Первый

— Папа, там звезда упала!

Едва успеваю поставить сериал на паузу, прежде чем Тимофей хватает за руку и тащит к себе комнату. Подпрыгивает и оглядывается на каждом шагу, будто могу испариться, если не проследить.

— Смотри, вон там! — тычет пальцем в стекло, указывая куда-то в темноту.

За окном ночной город с высоты седьмого этажа: миллионы огней, километры шума и неона. Ползут по дорогам машины, перемигиваются витрины, перекрикиваются владельцы собак в парке.

— Прям звезда упала? — спрашиваю.

— Да! Большая и светящаяся, вниз полетела и вон там исчезла! Упала!

Один из множества минусов быть взрослым — это потерять умение вот так искренне захлебываться восторгом от простых вещей.

— Тебе же десять лет, должен уже знать, что звезды не падают. Можешь представить, что произойдет, если с Землей самая настоящая звезда столкнется?

Тимофей устало закатывает глаза. Тон сменяется с восторженного на терпеливый, будто приходится разъяснять очевидные вещи неразумному малышу:

— Ну папа, я имел в виду метеорит, что ты к словам придираешься? Он прям с неба рухнул, светящийся! Совсем как в фильмах!

Делаю вид, что задумчиво рассматриваю темноту над крышами, куда показывает палец Тимофея.

— Ну круто, конечно, — говорю. — В следующий раз успевай снять на мобильник, мне же тоже посмотреть хочется.

Когда разворачиваюсь к двери, он тут же снова повисает на руке:

— Ну папа! Там метеорит упал!

— А я-то что теперь сделаю? — удивляюсь. — Упал и упал.

— Поехали туда!

А, вот к чему все.

— Зачем туда ехать?

— Чтобы у меня был кусок метеорита!

— Зачем тебе кусок метеорита?

Хитрые глаза мечутся из стороны в сторону, пока не рождается обезоруживающая идея:

— Маме подарю, когда с санатория приедет!

Усмехаюсь, кивая на разбросанные по комнате игрушки:

— Мама больше обрадуется, если ты порядок наведешь.

Топнув от досады, Тимофей принимается ныть:

— Ну папа! Такое раз в жизни случается, давай съездим, пожалуйста! Знаешь, как мне хочется?

Заметив проблеснувшие слезы, я чешу подбородок:

— Куда ехать-то?

Снова подскакивает к окну, чтобы тыкнуть пальцем:

— Вон туда, я же сказал!

— За аэропортом? Это же вообще за город тащиться!

— Конечно, за город, где ты видел, чтобы метеориты падали в городе?

— Может, тогда лучше с утра? Куда мы поедем на ночь глядя?

— К утру там уже кто-нибудь побывает, и мне ничего не достанется! Думаешь, я единственный заметил?

Слезы мгновенно сохнут, когда он понимает, что я окончательно сдался.

Поздним вечером пробок на дорогах нет, поэтому путь получается совсем недолгим. Тимофей ерзает на сиденье, ежеминутно высовываясь в окно, но холодный осенний ветер тут же загоняет его обратно. Когда проезжаем аэропорт, я говорю:

— Если мама узнает, что я возил тебя за город почти ночью, пострадаем оба.

— Да не узнает она, — отмахивается Тимофей, не сводя глаз с раскинувшейся вокруг тьмы.

Освещения здесь нет, только свет фар, поэтому трудно разобрать что-нибудь по сторонам дороги. Не следовало идти у ребенка на поводу и ввязываться в приключение, потому что в потемках найти метеорит просто невозможно, даже если он на самом деле есть. Что ж, жизненные уроки никто не отменял — разочаровывающий выезд нам обоим пойдет на пользу.

— Вау, смотри! — выдыхает Тимофей, вырывая меня из невеселых мыслей.

Темнота не такая уж густая — над травой в нескольких метрах от дороги парят белые огоньки. Тут же съезжаю на обочину и глушу мотор, не сводя взгляда со странного явления. Их тут десятки или даже сотни, рассыпаны вокруг будто крупный снег. Когда мы выходим из машины и осторожно ступаем по земле, маленькие сияющие частички разлетаются в стороны как одуванчиковый пух, но скоро возвращаются обратно, мелко подрагивая и расплескивая блеклый свет. Кажется, следуют за нами, рассматривая незваных гостей.

— Далеко не уходи! — говорю, когда Тимофей убегает вперед, и он только утвердительно мычит, распугивая неведомых светлячков.

Воздух пахнет странно — скорее неприятно, чем наоборот, но я не уверен, потому что запах то и дело ускользает, не давая определиться.

