Смотрящие вперёд

Теперь никто уже не помнил, когда начался их путь, и никто не знал, почему Народ отправился в долгое странствие через чужие земли – неизведанные, бесплодные и опасные. Опасность подстерегала их повсюду. Она пряталась в густой траве, где бесшумно скользили маленькие серые змеи, укус которых убивал за считанные минуты. Опасность дышала холодом из тёмных широких разломов в каменистой земле, таких глубоких, что не видно дна. Опасность падала с неба стаями чёрных птиц, которые атаковали бесшумно и жестоко, впиваясь цепкими когтями в головы. Опасность таилась в темноте, когда во время ночных стоянок хищные звери подходили к горящим кострам так близко, что пламя отражалось красными угольками в их голодных глазах. Иногда источником опасности были люди – другие люди, обитатели земель, по которым пролегал их путь. Чужие никогда не показывались близко, оставаясь где-то за пределами видимости, но хорошо были слышны их крики: «Убирайтесь прочь! Нет вам места на нашей земле! Возвращайтесь туда, откуда пришли!». Вместе со словами в них летели камни, а иногда и остро заточенные стрелы.

Такие места они старались миновать быстрее, не останавливаясь, пока не смолкали вдалеке злобные крики чужих. Вернуться они не могли, их путь был – только вперёд. Где-то далеко позади, далеко в прошлом осталась земля, которую люди Народа называли своей родиной. Там, по рассказам стариков, были зелёные луга, усеянные яркими цветами, прозрачные реки, где в изобилии водилась крупная рыба, которую можно было доставать из воды голыми руками. Там росли деревья, ветви которых склонялись до земли под тяжестью сладких плодов. Там люди не знали болезней и не опасались хищных зверей или врагов в человеческом обличье.

Теперь уже никто не помнил, что заставило их покинуть тот благословенный край. Никто не знал, чем Народ прогневал небесных Богов, за что они обрекли многие поколения людей на этот тяжкий путь, которому не виделось конца.

Его «не виделось» – в буквальном смысле этого слова. Небесные Боги, обрекшие Народ на вечные скитания, не ограничились только этой карой. Они сделали людей беспомощными в опасном пути, лишив их возможности видеть то, что далеко впереди. Лишь на двадцать-тридцать шагов ясно различали они окружающее, дальше всё словно тонуло в мутном тумане. Люди шли, сгрудившись плотной толпой, многие держались за руки; но всё равно, риск отстать и потеряться был велик. Отстать – означало сгинуть в прошлом, где одиночке неизбежно суждено было погибнуть от тех опасностей, которых избегали люди, державшиеся вместе. И каждый из людей знал своё место в огромной человеческой толпе, которая называлась Народом. Женщины готовили пищу, шили одежду и растили детей. Разделения на «своих» и «чужих» не было, все дети считались «детьми Народа», о каждом из них заботились в равной мере, никого не выделяя. Так было заведено с незапамятных времён, и это было мудро: ведь люди, изначально воспитанные в духе всеобщего равенства, даже став взрослыми, предпочитали держаться вместе. Мужчины служили воинами, охотниками, защитниками и добытчиками дичи или плодов земли, встречавшимися на пути. Немногие из них, владевшие секретами ремёсла, мастерили оружие, обувь, посуду и другие необходимые для жизни вещи. И лишь очень немногие из немногих обладали теми качествами, которые помогали выжить всему народу, избежать многих бедствий и лишений. Очень редко, раз в несколько поколений, рождались люди, способные бросить вызов проклятию Небесных Богов. Неизвестно, как – силой духа, особыми упражнениями или с помощью колдовства, они преодолевали общий недуг частичной слепоты. Они видели весь мир, простиравшийся вокруг, и могли вести других, заранее выбирая правильный путь. Их называли «смотрящими вперёд», и не было звания почётнее, не было службы важнее и судьбы тяжелей, чем у них. Так говорили люди.

