Пока не стих ветер
Ветер бросил в лицо мелкую дождевую морось, и пришлось сильнее надвинуть шляпу на глаза – широкополую, кожаную. Неизменный атрибут здешних обитателей, который лично мне всегда казался бестолковым пижонством. Впрочем, сейчас выбирать не приходилось: дождь вполне мог оказаться радиоактивным. Сильно не повредит – давно уже не те дозы в жиденьких серо-желтых облаках, но все равно приятного мало. Вот и пришлось одолжить у Джета шляпу. Тем более, ему она уже не пригодится…
Сегодня меня разбудил посреди ночи визгливый молодой патрульный и потребовал проехать с ним до одиннадцатого сектора, где его коллеги обнаружили труп Джета Рида, торговца табаком. Я, понятное дело, выдвинул встречное предложение – убираться к черту. По крайней мере, до утра. Потому что когда пациент уже окочурился, врач может и не спешить. Патрульный заныл, что начальство спустит с него шкуру, урежет жалование, а может, вовсе сошлет за периметр. И черт возьми, мне не было его жаль – какое к дьяволу человеколюбие в третьем часу?! – но попробуйте уснуть под такой аккомпанемент.
Вот и получилось, что утром я был напрочь вымотан работой – кстати, не своей, потому как резать трупы я не подписывался – и торчал в трех секторах от дома. Подвезти полицейские не предложили: в автомобиль они меня приглашают только тогда, когда им от меня что-то нужно. Ну, чему удивляться, во всей нашей Дыре четыре машины – ценная штука. Так что обработки одежды дезактивирующим раствором мне теперь не избежать. Морока еще та.
Не подумайте, что меня вытаскивают из постели из-за каждого трупа. Этак я бы вовсе не спал. Дыра – то еще захолустье, территория небольшая, людей немного, но при этом в любом из внешних секторов ни одна ночь не обойдется без поножовщины, а то и перестрелки. Из мутной, усеянной бензиновыми кляксами речки, текущей за периметром, то и дело кого-нибудь да выловят. Обычное дело, Дыра…
Но в этот раз вся наша полиция (впрочем, немногочисленная: четыре человека) стояла на ушах. Во-первых, покойный был по здешним меркам важной шишкой, а во-вторых, очень уж странно он умер. По всему выходило, что старина Джет лег спать и вскоре не досчитался собственного сердца и нескольких литров крови. Развороченные ребра прилагались. Ну это ничего, у нас всякое бывает. Может, в табачном бизнесе объявились конкуренты?.. Удивляло другое: постель и тело оказались щедро усыпаны белыми лепестками. Ну, когда-то белыми – теперь-то по большей части грязно-бурыми. Даже живя на Центральной базе, где у последнего нищеброда доходы втрое выше, чем у здешних баронов, я никогда не видел так близко настоящих цветов, не говоря уже о том, чтобы увидеть их в таком невероятном количестве. Признаю, сочетание вышло еще то: тонкий, аромат, источаемый лепестками, мешается с тяжелым металлическим запахом крови; их красота – с уродливой гримасой, исказившей лицо мертвеца. Никто еще рта не успел раскрыть, но я уже понял, к чему идет дело.
– Эти… Его убили эти!..
Ну вот, теперь, когда нашего капитана перестало тошнить и он смог сказать это вслух, обратного пути уже не было. Весть о том, что «эти» убили торговца табаком, разнеслась с какой-то совсем уж немыслимой скоростью.
Вообще-то их называют по-всякому: духи, твари, существа… От места зависит. Вот у нас тут каждый второй считает себя потомком ирландцев, так что прижилось другое название – фэйри. Одни говорят, что они результат мутаций, случившихся много сотен лет назад, когда количество ядов и радиоактивных веществ в атмосфере было на пике. Другие – что последняя ядерная война истончила грань между нашим миром и потусторонним. Какая, в сущности, разница? Главное, что совсем рядом живут непонятные нам существа – большую часть времени невидимые и неосязаемые, но иногда становящиеся вполне реальными. Кое-кто рассказывает, что даже общался с ними, например, Бен из Восьмого борделя (к слову, единственного, не знаю, откуда такое название) утверждает, что спал с огненной девой. Наверняка врет, но видели огненных фэйри многие. Да и не только их. Я и сам видел – издалека, правда.
На самом деле, сегодняшнее происшествие – отнюдь не первый случай, когда обвинять начинали «этих», только лично я обычно на подобные версии смотрел скептически. Загнулся у кого-нибудь в оранжерее весь табак – нет, это не конкуренты потравили, это фэйри. Придушили кого-то – тоже фэйри, а вовсе не любовник жены. Удобно, черт возьми! Однако в последнее время эти настроения нарастали, если раньше все заканчивалось трепом за выпивкой и пьяной бравадой, которая улетучивалась вместе с хмелем, то теперь вот ловушки начали ставить. Говорят, даже кого-то из фэйри прикончили. Я не знаю, была ли смерть Джета Рида делом рук мифического волшебного народца, или кто-то попросту решил прибрать к рукам его дело. Но если все же была, то как бы это не оказалось ответом на те самые ловушки… Некоторые влиятельные люди в Дыре давно призывали к решительным действиям – проще говоря, к войне. Паршиво выйдет, если они добьются своего. Лично я всегда против войны: я не трудоголик и не хочу работать сверхурочные.
Погрязнув в тревожных этих мыслях, я прозевал момент, когда нужно было повернуть. Когда опомнился, слева уже началась вереница обветшалых построек – в основном складских; справа до самого горизонта тянулись развалины. Потемневший, раскрошенный местами бетон, из которого здесь и там торчат пучки блестящей нитиноловой арматуры, слепые провалы окон. За полгода я почти привык к подобному пейзажу. Нет, не подумайте, что я когда-нибудь видел другой – ничего другого уже много веков как на планете не осталось – а может, и не было никогда. Просто на Центральной этого не видно. Там все скрыто сверхпрочным пластилоновым куполом, так что вместо серого неба и руин ты видишь сверкающий глянец покрытия.
