температуру своего настроения. Так он с переменным успехом бултыхался в этих неподатливых волнах тоски, которая вовсе не была прихотью и порождением скуки – она была его частью, паразитом, присосавшимся к нему намертво и не желающим уходить.

Плодом этих минут наедине с собой и пустынными улицами, которые приближались к нему благодаря окулярам бинокля, стало родившееся где-то внутри второе «я». Это был тот самый высокомерный наблюдатель, считавший себя выше других – и речь не только о его отдаленной от земли позиции на девятом этаже. Это был некий божок, вообразивший, будто там, на улице, в ожидании его команды замерли музыканты, а он – дирижер, создающий эту еле слышную, по большей части звучащую у него в голове симфонию ночной улицы.

Итак, внутренний божок Степана наблюдал, представляясь самому себе кем-то очень внимательным, примечающим мельчайшие детали. Степан величал его именно божком, потому что, даже пребывая в довольно нестабильном состоянии ума и души, он отдавал себе отчет в том, что величие этого существа ведомо лишь ему самому. Вместе с тем, Степа позволял разгулявшемуся не на шутку внутреннему «я» проявлять некую долю высокомерия: пусть божок поверит в свой исключительный талант – может, и вправду его проявит.

Превратив широкий облупленный подоконник в подобие письменного стола, Степа делал заметки. Его ночное творчество сегодня освещали луна да старая покосившаяся настольная лампа, принесенная из спальни. Свет в кухне он намеренно выключил – так антуражнее.

Сегодня было полнолуние, а значит, стоило увеличить продолжительность творческой «вахты». Полнолуние, трамвайное депо, несколько фонарей, а прохожих и того меньше. В такую ночь непременно должно случиться что-то мистическое! И, если он не увидит ничего такого своими глазами, то обязательно выдумает – в конце концов, все детали мозаики у него уже есть, остается только сложить их в нужном порядке. Там, где не будет сходиться, добавить фантазии, и вуаля! Может быть, не совсем ладно скроенное, но все же более-менее цельное полотно таинственной ночной истории.

Из подъезда послышались громкие голоса – пришлось отвлечься на них: негоже писателю упускать детали. Соседка Фая Ильинична костерила своего мужа: тот, наверное, опять пустился в субботний запой. Даже сидя на кухне, которая находилась довольно далеко от входной двери, Степа слышал ее крики.

- Не могу видеть твою рожу постылую! Проветрись, образина!

Степана радовало то, что Фая Ильинична до пенсии работала в школе учительницей литературы. А посему, когда она ругалась на мужа-пьяницу, из ее рта вместо площадной ругани вырывались сплошь слова, почерпнутые откуда-то со страниц классики. Оттого их семейные ссоры были далеко не так противны, как, например, у соседей снизу, которые знали полный набор матерных слов – и даже чуточку больше. Ругаясь, они, казалось, стремились переплюнуть друг друга в этом, несомненно, очень полезном знании.

- Заткнись! Прошу тебя, заткнись! Какая же ты… – прегромко шипел сосед снизу.

Его любящая супруга в ответ разражалась невнятным визгливым потоком, в котором явственно слышалась отвращение к благоверному и даже, возможно, к собственной жизни.

Однажды мужчину увезли на скорой с ножевым ранением. Ходили слухи, что за нож схватилась именно его жена. Приезжала полиция, женщина кричала на весь подъезд: «Да я его люблю!» По всей видимости, она убедила стражей порядка, потому что в тюрьму ее так и не забрали. А супруг, полежав в больнице, вновь вернулся в любовное гнездышко, чтобы, некоторое время пожив в мире, вернуться к привычному, насыщенному бурными ссорами, существованию.

Поэтому Степа очень уважал Фаю Ильиничну, которая даже в угаре злости не теряла своего человеческого лица. Ее мужа, Николая Кузьмича, Степан жалел. Чувствовалось в нем какая-то невысказанная грусть, словно когда-то давно мужчина раз и навсегда разочаровался в жизни, потеряв какой-то важный ключик, да так и не обрел прежней радости. Да и была ли она?