* * *

Старец возлежал на носилках, вытянувшись на удобном ложе, сплетённом из потемневшей от времени лозы. Жар опускался на землю с небосвода, и лица юношей, на плечи которых опирались носилки, блестели от пота. Кисловатый дух множества разгорячённых тел, запах толпы, окружавшей носилки и идущей следом, поднимался вверх, но порывы свежего ветра, шевелившего седые волосы старца и его длинную бороду, уносили прочь дурные запахи. Наверху дышалось легче, и видно было далеко вперёд, на несколько тысяч шагов, а может быть, и до самого «горизонта», той самой загадочной границы неба и земли, которая была доступна только взору «смотрящего». Сейчас, правда, он мирно дремал, убаюканный мерным качанием носилок. Юноши старались идти ровно, но это не всегда получалось. Вот и сейчас один из них некстати споткнулся, и носилки качнулись сильнее обычного. Старец приоткрыл морщинистые веки, неторопливо огляделся вокруг и, подумав, повелительно поднял вверх правую руку. Шестёрка юношей, несущих носилки, остановилась. Словно тяжёлая волна медленно прокатилась по головам многотысячной толпы. Останавливались идущие впереди, идущие рядом и те, что следовали позади – таких было больше всего. Старец медленно опустил руку вниз – и, повинуясь этому знаку, юноши опустили на землю носилки, а толпа народа начала медленно растекаться в стороны. Люди устраивались на отдых, скидывали с плеч нехитрую поклажу, кое-где натягивали на шестах тряпичные навесы, которые плохо спасали от палящего зноя, но и это было лучше, чем оставаться на раскалённой земле под открытым небом. Впрочем, терпеливые люди Народа издавна привыкли обходиться малым.

Юноши, сопровождавшие старца, тоже начали ставить для него небольшую палатку. Они привычно вонзили в землю тонкие шесты, связали их верёвками и сейчас обкладывали каркас соломенными циновками – ловкие, сноровистые, понимавшие друг друга с полуслова, или даже без слов, все, как на подбор, одинакового роста, чтобы удобнее было вшестером нести носилки. Он с удовольствием наблюдал за их работой, вспоминая старую поговорку, что когда трудятся другие, на это можно смотреть бесконечно, так же, как на текущую воду или горящий огонь. А ещё он вспоминал, что когда-то тоже, как они, был молод, ловок и быстр, служа прежнему «смотрящему». Сколько же лет прошло с тех пор? Даже примерно вспомнить было невозможно, да и нужно ли вспоминать это теперь …

Юноши, служившие старцу, казались ему на одно лицо, за исключением одного, самого понятливого и расторопного. Он давно присматривался к нему и выделял среди прочих. Стоило старцу подумать о расторопном юноше – и тот всегда непостижимым образом оказывался рядом. Вот и сейчас он возник откуда-то из толпы, и протянул старцу неглубокую чашу с чистой прохладной водой. Старец одобрительно кивнул: он как раз собирался послать кого-нибудь, чтобы принесли напиться.

– Хорошая вода, – облизнув губы, промолвил старец. – Совсем не такая, как в бурдюках. Лучше всего вода хранится в посуде из берёзовой коры, она долго не портится и на вкус, как свежая.

Заметив, что юноша слушает с большим вниманием, старец пояснил:

– Берёза – это такое дерево. Они растут в землях, через которые мы проходили несколько лет назад.

– Я знаю, – кивнул юноша. – Но только эта вода не из берёзовой посуды. Я набрал свежей из родника, он недалеко отсюда – в той стороне, в овраге.

Старец не успел осмыслить сказанное, потому что в этот момент появился Вождь. Это был коренастый мужчина, заросший чёрными курчавыми волосами, с воспалёнными, часто моргающими глазами, вечно куда-то спешащий. Он совсем не походил на предводителя народа, какими их описывают в сказаниях и легендах.

– Вечно живи и здравствуй, Всевидящий Отец! – Вождь произнёс положенные слова приветствия, тяжело дыша. Наверное, опять уходил в народ, поддерживал порядок в крайних рядах идущей толпы, а теперь прибежал узнать, почему остановилось шествие.

– И тебе желаю не хворать, славный Вождь! – ответил старец. Если в голосе его и прозвучала насмешка, то совсем лёгкая. Вождь не заметил её, или предпочёл сделать вид, что не заметил.

