Говорите

Димир последний раз случайно уронил ключ-карту. Специально так, чтобы она упала под рабочий стол. «Опять? Да что у меня с руками сегодня?» - пробурчал он под нос, но, конечно, знал, что его услышат. Через ларингофон, который буквально врос в его шею с момента, как он связал пару-тройку слов в предложение. «Через ошейник», - подумал он: так в народе прозвали это устройство в первые, теперь казалось, такие простые годы после ратификации заключительного пакета безопасности «Антерист».

Он чуть отъехал на кресле и полез под стол. Пришлось опуститься на колени прямо во врачебном комбинезоне, благо пол в кабинете был едва ли не стерильным усилиями старательного робота-уборщика. Клиники вообще не жалели денег («естессно, не свои же») на технические новинки и были оттого практически автоматизированы. Все их многофункциональные чудо-планшеты, молекулярно-генетические лаборатории и нечеловечески точные хирурги-роботы не шли ни в какое сравнение с пустыми, древними и бесполезными бохсписами для нательщиков – низших слоев столицы, которые по-прежнему не собирались ее покидать, несмотря на недовольство и старания самих верхов.

Ключ-карта была под рукой, но Димир не торопился вылезать из-под стола, продолжая нашептывать: «Ну, где она? Куда подевалась?» На самом деле он в очередной раз изучал внутреннюю сторону стола и запоминал жест рукой, обозначающий букву «Ю». Последнюю из тридцати двух, которую ему оставалось выучить. Вообще-то тридцать второй в этом секретном алфавите, выведенном кем-то зеленым маркером под столом, была буква «Я», но ее Димир заучил одной из первой. Слишком уж большим оказался соблазн «произнести», выпустить на свободу мысль: «Ядро – плен! Ядро – обман!» Прокричаться – в некотором роде.

Запомнив жест, Димир воскликнул – для слушающих: «Ах, вот ты где!» – и выбрался из-под стола, помахивая ключ-картой. А это уже для камер. Смена его закончилась десять минут назад, он запер планшет в шкафчик стола, выключил сенсорный моноблок и вышел из кабинета, воспользовавшись спасенной картой. По чистому и светлому коридору направился в комнату отдыха, повторяя рукой в кармане новый жест. После работы раз в три дня он старался мыться в душе, хотя протокол требовал этого только после контакта с предположительно или доказано заразным больным. Но таким образом он значительно экономил, используя воду дома только на готовку еды и очень редкие уборки. Он все ждал, когда в клиниках начнут кормить. Скорее мечтал.

В комнате отдыха оказалась компашка из трех коллег – Адим, Ир и Лада. Придется придумать повод, огорчился Димир, старательно при этом улыбаясь. Он приветственно помахал им:

- Какой чудесный день! Привет! Отличная работа, друзья!

- День прекрасный, Димир! И ты тоже молодец! – ответили коллеги.

- Да, я сегодня постарался на славу. Пальпирую, значит, одного, а он сильно потеет, весь мокрый. А потом приходят его трансаминазы. Вот думаю, нет ли там гепатита Х. Так что на всякий случай пойду сполоснуть.

- На здоровье! Давай-давай!

В принципе, он ничего и не придумал: пациент действительно был, правда, анализы нормальные, но они же «пришли». Того, что на основании услышанного и записанного на камеры его могут проверить и уличить, он не боялся. Начальникам все равно, как и какие ты ставишь диагнозы, главное, чтобы лечение выходило не ниже определенной суммы, если, конечно, это не их родственники – тут в зависимости от семейной ситуации или еще дороже, или бесплатно и эффективно. А контроллеры из надзорного ОКА? Большую часть времени за них слушает специальная программа, реагирующая только на запрещенные слова и интонации. И если их не произносишь, то ты никому не интересен.

Пока снимал рабочую одежду и доставал из личного шкафчика полотенце, гель и шампунь, Димир слушал, как его ответственные и исправные коллеги восторженно обсуждали свежий онлайн-выпуск новостного шоу «В курсе покажет». Полуторачасовое шоу выходило каждые три часа на всех аккаунтах сети «В курсе», а следом шло часовое экспертное шоу «Все на эфир», где разбиралось предыдущее. Далее блок рекламы на полчаса, хотя ее и без этого хватало на всех страницах сети.