Николай Кузьмич работал кондуктором в том самом депо, а значит, имел непосредственное отношение к истории, которая в эти минуты рождалась прямо на облупленном степином подоконнике. Решив на время отвлечься от своих наблюдений, Степан вышел в коридор и подкрался к глазку. Клетчатые тапочки тихонько шоркали по деревянному полу, и начинающий писатель боялся, что выдаст себя – но то лишь обострилось творческое воображение, которое в пылу работы даже самые робкие звуки принимало за вселенский грохот.

Глазок показал Степану фигуру, которая скорбно сгорбилась, сидя на корточках и схватившись за голову. Степа подумал было, что это Николай Кузьмич устал от вечного порицания и весь скукожился, исполнившись надежды исчезнуть или взорваться – лишь бы не противостоять каждый вечер засасывающей привычке, лишь бы не слышать эти негодующие женины крики. Потом Степа начал замечать в фигуре странности.

Сначала его внимание привлекли руки, которые оказались вовсе не руками, а лапами. Огромными мохнатыми лапами! Степа повертел головой, надеясь, что иллюзия улетучится, но не тут-то было. Существо подняло голову, и она оказалась кошачьей. Затем кот встал, выпрямился во весь свой совсем не кошачий а, скорее, человеческий рост, выгнулся, ощетинился и зашипел куда-то в сторону степиной двери. Видно, как и подобает коту, почуял чье-то нежелательное присутствие.

Степа испуганно отскочил от двери. Одна его часть хотела до последнего впитывать чудесное видение, другая хотела убежать в спальню и спрятаться под одеяло с головой. А также – навсегда забыть о том, что только что произошло.

«Вдруг я окончательно сошел с ума, и все это – плод моего больного воображения?» - с испугом думал Степан.

Одно дело – депрессия, а другое – съехать с катушек и видеть всякие дикости на лестничной площадке.

Набравшись смелости, Степа вновь подобрался к двери. Кот все еще был там. Огромный волосатый зверь вызвал лифт и теперь понуро ждал, пока перед ним откроется кабина. Удивительно, но одет он был совсем как человек, а, если быть точным, как Николай Кузьмич. Та же поношенная бледно-серая курточка, те же бесформенные коричневые штаны, даже ботинки те же – неужели подошли кошачьим лапам?

Тут кот сделал движение в сторону его двери. Степа снова испугался, но усилием воли заставил себя в этот раз не отпрыгивать. Зверь в одежде Николая Кузьмича нагнулся, а затем выпрямился, неуклюже держа в лапах коричневую шляпу – тоже, безусловно, принадлежащую степиному соседу-пенсионеру.

Кое-как пристроив шляпу на голове (она оказалась мала и разместилась между большими заостренными ушами), кот зашел в лифт. От полноты чувств Степа съехал по стене и сел прямо на пол, не забыв предварительно отодвинуть ботинки. Посидев так какое-то время, он понял, что столь неудобное положение едва ли позволит переварить только что полученные впечатления. Резко встав, Степа отправился на кухню и, не включая свет, первым делом схватил бутерброд.

Нервно жуя, он думал, что же делать дальше. Куда направляется здоровый человеческий кот в наряде его соседа? Быть может, это сам Николай Кузьмич принял такой облик? Но, насколько Степа знал, белая горячка случается у тех, кто пьет алкоголь, а не у их непьющих соседей.

Может быть, нацепить по-быстрому теплую одежду и вырваться на улицу вслед за котом? Вряд ли тот успел уйти далеко. Можно проследить за ним, а может, даже попытаться войти в контакт! Степа скривился от того, какие формулировки рождаются в его голове: «войти в контакт» - где он читал такое, в книгах по психиатрии или, быть может, педагогике? Не иначе, это великий писатель-божок проснулся в нем и в нетерпении роет землю, ведь он взял след! Запахло настоящим приключением, невыдуманной, всамделишной мистикой.