– Я пришёл узнать… – начал Вождь, но старец перебил его, отвечая на ещё не заданный вопрос:

– Это просто остановка в пути, ничего не случилось. Я увидел, что место хорошо подходит для стоянки, чтобы здесь отдохнуть и набраться сил.

– А когда… – снова начал Вождь, и снова старец не дал ему закончить:

– Когда настанет время двинуться дальше, ты узнаешь об этом первым! Думаю, две-три ночи проведём здесь. Расскажи-ка лучше, чем нынче народ живёт. Что делают, о чём говорят?

– Кто что делает, – неопределённо ответил Вождь, опустив глаза и почёсывая волосатую грудь. – Одни идут из последних сил, другие из сил уже выбились, но всё равно идут: знают, что если отстать, это верная смерть. Три ночи, ты говоришь? – он, наконец, перестал чесаться, и поднял усталые, воспалённые глаза. – Это хорошо… Может, охотники добудут какую-нибудь дичь. Да и вода на исходе…

– Здесь, недалеко, есть овраг, – вспомнил старец. – Там родник, где можно набрать свежей воды. Вели послать туда людей с бурдюками. И обязательно выстави охрану, чтобы воды хватило всем, чтобы не затоптали источник, как уже было однажды.

Вождь кивнул, и на лице его, обычно озабоченном, появилось подобие улыбки.

– Вечно живи, Всевидящий! Не сомневайся, всё будет сделано, как надо.

Вождь торопливо поклонился и поспешил прочь – отдавать приказания, распоряжаться организацией стоянки. Всевидящий проводил его взглядом, но мысли его были уже о другом. Он думал о расторопном юноше, пытаясь понять, как тот успел найти родник и принести воду буквально через несколько минут после остановки на отдых.

* * *

Старец считал, что хорошо разбирается в людях, но этот юноша почему-то оставался для него загадкой. Причём загадкой приятной, которая не тревожила какой-то скрытой опасностью, а давала пищу для умà и вселяла в сердце надежду, что когда-нибудь именно этот юноша займёт его место. Найти себе преемника, и готовить его к выполнению высокой миссии, не раскрывая до поры, до времени предназначенной ему судьбы – это было одной из задач каждого «смотрящего вперёд». Наверное, задачей не менее важной, чем указывать путь Народу. Старец мог уйти на покой, только выбрав себе преемника, и обучив его всему, что знал сам. Расторопный юноша подходил для этого больше, чем кто-либо другой из «сыновей смотрящего» – так называли тех, кто прислуживал старцу. Служба их считалась ответственной и почётной, каждый «сын смотрящего» носил на шее каменный амулет – знак подчинения Всевидящему. Носящие знак были освобождены от любых работ во время стоянок, они подчинялись только «смотрящему», даже Вождь не имел права ничего им приказывать. Что и говорить, такой жизни можно было лишь позавидовать… И завидовали многие, те, кто мечтали тоже подставить своё плечо под священные носилки, но кому не посчастливилось попасть в свиту Всевидящего Старца. А он уже почти был уверен, кто станет его преемником, когда придёт срок. Расторопный юноша непременно стал бы новым «смотрящим», если бы не эта нелепая случайность, которая могла открыть всем то, что навеки должно было оставаться тайной…

Если бы не эти оранжевые плоды!

* * *

– Отец! Посмотри, что я нашёл!

Это случилось через несколько переходов, когда они остановились на ночлег в гористой местности, где справа путь пересекала глубокая трещина в скальной породе, а слева высились крутые холмы. Люди остановились на ночлег, а рано утром, едва небосвод озарился светом, Старец ушёл вперёд на несколько десятков шагов. Это право было одной из привилегий «смотрящего»: изредка отдыхать от ежедневного и ежечасного человеческого окружения. Конечно, «сыновья» сопровождали его и здесь, но сейчас они оставались в отдалении, на расстоянии трёх десятков шагов, чтобы не мешать размышлениям Старца. Он сидел на невысоком камне, который на ощупь казался тёплым, хотя утро только начиналось, и небесный свет ещё не пролился на землю горячим зноем. Старец полагал, что камень просто не успел остыть со вчерашнего дня. Сидеть на камне было удобно, а из трещины, которая, изгибаясь, проходила буквально в двух шагах от него, тянуло прохладным ветерком. И ничто не нарушало покой Старца, ничто не тревожило его мысли…

– Их там много, Всевидящий! Я принёс эти, самые спелые. Посмотри, как они красивы!