- Боже, как я люблю Д. Путатова! Все-таки он самый лучший эктазиарх! Смелый, умный, еще и с юмором, - восхищалась Лада.

- Да, спасибо, господи, за него! У меня есть отличная работа, а теперь будет возможность и подработать, - согласился Адим.

- А эти новые ракеты и боеголовки! С ними-то итог войны очевиден! – подхватил Ир.

Проходя мимо в душевую, Димир добавил:

- А! Новый выпуск? Классный же! Д. Путатов крут, а Еврика пускай горит в аду!

- Правильно! Точно! – услышал он вслед.

Были ли они на самом деле такими безмозглыми и легковерными, и оттого счастливыми и идеальными, Димир не знал. Хоть один из них, а может, и все, мог притворяться, как и он – не веря ни единому слову вокруг, и все же не зная настоящей правды. Поэтому он старался в своих мыслях никого не осуждать и не возвеличивать себя – будто бы знающего и понимающего больше многих и в то же время не знающего ничего.

После душа он натянул поношенные брюки, потускневшую от времени футболку, накинул сверху старенькую ветровку. Ботинки тоже были не новые, но вид имели приличный, хотя после сильного дождя он приходил домой с мокрыми ногами. Официально зарплату ему и коллегам назначили просто замечательную, после списания налогов, которые вроде как казались небольшими в сравнении с таковыми у нательщиков, зарплата становилась хорошей, но после регулярных сборов на премии начальникам – ну, пускай, нормальной, если бы не цены. За счет этой работы Димир чисто условно принадлежал к взятокам - обширному среднему классу. К этому же классу, к примеру, относилось и его начальство – куда более обоснованно и, можно сказать, заслуженно.

Покинув клинику, Димир зашагал по оживленной улице домой. Сегодняшний август был солнечным и теплым, правда, временами налетали порывы холодного ветра. Стены зданий вокруг привычно кричали. Эксперты и приглашенные знаменитости на экранах горячо обсуждали успешные действия войск Армипола на одном из бесчисленных фронтов. Вечером они поменяются местами: известные артисты, музыканты, блогеры при помощи экспертов (причем тех же) продолжат разбираться, кто чей сын, дочь, отец и наследник.

Димир шел по тротуару, повторяя буквенные жесты, теперь уже не пряча рук. Временами ему приходилось опускаться на проезжую часть, чтобы обойти кучки верных зрителей, собравшихся у стен. Тогда к общему шуму добавлялись аплодисменты. Основную часть этих компашек составляли нательщики. Средний класс мог позволить себе послушать что-нибудь другое в наушниках. Димир так и поступил. Пускай у него не было лишних денег, чтобы купить в Вк подписку на музыку себе по душе, зато имелось короткое знакомство с ловким хуйхером, который мог достать из сети, причем не только из ронета, как все эти платные песни, фильмы и сериалы, так и те, что вообще запрещены – вроде старых или заграничных. И вот четыре месяца назад этот спец передал ему на пробу флеш-карту со сборником саундтреков из старого и заграничного фильма «Жаркие летние ночи». И Димир до сих пор пробует и смакует.

На флеш-карту хуйхер установил также программу, делающую карту незаметной при подключении к смартфону, так что Димир, воткнув наушники, слушал бесконечно знакомые, но такие любимые задорные песни. Он не понимал ни слова, язык, на котором они исполнялись, был вражеским. Никто не мог, не должен и не имел никакого права знать его, за исключением, по всей видимости, шоугитатчиков, экспертов и самого Д. Путатова, а иначе как они могли все годы непременно ставить на место Еврику. Димир не знал и имен исполнителей и названий песен, потому что хуйхер на всякий случай переименовал их на современных и разрешенных. Но это была музыка, дающая больше, чем все те глупые и правильные зарифмованные слова. Нечто искреннее и правдивое. Он слушал и понимал, что они поют о том, что чувствуют, что пережили. Он был уверен, что эти песни из забытого прошлого о моментах радости и любви, о молодости и свободе, и представлял, как герои того старого фильма про жаркие летние ночи веселятся, смеются, танцуют, влюбляются, расстаются и плачут, потому что молоды и свободны. Потому что живы.