Но, посмотрим правде в глаза, Степа не был смельчаком и авантюристом. По крайней мере, не тогда, когда он изо всех сил пытался вырваться из цепких объятий депрессии. В такие дни ему хотелось лишь укутаться в домашнее тепло и не казать носа на улицу. Все, на что он был способен – это наблюдать со стороны, через преграды, сулящие ему безопасность: дверной глазок, оконное стекло. Конечно, оконное стекло – не самая надежная в мире вещь, но его близость подразумевает, что он находится дома. Да и кто, к примеру, станет стрелять по окнам на девятом этаже? Особенно если напротив нет других зданий. Разве что специально обученный киллер-промышленный альпинист.

Мысли Степы, который ни разу в жизни не перешел никому дорогу и едва ли мог стать объектом интереса для какого-нибудь киллера, унеслись далеко, и он силой вернул их в прежнее русло. Здоровый. Кот. На лестничной. Площадке.

Степан решался. Быть может, судьба предоставила ему шанс, который выпадает единственный раз в жизни? Так недолго и пропустить чудо, которое оказалось прямо у тебя под носом. А ты непредусмотрительно моргнул – и вот уже чуда нет. И потом ходи целую жизнь по улицам, заглядывай с надеждой в переулки, но чуда нет, и все тут! Потому что в тот самый единственно возможный день ты его прошляпил.

Шляпа. Степан подумал о шляпе Николая Кузьмича. Где бродит кот в этой нелепо сидящей на его мохнатой голове шляпе? Степа бросился к окну, но, конечно, никакого кота не увидел. Наверное, пока в голове Степана пулей проносились все эти мысли, кот успел лишь доехать до первого этажа. Может, он уже вышел во двор. Вдруг его обидит ночной гуляка? А может, наоборот, унесет ноги со страху или решит, что подвинулся умом.

Ему понадобилось всего несколько секунд – такой прыти он от себя не ожидал. Подгоняя себя мыслями о том, что коту нужно помочь – или хотя бы узнать, что задумал этот зверь, - Степа молниеносно одевался. Этому его научили в армии; удивительно, но за прошедшие годы навык никуда не делся. Раз – натянуть джинсы поверх домашних штанов, два – сунуть руки в рукава куртки, три – нахлобучить ушанку, четыре – погрузить ноги в валенки (благо, шерстяные носки уже на нем), пять – затолкать в карман варежки. Вот он уже в лифте, застегивает в спешке накинутую куртку.

«Хорошо хоть, бутерброд съел», - порадовался Степа, спускаясь на первый этаж.

Кот сидел на детских качелях. Увидев его, Степан оцепенел: настолько это было необычное и печальное зрелище. Огромный грустный кот на детской площадке потихоньку раскачивается, ковыряет снег носком ботинка, глядя себе под ноги. Лапами, совсем не приспособленными для этого, кое-как держится за перекладины. Словно огромная мягкая игрушка, которую забыл какой-то ребенок, убежавший домой обедать. Или какой-то оживший символ ностальгии по детству, по тому времени, когда все мы верили в сказку.

«Интересно, лапы-то у него не замерзнут?» - подумал Степан.

Он предусмотрительно спрятался в тень, чтобы кот его не заметил. А то ведь реакция зверя может быть неожиданной! Но кота, казалось, совершенно не волновало, что кто-то может выйти на улицу и заметить его. Неизвестно откуда у Степана возникло ясное и странное ощущение: он решил, что прекрасно понимает этого зверя. Степан подумал, что тот отчаялся, дошел до ручки, что ему осточертело такое существование. А значит, можно делать что угодно – выйти на улицу и раскрыть себя, может даже, дать кому-нибудь интервью, стать героем парочки сенсационных телесюжетов.