Старец оглянулся. Юноша стоял у него за спиной, часто дыша, словно после тяжёлой работы или быстрого бега. Чтобы так запыхаться, бежать нужно было долго, подумал Старец.

– Где ты был, сын? – спросил он юношу, чуть улыбнувшись. Старцу нравилось называть его сыном: он вкладывал в это слово особый, тайный смысл, почти забытый другими людьми. Смысл и значение многих слов с течением времени изменился или вовсе был утрачен, оставлен в невозвратном прошлом. Как и многое другое, мешавшее движению вперёд.

– Я проснулся рано, ещё до восхода, и решил подняться на холмы, посмотреть, что за ними. Подумал, что за зелёными холмами могут быть плодородные земли, и, если немного отклониться от намеченного пути, можно найти немало интересного. И я не ошибся, Отец! Там, за холмами, густые рощи, где множество деревьев усеяно вот такими плодами. Они ещё не все созрели, но некоторые уже налились сладким соком. Это большая удача – и пища, и питьё для многих людей, на много дней!..

Старец протянул руку, и юноша положил на его широкую морщинистую ладонь пару ярких оранжевых плодов. «Они на ощупь – как человеческая кожа… – почему-то подумал смотрящий. И удивился: какие глупые мысли приходят в голову, когда нужно размышлять совсем о другом!

Он поскоблил плотную кожуру ногтем и, почуяв сладкий цветочный аромат, задумчиво покачал головой:

– Да, я слышал про них. Когда я был чуть старше, чем ты сейчас, старики рассказывали про эти плоды. Они называли их «апельсины».

– Красивое слово! – улыбнулся юноша. – Но совсем непонятное. Я бы назвал их – «солнечники». Каждый плод – как маленькое оранжевое солнце, когда оно висит над горизонтом на закате.

Старец тяжело вздохнул. Конечно, он умел думать быстро, иначе не стал бы смотрящим, но сейчас с горечью понимал: думать нужно было раньше!

– Где, ты говоришь, эти апельсиновые рощи? – спросил он юношу.

– Это недалеко, Всевидящий, всего несколько сотен шагов! Если подняться на холм, видно и рощи, и густые леса – но они намного дальше, почти у горизонта…

– Как много ненужных слов… – задумчиво промолвил Старец. И вновь посмотрел в лицо юноши. Простое, открытое лицо, глаза, сияющие от радости. «Да, – подумал Старец, – я мог бы догадаться и раньше…»

И, снова вздохнув, уронил плоды на землю. Покатившись, как мячики, они достигли края трещины и исчезли, будто их и не было.

– Отец! – изумился юноша. – Но… зачем?!

– Я объясню тебе – «зачем». Но сначала скажи – куда они упали?

Юноша ответил сразу, не задумываясь:

– Внизу ущелье, очень глубокое, на дне его – быстрая река, сверху она кажется маленьким ручейком.

– Вот даже как. Наверное, река течет с горного ледника, поэтому от неё и веет прохладой. Значит, это не разлом в каменистой земле, а целое ущелье. Интересно…

– Всевидящий! – воскликнул юноша. – Но ты ведь и сам знаешь это. Неужели думаешь, что я осмелюсь тебе солгать?

– Нет, сын, я так не думаю. Ты говоришь правду…к сожалению. Вот только насчёт меня ты заблуждаешься. Присядь рядом, разговор нам предстоит долгий.

«И – трудный…» – подумал Старец. Он покосился в сторону, туда, где ожидали на отдалении другие «сыновья смотрящего». Хорошо, что сейчас они ничего не услышат. А когда понадобится, он позовёт их, махнув рукой.

– Ты столько лет сопровождаешь меня… – задумчиво произнёс Старец, – а я ведь совсем тебя не знаю.

– Но я никогда и ничего не скрывал от тебя, Всевидящий! – горячо воскликнул юноша. – С того самого дня, как стал «сыном смотрящего»…

– А до того дня? Помнишь ли ты свои детские годы? Кто был рядом, кто…воспитывал тебя?