Димиру хотелось подпевать, и это удивительно, ведь он не знал слов. И все же он чувствовал, что ему хватило бы просто потянуть не слова, но звуки в унисон с далекими, но уже родными голосами. Но и это было непростительно глупо и опасно. Не вообще, а в этом его конкретном случае. Подпевать безобидным популярным песенкам из сети не запрещалось, наоборот, считалось правильным, модным и одобрялось. Без разницы вслух или просто шевеля губами. Ведь если человеку хочется подпевать этим хитам, значит он счастлив. А благодаря чему и кому он счастлив, было ясно всем и каждому.

То же касалось и пританцовывания. И это был идеальный вариант для Димира. Он пропускал музыку в обход языка и губ напрямую в руки и ноги, и походка его менялась, становилась пружинящей, подпрыгивающей и непрямолинейной. И, несмотря на то, насколько опасная музыка звучала у него в ушах, с виду он был обычным исправным пареньком. Руки и пальцы тоже обретали свободу, и то, что для любопытных глаз виделось своеобразным танцем, являлось на самом деле монологом, исповедью и манифестом:

- Я не ваша игрушка! Не кукла в ваших руках! Я танцую сам! Глядите – танцую как хочу! Танцую свободу! Хватит лжи! Хватит запретов! Кончайте с угрозами! Страх уйдет, он уходит с каждым днем! Смотрите сами, - Димир притормозил у ближайшей камеры и демонстративно протанцевал пальцами, - Ядро – обман! Ядро – плен!

Задерживаться, правда, не стал и побежал – до дома оставалось полтора квартала. Побежал не от страха, больше от злости. Ядро существовало, сколько он себя помнил, а шел ему двадцать четвертый год. Так звалась их страна и одновременно ее столица, в которой он и рос. Димир считал себя неглупым, но, как и все жители, имел лишь общие представления об этой стране и мире в общем. Он знал, что Ядро занимает очень большую площадь на всей планете: если размеры столицы огромные, то размеры страны, соответственно, гигантские. Какие именно, не знал, как и то, где проходят их границы. Хотя понимал, что не мог знать в принципе, поскольку границы постоянно смещались в ходе непрерывной войны. Расширялись с каждым годом, как докладывали по новостям.

По опыту он, к примеру, знал, что на метро от станции вблизи его дома, мимо которой он сейчас бежал, до центральной конечной станции тридцать минут, а до периферийной конечной – пятьдесят. Непосредственно в центр столицы никого не пускали ни под землей, ни по земле, ни по воздуху. Ядрышко в Ядре. Это был оазис верхушки, земля правительства, состав которого как раз таки был известен досконально, как и его неизменно успешная работа. Сорок один думмитет по сто пятьдесят членов в каждом: сорок занимались узкими вопросами политики – каждый по своему конкретному – и один надзорный, где принимались окончательные решения. Во главе этого думмитета заседал эктазиарх Д. Путатов третий, который также имел при себе заместителя и официального представителя. В конце очередного месяца жители узнавали результаты их стараний: поправки, дополнения, запреты, реформы.

Кто и как живет за пределами столицы, Димир тоже не имел представления. В смысле, на самом деле, а так – шоугитатчики с «В курсе покажет» временами готовили репортажи из других городов страны, названия которых почему-то никогда не запоминались. И согласно этим выпускам там жили такие же люди, ударно работали, радовались праздникам и искренне верили в победу Ядра во главе с Д. Путатовым над гниющей Еврикой. То была вражеская страна, которая, как получалось на уроках в школеджах, занимала оставшуюся площадь планеты. Она вроде бы была за океаном, но при этом и у самых границ. Ее граждане жили в ужасной нищете, поскольку правительство их нещадно обкрадывало и поэтому было непомерно богатым, отчего считало себя безгранично влиятельным. И только эктазиарх Ядра Д. Путатов оставался вне их власти и тем самым не позволял им разбогатеть за счет жителей его родной страны. То есть за счет Димира и иже с ним.