Чертыхнулся, полез за сигаретами – дорогая нынче штука, но на что-то же нужно спускать заработок… Многие откладывают в надежде, что сумеют скопить на переезд в одну из баз. Их можно понять, там тебе на голову не льют кислотные осадки, а состав воздуха под куполами тщательно регулируется. Ну а мне на что копить? Я в тех местах – покойник. Здесь излучение и тяжелые металлы прикончат меня за несколько лет (если мне повезет), а там… Там у меня и пары дней не будет.
Я уловил у стены ближайшего дома какое-то движение, ладонь сама легла на рукоять револьвера. В свое время за эту штуковину я отдал непомерную сумму, но жалеть не пришлось. Именно она дала мне шанс живым убраться с Центральной, а уж здесь, в Дыре, была и вовсе незаменима.
Однако жуткого вида тип, вынырнувший из проема, спешно опустил нож, узнав меня.
– Доброе утро, док! Не ждал вас здесь увидеть.
Я с облегчением убрал палец со спуска. Что ж, в том, чтобы быть единственным пристойным медиком в округе, решительно есть плюсы. Во всяком случае, даже такие отморозки, как этот, стараются меня не трогать. Когда не пьяны в стельку и не обдолбаются наркотой. Забавно выходит: хочешь, чтоб тебя уважали, свали в такую вот Дыру.
А вообще меня часто спрашивают, почему перебрался сюда. Я делаю непрошибаемую мину и вру, будто мне надоело жить в пластилоновой банке. Захотелось свежего воздуха, говорю. А что, пускай он отравлен невесть чем, но тут действительно дышится свободней. Тут даже есть ветер. А еще видно небо.
На самом деле все куда проще, конечно. Начальник одной из крупных секций Центральной базы избавился от предшественника и хотел, чтобы я переписал медицинское заключение. А я вот не переписал. Мне предложили деньги, потом должность. Когда я послал его в третий раз, тот успокоился, заулыбался – мол, мы же цивилизованные люди, нет так нет, никто не настаивает. И я тогда понял, что мою дальнейшую судьбу он уже решил. Еще сказал мне напоследок, что моя принципиальность однажды меня убьет… Ну что, нас всех что-нибудь убьет. И пусть это лучше будет принципиальность.
Я вынырнул из воспоминаний и, кивнув в ответ на приветствие, ускорил шаг. Страшно хотелось прийти домой и завалиться спать. Несколько дождевых капель упали на сигарету, и привкус у и без того скверного табака стал еще отвратней. Я остановился, хотел отломить мокрый участок: жалко было выбрасывать целиком, а курить такую дрянь – увольте. И только поэтому услышал шорох и, кажется, негромкий стон, донесшийся со стороны одного из складов.
И снова пальцы нащупали оружие. Правда, вначале все-таки прошлись по ремню медицинской сумки. Чертов рефлекс, который никак не могу вытравить. Вообще-то увидеть за дверью – которая, кстати, оказалась приоткрыта – я мог все что угодно, пожалуй, вообще не стоило соваться в одиночку. Но в полутемной комнате, заваленной ящиками, я не разглядел ничего, что могло бы представлять угрозу. Ободренный этим, я запалил фонарь от сигареты и двинулся вглубь.
Может, я так и прошел бы мимо, не разглядев его среди горы строительного мусора, но человек снова застонал. Я приблизился, держа одну руку во внутреннем кармане плаща. Керосиновый фонарь кое-как высветил искаженное болью мужское лицо. Ну как мужское?.. Лет пятнадцать было его обладателю, может, чуть больше. Я скользнул взглядом по его фигуре, пытаясь понять, что случилось, и удивленно выругался, увидев на ноге парня нечто, напоминающее металлическую скобу с зубцами, которые прорвали голенище тонкого замшевого сапога и вгрызлись глубоко в плоть. Обувь его, кстати, выглядела весьма странно, да и остальной наряд – тоже, но мне было не до того. Вот что меня действительно поразило, так это грубо сработанная ловушка, в которую угодил незнакомец. Причем отнюдь не сам факт того, что кто-то ее установил, а мальчишке хватило глупости в нее попасться - черт с ним, бывает, у нас народ с фантазией. Поражало другое: конструкция пестрела характерными рыже-бурыми пятнами ржавчины. Проклятье, я не мог ошибиться, эта штука была сделана из железа. Настоящего! Вещи настолько дорогой и редкой в наше время, что дешевле использовать сплавы титана с редкоземельными элементами!
Раньше, говорят, железа было как грязи, и дьявол разберет, куда оно потом подевалось, но еще до четвертой ядерной его на Земле почти не осталось. Нет, находят порой старые изделия или даже куски руды – но в таком незначительном количестве! У меня вон пули в барабане бронебойные, со стальным сердечником. Еще дороже самого револьвера стоили: он-то из циркония, что, кстати, зверски влияет на износ ствола. Хорошо, что я и стрелял-то из него один раз… И тот – в воздух. Так вот, представить, что кто-то будет делать из железосодержащего сплава эту нелепую ловушку, получалось с трудом.
Впрочем, ломать над этим голову я не стал и, убедившись, что парень сам не является приманкой для лопухов вроде меня, полез в сумку.
– Эй, ты как? Слышишь меня? Все в порядке, я – доктор.
Он промолчал. Только смотрел на меня почему-то с этакой тоскливой безнадежностью.
– Я тебя раньше не видел, из какого ты сектора? Как оказался здесь? Ладно, хоть имя свое скажи! – мне не было интересно, просто попытался отвлечь.
