​Крайнее искушение

Солнце слепило, множилось в еще не отмытых от зимы окнах, слегка припекало макушку и грудь. Тимофей медитировал, наслаждаясь первым апрельским теплом на самом краю своей территории.

Там за перилами его балкона кипела чужая грязная, громкая, непонятная жизнь, полная неожиданностей и опасностей.

Здесь каждый из тридцати пяти квадратных метров, каждый сантиметр был родным и близким.

Там скрипели тормоза, падала с неба вода, лаяли бродячие собаки.

Здесь пахло вкусной едой, дышали теплом чугунные батареи и бурчал старенький телевизор.

Иногда в душе Тимофея просыпался-таки червячок любопытства, тоски по чему-то несбывшемуся, несостоявшемуся. Тогда он выходил на балкон, садился на самый край своей тридцатипятиметровой безопасности и, нахватавшись адреналина из чужих запахов и звуков, возвращался на любимый диван.

Сегодня его выгнал на край именно запах. Невероятно привлекательный аромат вяленой рыбы просачивался в комнату через приоткрытые балконные двери. Сосед-рыбак развесил на смежном балконе просоленных за ночь пескарей и плотвы.

«Слямзить что ли парочку?» – нет, он почти никогда не позволял себе такого безобразия. Почти. Но вчера за стенкой так громко ругалась жена рыбака и билась посуда, что Тимоша, как лицо пострадавшее, невыспавшееся, имел право на моральную или материальную компенсацию.

Правда, компенсация болталась в метре от края, но так пахла! Что может подвигнуть любого, абсолютно счастливого, довольного своей жизнью, менять ее хоть бы на один какой-то несчастный метр. Только три причины.

Скука и любопытство – почти забытые ощущения. У Тимоши давно пропало желание испытывать новости на своей шкуре. Зачем? Вон по телевизору все покажут и расскажут, как, что, где и почему. Вроде как сам побывал, с дивана не слезая.

Любовь? Про это вообще вспоминать не хотелось. Попробовал как-то один раз. Целый час мучений, каких-то нелепых телодвижений, криков… потом еще по морде получил.

Еда? Тоже условно. Пища, как таковая, была в доме всегда. Поэтому чувство голода Тимофея на подвиги не посылало. Другое дело, вкусная еда, как вот эта рыбка в метре от края. Он прямо представлял, как она хрустит на зубах, а нежное еще не засохшее белое мясо тает на языке и проваливается в желудок. М-да.

В голове происходила сложная аналитическая работа, просчитывались все варианты с возможными последствиями:

«Если, не переступая границы, с самого края потянуться, то достану только до нитки от этой аппетитной гирлянды. Сорву, но не факт, что она повиснет на этом конце. Может же и на другом, дальнем».

Там, в чужой тридцатипятиметрвке сегодня с утра тишина, все ушли на работу. Тимофей сменил позу, подставляя солнышку спину, но не отрывая глаз от покачивающихся на ветру «бус».

«А если по перилам перескочить, сорвать парочку и обратно!» – он внимательно осмотрел соседский облупленный деревянный брусок, еле державшийся на паре ржавых болтов. – «Нет, не зря соседка на мужа орет. Плохой хозяин».

Тимоша еще минут пять понаблюдал за крошечными человечками и снующими туда-сюда машинками внизу и прощально вздохнул в сторону рыбы. Затем развернулся к ней хвостом, брезгливо потряс задней лапой и пошел в любимое родное тепло:

«Маленькая какая-то, дохленькая. Сосед опять, небось, пересолил. Не стоит из-за нее рисковать жизнью. Да, говорят, что у котов их девять. Но где гарантия, что у меня сейчас не девятая? Мрр»