Поднимаясь на тринадцатый этаж на лифте, новыми в котором были только камеры, он чувствовал, как мрачнеет его настроение. Наушники он снял и выключил музыку, сразу как зашел в подъезд: стоя рядом в кабинке лифта, кто-то мог уловить ее краем уха. Домой ему совсем не хотелось. Две небольшие комнаты с тонкими стенами и панорамными окнами. Димир ощущал себя в них, как в аквариуме. Кроме того, дома всегда было скучно.

Едва хлопала входная дверь, в комнатах оживали плазменные экраны, на странице Димира в сети загоралась пометка «онлайн». И ужинать приходилось под крики и смех или плач и ругань – вот, где была настоящая свобода слова. Отключить шоу-трансляцию позволялось только после тридцати пяти минут просмотра, зафиксированных на камеру экрана. Но и после этого легче не становилось, потому что все то же самое доносилось из-за стен. Можно было переключить на фильм или сериал, с которыми сложилась обратная картина: показывали полчаса фильма или одну серию сериала, а дальше требовалось заплатить. Самое дорогое удовольствие – онлайн-видеоигры с полным погружением: от войны против отрядов Еврики и симуляции участия в шоу «В курсе покажет» и «Все на эфир» до виртуального секса или подглядывания за другими. В саму соцсеть заходить не имело смысла – если за целый день, ты не выставил ни одного фото, то с тобой никто разговаривать не станет. Димир давно уже привык незаметно затыкать уши самодельными берушами – взял на работе вату и покрасил в телесный цвет – и тупо сидеть перед экраном до времени сна. В последние месяцы он стал укрываться пледом, под которым занимался по-настоящему увлекательным делом – разучивал буквенные жесты.

Спустя неделю Димир, снова пританцовывая под музыку в наушниках, возвращался из клиники. В кабинете он больше ничего не ронял, лишь раз из рук выпала монетка и закатилась под стол – ему требовалось вспомнить, как обозначается буква «Э». До этого же в течение четырех месяцев два раза в неделю с разной периодичностью Димир ронял и ключ-карту, и ключи от квартиры, и смартфон, и наушник от беспроводного фонендоскопа, затем и второй, и многое другое.

За прошедшую неделю он умело натренировал руки и мог складывать слова куда быстрее, чем раньше. Кроме того, он убедился, что это безопасно: за все это время, несмотря на то, что он открыто обращался со своими «ручными речами» к камерам, его ошейник ни разу не сдавил шею, и разведчики из Армипола его не забрали. Димир считал, что этому есть лишь одно объяснение – видео-контроллеры, что были по ту сторону камер, не знали, что эти его движения пальцев являются языком. И это было замечательно.

- Отсосите, умники! Это танец свободы! Я свободен, твари! Я не боюсь! – Димир снова изображал понятные только ему жесты, приплясывая перед камерой.

Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. И действительно, на скамье через дорогу сидела девушка по виду из нательщиков и изумленно смотрела прямо на него. В следующий миг она изобразила руками знакомые жесты, но так быстро, что Димир не уловил смысла. От неожиданности он уже хотел спросить: «Что?» – кончик языка приподнялся, струя воздуха проскочила между голосовыми связками, но вовремя сомкнул губы. Вместо этого спросил жестами. Девушка в этот раз медленнее показала:

- С ума сошел? Зачем так в лоб? – затем добавила еще один неизвестный жест.

Он ее понял! Понял! Это стало для Димира настоящим откровением. Разговор, их личный, только его и ее, без миллиона чужих любопытных ушей. Улыбаясь, он перешел дорогу, стараясь не бежать, и присел на скамью напротив девушки.

- Привет! – показал он.

- Ты кто такой? – спросила она.

- Димир, а ты?

- Откуда ты знаешь этот язык? – взгляд ее был строгим, хотя на лице она сохраняла улыбку – для окружающих.

- Нашел случайно алфавит. Написан от руки под столом, - таких длинных предложений Димир еще не «выговаривал».

- Как это? Где? – взгляд девушки стал настороженным.

- В своем кабинете в клинике.

Ее глаза расширились, будто она что-то поняла или вспомнила, затем отвела взгляд. Когда девушка посмотрела на Димира снова, он спросил:

- А как тебя зовут?