Он продолжал молчать, и я, плюнув, сосредоточился на ловушке. Перекусить ее медицинскими ножницами оказалось не так уж сложно, но ощущения от этой процедуры, наверно, были незабываемыми. А когда я рывком выдернул увязшие в теле зубцы – так вообще. Незнакомец придушенно всхлипнул, а потом вдруг что-то произошло…
Я вначале даже не понял ни дьявола! Был парень как парень, смазливый только больно, но ничего особенного. А теперь черты его начали стремительно меняться. Серьезно, вот так взяли и начали! То есть он весь поменялся, по телу мальчишки будто рябь прошла, что-то вспыхнуло, я моргнул… А через мгновение передо мной сидел… сидело… существо. Полупрозрачное, словно густой туман или сигаретный дым, голубоватое и будто светящееся изнутри – неярко и, черти меня сожри, завораживающе. Мне бы схватиться за револьвер, закричать, поднять тревогу… А я стоял и пялился как дурак. На искрящийся человеческий силуэт. На лицо, которое из приятного стало невозможно, немыслимо красивым. А он – да, все-таки он, а не оно, лицо хоть и поменялось, но по-прежнему принадлежало молодому парню – сидел и не двигался. Не моргал даже.
– Ну, чего ты ждешь, человек?
Это первое, что я от него услышал. Голос у существа был звонким и юным, крылось в нем что-то чарующее, гипнотическое.
– Жду?.. – бестолково переспросил я. Прозвучало до того жалко, что я наконец разозлился. – Черт возьми, ты фэйри!
Надо же, значит, не врали все эти россказни?! Подумать только, они действительно совсем как люди!.. И действительно боятся железа. А я думал, ерунда…
– Сообразительный какой, – буркнул он как-то очень по-человечески. – Стрелять-то будешь, раз поймал? Давай, я же вижу, что эта твоя дрянь железом плюется.
Ах вот оно что, рефлексы все-таки взяли свое, и все это время я держал револьвер нацеленным ему в грудь...
А потом меня как мешком по голове шарахнули. Проклятье, в самом деле, чего я жду?! Это же чертов фэйри! Тварь, которая прикончила Джета и, кто знает, может, скоро возьмется за меня!
Я тряхнул головой. Только истерики мне не хватало.
– Значит так, сейчас ты пойдешь со мной к старосте! – сказал и сам понял, насколько эта идея провальная. Тогда и правда лучше пристрелить здесь и не возиться. Староста наш одним из первых начал кричать о том, что мочить надо проклятых фэйри. Наверно, и ловушку эту ставили с его ведома. Он, Шериф (это не должность, а кличка, если кому интересно), Тесса… Да почти вся здешняя «верхушка».
А я, помнится, войны хочу меньше всего. Наверно, я хреновый врач и работу свою не люблю. Во всяком случае, люблю недостаточно…
– Почему ты не попытался сбежать? – я обессиленно опустился на какой-то ящик.
– Очень смешно! Будто не знаешь, что дверь железом обита.
Еще и дверь… Господи, сколько ж это все стоило?!
– Не знаю. Я на тебя ловушек не ставил, по мне так не видеть бы вас, и все в выигрыше.
– А чего тогда приманивали? – странно было слышать в голосе этого невозможного, совершенного существа обычную, почти детскую обиду. – Разложили золото, дверь открытой оставили, а потом… – он махнул рукой в сторону валявшейся на полу ловушки.
– Что, правда, любите золото?
– Ага! Блестит красиво! – оживился он, и, присмотревшись, я разглядел на полу приличных размеров золотой слиток, а рядом с ним еще несколько помельче. – Так ты действительно ловушку не ставил?
Я не ответил, вместо этого спросил в лоб.
– Ты убил торговца?
– Чего?!
Почему же в глубине души я не допускал и тени мысли, что он меня дурачит?..
– Торговца. Человека. В двух секторах отсюда. Его убили, вынули сердце и обескровили тело. Причем крови на полу не было, так что многие из наших считают, что ее выпили фэйри!
Прекрасное лицо собеседника исказила брезгливая гримаса.
– Спятил, да? Тебе в этом предположении ничего странным не кажется?
Вообще-то мне все происходящее казалось странным, и что с того?
– А говорил, что доктор… Это у вас нормальным считается, или ты один такой тупой? В человеческой крови – железо! Ты, может, не заметил, но мы его не больно-то жалуем! – он кивнул в сторону снятой ловушки. – Нет, там концентрация не та, для жизни не опасно… Но неприятно все-таки! Стал бы я ее пить!
Проклятье, звучало настолько складно, что я от растерянности проглотил даже «тупого». Собирался сказать что-то еще, возможно, для разнообразия что-то умное – не знаю. Но отчетливо расслышал приближающиеся голоса. Неожиданно много голосов.
Черт бы меня побрал! Я вдруг осознал, что меньше всего хочу, чтобы этот безумный разговор сейчас оборвался. Глупо это было, странно, но среди грязно-серых стен склада мой собеседник – завораживающе прекрасный, ослепительный – казался чем-то волшебным. Можете смеяться над старым сентиментальным дураком, если хотите. Да мне самому смешно. Но попробуйте мыслить здраво, когда посреди серо-желтой жизни случается чудо!
Да, я и раньше знал о существовании фэйри, но то, что происходило сейчас – совсем другое. И меньше всего мне хотелось, чтобы моего странного собеседника сейчас изрешетили к чертям.
И ведь уйти мы не успевали.
– Значит так!.. Ты был похож на человека… Еще раз так можешь?
– Это зачем? – насторожился, изготовился.
– Жить хочешь? Тогда не спорь.