А может, Степану просто нравилось думать, что между ним и существом, которого ранее не видывал мир, образовалась некая телепатическая связь.

Вдруг кот резко и уверенно встал – качели отпрыгнули, словно в испуге. Зверь принялся обходить дом; Степа двинулся за ним, стараясь не попадать в пятна света, созданные редкими горевшими окнами.

Обогнув дом вслед за котом, Степан понял, что тот направляется прямо в депо! Издалека он наблюдал, как кот, держа ключ обеими лапами, пытается открыть ворота. Несколько раз связка падала, но наконец зверь справился и мгновенно прошмыгнул внутрь. Степану при всем желании не хватило бы проворности, чтобы проскользнуть вслед за ним. Он с грустью наблюдал, как ворота закрываются изнутри, и мысленно прощался со своей необыкновенной мистической историей. Когда она уже почти ускользнула от него, ворота вновь приотворились. Оттуда показалась мохнатая морда, затем – лапа, которая поманила к себе, но кого? Степан осмотрелся: поблизости, конечно, никого не было. Затем, озаренный пониманием, он мысленно обругал себя: кошки ведь отлично видят в темноте! А он, дурачок, думал спрятаться в тени.

Кот, тем временем, глядел прямо на Степу: в этом уже не оставалось сомнений. «Была не была!» - решил он, ринувшись навстречу открытым воротам депо.

Дождавшись, пока он войдет внутрь, кот запер замок изнутри. Степа уж было подумал, что сейчас невиданный зверь заговорит с ним человеческим голосом, но, видно, сказка, в которую он попал, была не столь фантастичной, и животные в ней не разговаривали.

Глядя прямо ему в глаза, мохнатый незнакомец приложил лапу к тому месту, где у людей располагается сердце. Сначала Степа думал, что зверь успокаивает его, убеждая в своей доброте и безобидности. Или что у них, котов, это такой жест знакомства. Он даже приложил руку к груди в ответ, но зверь помотал головой. Он уже колотил себя в одно и то же место, красноречиво опуская туда глаза. Тогда Степа разглядел, что на куртке Николай Кузьмича имеется нагрудный карман. Он осторожно потянулся к нему рукой, вопросительно глядя на кота – тот ободряюще кивнул. Тогда Степа залез в карман и вытащил оттуда небольшую черно-белую фотографию. На ней была изображена Фая Ильинична в молодости. Надо же, какой красавицей была! Степан представил, как она, еще начинающая учительница, входит, робея, в класс.

Переведя взгляд на кота, он заметил в его глазах необыкновенное выражение. Много всего плескалось в этих огромных кошачьих глазах-блюдцах, но, если попытаться быть кратким, Степа охарактеризовал бы представшее перед ним в зеркале кошачьей души чувство как «глубокая любовь».

Он всё понял. Перед ним – и в этом не было ровным счетом никаких сомнений – стоял Николай Кузьмич.

- Николай Кузьмич, это вы! – воскликнул Степа.

Кот кивнул. Поглядев еще несколько мгновений Степану в глаза, он отправился куда-то вглубь депо. Подошел к неприметной двери, приложил палец к губам и исчез внутри, давая понять, что Степе придется подождать на улице. Прошло какое-то время, и рядом распахнулись ворота, из которых вырвался наружу яркий свет. Кота нигде не было видно. Зато Степа увидел, что рельсы, которые можно было заметить на территории депо, исчезают в глубине открывшихся перед ним ворот. Пока Степан размышлял, что ему делать дальше, на его глазах произошло нечто невообразимое.

Блестящий черно-зеленый монстр, похожий на огромную и чрезвычайно стильную гусеницу, стрелой выскочил из ворот, неся с собой потоки света. Степа видел трамвай с высоты девятого этажа, но не мог и представить, каким внушительным будет это зрелище, если наблюдать с близкого расстояния. Добравшись до выхода из депо, трамвай остановился. Из него вышел кот, чтобы отворить наружные ворота. Обернувшись, он кивнул Степе, который так и стоял у входа в гараж, разинув рот. Заторопившись, Степан в несколько исполинских шагов достиг кота. Не дождавшись, пока Степа добежит, кот кинул ему связку ключей – и скрылся в трамвае. В следующее мгновение революционный транспорт отправился испытывать старенькие городские рельсы.