Нога упирается во что-то твердое, и я осторожно наклоняюсь, чтобы увидеть кусок черного металла с острыми краями. Огоньки огибают его как стая маленьких рыбешек. Это позволяет различить другие островки темноты вокруг — таких железяк тут разбросано не меньше дюжины, от совсем маленьких до больших как лист ватмана.

— Это обломки корабля! — кричит откуда-то со стороны Тимофей. — Из космоса!

Хочу верить.

Немного посомневавшись, поднимаю один, чтобы разглядеть лучше. Теплый металл пульсирует как живой, напоминая кожу, но на ощупь твердый и жесткий. Подношу к лицу, и в нос тут же бьет этот ускользающий незнакомый запах, смесь падали и жженой резины. В голову не приходит ничего, что могло бы пахнуть также, и это не вызывает доверия. Лучше не иметь дел с тем, чего не знаешь.

Отбросив обломок в сторону, я окликаю:

— Тимка, ничего не трогай! Пошли отсюда!

Оглядываюсь, пытаясь понять, куда он убежал. От огоньков рябит в глазах, будто я оказался посреди озера, отражающего ночные звезды. Кажется, сделаешь неосторожный шаг — и тут же провалишься в холодную воду так, что никто не вытащит. Щурюсь в сторону включенных фар и только тогда различаю Тимофея — стоит рядом с машиной, терпеливо дожидаясь меня. Хоть иногда бывает послушным.

— Ничего не уволок? — спрашиваю, подходя ближе и бегло хлопая по карманам его куртки. — Тут как-то слишком странно, лучше оставить все как есть и вызвать полицию. Позвоню дяде Коле.

Он только кивает, широко раскрытыми глазами глядя на остров сияющих огней.

Когда добираемся до дома, на часах половина первого. Я отправляю Тимофея в постель, а сам закрываюсь у себя в спальне. Брат берет трубку после четвертого гудка.

— Не поздновато для звонков? — это вместо приветствия.

— Ты мне сейчас нужен как полицейский, — говорю.

Трубка вздыхает:

— В такие моменты я жалею, что работаю в полиции.

Невольно усмехаюсь:

— Если бы пошел в медицину, как я, таких моментов было бы гораздо больше.

— А ты и рад лишний раз пожаловаться, — смеется. — Ладно, что у тебя там?

Покосившись на дверь, чтобы убедиться, что закрыта плотно, я шепчу:

— Кажется, мы нашли следы инопланетян.

Долгая пауза, а потом:

— Вы... что?

— Только не перебивай! И не смейся! Тимка в окно заметил, как что-то упало с неба за аэропортом, и мы поехали посмотреть. А там какое-то непонятное свечение и обломки странного металла. Я в этом не шарю, но выглядит очень необычно, как минимум следы какой-то аварии или катастрофы. Хотел позвонить в полицию, но если это все какой-нибудь обычный криминал, нас же потом затаскают как свидетелей, понимаешь? Поэтому решил тебе сказать.

Почти минута проходит в молчании, а потом Коля медленно отвечает:

— Я могу посмотреть, конечно, но сейчас ночь.Ты уверен, что это настолько срочно?

— Не знаю. Но это все слишком уж странно, и еще Тимка сказал, что это мог заметить кто-нибудь другой и тоже поехать смотреть.

— Ну хорошо, — тянет Коля. — Позову кого-нибудь из парней, скажу, что анонимное обращение. Как найти то место?

— Ты точно не проедешь мимо, там все сверкает как гирлянда.

— Это действительно странно.

— Сообщишь, если что-то интересное?

— Разумеется.

Некоторое время сижу на кровати, глядя в пустоту. Надо ждать звонка, потому что Коля обязательно перезвонит. То, что мы увидели за аэропортом, явно из разряда «что-то интересное». Вот только сколько ждать? Час, два? Может, вообще до утра? Усталость прошедшего дня давит, будто на плечи забрался жирный кот. Наверное, можно хотя бы прилечь, главное — не закрывать глаза.

Не снимая одежды, я опускаю голову на подушку, и сон тут же накрывает тяжелой волной.

Разум захватывают смутные сновидения, где зеленые человечки качаются вокруг меня в ритуальном танце. У них зеленая кожа и длинные тонкие пальцы. Поначалу кажется, что вокруг настоящие звезды, но потом становится ясно, что это крохотные парящие огоньки кружатся, имитируя созвездия, а за ними только густая непроглядная тьма.

Сон разбивается об смутное тревожное ощущение, и я открываю глаза. Свет полумесяца льется через незанавешенное окно, совсем слабый, но его хватает, чтобы различить худой человеческий силуэт у изголовья кровати. Спросонья я успеваю испугаться, прежде чем до уставшего мозга доходит, что это всего лишь Тимофей.