И что-то он, наверно, увидел такое в моем лице… В общем, переспрашивать не решился. Через мгновение я вновь смотрел на обычного мальчишку с подвижным улыбчивым лицом и волосами непривычного для здешних мест светло-рыжего оттенка. Если в первый раз он показался мне привлекательным, то теперь, после того как я видел настоящий облик фэйри, впечатление это исчезло. Человеческие черты показались резкими, грубыми.
– Надевай. Быстро, – я швырнул ему свой плащ: нельзя парню появляться на улице вот так, в нежно-голубом костюме из незнакомой мне тонкой ткани, отделанной серебром. – И шляпу тоже. Да не так, ниже надвинь! Идем.
Мы оказались на улице чуть раньше, чем из-за поворота появилось несколько десятков человек во главе с Шерифом. Они не могли видеть, откуда мы вышли. Я поздоровался, но меня, похоже, не услышали: зарождающаяся толпа оживленно галдела. Несколько фраз, долетевших до меня, полоснули по нервам.
Мочить этих тварей… Наша земля… Ответят за Джета…
Вот так, Джета Рида все поселение терпеть не могло, а теперь смотрите-ка!.. Обычное дело. Межгрупповая агрессия – штука, которой очень легко управлять.
Я взял фэйри за локоть и потащил прочь. Думал привести его к себе, но не решился, двинулся в сторону развалин.
– А меня Орифил зовут. Я, кстати, не «проклятый фэйри», я… ну, считай, что дух ветра, точнее не объясню.
– Генри, – отрекомендовался я. – И да, попробуешь чудить, пристрелю к чертям.
Он фыркнул.
– Повежливее! Я, может, по вашим меркам и выгляжу мальчишкой, но мне больше сотни лет! Я танцевал с ураганами, я знаю песнь бури, я…
– А у меня револьвер, – прервал я этот поток саморекламы.
Кажется, он улыбнулся.
***
Я так и не понял, как все это получилось, но спустя пару часов мы сидели на бетонном полу, застеленном моим плащом, и говорили. Орифил больше не оборачивался мерцающим духом. Сказал, что прикосновение железа заставляет его против воли принять человеческий облик и стать уязвимым, но при желании он может принять его и сам – как сейчас. И я вдруг с удивлением понял, что так он выражает мне свое доверие. И – глупо, признаю – сделал ответный жест – убрал в карман револьвер.
– Послушай, а почему мы так редко видим кого-то из ваших?
Он погрустнел. Погрустнел и смутился. На лице фэйри любые эмоции читались очень явственно. Наверно, это только люди привыкли прятать друг от друга свои мысли и чувства…
– У нас это запрещено. Вы говорите, параллельное измерение… Не совсем так, но если сильно упростить, то да, что-то вроде. И в ваше нам соваться нельзя. Вернусь к своим, выхвачу так, что эта ваша штука, – он кивнул на свою изуродованную ногу, – покажется ерундой. А многие и не могут сюда проникнуть… Это вообще у единиц получается.
– Стало быть, ты такой уникальный?
Фэйри невесело рассмеялся.
– У нас это скорее изъяном считается. Вообще говорят, больно я на человека похож. А вас наши не любят.
– Ну спасибо.
– А чего? – ощетинился он. – За что вас любить? Кто лишил нас всего, кто к чертям угробил все то, что было нам домом?! Ты оглядись вокруг, это же чертова бетонная пустыня! А раньше леса были, реки, моря даже! Представляешь?!
– Смутно, – признал я. – А ты? Ты сказал, тебе больше сотни… Это сколько? Сто пятьдесят, двести?.. А ни морей, ни лесов, ни чего там еще на Земле нет куда дольше!
На этот раз Орифил довольно долго молчал.
– Сто восемь. Но братья пели мне об этом.
– Ну, если пели… – скептически буркнул я. – Знаешь, а может, не было всего этого, может, это вообще байки?
– Было. Не веришь?
Он вдруг сунул руку за пазуху – я повторил движение почти зеркально, схватился за рубчатую рукоятку. Но стрелять не пришлось: Орифил вытащил обыкновенную флейту – я видел похожие на концертах в Центральной, – поднес к губам.
И что-то случилось с миром вокруг. Или не с ним, а со мной?.. Дрогнули серые стены полуразрушенной постройки, подернулось рябью низкое выцветшее небо. Музыка толкнула в грудь бронебойной пулей и крепким алкоголем ударила в голову. Повело, закрутило… Никогда в жизни мне не забыть странной переливчатой мелодии, вырвавшей меня из мутной, мертвой реальности в слепяще-яркий водоворот невозможного.
Я слышал ветер, я чувствовал его. Я сам был ветром… Невероятным, порывистым, чистым. Я рвался куда-то за ослепительный зелено-голубой горизонт, где кроны деревьев сливались воедино с небесной высью. Я читал о таком, я видел такое на старых, почти истлевших фотографиях, которые, конечно, не передавали цвета. Я никогда не видел и никогда не увижу этого воочию. Но вопреки логике, вопреки всему на свете, душу мне рвал одуряющий запах трав. Я был ко всем чертям ослеплен небесной синевой и солнечными бликами, оглушен криками птиц – не того клонированного уродства, что выращивают на Центральной для ресторанов, а настоящих – живых, свободных… Но больше всего меня поразили даже не цвета, многим из которых я и названий-то не знал, не запахи. Самым невероятным казалось то, что здесь повсюду была жизнь. Что птицы? Здесь было живым абсолютно все: небо, деревья, странные существа, прыгающие и ползающие в траве…
Чуть дальше поле расчерчивала надвое широкая серая полоса, а по ней сплошным потоком мчались машины – они мало чем отличались от наших, разве что сделаны были не из пластика и ездили куда быстрей. Гул моторов вплетал в мелодию флейты чужеродные, тревожные ноты, но я все равно готов был корчиться от неподъемного, непосильного восторга, которого человеку попросту не вынести – разорвет.
