То ли рок, то ли урок

Лето выдалось жарким. Душным. Ленивым. Таким, что даже мухи едва взмахивали крылышками в тщетных попытках убраться с пути Маиськиной мухобойки.

Бабах! Очередной расплющенный в лепёшку трупик украсил ступени крыльца. Маиська отложила деревянное орудие муховредительства, которое прежде служило черенком метлы, и уткнулась подбородком в поджатые коленки. Уныло в городишке нынче. Все дела по дому, как обычно, делает тётка Варга, старший брат Хайкон наверняка сейчас со своим дружком Вулисом закидывает чей-нибудь дом навозом, ну а Маиська, как всегда, скучает в одиночестве.

Так было не всегда. Раньше она проводила всё время с бабкой Нудой. Та передавала любимой внучке все возможные знания: учила вязать, стряпать, делать брагу, дом прибирать, коня вычищать, даже рыбу удить! Также Нуда вкладывала в Маиську и другие жизненные мудрости: как отличить хорошего мужика от дурного, что можно на людях говорить, а что лучше в головушке приберечь, куда податься, если из дома погонят, и как быть, если случайно какой-нибудь дуралей на сеновал затащит и пузо надует. В свои двенадцать лет Маиська только-только начинала задумываться о походах по сеновалам, да и то, честно признаться, эти мысли её особо не прельщали. Но подобные женские премудрости, как часто повторяла бабка Нуда, знать надо сызмальства! Вот она и знала. Да и много чего ещё, что успела ей рассказать бабушка за время, проведённое вместе.

Но вот уже полгода прошло с тех пор, как бабки Нуды не стало. Маиська успела выплакать все слёзы, смириться, затем попривыкла и решила, что теперь сама будет дела полезные делать да уму разуму набираться. Правда, ум (та ещё дурная штука) отчего-то самостоятельно набираться не хотел. И дела отчего-то не придумывались. Вот и сидела девочка на крыльце семейного дома, зажатого с обеих сторон такими же вытянутыми и узкими домишками из серого камня, и откровенно скучала, шлёпая обожравшихся мух черенком от метлы.

Маиссоль – исключительно для бабушки, ну а для всех остальных – Маиська, – жила с братом, тёткой и годовалой племяшкой в маленьком провинциальном городке. Большинство местных работало на ближайших шахтах и каменоломнях либо возило товары по отдалённым городам и деревням в надежде заработать на зиму. Отца своего она не знала, а маменьки не стало, когда девочка была ещё совсем ребёнком, потому бабушка была для неё самым близким на свете человеком.

Маиська готовилась к очередному скучному лету, в течении которого она будет слоняться одна, без дела, не зная, куда себя приткнуть. Она бы с удовольствием могла заняться домашними делами: раньше Маиська любила хозяйничать вместе с бабкой Нудой, но с тех пор, как той не стало, заботу о доме на себя взяла маменькина сестрица Варга. И она искренне верила, что у всех вокруг, кроме неё, руки растут из того места, на котором только сидеть можно.

Быть может, девочка бы и набилась на гулянки со старшим братцем, но его дружок Вулис при встрече тут же обращал внимание на округлившиеся формы Маиськи, что ужасно раздражало девочку. Так что прогулки с братом никогда не ладились. Да и, честно признаться, Хайкон был тем ещё дуралеем, так что не особо-то и хотелось. Собственных друзей у Маиськи не было, вот и приходилось всё время проводить в одиночку. В общем, жизнь была скучна и лишена какого-либо смысла.

Маиська как раз подумала о том, как ей не хватает бабушки, когда с улочки послышался развязный хохот. Из-за угла показались тени, а вслед за ними и их хозяева. Братец Хайкон и его постоянный спутник Вулис остановились перед девочкой. На лицах каждого сияли довольные, плотоядные улыбочки.

– Моська, чего сидишь, нос повесила? – спросил брат, щёлкая Маиську по уху. – Знала бы ты, что мы учудили!

Девочка схватилась за черенок, замахнулась, но здоровяк Вулис вырвал у неё палку и, глупо хихикая, стал размахивать ею, словно рыцарь – мечом на турнире.

– Ну? Неужели не спросишь?

– И чего? – буркнула Маиська из-за ограды коленок. – Коровьими лепёхами закидали дом пасечника?

– Нет, не угадала, – ответил брат, озорно переглядываясь с дружком.

– А что тогда?

– Угадай!

– Не знаю.

– Мы накидали на пороге аптекарской лавки кучу листвы и хвороста, а затем подожгли её.

– И что же в этом весёлого?

– А то, что, когда аптекарь вышел и увидел огонь, он сразу же начал топтать его, – заговорщицким тоном произнёс Хайкон, – даже не подозревая, что мы спрятали под листвой и ветками.

– И что же?

– Что, что… коровью лепёху!

Оба разразилась диким хохотом. Маиська пожала плечами и отвернулась.

– Маиська, ты чего вечером делаешь? – сунулся к девочке курносый здоровяк Вулис.

– Здесь сижу.

– А давай на речку сходим? Вдвоём. Я тебя рыбачить поучу.

– Я и так умею.

– Ну тогда покажу, как силки на кроликов ставить…

– Отвали от неё, кретин! – рыкнул на него Хайкон. – Иди других девах силками заманивай.

– Да ладно тебе, – осклабился Вулис. – Я сделаю из неё настоящую женщину, сам потом благодарить будешь.

– Я тебе поблагодарю, придурок, – замахнулся Хайкон, но, так и не ударив, повернулся к сестре. – Моська, а Моська?

– Чего тебе?

– Хочешь, ещё что расскажу?

– Не хочу.

– А я всё равно расскажу. Слышала о колдуне?

– Колдуне? – тут же ожила девочка. – Нет. Каком ещё колдуне?

– А таком, самом настоящем колдуне. Поймали его стражники Варика на днях. Сегодня вечером будут сжигать на костре. Пойдёшь смотреть?

– Ты же знаешь, мне нельзя, – понуро свесила голову Маиська.

– Это тебе раньше было нельзя, – прыснул Хайкон. – Но теперь можно. Бабки Нуры-то уж нет! А кто ещё запретит? Вот-вот.

Маиська встрепенулась, вскочила на ноги, уставилась на братца во все глаза.

– А правда, уж некому. Я и не думала!

– Пойдёшь, значит?

– Ну… хотелось бы. Правда, боязно мне.

– Не боись, Моська. Мы с Вулисом тоже там будем. Вместе не страшно.

Хайкон наклонился к самому уху сестры и тихо, зловеще произнёс:

– Помнишь, пару лет назад поймали торгаша залётного с книгами запретными? Он, бедолага, кричал так, что я даже подумал, не кровоточат ли мои уши! Даже когда пламя пожрало его с головой, продолжал вопить, как свинья резанная. Живчик, одним словом!