- Адима. Ты знаешь только буквы? – наконец ее взгляд стал спокойным.

- Да. А что еще? Цифры? – Димир улыбнулся шире.

- Есть жесты для целых слов и выражений. Например, - она снова изобразила незнакомый жест.

- Что это значит?

- Приятно познакомиться, - Адима тоже улыбнулась.

- А откуда ты сама знаешь жесты? – Пальцы Димира уже уставали и слушались хуже.

- Это мой единственный язык.

- В смысле? – не понял он.

- Я глухая. Что непонятного?

На этот раз глаза расширились у Димира, и даже приоткрылся рот от удивления:

- Так это язык глухих?

- Ты выучил его и не знал об этом? – снова насторожилась Адима.

- Прости, я забыл. В смысле, мы в клиниках глухим детям сразу устанавливаем слуховой имплант, и им никогда не требовался особый язык. Поэтому я не догадался.

- Детям, у родителей которых есть деньги.

Димир понял, что его догадка правильная – Адима из нательщиков. Он поспешил ответить ей: «Прости». Но она уже смотрела в другую сторону. В пятнадцати метрах от них на тротуар перед экраном повалился мужчина, хватаясь за шею. Ларингофон удавкой сжимался на ней. Видимо, позволил себе высказаться и произнес что-то запрещенное. Это подтверждало и то, что на него с кулаками набросились взбешенные нательщики из разряда верных зрителей. Адима поднялась со скамьи и, когда Димир повернулся к ней, показала:

- Приходи послезавтра в Медведский парк, четвертая беседка справа, в семь.

Ответить он не успел, она ушла. Димир тоже не стал ждать, когда мужика-нарушителя заберут люди из Армипола, и поторопился домой.

Свидание, откровенный разговор и даже поцелуй – вот, что представлял Димир, когда думал о встрече в парке. Но то, что он нашел в четвертой беседке справа, трудно было ожидать. Адима сидела у входа и, заметив его, позвала внутрь. Мысли о свидании испарились сразу, за круглым столом сидело четыре человека: старик, мужчина и женщина, девушка. Они обернулись к нему, когда он вошел, а Адима присела. Лица их были доброжелательными.

- Добрый вечер! У нас тут что-то вроде клуба по интересам, присаживайтесь, пожалуйста! – поприветствовал старичок.

- Добрый вечер! Здравствуй! – присоединились мужчина и женщина.

Девушка лишь кивнула.

- Здравствуйте, - ответил Димир и неуверенно присел рядом с Адимой.

- Зови меня дед Ир. Это Дима и Влада, они муж и жена, - старичок указал на мужчину и женщину, затем на девушку, - Моя внучка – Имира. С ее подругой Адимой та уже знаком. Мы здесь вроде клуба по интересам.

- Димир.

После его слов четверка дружно показала ему жест, который он, кажется, уже видел, в следующую секунду он вспомнил – так Адима позавчера сказала: «Приятно познакомиться».

- Ладно, продолжим! – звонко заговорил дед Ир, – Думмитет по животноводству вчера выдвинул предложение – установить налог за содержание личного скота.

- Да, мы тоже слышали. Смотрели вчера, – закивал Дима.

- Козы, овцы, коровы… еще свиньи, да? – вспоминала Влада.

- Да, дорогая. И птицы. Куры, гуси там. Идея хорошая, по-моему, - Дима заулыбался.

- Просто отличная! Это очень поможет бедным жителям городов, у которых из личных животных только тараканы, - весело поддержал дед Ир.

Все дружно расхохотались, Адима и Имира чуть запоздало заулыбались. Димир выдавил смешок под самый конец, но только потому, что все его внимание сосредоточилось на руках этих людей. Пока их рты разглагольствовали, руки резкими и быстрыми жестами, казалось, кричали.

- Этот думмитет работает очень плодотворно. Надеюсь, главный без проблем примет их предложение, - сказала Влада, но ее пальцы, не находя места, говорили другое:

«Эти сволочи обнаглели в край! Уже не знают, на чем еще наживиться!»