Мелодия переменилась, и вместо зелени меня окружил иной пейзаж. Насколько хватало глаз, простиралась синева самых невероятных оттенков. От нежно-голубого в небе до темного, насыщенно-лазуритового внизу, там, где искрилась вода. Она то шла мелкой рябью, то вздымалась волнами и сочилась пушистой белой пеной, разбавляя синюю гамму. А потом флейта снова изменила мотив, и меня понесло куда-то.
Мелодия все нарастала, нарастала… Картинка сменялась все быстрей. Я смеялся, как одержимый, чувствуя запах неизвестных мне цветов и вкус незнакомых ягод. Цепенел от восторга, глядя, как небо из голубого становится насыщенно-красным и золотым, а затем черным, покрывается россыпью огней, складывающихся в причудливые узоры. Я видел людей – почти таких же, как мы, только еще не знающих, что значит выживать на бетонном пепелище. Видел удивительные машины, некоторые из них поднимались в небо и скрывались над облаками. Я был безнадежно пьян происходящим и безоглядно счастлив.
А потом все закончилось – мгновенно и непоправимо. Стихли последние ноты, и разом отовсюду надвинулась серо-желтая тишина. Взяла в окружение, сомкнулась на горле… Я невидяще смотрел перед собой и долго не мог понять, отчего так странно холодит лицо – дождь ведь кончился, откуда вода на давно небритых щеках?.. А потом я поднял глаза на Орифила, и руки мои сами сжались в кулаки.
– Ах ты сука!.. – беспомощно прошептал я. Посмотрел на обветшалый бетон вокруг и умолк, захлебнувшись ужасом. Все уже случилось, и никогда теперь этого не исправить, не вытравить из памяти… – Тварь. Что же я сразу тебя не пристрелил?..
Он растерянно хлопал глазами, не понимал. Господи, он не понимал…
– Но ты был счастлив! Тебе же понравилась моя песня!
– Понравилась?! Провались ты в ад вместе со своей песней! Ты уйдешь, а мне теперь как?! Давай, скажи мне, Орифил, дух ветра, танцевавший с ураганами! Как можно, увидев то, что ты показал мне, жить… здесь?! – злоба вдруг схлынула разом, оставив по себе только глухую беспросветную обреченность. – Твоя песня прекрасна, Орифил. Но лучше бы ты действительно вырывал людям сердца…
А ведь я теперь почти понимал сброд, зависающий в наркопритонах Шерифа. Может, там, в отравленном опиатами сознании, они тоже уносятся куда-то, где слепит глаза зелено-голубой горизонт. А после этого кто найдет в себе силы вернуться в мертвый мир бетона и титановой арматуры?.. Я вспомнил изуродованное лицо девчонки с передозом, которую недавно пытался откачать. Господи, как тошно… Неужели это мое будущее?
– Странные вы… Или это только ты один такой? Ты ведь был счастлив! По-настоящему, до конца! Знаешь, сколько бы я отдал, чтобы так?..
Я не понял, что он имеет в виду, и мне не было интересно. Но я все же переспросил, не выдержав навалившейся тишины. Господи, смогу ли я вообще теперь ее выносить?..
– Как «так»?
– Вам хорошо, – невпопад ответил фэйри. – Вы свободны. Можете любить, ненавидеть, страдать, радоваться – всей душой! Мы так не умеем, у нас и души-то нет. Я могу играть прекрасную музыку, но не в силах любить ее, как ты, не в силах растворяться в ней. Наши чувства, в сравнении с вашими, это так… Уголек твоей сигареты против взрыва сверхновой. И те на самом деле не наши, они нам не принадлежат. Мы сами себе не принадлежим! Вот я сижу сейчас, и ты мне приятен. Но прикажет мне Госпожа Семи Ветров возненавидеть тебя – возненавижу. Прикажет убить, и я… ну, ты понял. Причем не просто убью, но буду желать твоей смерти.
Я рассмеялся – горько и зло.
– Свободны? Мы? Свободны в чем, Орифил?! – перед внутренним моим взором плыло лицо женщины, оставшейся на Центральной. Вряд ли мы сумели бы уйти вдвоем, да и что она делала бы здесь, в Дыре, среди сброда, который и за людей-то не считала? И разве смог бы я смотреть, как кислотный дождь в считанные месяцы изуродует и состарит ее ухоженные узкие ладони?.. – Чувства? Нашел, чему завидовать! И какая же в них свобода? Вот ходит наш Шериф, кричит, что вас, уродов, перебить надо к дьяволу. Что вы Джета прикончили, что скоро перебьете остальных… Врет, сука, наверняка врет! Я поклясться готов, что он сам торгаша этого и грохнул, причем специально чтобы против вас людей поднять. Не знаю пока, зачем оно ему, но не суть… Ведь поднял же! Ты видел толпу возле склада? Попадись ты им – линчевали бы! Они же ни хрена не знают о вас, но ненавидят – искренне и всей, как ты выразился, душой! По своей воле, думаешь? Это ты называешь свободой чувствовать?!
Он упрямо вскинул острый подбородок, убрал со лба светло-рыжие пряди.
– Все равно. Стать тупой куклой в чьих-то руках – это тоже личный выбор.
– Скажешь, осознанный?
– Не важно какой! У нас и такого нет! У вас есть одно выражение – «свободен, как ветер». А у нас говорят: «свободен, как душа».
Наверно, можно было долго продолжать этот спор, но смысла в том не было: мы оба не знали, о чем говорим. Как двум существам из разных миров объяснить друг другу то, что они и сами до конца не понимают?..