Маиська вся сжалась, но тут брат щёлкнул её по уху, распрямился и продолжил, как ни в чем не бывало:

– Интересно, сколько этот продержится? Мы с Вулисом на дюжину пинков поспорили. Если хочешь, тоже можешь принять участие. Но смотри, коли проиграешь, пинать будем по-взрослому, не посмотрим, что ты – девка!

На том они и ушли, продолжая хохотать, пихаться, и уже обмениваясь пинками – видимо, для разминки. Маиська же всё так и стояла на крыльце и никак не могла выкинуть из головы слова брата. Колдуна сжигают! Весь город соберётся. И она наконец-то будет в их числе!

В подобном городе обычно забавы появляются редко, все развлечения обходят провинцию стороной. И каждое, даже на первый взгляд незначительное, событие – настоящий праздник для горожан. Но самым излюбленным поводом собраться была казнь: через отрубание головы, повешение или, ещё лучше, сожжение заживо. Чем дольше будет мучиться осуждённый, тем интереснее. На такие сборища собирались все жители от мала до велика: мужики, женщины, дети, старики. Некоторые занимали места заранее, приходя на место казни за несколько часов, чтобы оказаться в первых рядах и увидеть больше. Повезёт, если ещё трофей какой достанется – быть может, вещи осуждённого, которые выбросит палач, или даже голову получится забрать. Вулис рассказывал, что у него дома на камине стоит начищенный до зеркального блеска череп городского пекаря, которому сняли голову после того, как он в пьяной драке зарезал подмастерье бондаря; друг брата часто бахвалился тем, какой он ловкач, и как успел стянуть голову казнённого, пока народ толкался за прочими вещами. Однако Хайкон утверждал, что Вулис всё придумал, и нет у него ничьей головы. Впрочем, не важно. А важно то, что Маиська наконец-то тоже сможет пойти посмотреть на казнь! Ведь до этого бабка Нуда – единственная, кто ни разу не посещала подобные сборища, – запрещала это делать и внучке.

«В мире и так полно зла и смерти, на каждом углу её встретить можно, – говорила она, раскачиваясь в любимом кресле-качалке. – К чему лишний раз смотреть на чужие страдания? Неправильно это – забавляться, когда человека жизни лишают. Смерть, даже если она заслуженная, всё равно, дело особенное, таинственное и в чём-то возвышенное. Лишние глаза не должны её видеть. А то вот представь: человек с жизнью прощается, ко встрече с богами готовится, а вокруг все гогочут и пальцами тыкают. Разве ж это – по-людски? Брось, внученька, нечего тебе там делать…»

Девочке тут же взгрустнулось. Не услышит она больше ни одной бабкиной премудрости, не последует умному совету. С другой стороны, как говорится, нет худа без добра. Теперь, когда Нуды не стало, а Маиська уже почти совсем взрослая, она может, как и все остальные жители городка, отправиться на казнь да увидеть воочию, как человека заживо сжигают. Это ведь так интересненько! Даже интереснее того, как друг друга молодые бычки терзают рогами, когда дерутся за право залезть на коровушек.

Вот только надо у тётки разрешение выпросить. Не то ведь всыплет, она – женщина строгая, а слово её – нерушимый закон! Маиська радостно вскочила на ноги и вошла в дом. Сквозь распахнутые окна лился яркий солнечный свет, а по витавшему в воздухе ароматному запаху девочка поняла, что Варга сейчас в трапезной. Так и вышло: тётка, в чепце и длинном платье, варила в глубоком котелке мясную похлёбку, при этом успевая стругать капусту, ощипывать куру да приглядывать за ползающей в одной распашонке племяшкой Наварой, единственной дочкой Варги. Её отец, по слухам, был каким-то не то проезжим солдатом, не то купцом, – тётка не любила о нём разговаривать и настрого запрещала остальным. Маиська до сих пор помнила, как болели губы после тёткиного удара, когда девочка спросила два раза подряд о папе племяшки.

– А, Маиська! – кивнула ей Варга, пробуя варево деревянной ложкой. – Ну-ка, подай мне шафрану. Да вот же он, на столе, в миске.

Девочка передала прошенное, Варга закинула пряность в котелок, перемешала и, попробовав, довольно прищурилась.

– Вот так гораздо лучше. Ты где была? Гуляла?

– Сидела на крылечке.

– А чего так? Пока солнце печёт, сходила бы с Хайконом. Опять этот балбес не берёт тебя с собой? Ничего, вот вернётся, я ему как всыплю, чтобы не оставлял тебя без присмотра.

«Пора говорить, – подумала Маиська, немного труся. – Давай же, дурёха! Скажи, что ты хочешь сходить и посмотреть на казнь. А если она спросит, зачем это мне? Отвечу, что все ходят, и я хочу. Только бы не запретила. А то ведь ещё придумает чего-нибудь, а мне потом опять сидеть, скучать в одиночестве… Ну ладно, была не была».

– Тёть Варга, а я хотела спросить кой-чего…

– Ну так спрашивай, чего косу мотать на палец?

– А можно я тоже вечером пойду глянуть на казнь?

Варга даже стряпать перестала. Медленно повернувшись к девочке, она окинула её пристальным взглядом и тихо спросила:

– А тебе зачем это?

– Ну-у-у… Все ходят. Я тоже хочу.

– Хм. А не боишься?

– Хайкон же не боится, – пожала плечами девочка.

– А как же бабка Нуда? Она ведь тебя сызмальства от казней отводила. Неужели ты готова нарушить бабкин завет?

Маиська серьезно призадумалась. А действительно, готова ли она? Ответ, на удивление, не заставил себя ждать:

– Готова!

– Уверена?

– Тёть Варга, кому от этого худо будет?

– Даже не знаю, – хмыкнула тётка. – Разве что осуждённому? Ладно, Маиська, я подумаю. Может быть, и сходишь.

– Правда? Вот здорово! Спасибо, спасибо!

– Цыц! Рано благодаришь. Слушай, Маиська, а ты, значит, сейчас свободна?

– Да. А что такое, тётя?

– Молока вам к ужину нет. Да и сыру тоже. Тара обещала зайти, как надой подойдёт, но чего-то нет и нет её.

Маиська, с детства не любившая молоко, скривилась.

– Сходи-ка ты к Таре, принеси всё. Скажешь, что я завтра вечерочком зайду, расплачусь. Вот исполнишь моё поручение, тогда, может, и пойдёшь казнь смотреть.

– Я мигом, тёть Варга.

– Смотри, не расплескай по дороге! И сразу же домой.