Изо всех сил торопясь, Степа запер дверь гаража, а затем и ворота депо. Отпускать эту историю, не узнав, чем она закончится, не хотелось до слез. Но было уже поздно: беспилотный трамвай ускользал, увозя с собой человека-кота – Николая Кузьмича. Степа печально глядел вслед уносящемуся вдаль хвосту невиданного металлического зверя: разочарование будто лишило его возможности двигаться. Несколько минут спустя он нашел в себе силы добраться до остановочного павильона и сесть на скамейку.

- Зачем ты так со мной? – горько спросил Степа.

Обращался он, как ни странно, к луне, которая продолжала висеть на небе нахальным серебристым блином. Прошло совсем немного времени с тех пор, как Степа, сидя у окна, глядел на луну – идеально круглую и такую многообещающую. Где же все те приключения, которые она сулила?

Он готов был всю ночь просидеть на этой скамейке и сверлить Луну взглядом, дожидаясь ответа. Всё лучше, чем вернуться домой с пустыми ладонями, которые, казалось, еще мгновение назад коснулись настоящей тайны. И тут судьба дала Степе второй шанс.

Трамвай мчался обратно.

«Конечная ведь недалеко!» - озарился запоздалым счастливым пониманием Степан.

***

Это была странная поездка. Удивительно, но иногда и правда заходили пассажиры. Конечно, в столь поздний час никто не ждал на остановке трамвая – но были заплутавшие ночные прохожие, которые куда-то шли без всякой особой цели. Видя остановившийся возле них трамвай, они, наверное, думали «Куда-нибудь да приеду», и заходили внутрь. Двери будто специально оставались открытыми дольше, чем обычно, чтобы дать людям решиться. Так беспилотный трамвай колесил по ночному городу, самостоятельно выбирая себе пассажиров.

Они, конечно, удивлялись, увидев кондуктора – огромного кота в человеческой одежде. Но никто не пытался заговорить с ним, выяснить, почему тот так странно выглядит. Быть может, они догадывались, что вразумительного ответа не получат. Впрочем, это была не та ночь, когда хотелось кого-то призывать к ответу. Они были в тепле и ехали домой – разве будешь еще чего-то ждать от одинокой и безысходной ночи, выгнавшей тебя на улицу? Они, наверное, даже и не заметили, что водителя в трамвае нет.

Конечно, об этом случае узнали. Кто-то сделал фото и выложил в соцсети, кто-то рассказал, что и сам проехался на странном ночном трамвае. Оказалось, что один из пассажиров все же решился исподтишка сфотографировать кондуктора на камеру телефона. Кот, наверное, был столь увлечен и взбудоражен ночной поездкой, что и не обратил внимания. Его фотографии появились в интернете.

Конечно, в депо поднялась буря. Начальство рвало и метало в своем яростном желании выдать городским властям виновного этого странного розыгрыша. Сорвать старт беспилотного трамвая! Выйти на маршрут ночью, нарушив все правила, да еще и в карнавальном костюме!

Чтобы как-то объяснить произошедшее, пресс-служба мэрии выпустила заметку о том, что ночной рейс трамвая действительно был розыгрышем. Этакой акцией, призванной показать, что и среди чиновников тоже бывают люди с чувством юмора. Люди, которые даже к своей заштампованной профессии умеют подходить творчески. Неожиданно такое объяснение оказалось властям на руку: жители города в кои веки хвалили их и благодарили за этот глоток свежего воздуха. «Вот бы побольше такого», - писали горожане на своих страничках в соцсетях.