Приняв сидячее положение, включаю прикроватный светильник и потираю глаза.

— Ты чего? — спрашиваю. — Тоже инопланетяшки снились?

Тимофей не отвечает. Руки по швам, спина прямая — точь-в-точь солдат на построении. Глядит внимательным взглядом, чуть приоткрыв рот. Только сейчас до меня доходит, что с того момента, как мы вернулись в машину, он не произнес ни слова. По спине пробегает холодок, в горле встает тяжелый ком.

Шепчу:

— Что ты там увидел?

На тумбочке гулко вибрирует телефон, и я вздрагиваю. Тимофей не реагирует.

Звонит Коля.

— Да?

— Что случилось с Тимкой? — голос в динамике дрожащий и взволнованный, почти на грани истерики.

— В смысле?

— Почему ты не сказал?

Спрашиваю, с испугом глядя в глаза сына:

— Не сказал о чем?

— Мы нашли тут его тело! — Коля срывается на крик. — Он мертвый! Почему на нем нет одежды?

С упавшим сердцем рассматриваю ребенка в своей спальне. Это Тимофей: его глаза, нос, уши, губы, волосы. Но он никогда раньше не смотрел таким взглядом — изучающим, оценивающим, взрослым. Чужим.

Сбрасываю звонок, смутно надеясь, что мальчик не различил, о чем говорил Коля. Поднимаюсь на ватные ноги, руки трясутся так, что телефон едва не вырывается из пальцев. Внутри все будто перерублено мясорубкой, все перемешалось: страх, непонимание, нежелание верить услышанному.

— Мне надо ехать, — говорю. — Помочь дяде Коле. Побудешь дома один?

Молча смотрит снизу вверх будто хамелеон, наблюдающий за летящей мухой. Стараясь не дышать, я обхожу его как обходят незнакомую большую собаку без намордника. Мальчик медленно поворачивает голову, не отрываясь от меня, но остается на месте. В дверях я срываюсь на бег, едва не споткнувшись о край ковра.

Когда перебираю в прихожей куртки, ища свою, телефон снова вибрирует. Опять Коля.

— Почему сбросил? — кричит. — Как ты все это объяснишь?

— Это все бред какой-то, — говорю, судорожно пытаясь попасть рукой в рукав. — Мне нужна помощь, надо бежать, а то...

Язык отнимается, когда мальчик выходит из спальни. Движения ломаные и неестественные, так могла бы двигаться деревянная кукла, если бы ее научили ходить. Лицо скривилось как у парализованного, один край рта сполз низ, обнажив нижний ряд желтых острых зубов. Это не зубы Тимофея.

— Он идет, — выдыхаю в трубку, прижимаясь спиной к входной двери.

Когда нас разделяет едва ли больше метра, я хватаю зонт с вешалки и бью со всего размаху. Раздается влажный хруст, голова мальчика неестественно наклоняется, он отступает на шаг, не сводя с меня глаз. Радужки меняют цвет — из зеленых делаются светло-голубыми, наливаются внутренним светом.

Кричу:

— Ты кто такой?

Он так и стоит, вывернув подбородок вбок. Желтые зубы клацают в сочащемся черной слюной рту, кулаки сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. Одной рукой держу перед собой зонтик, а другой, с зажатым в пальцах телефоном, пытаюсь повернуть замок за спиной.

Тогда мальчик говорит:

— Папа, там звезда упала!

Знакомый, родной голос Тимофея исходит из мерзкой чавкающей пасти будто тонкий цветочный аромат из гноящейся раны. Вздрогнув от неожиданности, я роняю зонт, и тварь бросается на меня резким прыжком так, что мы оба валимся на пол.

От удара дыхание сбивается, все в голове переворачивается. Холодные пальцы смыкаются на моей шее. Чувствую кожей, как из них вытягиваются длинные острые когти. Тварь уперлась в мою грудь коленями и давит что есть силы. На фоне потолка нависло лицо Тимофея со светящимися бледно-голубыми глазами, кожа кажется жидкой, бурлит и перетекает по черепу как расплавленный воск. Мои ногти царапают пол в паре сантиметров от выроненного телефона — так и не успел предупредить Колю.

Вокруг из ниоткуда рассыпаются белые огоньки, те самые, что мы с моим любимым Тимкой видели за аэропортом когда-то немыслимо давно. Они порхают над полом, садятся мне на лоб и щеки, заползают за шиворот, лезут в рот. Горячие и колкие как искры от бенгальских огней. Перед глазами неотвратимо меркнет.

Последнее, что вижу — как лицо твари медленно обретает мои черты.