Маиська вылетела из полутёмного дома на яркое солнце, затем побежала вверх по улице. Девочка даже порадовалась, что тётка послала её за молоком. Наконец-то она могла сделать что-то полезное! Вот сейчас сбегает к доярке, принесёт всё, и тогда-то уж Варга точно ей не откажет. Главное – донести молочко в ценности и сохранности. И ни на что не отвлекаться по дорожке. Не то можно получить очень больно. Попа до сих пор помнила хлёсткие удары мокрого полотенца, направленные крепкой тёткиной рукой, когда Маиська бегала с собаками и извалялась в грязи. Но ничего, в этот раз можно не волноваться. Варга сама каждый раз с удовольствием ходила глянуть на казнь! Так с чего племяше запрещать? С такими мыслями девочка и отправилась бодрым шагом к городской доярке.

***

У доярки пришлось какое-то время посидеть – Маиська пришла одновременно с жёнами лесорубов, проживающих на другой стороне города. Обе грузные женщины в ярких платках наперебой голосили о предстоящей казни, заворожённо посмеиваясь и в предвкушении потирая пухлые ручонки. Затем доярке пришлось отойти, чтобы напоить злющего от жажды, кричащего на всю округу мужа-мясника. Когда же настал черёд девочки, Тара устало смахнула испарину (в хлеву было жарко, как в баньке) и предложила Маиське выйти подышать.

– Ну что, девчуля, как там твоя тётка-то поживает? – спросила коренастая и крепко сбитая, но по-крестьянски красивая женщина Тара. – Ты ей передавай, чтобы вечерком захаживала. Я мёду наварила – крепкий, зараза, получился, с одной чарки так в голову бьёт, что земля из-под ног сама собой сбегает.

– А тётка сегодня не сможет.

– А чего так? Неужели тоже пойдёт на казнь зыркать?

Маиська кивнула. Доярка скривила губы и сплюнула.

– Тьфу ты…

– Я в этот раз тоже пойду, – не без гордости заявила Маиська. – Я уже взрослая!

Тара очень странно на неё посмотрела, затем тихо сказала:

– И ты туда же? И-эх, люди, люди, что же вы делаете? Почто на кончину себе подобных, словно на праздник, собираетесь? Ох, не понимает голова моя никак.

Забрав кувшин молока и небольшой круг сыра, Маиська двинулась к дому. Идти пришлось через весь город: их дом находился с другого конца от пастбищ и ферм, так что девочка пошла напрямик через сборную площадь, где уже совсем скоро должны были собраться все жители. По дороге она повстречала немало знакомых, и все наперебой с ней здоровались, улыбались, трепали по златокудрой головке, так как знали, Маиська – девочка покладистая, послушная, умной и мудрой бабкой воспитанная. Маиська отвечала рассеянными кивками, ведь она никак не могла понять, что именно так расстроило добрую доярку Тару.

«Может, просто на кровушку смотреть не любит? – пыталась здраво рассуждать девочка. – Хотя нет! Там, где жгут, кровушки не бывает. А! Наверное, не любит громких криков. Но ведь Тара замужем за мясником, она наверняка привыкла к воплям животины. Ах да, думаю, она просто никуда идти не хочет и не любит шумные сборища. Однако без Тары ни один праздник не обходится: все от мала до велика знают, как она задорно пляшет и выше других девок юбки задирает! Что же ей тогда не по нраву? Странная какая-то. Ага, точно! Наверняка просто в память о бабке Нуде не хочет, чтобы я тоже пошла. Но Тара мне не тётка, так что не ей решать! А то сама ведь – умная, небось, ближе всех к кострищу подберётся, а мне дома сидеть? Нет уж!»

Маиська настолько была поглощена своими мыслями, что не заметила, как уже оказалась на сборной площади, где её окликнули. Обернувшись, девочка увидела привалившегося к белой стене старика в грязной накидке. Обычно бродяги к ним не забредали – слишком маленький и небогатый был городок, – но всё же изредка и такое случалось. Старец был не просто почтенный – почтеннейший: с жёлтой и морщинистой кожей, плешивой макушкой, большим мясистым носом, всклоченной бородой цвета грязного снега, но ясными, светлыми глазами. На высоком лбу старца красовался бледный и странный Х-образный шрам – раньше Маиська таких не видела. Он был очень ровный, словно его кто-то специально там вырезал.

– Деточка! Слышишь меня? Или не слышишь?

– А? Чего?

– Того! Глухая, говорю, или как?

– Нет, не глухая! – топнула ножкой вспыхнувшая Маиська. – Громче надо!

Тут она уловила идущий от бродяги запах мочи и немытого тела и сморщила носик. Впрочем, половина местных жителей пахла точно так же, так что ничего особенного, можно чуть-чуть потерпеть. Бабушка учила, что невежливо отворачиваться, когда с тобой разговаривают, даже если собеседник – бродяга.

– Кха! Покорнейше прошу прощения, ваше высочество, – осклабился старик, сверкнув жёлтыми и кривыми, как старый частокол, зубами. – Просто в горле пересохло, едва языком ворочаю. А что у тебя в кувшинчике, деточка?

– В кувшинчике? – Маиська даже заглянула под марлю и вспомнила. – Ах, в этом кувшинчике! Там молочко.

– Молочко? Хм, – дед задумчиво пососал губу. – Молочко — это хорошо. Холодненькое, наверное?

– Угу.

– Свеженькое?

– Ага.

– И сладенькое?

– Думаю, да.

– М-м-м, – мечтательно промычал старик. – Я уж, поди, сто лет такого не пробовал. Слушай, деточка, а не дашь мне молочка твоего попробовать?

Маиська нахмурила лоб. Быть может, этот вонючка шутит?

– Я не могу дать тебе молочко.

– Отчего же, деточка? Тебе жалко?

– Нет. Просто это молочко нам на ужин.

– Вам – это кому, деточка?

– Мне, племяшке, тётке и брату.

– А что же будет, если ты меня угостишь?

– Тогда его будет меньше! – фыркнула девочка, закатив глаза. – И кому-то из нас не хватит.

– М-м-м, – вновь промычал старец, но на этот раз задумчиво, после чего вздохнул и покачал головой. – Твоя правда. Жаль, конечно. Ведь я так сильно хочу пить, что едва дышу. Ну ладно, деточка, ступай. Вам оно наверняка нужнее…

Девочка пожала плечиками и пошла дальше, но едва сделала несколько шагов, как в голове прозвучал суровый голос бабки Нуды: «Разве так я тебя воспитывала, Маиська? Разве не учила, что со страждущими делиться надо? Ох, стыдно мне за тебя, стыдно!»

Маиська остановилась и медленно обернулась. Старик так и сидел, привалившись горбатой спиной к стене и свесив лысую голову на грудь. Солнце жарило не щадя, а старик находился на солнечной стороне. Неуверенно потоптавшись, Маиська всё же вернулась. Бродяга закрыл глаза, и, казалось, даже не дышал.

– Эй. Эй, ты! – девочка потрясла его за плечо. – Эй, ну проснись же!

«Может, уже умер? Ой, тогда, выходит, я потрогала мертвяка. Вот здорово! Хайкон и Вулис обзавидуются, когда я им расскажу!»