- Д. Путатов одобрит. Он глупых решений не принимает! – согласился дед Ир, а его худые и бледные пальцы с хрустом и через боль выговорили:

«Сперва им запретили мясо и молоко продавать, теперь еще и за зверюшек платить. Никакой жалости! Беспредел!»

Имира молчала. Возможно, она, как и Адима, была глухой, но глаза ее читали, а руки не желали оставаться немы:

«Еще и рты затыкают! У самих-то шеи свободны! Да и как их, такие жирные, сдавить!»

Чтобы молчание не затянулось, Димир рискнул и радостно произнес:

- Д. Путатов – наша гордость! Как же нам повезло, что он у нас есть!

И не совсем синхронно с этим показал уже заученное: «Ядро – обман! Ядро – плен!» Его новые знакомые одобрительно закивали со словами: «Да! Точно!» - и улыбнулись ему. Улыбались и Адима с Имирой, и Димир понял, что это искренняя реакция не на то, что он сказал вслух, а на то, что сказано от души и сердца.

Еще минут тридцать они подобным образом обсуждали волнующие и возмущающие их события. Дед Ир с негодованием прошелся по обновленным пенсионным указам: словно по дьявольскому плану думмитетских гениев большинство старичков умирали прежде, чем им позволяли получить их баснословные пенсии, и оставалось не ясно, куда они утекали после стольких смертей, а если кто-то и доживал, то все равно не успевал потратить и трети богатства. Дима и Влада печалились и злились, что их сыновья в ближайшие годы вынуждены будут отдавать долг, не исключено, что и жизни, в кровавых сражениях этой бессмысленной войны. Адима и Имира боялись, что скоро на них и всех остальных нательщиков начнется охота: их изловят, засунут по фургонам и вывезут из картонных кварталов, в которые и так загнали в последние годы, куда-нибудь за границу столицы.

Затем дед Ир, глянув на часы, закончил беседу. Поначалу Димир удивился и расстроился, что так рано, но тут же вспомнил, что собираться в общественных местах в группы от трех человек на время более сорока минут запрещено, если это не собрание перед экраном или в зрительной доступности от него. Также дед объявил, по большей части глядя на Димира, о следующей встрече: вслух сказал, что, вероятно, она состоится в воскресенье в этом же месте и время, а жестами сообщил, что во вторник в семь, но во второй беседке слева. После чего все направились к выходу из парка. Дед Ир отстал, но показал, чтоб его не ждали. На выходе они распрощались.

Встреча во вторник действительно состоялась. В том же составе. А затем и в субботу, и дважды на следующей неделе. На шестой раз к ним присоединился новенький. И встречи прекратились.

Еще на второй встрече Димир решился спросить у Адимы, разве не опасно, что они с Имирой на собраниях молчат. В первый миг она казалась пораженной, затем сжала кулаки и челюсти, а глаза запылали гневом, поэтому Димир поспешил объясниться дрожащими от волнения пальцами:

- В смысле, странно же, что вы, понимая… что не сможете услышать и… сказать вслух, зачем-то выбрали это общество, где одни только разговоры.

- Для кого странно? – резкими движениями спросила она.

- Для контроллеров. По камерам они поймут, что, пусть вы не говорите, но все же участвуете в разговоре – используя эти жесты. Поймут, что это язык глухих.

- Пускай, - коротко выпалила Адима.

- Погоди, но…

- Ты дурак! Разве не понимаешь, что это наоборот отводит подозрения, особенно от вас всех.

- Не понял. Как?

- Благодаря тому, что среди вас есть мы глухонемые, контроллеры решат, что вы, говорящие, используете жесты для того, чтобы перевести нам свой разговор, а не для тайных и запрещенных бесед.

Тогда Димир осознал свою глупость, а Адима больше не думала возвращаться к этой теме, в то время как у него той же ночью возник новый вопрос.

Его он задал всем на следующей встрече. Когда подошла очередь, он сказал:

- Гордость берет за наших ребят. Видели, как они самоотверженно отстояли наши границы на юго-западе?