Виновный не нашелся. Сотрудники депо молчали. Тот из них, кто мог бы что-то рассказать, попросту ничего не помнил – иначе, будучи человеком порядочным, обязательно признался бы во всем. Но так уж на Николая Кузьмича действовала полная луна.

Степа отложил ручку и вновь пробежал глазами последний абзац своей Истории.

«…который раз в жизни он глядел на мир сквозь окна трамвая, но сейчас все было по-другому. Задумчивым жестом он поправил шляпу. Если бы коты могли улыбаться, его губы расплылись бы в огромной кошачьей улыбке. Быть может, впервые в жизни он позволил себе сделать то, о чем мечтал. Быть может, впервые он был по-настоящему, на все сто процентов самим собой».

Другие работы:
+2
22:50
688
09:31
+2
просто ночь в его глазах

Чуть ранее речь шла о луне, которая взирала. В чьих глазах ночь была покрывалом? Стоит представить эти глаза раньше, чем использовать местоимение.
тот ободряюще кивнул

Кивок сам по себе странно представить одобряющим, а еще и в исполнении кота — совсем фантастика.
Этакой акцией, призванной показать, что и среди чиновников тоже бывают люди с чувством юмора. Люди, которые даже к своей заштампованной профессии умеют подходить творчески.

Речь идет о чиновниках и о профессии к которой подошли творчески, но что это за профессия? Творчески тут подошел только кондуктор к своей работе. Слишком уж размытая формулировка и по первому впечатлении все чиновники превратились в кондуктором и как начали чудить.
У автора, безусловно, богатый красивый язык, текст складный, местами ироничный, чем-то напомнил мне Булгакова ( уж не из-за кота ли?)).
Правда местами кажется, что автор все никак не может решить, иронизировать в тексте, быть ли серьезным и пафосным. Либо насмешка над героем слишком тонка.
Пойдем по классике: о чем этот рассказ? Изначальная затравка — у героя нелады с эмоциональным фоном и чтобы вылечить депрессии психолог ему говорит наблюдать за миром. Пол текста мусолят только эту идею и к моменту, кога уже кажется, что рассказ не фантастический вдруг внезапно появляется сосед — кот. Почему он кот, как так вышло, почему обратился и решил открыться именно сейчас, что такого неординарного произошло кроме полнолуния и желания гг встретить чудо? Никаких объяснений. Просто вот тебе кот-сосед, вот тебе трамвай, идите катайтесь. Помогло ли это герою? Починил ли он крышу? Стал ли знаменитым писателем? Финал сводиться к душевным переживаниям и камингауте соседа, которые Степан описывает в Истории ( почему с большой буквы), но про самого степана кроме того что он книгу-таки написал больше ничего не сказано.
То есть заявка на конфликт есть, а разрешения нет.
В общем по моим впечатлениям это добротно написанный, стилистически вкусный, но пустой в плане содержания текст.
16:45
+1
Степа планировал стать писателем и собирал информацию для своей повести. Она была о мистических событиях, происходящих в трамвайном депо. Депо было у него прямо под окнами, и будущий известный писатель решил не ходить далеко за сюжетами.

Так недолго и пропустить чудо, которое оказалось прямо у тебя под носом. А ты непредусмотрительно моргнул – и вот уже чуда нет. И потом ходи целую жизнь по улицам, заглядывай с надеждой в переулки, но чуда нет, и все тут! Потому что в тот самый единственно возможный день ты его прошляпил.

Степа отложил ручку и вновь пробежал глазами последний абзац своей Истории.

Наверно, смысл рассказа в том, что Степан, мечтая стать писателем, все же не упустил свой шанс для «ловли хорошего сюжета», и Книга всех времен и народов — именно благодаря превратившемуся в Кота соседу — была написана. Другой вопрос, какой сюжет можно раскрутить из этого прецедента. Но, видать, фантазия у Степана фонтанировала… Не всем дано)
Загрузка...
Владимир Чернявский

Достойные внимания