Но старик неожиданно дёрнулся и открыл свои ясные глаза. Маиська вздрогнула, но уже через мгновение протянула бродяге кувшин.

– На, пей. Только не всё, ладно?

Старик кивнул, принял трясущимися руками кувшин и приник к глиняному краю сухими губами. Острый кадык на тонкой шее загулял вверх-вниз, вверх-вниз; по щекам прямо в бороду побежали белые струйки.

– Эй, ты! Всё, достаточно… Ну хватит, сейчас закончится же!

Но он словно не слышал, продолжая с причмокиванием заглатывать коровьи дары.

– Ох, хорошо-то как! – крякнул старец, наконец оторвавшись. – Замечательно! Я словно заново родился.

«Вот же бродяга проклятый! – подумала Маиська, заглядывая в больше чем наполовину опустевший кувшин. – Что я теперь тётке скажу? Не надо было этого дурака поить. Всё из-за тебя, глупая бабка Нуда, с твоими глупыми поучениями!»

– Спасибо тебе, деточка, – старик прижал к груди покрытую красной сыпью руку и, как смог, поклонился. – Спасла меня от жажды, благодарен я за доброту твою.

– Угу, – буркнула Маиська, насупившись. – А ведь сказал, что не всё выпьешь!

– Так я и не обманул, – хитро улыбнулся бродяга. – Там ведь ещё осталось, верно?

Девочка вырвала кувшин из грязных пальцев.

– Ежели ты от жажды помираешь, так чего ж на солнце сидишь? – буркнула она.

Старик прищурился, и его сухие губы изогнулись в хитрой усмешке, из-за чего все ранки на них потрескались, и выступила кровь.

– Так я, если бы мог, давно ушёл бы! Однако ж где приковали, там и приходится сидеть.

Он отдёрнул подол измочаленной накидки и продемонстрировал босую и грязную, всю в струпьях, ступню с длинными ногтями. Маиська не сразу поняла, на что он показывает. А затем увидела ржавый обруч вокруг лодыжки, от которого шла толстая цепь к петле в стене за спиной старика.

– Слушай меня, деточка, – тихо сказал он, схватив Маиську за руку и глядя горящими, безумными глазами. – Не ходи сюда вечером. Все пойдут, а ты не ходи.

– Почему? – шёпотом спросила девочка, чуть-чуть испугавшись.

– Неважно. Просто не ходи, и всё. Поняла?

Неожиданно за спиной раздался крик:

– Эй! Эй, пусти деваху! Живо, кому сказал! Я те ща, паскуда, руки переломаю!

Старик с силой оттолкнул Маиську, и та чуть не упала, но её подхватили. Обоих накрыла высокая тень. Девочка, часто дыша, подняла голову и увидела насупленное и грозное усатое лицо Варика – командира городской стражи.

– Маиська? Ты какого беса здесь делаешь?!

– Я… я… мимо шла.

– Мимо она шла! Ну что за город, что за люди? Уже и отлить не отойдёшь, как тут же кто-нибудь начнет ошиваться там, где не следует! Тебя ветром, что ли, к нему прильнуло?

– Нет. Просто поговорить захотела.

– Ты чего, девка? – ещё сильнее нахмурился Варик. – Головой, часом, не стукнулась? С кем поговорить?

– С ним. – Маиська указала пальцем на ухмыляющегося старика.

– С этим безумным? Он же совсем головою скорбный, два слова связать не может! Ха! Поговорить хотела, значится…

Бродяга прильнул к земле, стал биться головой и громко мычать:

– М-м-м… м-м-м-му-у-у-а-а-а! Ы-ы-ы-ы-ы-у-у-у-у… Мо-о-о-э-э-э-э!

– А ну, лежи тихо, не то врежу! – замахнулся Варик. Бродяга, гремя цепью, отполз к стене и закрылся руками, глядя безумными, испуганными глазами сквозь скрюченные пальцы.

– Тебе точно головку не напекло, Маиська?

– Н-нет. Вроде бы…

– Ну ладно. Дай руку, посмотрю.

Стражник опустился на колено, придирчиво оглядел предплечье девочки, поцокал языком и произнёс:

– Ну ладно, хвала богам, вроде бы всё чисто, и никакой хворью колдун тебя не заразил.

– Колдун? – переспросила удивлённая Маиська. – Какой ещё колдун?

– Вот этот, – фыркнул Варик, кивая на жмущегося к стене безумца. – Других, вроде бы, не видно.

– Вот этот – колдун? Правда, что ли?

– Ещё какая. Мы его в старом лесном домике обнаружили, когда работающие на делянке лесорубы пожаловались, что по ночам там свет горит. Немудрено, что горел! Этот проклятый дурень внутри сидел, на костре кошек сжигал, намалевав вокруг всяческие знаки тёмные. Да ещё и свечки жёг чёрные, как ночь безлунная. Смрад такой, что там теперь ни один нормальный человек не заночует! Да ещё и, небось, порчу какую наводил на городских, благо, мы его успели остановить! У-у-у-у, зараза падшая!

Варик замахнулся на бродягу, и тот, заскулив, прикрыл голову руками.

– Ну ничего, недолго этой погани ещё осталось землю нашу очернять. Вот как он животину бедную сжигал, так и мы ему на костре сегодня пятки поджарим. А вместе с пятками и всё остальное.

Маиська хлопала глазами, не в силах поверить в услышанное. Как она могла напоить молоком колдуна? Ужас какой! Фу, фу, фу, упаси, Всезащитник, от порчи!

– Ладно, девка, заболтался я чего-то, да и тебя наверняка уже тётка заждалась. – Варик поднялся и подтолкнул девочку в спину. – Ты, кстати, передавай ей, чтобы приходила вечерком сюда, на казнь посмотреть.

– Хорошо, передам.

– Не забудь сказать, что я опосля пивом угощу. Или чем покрепче, – улыбнулся Варик. – Ух, соскучился я по её бочкам круглым, ух, соскучился…

***

Когда Маиська вернулась, тётки дома не оказалось – видимо, прихватив племяшку Навару, она пошла к булочнику или, может быть, к соседке – посплетничать о предстоящей казни. В доме царил упоительный аромат мясной похлёбки с шафраном, и Маиська, налив себе полную пиалу да взяв палочку зелёного лука, с удовольствием села кушать. Несмотря на то, что девочка, сидя за столом и причмокивая, наслаждалась тёткиным варевом, разум её всё ещё был на сборной площади.

Как она могла не заметить цепь на ноге бродяги? Да ещё и сама спокойно подошла, даже не смутившись от невыносимого запаха! Дура. А ещё взрослой себя мнит! У него же на лице написано, что колдун! Грязный, вонючий и страшный тип. А как говорил-то бойко, несмотря на то, что безумный.