Юноша смутился и отвёл взгляд, но молчание его было недолгим:

– Да, Отец, я помню своё детство. Мне не стыдно говорить об этом, но вспоминать горько. Моя жизнь началась не здесь…не среди Народа. Я помню, время, когда рядом со мной были только два человека, женщина и мужчина. Я называл их «отец» и «мать»…

«Так оно и есть, – подумал Старец, – этот юноша родился в семье изгоев, и там прошли первые годы его жизни. Самые важные годы, когда человек учится понимать окружающий мир. От тех знаний, что он получит в детстве, зависит вся его дальнейшая судьба. Потом переучивать будет поздно. Слишком поздно!»

Юноша между тем продолжал:

– Когда мать умерла, остались только мы с отцом, одни во всём мире – так мне тогда казалось! Он очень многому меня научил, без этого я бы не выжил в пустыне, когда действительно остался один: отец не вернулся с охоты... Потом… потом меня нашли другие люди, и я стал сыном Народа.

«А потом кто-то предложил сделать его «сыном смотрящего», – подумал Старец. – А почему бы и нет? Здоровый, сообразительный и расторопный, а главное – подходящий по росту! Интересно, как сложилась бы его судьба, если бы ему поручили другое дело? Он мог бы, наверное, стать хорошим охотником – удачливым, всегда приходящим с добычей. Такой расторопный и наблюдательный, как он, со временем, наверное, смог бы сделаться даже Вождём…»

– А скажи мне, сын…– осторожно подбирая слова, произнёс Старец. – Скажи, ничего не тая: по душе ли тебе дело, которому ты служишь? Не тяжело ли это – служить смотрящему?

–Я горжусь, что служу тебе, Всевидящий, – не задумываясь ни секунды, ответил юноша. – Горжусь и радуюсь, что могу называть тебя отцом, как и того, кому я обязан своим рождением. Он научил меня выживать, а цель и смысл своей жизни я понял благодаря тебе!

– И какая же она, эта цель?

– Я хочу стать таким же, как ты. Хочу когда-нибудь так же вести за собой Народ. И всегда находить самый верный путь из множества возможных, как делаешь это ты, Всевидящий. Я много раз был свидетелем того, как ты уводил нас от опасностей, подстерегавших впереди. Все помнят, как трудно мы выбирались из болот, где заблудились в тумане… Кто, кроме тебя, мог бы разглядеть ту узкую, извилистую тропинку! И кто бы смог, как ты, предвидеть тот горный обвал в ущелье! Сколько жизней спаслось благодаря тебе…

Старец вздохнул, отводя взгляд. Конечно, приятно слышать лестные слова, но, на самом деле, выход из болот он указал в тот раз чисто случайно: просто махнул рукой наугад, забыв, куда они двигались раньше. А тот день, когда они задержались перед входом в ущелье, и благодаря этому не попали под камнепад, начавшийся парой часов спустя – его и вспоминать стыдно! Старец велел тогда раньше срока сделать стоянку потому, что ему срочно понадобилось сходить по нужде. Наверное, съел перед этим что-то несвежее. Не станешь же объяснять юноше все эти подробности! Хотя кое-что объяснить всё же придётся…

– Приятно, конечно, слышать лестные слова, – сказал Старец. – Но ты ошибаешься: вовсе я не так прозорлив, как тебе кажется. И все, кто именуют меня «всевидящим», так же, как и ты – заблуждаются. На самом деле, я тоже вижу лишь на три десятка шагов вперёд. Не дальше, чем любой другой человек из Народа.

– Но…как такое может быть?!

– Ты хочешь спросить, как может быть «смотрящим» тот, кто видит не дальше других? – усмехнулся Старец. – Может, уверяю тебя! Таким же был «смотрящий», которого я сменил на его посту, а также его предшественник, что указывал путь Народу в ту пору, когда я был ещё юношей. Про других точно не знаю, но, думаю, что «смотрящие» во все времена умели видеть не лучше меня.

– Но почему? Почему – так?!.