Помолчали. Может, я все же спятил? Или, сам не помня о том, закинулся какой-нибудь дрянью? Как еще объяснить то, что я сижу в опасной близости от периметра, курю и веду бессмысленную полемику с настоящим фэйри?
– А ты, значит, все это время мог меня прикончить? – наконец спросил я.
– С чего ты взял?
– Сам сказал, что если эта твоя госпожа прикажет…
Орифил мотнул головой.
– Только если прикажет. Тогда это ее силы будут – не мои. Своих у меня немного. А после того, как я вам попался, и того меньше осталось. Это ведь больно, между прочим!
Верю. Ногу парню я обработал, но все равно приятного должно быть мало.
– А она прикажет?
Орифил только отмахнулся:
– Сомневаюсь. Она в людские дела не вмешивается. Разве что правда войну начнете.
Голова кружилась, как после хорошей пьянки, на языке вертелись десятки вопросов. Я ничего не знал о том, другом мире и, черт возьми, очень хотел узнать! Но вместо этого раз за разом с языка срывалось что-то не то… Говорил ерунду, спорил, спрашивал не о том...
– И я все в толк не возьму: если не вы порешили Джета, откуда там эти лепестки?
– Лепестки? Ты о чем?! – показалось, или у него даже губы побелели? Испугался? А говорил, почти ничего не может чувствовать… – Какие лепестки, Генри?!
– Откуда мне знать, какие, я не ботаник. Белые. Ну, может, розоватые…
Он вскочил.
Мне нечего было терять, и я, не задавая вопросов, последовал за ним. Если ослепительному фэйри угодно заманить меня в ловушку и убить – черт с ним. А он посмотрел на меня и кивнул – не мне, скорее своим каким-то мыслям.
– Помнишь, что я говорил про параллельные миры и истершуюся границу? Так вот, эта ваша война, она и нас задела. И еще такая штука местами появилась… мы ее островами зовем. Это когда какой-то кусок мира выпал из твоего измерения. И висит теперь где-то отдельно, вне времени и пространства – между нашим миром и вашим. Я много о них слышал, но сам видел только один. Там, где граница потоньше, можно пройти – хоть от нас, хоть от вас. Я потому здесь поблизости и крутился. Мне там нравится, я приходил туда несколько раз.
Я слушал на бегу. Орифил снова принял свой настоящий облик: иначе бежать бы он просто не смог, сильно хромал бы. Мы двигались вглубь развалин. Я оступался на обломках, давился бетонной пылью, мой спутник легко скользил по воздуху, не касаясь поверхности. Он замер так резко, что я бы обязательно в него врезался, если б только он был осязаем. А так голубоватые искры только опалили лицо пронзительным холодом.
– Прости, – неловко сказал я.
Орифил не услышал. Стоял и смотрел на истертый почти до основания фундамент какого-то строения. Я поймал его взгляд и присвистнул.
Рядом с единственной почти уцелевшей стеной виднелся спуск в то, что когда-то, наверное, было подвалом. Теперь это просто узкий прямоугольный провал. По периметру была протянута проволока, я еще присмотреться не успел, но по настороженно-брезгливому взгляду фэйри уже понял – железная. А еще я разглядел как совсем тоненький, не толще лески, провод тянется в сторону, где скрывается в куче обломков.
Ну ясно, значит, еще и заминировали.
– Они и сюда добрались, – безнадежно прошептал фэйри.
Я молча принялся расковыривать проволоку – осторожно, чтобы не задеть провод. Взлететь на воздух мне совсем не улыбалось – уж лучше пусть меня и правда прикончит принципиальность, а не взрывчатка.
– Ну? Веди! Только не задень эту дрянь.
Фэйри колебался еще несколько мгновений, а потом посмотрел мне в глаза и полез в проем. Я последовал за ним.
Большую часть скоб давно выворотило из раскрошенной стены, спускаться по ним было тяжело и опасно. Одна из них оборвалась прямо у меня под ногой, и я грянулся вниз, ободравшись о металл. Думал, приземление меня добьет, но ожидания мои не оправдались: я упал не на груду арматуры, а на что-то мягкое и теперь уже почти знакомое.
Трава. Густая, настоящая, почти ничем не похожая на воссозданный с фотографии газон на Центральной базе. Сквозь нее ладони чувствовали землю, влажную и чуть теплую, а не ту, что можно встретить за периметром: растрескавшуюся и неживую, мало чем отличающуюся от бетонного покрытия.
Господи, как мне было страшно поднять глаза. Никогда мне так страшно не было! Вдруг ошибусь, вдруг не увижу?..
Не ошибся. Небесная синь обрушилась сверху, и какое-то время я даже дышать не мог. Потом перевел ошалелый взгляд на Орифила. Тот стоял возле какого-то растения и грустно перебирал ветви.
– Вот отсюда эти твари их и оборвали, – он показал мне голые, ободранные серединки, вокруг которых местами все-таки сохранились те самые лепестки. – Зачем они так, Генри? Объясни, ты же человек, ты должен знать!
Он смотрел с такой отчаянной надежной… Действительно ждал, что вот сейчас я все объясню. Что все это логично и правильно. Надо же, сто восемь лет парню, а такой наивный.
Я отвел глаза. Что я мог сказать? Я и сам пока не понял, зачем кому-то развязывать эту чертову войну, но знал одно – человечность людям не свойственна, как бы странно это ни звучало. Если человек хочет войны, то не для того, чтоб кого-то защитить и что-то спасти. Все это продиктовано личными мотивами и жаждой наживы.
Осмотрелся. Кроме этих цветущих растений здесь были и другие, увешанные уже не цветами, а ягодами, названия которых я не знал – темно-красными, крупными, как патрон от моего револьвера.
– Что это?
Орифил пожал плечами.
– Не знаю, как называется. Попробуй, они вкусные.