«Ой! А правда, как? Немые не умеют разговаривать. Неужели мне это всё привиделось? Странно, странненько! Наверное, он использовал какие-то страшные чары!»

«Глупости городишь, внучка! – раздался в голове суровый голос бабки Нуды. – Какие ещё чары? Разве так порядочные колдуны выглядят?»

«А правда ведь! Колдуны – они страшненькие. В чёрные одежды одетые. С вороном на плече или змеюкой вокруг шеи! Когда колдун идёт, все собаки сразу же выть и скулить начинают, а кошки – шипеть. А ещё за колдунами дымка чёрная по земле стелится. Так говорил Хайкон. Хотя он ведь мог соврать? Наверняка мог! Но всё равно, старик какой-то не страшненький был. А вдруг Варик ошибся? И старик – вовсе никакой не колдун?»

«Правильно думаешь, внучка, – одобрительно хмыкнула бабка Нуда. – Мудрая женщина не доверяет пустым словам, а проверяет их делом. Ты ведь собираешься вырасти мудрой женщиной?»

Конечно, Маиська собиралась! И она уже знала, что нужно делать.

***

Маиська, понуро свесив голову, брела в сторону города по краю сельской дороги. После трапезы она вышла из города и сбегала на делянку, что близ леса, благо, не далеко было. Быстро отыскав упомянутый домик, девочка набралась смелости и вошла. Внутри старой постройки на заваленном прошлогодней листвой и сухим валежником полу не обнаружилось ничего интересного. Зола, немного обгоревших косточек, скорлупа от яиц и огарок обычной сальной свечки. Ну да, ещё рядышком, на земле, палкой был вырезан неровный круг с кривыми закорючками, но разве ж это – магия? Обычные каляки сумасшедшего бродяги. А косточки и скорлупа – так вообще от птиц, которых он, видимо, пожарил и съел. Старик, скорее всего, просто жил здесь какое-то время, пока его не заметили лесорубы.

Маиська шла обратно с тяжёлым сердцем, ведь не каждый день приходится так разочаровываться – но что поделать? Видимо, не всем бродягам быть колдунами, как и не всем осуждённым на смерть – виновными. Погружённая в тяжёлые думы, она совершенно не заметила, как на дворе успело стемнеть, пока она возвращалась в город. Выйдя на знакомую улочку и ещё издалека увидав тётку Варгу на пороге дома, Маиська бегом припустила к ней. Девочка скорее хотела рассказать интересную новость о том, что колдун вовсе и не колдун, однако, приблизившись, разглядела тяжёлые брови и опущенные уголки рта.

«Ой-ой… Кажется, пахнет поркой…»

– Ты где шлялась?

– Я…

– Ты! Дура малолетняя! Где шлялась, спрашиваю?!

– Вовсе и не малолетняя...

– Ты на платье, на платье своё посмотри! У-у-у, держите меня…

– А что с ним? – пробормотала удивлённо Маиська, но, опустив глаза, тут же сообразила, что лазания по грязным полуразрушенным хатам явно не сказываются положительно на белых платьицах.

– Ну? И что ты мне скажешь? Говори же, я слушаю!

– Тёть Варга, я тут такое узнала! Оказывается, тот колдунчик – он совсем и не колдунчик, а просто безумный бродяга, который…

– Ты мне тут зубы не заговаривай! – взвизгнула тётка. – Я тебя зачем посылала? Ты что должна была сделать?! А?! Принести молока и сыра! А ты что принесла?

– Так я ведь и… ой.

– Всё, что от тебя требовалось, так это сходить к Таре, забрать еды на ужин и ждать меня дома. Возвращаюсь я, и что вижу? Ни молока! Ни сыра! Самой нету, возвращается затемно, платье грязное. Смелой себя почуяла без бабки Нуды? Забыла задница, как свищут розги? Так я тебе напомню, гулёна. Живо напомню!

– Тёть Варга, я могу объяснить! Тот колдунец – он…

– Держись, Маиська. Никаких колдунцов, казней и сладких петушков на ярмарке! Живо пошла в дом, соплячка! Уж я-то тебя уму-разуму научу! Коза неблагодарная…

***

Маиська стояла возле окна, надув губы и подперев подбородок кулачками. Сидеть она не могла. И, скорее всего, теперь уже не скоро сможет.

Глупая, глупая Варга! Не дала ничего объяснить. А как орала-то, как орала! Словно Маиська дом сожгла. Нет, весь город разом! Подумаешь, чуть-чуть погуляла. И молока не донесла. И сыр посеяла. Велика потеря. Тут, между прочим, такие тайны великие выясняются, а её даже слушать не хотят!

«Ну и не нужна мне ваша казнь, – подумала она. – Как будто нет ничего интереснее, чем смотреть на горящего человека, пф… Мне и дома хорошо!»

Маиська увидела, как по улице пробежала пара гогочущих мальчишек. Они неслись вприпрыжку, как раз в сторону сборной площади, где уже вовсю грохотал медным звоном колокол церквушки, призывая всех жителей поторопиться на зрелище.

«Эх, врёха-дурёха, – шмыгнула носом девочка. – Хочу я на казнь сходить, ещё как хочу! Пускай колдунец и ненастоящий, а всё равно ведь любопытненько глянуть, как он кричать и корчиться будет…»

И только она об этом подумала, как услышала скрип за спиной.

– Таковые, значится, мыслишки тебя гнетут?

Девочка резко обернулась. Любимое кресло-качалка бабки Нуды, как всегда, было пустым. Однако оно ведь только что медленно покачивалось… Или показалось?

– Бабушка?

Тишина. Точно показалось.

– Фу! Ты – не моя внучка, Маиссоль!

– Бабушка!

– Ты такая же балбесина, как и все жители города. Вместо того, чтобы спасти оклеветанного почем зря человека, печалишься, что пропустишь его казнь! Фу на тебя, Маиська! Мне стыдно…

– Да я ведь только хотела разочек посмотреть, и всё! Не ругайся.

– Не ругаться? Да я, коль могла бы, так тебя сейчас отметелила, что Варгины розги малиной бы показались! Я-то думала, что успела вложить хоть что-то в голову твою непутёвую. Думала, что не такая ты, как они все, не пропащая, а разумненькая, могущая сострадать. Теперь вижу, что ты – просто очередная глупая баба. Давай же, иди, глумись и гогочи вместе со всеми. Там тебе место, среди тупорылых олухов, кому смерть – и хохма, и забава.

– Бабушка, не говори ты так! Я ведь сказала тётке, что он ненастоящий! Что я ещё могу сделать?

– Ты можешь сделать всё, что в твоих силах. Либо не делать ничего. Уж лучше лежебочество, чем работа вполсилы!

Маиська закрыла лицо ладошками, не в силах вынести гневный взор призрачной бабки. Однако, когда она всё же набралась сил и открыла глаза, то увидела, что кресло по-прежнему пустует, и никакого призрака в нём нет. Наваждение растворилось так же быстро, как и возникло.