А жестами спросил: «Неужели в надзорном ОКО не знают язык глухих?» Друзья довольно заулыбались, а затем, вслух восхваляя Армипол, на пальцах объяснили, что, во-первых, там работают люди из средних классов, где уже давно не встречаются глухие, поскольку, как Димир и сам знал, если у детишек из обеспеченных классов находят глухоту, то сразу устанавливают слуховой имплант. Если нет глухих, то откуда им знать их особый язык. А во-вторых, после всеобщей установки ларингофонов из ронета тайно, вероятно, по неофициальному приказу верхушки были удалены все данные о всевозможных невербальных способах общения, таких как шифры, коды, азбука Морзе и, соответственно, язык жестов. Дима кроме того добавил, что эти данные утеряны безвозвратно и для всех: и для контроллеров, и для их начальников, и для самих верхов. Все это он узнал от знакомого опытного хуйхера, когда попросил его проверить, не сможет ли надзор отыскать где-нибудь у себя на скрытых сайтах алфавит жестов.

Таким образом, выходило, что контроллеры, если они следили за ними, а они следили, могли знать, что они используют язык глухих, но понять, о чем они говорят, были не способны, как и выучить этот язык. Это ли не лазейка к свободе слова, как крохотная щелочка в тюремной стене, через которую и воздух свежее, запахи приятнее, а цвета ярче?

Осознав это, Димир почувствовал, как в сердце кольнуло и к горлу что-то подступило – почему-то он всегда верил, что человек не сдается. Никогда. Его можно заковать в цепи, запереть на замок, надеть ошейник, но если он знает, что свободен, он останется свободным. Не телом, но мыслью. А уж что это за сила – мысль? Великая сила.

А затем уже, когда сердце отпустило, пришла радость. Он больше не был один. Знал, что теперь не сойдет с ума от назойливого голоса, желающего и требующего, чтобы его услышали – голоса правды и искренности. Знал, что все, что говорят, доказывают, о чем кричат с экранов – чушь и обман. И он мог это сказать: «Чушь! Не верю!» И насколько легче стало отсиживать вечера перед экраном. Было забавно смотреть и слушать, как эти продажные люди целыми днями вдалбливают, пропихивают и скармливают идею всеобщего счастья и благополучия. Они стояли в окружении бешеного огня, охватившего их дом, и, как заведенные, брызжали во все стороны слюной, уверяя, что это и есть спасение. Как будто если снимать и показывать только цветущий оазис, то все безжизненные пески вокруг исчезнут, точно никогда не существовали.

После третьей встречи Димир считал эту пятерку из парка своими друзьями. Ведь именно с друзьями говорят открыто и свободно. Бывали моменты в обычные дни, когда он хотел, чтобы кто-то из них, может Адима или дед Ир, оказался в это время рядом – какая-то мысль, воспоминание возникали или появлялась новость с экрана, которыми нужно было поделиться и обсудить. Он рассказывал их на встрече, но эмоции бывали уже не те. Один раз Димир встретился с Димой вне парка, чтобы тот отвел его к знакомому хуйхеру. После этого у него обновился музыкальный репертуар, только теперь он мог еще и прочитать названия песен и имена исполнителей – буквы в них оказались заменены на знакомые жесты. Возвращаясь с работы, он с новым задором пританцовывал под ОринокоФлоу.

На четвертой встрече Димир захотел узнать друзей поближе, поговорить о личном и вместо того, чтобы высказаться по поводу очередного повышения цен на бензин и запрета электромобилей, спросил у деда Ира, кем он работал и где его дети. Дед не ответил, а друзья посвятили его в свое правило – никогда не спрашивать и не рассказывать самому личную информацию. На резонный вопрос: «Почему?» - последовал ответ: «Чтобы никому не пришлось выдавать другого». Тогда Димир покосился на Адиму, ведь после прошлой встречи, когда он навязался проводить ее, они разговорились. Он рассказал, что его родителей забрали, когда ему было семнадцать, за попытку отключить ошейники. Адима призналась, что мать умерла после родов и ее растил отец, он тоже работал врачом в клиниках, ему приходилось брать ее с собой. Сейчас она часто вспоминает, как любила прятаться у отца под столом, когда он работал, и рисовать.