Я не понимал, что происходит вокруг, я чувствовал тревогу фэйри, но, господи, какое же это потрясающее чувство – сжимать в ладони крупную красную ягоду, чувствовать ее горьковато-сладкий запах, который мне и сравнить-то было не с чем. Я слизнул выступивший сок и зажмурился.
И в этот момент откуда-то из-за зеленой живой стены донесся грохот.
– Пошли! Там люди, я чувствую! – зашептал фэйри, и я с сожалением бросил ягоду в карман. – Здесь не так много места, как кажется, это совсем рядом!
Он двинулся между растениями, и я, дурея от их запаха, поплелся за ним. А потом зелень резко расступилась, и я увидел…
Трава была разрыта, оборванные ветви и выдернутые стволы валялись в стороне от приличных размеров ямы, в которой работали люди – человек десять. Там же, облокотившись на рваный край котлована, стоял Шериф, следил за тем, как другие копают и что-то перетаскивают. Похоже, нас они пока не видели.
Я сделал несколько нетвердых шагов, заглянул внутрь, очень боясь, что первое впечатление было верным.
Было. Яма оказалась сплошь забита мусором, кажется, Шериф с подручными откопали здесь старую свалку. Боже мой… Неужели, когда-то лежащие здесь сокровища считались мусором?! Проржавевшие со всех сторон кузова машин, покрытые облупившейся краской, посуда, старый инструмент, банки со странными зубастыми краями. Железо. Десятки, может, сотни тонн железа!
Я обернулся, ища глазами Орифила, и не увидел его.
– А, доктор… – с ленцой, в растяжку. Шериф всегда говорит так. Я готов был поклясться, что он удивился, увидев меня здесь, но скрывал он это превосходно. Это не мальчишка-фэйри, у которого все чувства написаны на лбу. – Рад, что именно вы, а не кто-то другой, наткнулись на это место. Другого мне пришлось бы убить, но вас я охотно возьму в долю.
Я узнавал эти интонации. Точно так же говорил начальник секции на Центральной базе. Мы же цивилизованные люди, нет так нет, никто не настаивает… Интересно, чего он ждет, почему не пристрелит сразу? Боится, что я успею первым? Что ж, умение скроить морду понаглее спасло не одну жизнь, вот и Шериф поверил, что я не боюсь. А между тем, где мне было научиться прилично стрелять, да еще навскидку, не прицелившись?!
– В каком же деле? – я сам удивился тому, как спокойно звучит голос.
В голове один за другим всплывали варианты дальнейших событий. Сплошь неутешительные. Значит, пока Орифил приходил сюда полюбоваться цветами, стоящий передо мной человек в дорогой куртке из синтетической кожи, открыв это место, первым делом наведался сюда с металлоискателем. И он бы уже мог быть сказочно, невозможно богат, но этого ему оказалось мало – приплел фэйри, задумал что-то еще…
– А вы не поняли? – он насмешливо вскинул широкие брови. – Я думал, вы умнее. Будет война, доктор. Война с тварями. И убить их можно только при помощи железа, которого у людей почти что нет. Оно будет только у нас, только мы сможем дать другим защиту от врага! Деньги – это прекрасно, но человеческие жизни вовсе бесценны, и они будут в наших руках.
Он не кривлялся, не хохотал подобно злодею из дешевой оперетки. Всего лишь объяснял дурачку-доктору план развития своего нового бизнеса, он просто был деловым человеком. Он был человеком…
– Славная идея, Шериф, – кивнул я, очень стараясь ничем не выдать зарождающейся в душе ярости.
Свобода, значит, да, Орифил? Способность любить всей душой? Вот тебе и свобода, и любовь, и душа… Эх, фэйри, ничего-то ты не знаешь о людях!
Я сделал шаг назад, отчаянно надеясь скрыться за кустами быстрей, чем он выстрелит. На раздумья времени не было, решаться нужно сейчас. Выбираться на поверхность, а потом… Взрывчатку установили довольно далеко от входа, расчет был на то, что осколками заденет только незваного гостя. Если исхитрюсь перетащить ее ближе и взорву, возможно, завалит вход.
Мысль о том, что я всерьез собрался разом упокоить с десяток человек, должна бы была ужасать, но чувства не успевали за мыслями, запаздывали безнадежно и непоправимо. Я, наверно, сам себя бояться начну, но это будет потом…
Только ничего я не успел сделать: ни скрыться, ни взорвать. Орифил возник метрах в десяти от меня – вот мгновенье назад его там не было, а теперь пожалуйста, стоит, широко раскинув руки. Я почувствовал, как полы плаща рванул ветер. Прежде здесь стояла такая невероятная тишь, что в нее и поверить-то было невозможно, и вот уже спустя несколько секунд мощные порывы принялись хлестать по щекам, всколыхнули комья черной влажной почвы.
Я мгновенно ослеп от попавших в глаза песчинок. С трудом разобрал сквозь бивший по ушам рокот урагана, как закричал кто-то из рабочих, как железо ударилось о железо. Буря неистовствовала и выла, обдирая растения. В потемневшем воздухе я сквозь муть в глазах сумел разглядеть листья, лепестки, ягоды… Живое и прекрасное прежде, это место превращалось в сплошное месиво из крови, земли и железа.
Я пытался двигаться к выходу, но меня то и дело швыряло спиной о землю, удержаться на ногах оказалось невозможно. И когда очередная попытка подняться провалилась, я перестал дергаться. Остался лежать на изодранной траве, источавшей теперь непривычный и резкий, но по-своему прекрасный запах. Закрыл слезящиеся глаза… И вдруг ощутил, как проступает из общего грохота мелодия – торжественная и страшная, совсем не похожая на ту, что Орифил играл мне в заброшенном здании, но красивая, господи, до чего же она была красивая!.. А еще мне показалось, я различаю мелодичный женский голос.