«Нуда права, – подумала Маиська, испытывая невиданный прежде стыд. – Я ведь его от смерти уберечь могу. Надо только сказать тётке, что бродяга – не колдун. А она-то уж передаст это Варику!»

Варга строго-настрого запретила ей показывать нос на улицу. Но запрет – он ведь штука такая… ради благого дела можно и нарушить! Правда, тогда не будет казни ни для неё, ни для других. Готова ли Маиська лишить город, да и себя тоже, долгожданного зрелища?

«Готова! Чай, не последний колдунец забрёл к нам. Будут ещё…»

Воодушевлённая девочка набралась храбрости и, рывком открыв дверь, выскочила на улицу.

***

На площади собрались все жители, от мала до велика. Маиська, никогда прежде не бывавшая на казнях, держа ушки на макушке, брела сквозь толпу. Вокруг было множество разных лиц: они улыбались, смеялись, корчились, ужимались, обменивались вожделенными и возбуждёнными взглядами, подмигиваниями и весёлыми рожицами. Тут и там звучал галдёж, раздольный смех, шуточки, весёлые выкрики и дружеские разговоры. Многие из собравшихся уже были пьяны либо быстро накачивались: кто – пивом, кто – мёдом, а кто – брагой или другим варевом, что покрепче. Словно и не человека собрались жизни лишать, а на большой-пребольшой праздник: именины, первый день лета или неделю красного листа. Ночь разгонял желтоватый свет факелов в руках горожан.

Пробравшись в первые ряды, Маиська увидела огромный столб по центру площади. Вокруг столба лежали плотные вязанки хвороста и дров, рядом пылали широкие коптильни. К столбу был привязан безумный бродяга: его грустные глаза затравленно ползали по толпе, а всклоченная борода едва заметно шевелилась. Он что-то бормотал себе под нос, чувствуя всеобщее возбуждение. Увидев Маиську, бродяга встряхнул головой, замычал, задёргался, пытаясь скинуть путы, но стоявший рядом стражник живо успокоил его ударом под дых.

– Маиська? Ты что здесь делаешь?

Девочка обернулась и увидела доярку Тару.

– Тёть Тара! Я пришла… мне надо кое-что сделать.

– Да? А мне Варга сказала, что ты наказана за баловство.

– Вы её видели? – загорелась Маиська. – Где?

– Где-то рядышком, в толкучке. Сходи, посмотри, думаю, быстро её разыщешь.

– Спасибо! – Маиська уже рванула в толпу, но в последний момент обернулась. – Тёть Тара. А ты что здесь делаешь? Я думала, ты не хотела идти.

– Да, деточка, ты права. Не хотела, ибо не выношу я подобных зверств. Но понимаешь, бывает так…

Неожиданно из толпы выбрался огромный красномордый мужик. Он с размаху шлёпнул доярку по заду, загоготал и залпом осушил кружку пива. Вытерев усы от пены, мужик громко рыгнул и повернулся к девочке.

– О, Маиська! Здоровеньки. Ты что, тоже пришла на казнь зыркать?

– Ага, – кивнула девочка мяснику, мужу Тары. – Вот, как раз иду тётю искать...

– Давай, Маиська, передавай ей здоровенек!

Девочка послала прощальный и сочувствующий взгляд доярке. Та в ответ поджала губы и едва заметно кивнула. Маиська вновь нырнула в круговорот рук, ног, праздных лиц, факелов и предвкушения. Давка была жуткой, девочку толкали и пинали со всех сторон; она едва ли не с рыком продиралась сквозь огромный, дышащий жаром и пылающий жаждой единый организм, в который превратилось людское скопление.

– Тёть Варга! Тёть Варга! – надрывала голос Маиська в тщетных попытках разыскать родное лицо.

Дышать становилось всё сложнее, по мокрому лбу скатывались солёные капельки, а давление со всех сторон лишь нарастало. Неожиданно какой-то здоровяк придавил её огромным пузом к чьей-то спине; Маиська попыталась вырваться, но впустую. Дыхание сбило, воздух едва попадал в лёгкие. Девочка из последних сил закричала, но тоненький голосочек потонул в общем гомоне. Маиська брыкалась до последнего, пока силы не оставили её. Когда все надежды покинули девочку, и она перестала звать на помощь – лишь, тихо всхлипывая, ощутила, как подкашиваются ноги и темнеет в глазах, – крепкая рука рывком выдернула её из плена, а затем выволокла из сумятицы.

– Маиська?! Ты какого чёрта здесь забыла?

– А… что? Ой! – Маиську встряхнули, мир обрёл чёткость, и она увидела лица Хайкона и Вулиса. – А я вас ищу!

– Нас? – скорчил рожу старший братец.

– Ну вот ты и нашла, – хохотнул Вулис, приближаясь к девочке.

– Да отвянь ты! Мне срочненько надо поговорить с тёть Варгой или Вариком!

– А тебе зачем? – прищурился Хайкон.

– Затем! Знаешь, где они?

– Ну, допустим, знаю. Что мне за это будет?

– А что тебе нужно?

– Хм, – скрестил руки на груди Хайкон. – Ну не знаю, это ещё надо придумать…

– Быстро отведи меня к ним, иначе я за себя не ручаюсь! – рявкнула Маиська, да так яростно, что братец подпрыгнул на месте.

– Ладно, ладно, не ори. Идём.

Втроём они быстро обогнули несколько групп людей. Девочка, не веря своему счастью, увидела стоящего к ней спиной командира городской стражи.

– Дядь Варик! Я тебе так искала, так искала!

– Меня? – подивился Варик. – И почто искала?

– Я хотела сказать, что…

– Маиська!

Стражник и девочка повернулись как раз в тот момент, когда к ним подскочила Варга с племяшкой Наварой на руках.

– Я разве не запретила тебе выходить из дому, девка?!

– Ой, тёть Варга, а я и тебя тоже искала, – затараторила девочка, – чтобы сказать очень важненькую вещь! Этот колдунец – он и не колдунец вовсе, а просто безумненький бродяга, который…

– Ну всё, ты доигралась! – взвизгнула тётка, больно хватая её за руку. – Мне надоели твои выкрутасы. Вернусь домой, и ты у меня таких лещей получишь, таких затрещин и солёных веников, что забудешь, как разговаривать! Я тебе покажу, как меня не слушаться.

– Но тёть Варга, но послушай же! Этот человек – он невиновен! Вы его просто так пожжёте, он не колдун никакой, а обычный нищий!

– Ничего. Не хочу. Слышать об этом! – прошипела Варга ей в лицо. – Не твоего ума дело, девка, кто он и откуда! На, забирай племяшку и иди домой. Сейчас же!