– Потому что не важно, видит ли дальше других тот, кто ведёт за собой людей. И не так уж важно, куда он указывает путь. Важно, чтобы люди, идущие следом, верили, что этот путь – единственно правильный. Как думаешь, почему наш Народ всё ещё существует? После стольких лет скитаний, после множества испытаний и невзгод, что выпадают на долю каждого поколения людей – почему мы всё ещё не исчезли? Не вымерли, как многие другие народы, что жили задолго до нас. Как ты думаешь – в чём наша сила?

– Не знаю, что ответить…– негромко произнёс юноша, глядя куда-то в сторону. Похоже, мыслями он был сейчас где-то далеко. – Теперь – не знаю.

– Наша сила – в единстве! – назидательно произнёс Старец. – Лишь потому, что каждый день мы продолжаем двигаться вперёд, наш Народ ещё не исчез с лица земли. И в этом движении каждый человек занимает своё место: одни занимаются охотой и ремёслами, другие – пасут скот, делают одежду и обувь. Женщины рожают и растят детей, старики передают им свои знания и опыт. И все они послушны слову Вождя, а он – ведёт людей туда, куда укажет Всевидящий. А теперь представь, что я велел бы отклониться немного в сторону от прежнего направления пути, и остановиться на отдых рядом с этой апельсиновой рощей. Там ведь такие вкусные, дивные плоды, каких никто никогда в жизни не пробовал…

– Люди благодарили бы того, кто привёл их в это место, и захотели бы остаться там надолго – заметил юноша, но в голосе его не было уверенности.

– Да, согласен. Как же не благодарить, если пища достаётся даром, без труда – только протяни руку. Люди питались бы сладкими плодами день, другой… а на третий они уже ели бы их безо всякого удовольствия. А ещё через несколько дней не могли бы глядеть на них без отвращения, и тосковали по пресным лепёшкам из съедобных трав. А что делали бы охотники и рыболовы в окрестностях той апельсиновой рощи, где нет дичи, и не протекает полноводной реки? Что делали бы вблизи этой рощи горшечники, если рядом не найдётся залежей глины? Чем стал бы тогда весь наш Народ?

Юноша молчал, опустив голову. Но Старец и не нуждался в его ответе.

– Он стал бы сборищем одиночек, где никто не может ни защитить, ни прокормить себя. Вот что может случиться, если мы перестанем двигаться вперёд, или свернём с избранного пути.

– Но ведь когда-нибудь наш путь закончится, – заметил юноша. – Рано или поздно, мы найдём такую землю, где места хватит нам всем, и каждый сможет заниматься тем, что ему по душе.

Старец чуть заметно усмехнулся.

– Как знать, как знать… Пока что мы находим только вот это.

Он неспеша развязал небольшой полотняный мешочек, который всегда носил при себе. Пошарив внутри, аккуратно выложил на камень кусочек обугленного дерева, обломок кости, какой-то заржавленный железный крючок. А ещё – небольшой глиняный черепок, похожий на осколок разбитого горшка.

– Посмотри внимательно. Иногда такие вещицы попадаются в земле на нашем пути. Как думаешь, откуда они взялись?

Юноша молчал, о чём-то размышляя. «Он умён, – подумал Старец. – Как жаль, что он так умён! А ещё – он не умеет лгать. Таким, как он, нельзя становиться вождями. И уж, тем более, «смотрящими вперёд».

– Отец, но ведь это значит, – медленно, словно продолжая размышлять, проговорил юноша, – что мы идём по следам тех, кто прошёл здесь много лет назад. Наш Народ повторяет их путь. Если по нему прошли другие – значит, пройдём и мы!

– Конечно, пройдём, – кивнул Старец. – Ведь это наши следы. Много лет назад Народ уже проходил этим путём. Обгорелое дерево – остаток головни из костра, ржавый крючок – часть ременной пряжки: много лет назад мы умели ковать железо… А этот черепок – кусочек знака «сына смотрящего». Разбитого знака. Когда-то их делали из глины, и у меня, кстати, был такой же. Каменные надёжнее, верно? Покажи-ка свой.

Юноша послушно снял с шеи камень-амулет и протянул Старцу.

– Отец, но если мы уже проходили здесь, значит…Все эти годы мы идём по кругу?!.

