Красные ягоды

За окном поезда скучный невыразительный пейзаж. Чахлые заснеженные ели, заморенные берёзки, изредка рдеют ягодами кусты боярышника. Развлечься созерцанием такого пейзажа не просто. Я перевожу взгляд на соседку по купе - приятную пожилую женщину. Она сидит прямо напротив меня. Остальные попутчики ещё спят.

Разговор начинаю я. Моё критическое замечание про бедную растительность неожиданно вызывает интерес визави. Мы знакомимся, и Вера Ивановна приступает к обстоятельному рассказу.

- Я родом из удивительного села. Оно просто утопало в зелени. Барские парк, питомник, лес. У каждой крестьянской избы – сад. Поперёк села – полосы сирени, они тянулись от одного порядка до другого. (Улицу называли порядок). С детства больше всех других цветов люблю сирень. С неё начиналась весна, и заканчивалось долгое сиденье на печках. Следом за сиренью цвёл жасмин. Его я не жаловала: когда кто-нибудь в селе умирал, в гроб клали веточки жасмина.

Лицо Веры Ивановны хмурится и мрачнеет:

- В нашем роду есть одна трагическая история. Случилась она ещё до революции. У моей бабушки Матрёны было четверо детей. Среди них любимица - дочка Анюта. Пошли они как-то в церковь. А возле неё – граница барского питомника деревьев. Там посадки диковинных растений для парка-дендрария. По краям – живая изгородь из кустов боярышника. Ягоды на нём вызрели, и девочки стайкой полезли их рвать. Сторож находился около питомника и был мертвецки пьян. Он выстрелил и убил Анюту наповал. Пуля попала точно в висок. Бабушка мало говорила об этом. Историю я знаю от мамы. Она рассказывала, что перед этим пришёл в село какой-то человек. Немой. Пришёл он в избу к Матрёне, показал на Анюту, выбежал во двор, лёг на землю и сложил руки, как покойник. «Что ты! – возмутилась хозяйка. – Здоровая девочка!»

Сильная, сдержанная, Матрёна не показывала своего горя на похоронах: не рыдала, не бросалась на гроб, но так переживала смерть дочки, что потеряла голос, она задыхалась и не могла говорить. Её возили к врачу. Тот сказал: глубоко не дышите, не старайтесь. И Матрёна выдюжила, справилась с бедой. А я с детства помню: звучит фраза «Анюту убили» - и меня вдруг обжигает, как хлыстом. И такая тоска от собственного бессилия. Ходим мы все под Богом. Ничего-то от нас не зависит. Что на роду написано, то и будет.

- А что же с тем сторожем, убийцей Анюты? – спрашиваю я у Веры Ивановны с тайной надеждой, что негодяя жестоко покарали.

Собеседница пожимает плечами и нехотя отвечает мне:

- Сторожа пару раз вызывали в барский дом, поговорили там с ним и всё. Сельская девчонка. Кому чего надо было…

За небрежной фразой «сельская девчонка» я чувствую глубокую боль Веры Ивановны о юной прекрасной душе, родной и неведомой. Перед моими глазами всплывает недавняя картинка: красные ягоды боярышника. Говорить больше ни о чём не хочется, и я отворачиваюсь к окну.