Убей. Убей их всех, они недостойны, они не должны жить! Всех до единого и тех, что наверху, тоже! Они не способны ни на что, кроме как разрушать все вокруг, так пусть же познают разрушение!..
Вот оно как. Значит, явилась все же Госпожа Семи Ветров. Что ж, она в своем праве.
А потом в одно мгновенье стало очень тихо. Или это просто я к чертям оглох?.. Когда перед глазами хоть немного прояснилось, Орифил стоял совсем рядом, ярость мешалась на его прекрасном лице не то с сомнением, не то с жалостью. Его призрачные пальцы легли на мои – все еще судорожно сжатые на рукояти оружия. Револьвер каким-то образом оказался в его руках.
Я не успел подумать ни о том, как, будучи духом, он может держать материальные предметы, ни о том, на кой черт фэйри собрался убить меня из моего же револьвера, если может сделать это иначе… Только он вдруг направил оружие стволом к себе, нелепо вывернув руку.
– Нет, госпожа, – тихо-тихо, почти беззвучно.
И мое бессмысленное «стой!» слилось воедино с грохотом выстрела.
Я поднялся кое-как и рванулся к нему – опять обыкновенному парню, ничем не похожему на прекрасного фэйри. Он тяжело, прерывисто дышал, а на окровавленных губах с немыслимой ясностью проступала шальная улыбка.
– Тебе уходить надо, они ведь придут сюда… Не я, так другие попытаются закончить…
Я жестом оборвал его, полез за инструментами в чудом уцелевшую сумку. На Центральной я спер прекрасное, наверное, лучшее в мире оборудование.
– Помолчи, сейчас вместе уйдем!
Он тихонько засмеялся, и я вдруг понял, что ему страшно.
– Генри?.. – Орифил поймал мой взгляд, когда я принялся заливать пулевое отверстие специальным гелем. Эта штука должна была здорово замедлить все процессы, а всерьез разбираться будем уже наверху. – А я умру человеком, представляешь?.. Я умру свободным!
– Не мечтай, – буркнул я, не позволяя допускать даже мыслей в этом направлении ни ему, ни себе. – Не умрешь.
– Ты, конечно, мог не заметить, но у меня пуля в груди!
Я вернул сумку на плечо и не без труда поднял Орифила. А тяжко будет выбираться вместе с ним на поверхность…
– А у меня медицинский диплом, – отрезал я и кое-как поплелся к лестнице. С грустью подумалось, что проход мне все равно потом придется взорвать, иначе другие рано или поздно найдут это место.
***
Я стоял посреди груды бетонных обломков, смотрел и никак не мог поверить. Прошел не один месяц, но я помнил те события настолько явственно, словно произошли они только что. Я не мог ошибиться… Взрыв был такой, что вход завалило напрочь, «остров», как называл это место Орифил, был безвозвратно закрыт для всех нас. Попробуй забыть такое… Своими руками лишить себя единственного шанса видеть живую, зеленую траву!
Но крохотный зеленый росток пробивался между обломков, и не было это ни сном, ни бредом.
– Наверно, семена попали во время бури. Может, почвы нанесло, – предположил Орифил, восторженно глядя на нежные молодые листочки.
Я не знал, что ответить. Вообще-то наши ученые сотни раз пытались высадить воссозданные модифицированные семена за пределами куполов, но у них ни разу еще ничего не получилось. А тут вдруг вот так запросто…
Я стоял и, затаив дыхание, смотрел на это невероятное чудо – которое по счету за последнее время?.. Я даже не знаю, что было более невероятным! Та история с «островом», этот росток или же тот факт, что мне удалось спасти жизнь безбашенному фэйри. Тогда я подобных мыслей не допускал, но после, прокручивая все это в голове, прекрасно понял, что шансов-то почти не было. Пуля в груди – это все же серьезно, попробуй извлеки ее, не прикончив пациента! А я все-таки извлек. Не всю, правда. Крошечный железный обломок, неизвестно как отломившийся (патрон был бракованный, наверно), так и остался между ребер, ничего с ним поделать я не смог. Ну ничего, и с этим живут. Не сто лет, правда, и не сто восемь – поменьше… Но он не в обиде.
– Знаешь, а ведь однажды, кто знает, может, оно начнет разрастаться. Восстановится земля, начнет очищаться воздух, – заметил Орифил, так и не посмев коснуться тонкого стебелька. – Если, конечно, новой войны не случится…
Я промолчал, к чему разочаровывать этого идеалиста. Зачем напоминать о том, что «островов» много, хоть мы и не знаем, где они находятся. А железа полно на каждом из них. Собственно, из-за него они и оказались выброшены в иное пространство – может, тут дело в магнетизме, может, еще в каких свойствах. Но рано или поздно кто-нибудь обязательно на них наткнется и обязательно попытается сделать то, что не вышло у Шерифа.
Впрочем… В тот раз каким-то неведомым чудом двум идиотам удалось остановить неизбежное – кто знает, может, мы не первые и не последние. Может, раз за разом по всему миру находятся другие - такие же обычные люди, которым чертовски везет.
Я не знал, насколько может хватить такого везения, но мне почему-то очень хотелось, чтобы когда-нибудь, через сотни или тысячи лет, Земля все-таки стала прежней – такой, какой я видел ее, когда Орифил играл на своей флейте. Он, кстати, больше так не умеет. Вот ведь ирония, пока он не способен был полностью прочувствовать свою музыку – играл, а теперь не может.
И пусть ни я, ни он не застанем этого… Нам все-таки важно было знать, что однажды те, кто придет после нас, сумеют, подняв глаза, увидеть ослепительно-синее небо. И ветер вместо кислотной мороси бросит им в лицо горько-сладкий запах ягод.