– Всё в этой жизни движется по кругу, – вздохнул Всевидящий. – Человек рождается, чтобы вырасти, набраться сил, произвести потомство, а потом, состарившись, покинуть этот мир, где его дети будут продолжать тот же путь. Всё повторяется, и нет ничего нового под этим небом. И каждому делу – своё время. Время рождаться – и время умирать, время собирать камни – и…

Несильно размахнувшись, он бросил амулет юноши в пропасть.

–… время выбрасывать камни! Вот так. Больше ты мне не служишь. Видно, такова уж твоя судьба: кто родился изгоем, тот должен изгоем и закончить свою жизнь.

Старец махнул рукой, подзывая ожидавших в отдалении «сыновей смотрящего».

– Теперь тебе придётся уйти. Я скажу им, что ты упал, сорвавшись в пропасть, и тебя будут считать погибшим. Это всё, что я могу для тебя сделать. С тем, что ты знаешь, нельзя оставаться среди людей. Может быть, Небесные Боги помогут тебе в пути, но среди людей нашего Народа таким, как ты, нет места.

Юноша поглядел в глаза Старцу, будто хотел что то сказать. Но потом передумал, молча повернулся и пошёл прочь. Тот, кого называли Всевидящим, не сомневался, что сделал всё так, как должно. Но откуда тогда эта горечь в душе, и незнакомое, почти забытое чувство стыда и страха, как в далёком детстве, когда строгий наставник, размеренно и твёрдо, словно гвозди в дерево, забивал в его память слова: «Никто, кроме «смотрящих вперёд», не знает направления пути! Никто не может видеть дальше и лучше, чем «смотрящие вперёд»! Всегда и везде прислушивайтесь к их слову, ибо нет звания почётнее и службы важнее, чем у них!»

А он, бывший тогда несмышлёным ребёнком, внимавшим поучениям старших, еле сдерживался, чтобы не признаться при всех: «Я тоже вижу далеко, вижу горизонт и яркое светило за облаками! Когда вырасту, я тоже стану таким, как они!» Глупые детские мысли, опасные желания, которые, к счастью, проходят с годами. Повзрослев, люди сохраняют только самые яркие воспоминания детства. Вроде сказки о проклятии Небесных Богов, и строгого правила – «нельзя заглядывать слишком далеко, нельзя видеть дальше других». И так часто мысленно повторяют эти правила, что действительно – разучаются видеть.

Теперь, когда жизнь почти прожита, когда он окружён почётом и уважением, и впереди спокойная сытая старость – «смотрящий», наверное, впервые задумался: что было бы с ним, если бы тогда, перед наставником, он не сдержался, не промолчал? Как сложилась бы его судьба? И ещё он спрашивал себя: неужели сейчас он завидует этому юноше, одинокому изгнаннику, который беззащитен перед множеством опасностей окружающего мира, но зато весь этот мир открыт перед ним – до самого горизонта, до небесных вершин! Мир неизведанный, огромный, хоть порой и таящий угрозы, но всё равно – невообразимо прекрасный…

Старец вновь и вновь задавал себе эти вопросы – и не находил ответа.

* * *

Одинокий орёл, чуть заметно шевеля размашистыми крыльями, высоко парил над пустынной равниной. Его зоркий взгляд способен был разом охватить огромное пространство, отмечая там всё, что могло пригодиться в пищу. Мелкие грызуны, змеи и ящерицы, беспомощные птенцы в чужих гнёздах часто становились его добычей, да ещё иногда – остатки трапезы четвероногих хищников. Правда, клевать лежалую падаль орёл не любил, а также остерегался нападать на слишком крупную живность. Он решался на это, лишь когда бывал слишком голоден. Сейчас орёл был сыт, и спокойно наблюдал, как далеко внизу длинным живым потоком по равнине двигались люди, словно неисчислимое множество муравьёв, ползущих друг за другом к неведомой цели. С высоты птичьего полёта можно было заметить, что человеческий путь слегка изгибается дугой. Если проследить оставленный людьми след, а потом мысленно прочертить их путь дальше – дуга должна была образовать на земле огромную окружность.

В стороне от толпы людей, двигавшихся по замкнутому кругу, орёл разглядел одиноко идущего человека. Он неторопливо, но уверенно шагал по прямому пути, к далёкой линии горизонта – туда, где земля соединяется с небом.