Варга всучила Маиське захныкавшую Навару и сильно пихнула, так, что девочка едва не упала. Оставалась последняя надежда, и Маиська не собиралась упускать её.

– Дядь Варик, ну послушай ты хоть! Умоляю! Бродяжечка не колдунчик, клянусь маменькой! Я была в том домике у делянки, я всё своими глазками видела. Косточки были не кошачьи, а птичьи, и знаки там на земле – просто каракульки, ничего такого. Пожалуйста, послушай, послушай же меня!

От бессилия алые губки дрогнули, и солёные капельки побежали по розовым щёчкам. Красная, как помидорище, тётка Варга, уже открыла было рот, испепеляя девочку взглядом, но Варик её остановил. Сжалившись, он опустился на колено и тихо заговорил:

– Маиська, послушай. Понимаешь ли, сейчас уже не важно, откуда и зачем этот бродяга объявился здесь. Может, он и правда никакой не колдун, а просто дурной нищий. Но ты пойми: людям ведь отдушина нужна. Жизнь, она – штука тяжёлая. Особенно у нас, простых провинциалов, далёких от столичных празднеств. Это ведь только лорды да князья жируют и едят всласть. А мы – что? А мы никому не нужны. Работаешь от зари до тёмной ночи, устаёшь, как собака. Даже умираешь, как собака – в грязи и нищете… Сколько ты не бейся, молоко всё равно продолжает киснуть, спина – ныть, мозоли – натираться, а сапоги – изнашиваться. И сколько ты ни трудись, жизнь не улучшается. Тут каждый разум потеряет да на ближнего с ножом кидаться начнёт.

Варик обернулся на праздную толпу, затем вернулся к девочке и проникновенно, шёпотом произнёс:

– А тут вроде и есть на ком отыграться. Кому за все обиды и горести отомстить. Да и, чего греха таить, порадоваться, что ты не на его месте. Ну а кому там уже какое дело, всамделишный колдун он был али нет? Не за правдой сюда приходят, девка. А чтобы душу отвести. Понимаешь? Людям нужен козёл отпущения. Вот мы его им и даём.

Маиська понимала. Но меж тем – не могла понять. Как так можно? Неужели так бывает? Кому же тогда верить? Во что верить? Видимо, никому и ни во что.

– Так вот, почему бабушка Нуда не хотела меня пускать на казнь, – тихо прошептала Маиська.

– Прости, девка. А теперь послушай свою тётку и ступай-ка поживее, пока опять не досталось.

Племяшка Навара надрывала глотку. Маиська привычным движением покачала её, погладила по головке, пока та не притихла. Затем глянула на разгневанную тётку Варгу. На ухмыляющегося Хайкона и лыбящегося Вулиса. На сочувствующего Варика.

Ничего не сказав, Маиська развернулась и пошла домой.

***

Наконец настал тот самый долгожданный момент. Вперёд вышел градоправитель, немного поговорил об испытаниях, о зле, о сплочённости народа перед лицом тьмы и беспорядка. Затем его пост занял проповедник – богослужитель, как всегда, талдычил о вере, богах света и праведности. Делал он это заметно громче и яростнее, чем предыдущий оратор. Закончил обращение командир городской стражи Варик, кратко поведавший о том, где и при каких обстоятельствах был обнаружен нечестивец, да о том, что под самым их носом готовил тёмный и страшный ритуал. На каждого из ораторов люди реагировали одинаково: когда речь шла о «честных», «добрых» и «самоотверженных» людях, они ликовали, хохотали, улюлюкали и хлопали; когда же речь заходила о колдунах, тьме, испытаниях и несправедливости, народ бушевал, сквернословил, гневно топал и волновался.

Когда же речь закончилась, а все страсти улеглись, толпа притихла и застыла в ожидании. Колдуну озвучили право на последнее слово. Он обвёл собравшихся загадочным взглядом, но промолчал.

Огонь осторожно лизнул сплетённые вместе веточки, распробовал, захрустел угощением и резво перескочил с поднесённых факелов на вязанки. Дыма почти не было – дерево специально выбирали хорошее, сухое и обработанное, иначе пленник задохнулся бы ещё до того, как огонь разойдётся по-настоящему. Толпа вновь заулюлюкала и зашумела, приветствуя пламя, словно старого друга, пока оно аккуратными шажками всё ближе и ближе подбиралось к босым ступням колдуна.

***

– Сейчас, сейчас уже начнёт вопить, – вглядываясь в бесстрастное лицо казнимого, пробормотал Хайкон. – Думаю, старик откинется даже раньше, чем огонь дойдёт до пояса. Смотри, морда, коли так, несдобровать твоей заднице. Так отпинаю, что мало не покажется!

– Кто кого ещё отпинает! – хихикнул Вулис, потирая руки. – Уверен, старикан продержится до тех пор, пока огонь стеной не встанет. Хочу, чтобы он прогорел полностью! А когда пепелище остынет, я раскопаю его руку. Говорят, в руках вся магия содержится! Потому-то кости с руки колдуна – самый мощный оберег…

– Ага, конечно. Так тебе сэйнтир и позволит это сделать.

– Позволит, – осклабился Вулис. – Я с ним уже договорился!

– Да? И чем же ты с ним расплатишься?

– Неважно, – буркнул Вулис, стараясь не думать о потных ладонях и пухлых пальцах проповедника, что, словно тараканы, жадно бегают по всему его телу.

***

В это же время с другой стороны столпотворения доярка Тара пыталась повернуться так, чтобы не чувствовать кислое дыхание пьяницы-муженька на своём лице. Но как бы она ни старалась, ничего не выходило. Приникший к ней муж возбуждённо тёрся набухшими чреслами о её зад, завороженно глядя на огонь и тихо постанывая.

«И зачем я только послушалась и пришла сюда? – думала она. – Ну когда, когда у меня уже наконец найдутся силы, дабы послать этого усатого ублюдка куда подальше? Как же я ненавижу твою жирную харю! Твоё огромное пузо и мерзкий смех. Ненавижу тебя, сволочь, ненавижу! Уйду я от тебя и ни слезинки не пророню! Впрочем, нет. Люди не поймут. Осудят меня, отвернутся, плеваться в след станут. Но вот если одним днём случится несчастье… Скажем, мой пьяный муж поскользнётся, упадёт с лестницы и размозжит голову… Тогда я буду бедной вдовушкой. Бедной, всеми лелеемой… И свободной».

Тара улыбалась своим мыслям, чувствуя, как всё быстрее и быстрее двигает тазом супруг.

***

Варик какое-то время стоял позади, любовался округлостями Варги под зелёным сукном платья. Затем шагнул вперёд.

– Хорошо горит?

– Замечательно, – буркнула женщина, дёрнув плечом. Стражник послушно убрал руку.

– Ты чего такая надутая, Варга? Что стряслось?

– Маиська. Глупая, непослушная девка. Меня бесит её своеволие.