Раздумывая перед сном, Димир, конечно, согласился, что правило хорошее и нужное, но оно заставило его беспокоиться – неужели они что-то упустили. Неужели может случиться так, что им придется выдавать друг друга, ведь, казалось, они все продумали. На пятой встрече стало ясно, что может. Дед Ир сказал, что, к примеру, думмитеты с подачи надзорного ОКА в любой момент могут объявить язык жестов вне закона, пускай даже они и не догадывались, что такой существует. Дима предположил, что, наверное, и у них есть свои спецы, которые способны достать алфавит жестов из заграничной сети, пускай это и незаконно, но не для них же. Имира, в свою очередь, боялась, что власти легко могут найти себе переводчика среди непринципиальных нательщиков – глухих, знающих язык, среди них не так мало.

За несколько минут прекрасный образ надежного и хитрого подпольного мирка, выстроенный в голове Димира, рухнул. И из его руин просочился и сковывающим холодом побежал по телу страх. Лишь усилием воли Димир не позволил перерасти ему в панику.

- Но почему же вы продолжаете собираться? – спросил он.

- Потому что невозможно снова притворяться и обманывать себя, - после паузы ответила Адима.

- Потому что страх не должен быть хозяином человека, - ответил дед.

Тогда это показалось Димиру недостаточным, глупым и бессильным. Но причины были верными, пускай простыми, но настоящими. Окончательно он это понял, когда не ощутил и тени сомнений, направляясь на шестую встречу. Подтверждением стало и то, что там его ждала все та же пятерка друзей.

И вот, когда в разгар беседы Димир вдруг подумал, если уж они все равно рискуют, то стоят ли этого слова – почему бы не перейти к действиям, в дверях беседки появился новенький. Все обернулись к нему и замолкли. Мужчина примирительно поднял руки, а затем сделал ими жест: «Здравствуйте» – затем таким же образом спросил: «Можно к вам?»

- Добрый день, молодой человек! У нас здесь что-то вроде клуба по интересам. Хотите – можете послушать, но мы скоро заканчиваем. Сами знаете – время, - заговорил дед Ир.

- Да, здравствуйте! Спасибо за приглашение! Признаюсь, я часто гуляю здесь, по парку, и пару раз подслушал вас. Вы занимаетесь хорошим делом! – воодушевленно заговорил новенький, присаживаясь у двери, пальцами же слегка коряво показал: «Мне тоже есть что сказать».

- Спасибо! Мы стара… - дед осекся, потому что новенький дополнил свою фразу новыми жестами: «…но мне мешает ошейник» – а затем потянулся к ларингофону и одним нажатием снял его.

Все насторожились. Новенький кинул ошейник на стол, улыбнулся и заговорил вслух:

- Так намного лучше. А теперь следите за моими руками.

И он медленно с паузами между буквами вывел перед их глазами фразу:

«В Ы А Р Е С Т О В А Н Ы»

Уже на последней букве Дима резко вскочил и с разбегу выпрыгнул в ближайшее окошко, но новенький не шелохнулся. Влада от неожиданности поднялась на ноги, устремив взгляд в окошко, но оно было пусто, она вскрикнула и рухнула обратно на скамейку, опустила голову на стол, прикрыв руками, и зарыдала. У Димира разом сжалось все внутри, и в первый миг он хотел броситься следом за Димой, сбежать, но не сдвинулся с места. Сердце бешено стучало, голова пылала, его тошнило. Адима и дед Ир смотрели друг на друга, в уголках глаз подрагивали слезы. Имира внезапно взвыла и всадила себе в горло ножичек, она оттягивала вниз ошейник, который мешал ей задеть артерию. После этого новенький выглянул в дверь и крикнул: «Забирайте!»

Каждого усадили в отдельную машину под редкие аплодисменты любопытных прохожих. Шесть черных универсалов друг за другом выехали из парка. Димира сопровождал Новенький. Когда автомобиль помчался по широким улицам столицы, он обернулся к Димиру с переднего места и весело сказал:

- Хочешь прикол? Вот тебе познавательный факт: роботы-уборщики оснащены двумя камерами, одна смотрит вперед, вторая – вверх.

Но Димир не слышал.

Отчего-то в его голове звучало лишь –

сэй эвей сэй эвей сэй эвей

сэй эвей сэй эвей

сэй эвей