– Ой, будет тебе. Ну подумаешь, прогулялась, где в голову взбредёт. Она ж ещё мелкая...

– Нет, не подумаешь! – зашипела Варга, сверкнув зубами. – Её мать, сестрица моя, такой же дурой своевольной была. И что сталось? Где она теперь? А я скажу тебе, где. В могиле! Но перед тем затраханная бандой разбойничков до полусмерти. Ей-то теперь, поди, легко. А на меня своих спиногрызов скинула, будто мне своей не хватает! Корми, пои, убирай, подтирай за ними. Почему я должна всё это делать? Не я со всякими мужланами по сеновалам бегала. Не я ублюдков рожала. Один раз лишь позволила себе поддаться слабости… И что теперь? Своя нахлебница растёт, так и чужие жизни не дают. Сестрица спит себе спокойно, а мне до самой старости о её детях заботиться. Это несправедливо! Несправедливо!

Обхватив плечи руками, охваченная дрожью Варга отвернулась, тихо всхлипывая. Варик нежно приобнял её, вдохнул аромат волос.

– Ш-ш-ш. Ну ладно, ну будет тебе… Давай опосля, как всё кончится, зайдём ко мне. Я тебя сливовицей угощу. Знаешь, какая вкусная? Недавно у одного торгаша забрал. В голову бьет, что конь копытом!

– Ладно, – буркнула Варга. – Но только не думай, что я тебе позволю под юбку ко мне залезть. Не бывать этому. Никогда.

– Да упаси боги, я ж чисто по-дружески посидеть зову.

– Хорошо, – шмыгнула носом тётка Маиськи. – Зайдём. Как только этот старик догорит уже.

– Вот и ладненько! – весело воскликнул Варик, поглаживая Варгу по спине.

«Не бывать, как же! – усмехнулся он про себя. – У меня ещё с прошлой нашенской посиделки осталась настойка из пустырника и пиона. Пару рюмочек, и здравствуй, долгий, сладкий сон. А во сне ты мне даже больше нравишься... такая мягкая и податливая… ни в чем не отказывающая… М-м-м, скорей бы уж этот старик догорел».

***

Огонь разгорался всё сильнее и яростнее. Вот он уже охватил всю кладку, подобрался к старику, лизнул его босые ступни. Толпа, до сего момента хохотавшая, улюлюкавшая и покрикивавшая, притихла и застыла в ожидании первого вопля, знаменующего начало ужасающей агонии. Однако этого не произошло.

Бродяга, висящий на столбе с поникшей головой, неожиданно поднял глаза. Подсвеченный снизу багровым заревом, он обвёл столпотворение непроницаемым взглядом и… жутко ухмыльнулся. Затем в спутанной бороде открылся рот, и старик стал шумно втягивать воздух. Огонь, что расходился с каждой секундой и уже обвил его ноги по колени, неожиданно отпрянул, дёрнулся и, скрутившись в ревущую воронку, приподнялся. А затем устремился прямиком к сложенным трубочкой губам старика. Бродяга всасывал пламя, словно сладкую воду, пока тот полностью не иссяк. Толпа так и застыла немым изваянием, с ужасом взирая на старика, стоящего на едва чадящей кладке.

Старик довольно причмокнул, улыбнулся, приподнял одну бровь, и связывающие его путы упали, словно разрезанные невидимым ножом. Глядя на побледневшие лица, он спустился с дровяного помоста, остановился в пяти шагах от первого ряда и тихо спросил:

– Сдаётся мне, не такого исхода вы ожидали?

Никто не отважился ответить.

– Как говорится, не судите, люди, да не судимы будете, – низким, грохочущим голосом произнёс бродяга. Затем на его лицо залегла тень, в глазах загорелись зелёные огоньки, а голос стал хриплым и рычащим. – Но коль осудите, так той же мерой суд ваш возвернётся!

Никто в толпе даже не шевельнулся. Все с ужасом смотрели на колдуна. Настоящего, не притворного, способного сотворить жуткие вещи. Старик развёл руками, набрал полную грудь воздуха, надул щёки. И, словно дракон, изрыгнул на людей волну зелёного пламени.

***

Маиська уже почти подошла к дому, когда её ушей коснулся нарастающий рёв, словно от сильного порыва ветра. Обернувшись, увидела зелёный отсвет на чёрном небе. А затем услышала жуткие, душераздирающие крики. Прижав племяшку Навару, девочка побежала назад.

Маиська стояла на краю площади, не решаясь выйти из тени улочки. От закопчённых, быстро остывающих камней мостовой шёл жар. Всю площадь усеивали обгоревшие дочерна тела. Скрюченные, изогнутые, застывшие в агонизирующих позах останки людей, что были живы ещё какую-то минуту назад. Воняло гарью, жжёным волосом и обгорелым мясом. Даже хныкающая Навара притихла, чувствуя, что произошло что-то ужасное.

Маиська увидела живого человека. Он стоял возле столба, на котором должен был висеть пленник. Девочка бросилась к нему, но, не сделав и пяти шагов, остановилась. Это и был пленник. Старик, в чьих глазах пылали зелёные огоньки, направился к ней неспешной походкой. Девочка не могла пошевелиться от ужаса. Когда на неё пала тень, она лишь крепче прижала сестрёнку к груди и подняла взгляд.

Зелёные огоньки в глазах колдуна медленно погасли. Теперь перед ней стоял самый обычный, ничем не примечательный бродяга в грязной накидке.

– Я ведь сказал тебе не ходить смотреть на казнь, – тихо произнёс он. – Но ты ослушалась. Почему?

Он ждал. Терпеливо. Пока к ней не вернулись силы говорить.

– Я… я хотела… отговорить их. Уб-бед-дить, что вы н-не колдун…

– Это была ложь. Достойная, но всё-таки ложь. Что ж, отрадно, что тебя здесь не было во время казни.

Старик обогнул девочку и двинулся на улочку, что вела к выходу из города. Маиська обвела взглядом усеянную мертвецами площадь. Никого в городе не осталось. Все померли. Теперь городок населяют лишь она и Навара. Маиська почувствовала, как её с головой накрывает паника.

– А мне что делать?! – крикнула она старику вслед, срывающимся голосочком. – Как быть-то теперь?

– Не знаю, девочка, – ответил тот, обернувшись. – Жизнь – такая штука, которая на одну половину состоит из наших решений, а на другую – от воли случая либо злого рока. Что из этого уберегло тебя сегодня? Поди, разбери теперь. Ты можешь остаться здесь. Можешь отправиться в любую сторону света. А можешь пойти со мной. Мне не помешают две юные ученицы. В любом случае, чтобы ты ни выбрала, это будет твоё решение.

Старик отвернулся и заковылял дальше. Маиська стояла, глядя ему вслед, прижимала к груди притихшую племяшку и не знала, что делать дальше. А затем медленно пошла за колдуном.