Одержимый ангелом

В соответствии с планом "Вайс", польская кампания вермахта должна была начаться не 1 сентября, а ещё 25 августа 1939 года. Однако почти неделю верховный главнокомандующий вооруженными силами Германии находился в берлинской клинике "Шаритэ" с очень странным диагнозом. Более того, не окажись он там, Второй мировой войны могло не быть вовсе...

СЕКРЕТНАЯ РАДИОГРАММА

АГЕНТ ЛЕСНИЧИЙ – МОСКВЕ,

24 августа 1939 года, 11.00 утра по Берлинскому времени:

"Объект А. успешно подвергнут воздействию".

МОСКВА – АГЕНТУ ЛЕСНИЧЕМУ,

11.15 того же дня:

"О развитии событий сообщайте незамедлительно".

Вечером 24-го августа Гитлер прибыл из Бергхофа в Берлин. Ещё раньше по телефону он велел созвать к своему приезду срочное совещание. За несколько часов до начала операции военных и гражданских лиц, круглосуточно занятых подготовкой вторжения, неожиданно оторвали от дел. Приказ явиться получили офицеры оберкомандования вермахта, а также чиновники важнейших министерств. Особое место среди приглашенных занимали иностранные дипломаты. Одетые в различную форму, все эти люди представляли собой весьма пестрое сборище.

Старая рейхсканцелярия была полна народа. Гитлер беседовал с фон Риббентропом в оранжерее, в то время, как итальянский посол Аттолико ждал аудиенции в гостиной. С минуты на минуту ожидалась британская дипломатическая миссия. Все догадывались, что готовится какая-то неожиданность, но какая именно, знал только худощавый, нервный министр пропаганды Третьего рейха Йозеф Геббельс. Он мрачно шепнул несколько слов на ухо Герингу, но сангвиническому рейхсмаршалу трудно было испортить настроение:

– Босьте, Йозеф! Операция назначена на четыре утра, войска стоят у границ, штабы роятся как ульи. Военная машина уже начала свое необратимое движение, и оставшиеся несколько часов – слишком малый срок, чтобы остановить её.

Но все в очередной раз убедились, что для фюрера не существало иного закона, кроме собственной воли.

Едва прибыл английский посол Гендерсон, Гитлер попросил всех пройти в Большой зал и там произнёс короткую речь, заявив, что план "Weiß" откладывается на неопределенный срок.

– Это всё, что я имел сообщить вам, господа.

Приглашённые разъезжались в самом разном настроении. Одни вздыхали с облегчением, другие понимали, что это только отсрочка. Наконец, третьи, те, кто открыто хотел войны, не скрывали недовольства.

Тем временем, в столовой рейхсканцелярии сервировали ужин. Фюрер провел в пути из Бергхофа несколько часов и проголодался. Есть в одиночестве Гитлер не любил. Обед с ним всегда делили две старшие секретарши, а ужин – две младшие. Но сейчас у фюрера было другое настроение. По его просьбе, камердинер пригласил к столу чету Геббельс. Однако рейхсминистр, с соблюдением всех возможных приличий, отказался.

– Mein Führer, lassen Sie mich gehen. Позвольте мне уйти, я должен закончить свою завтрашнюю речь на радио...

Гитлер одобрительно потрепал его по плечу.

– Скучный вы человек, доктор Геббельс! Даже ради любимого фюрера не хотите забыть о делах. Что ж, оставьте мне, по крайней мере, Магду. После ужина шофер отвезёт её.

Уезжая, Йозеф шепнул жене:

– Фюрер любит тебя. Будь с ним поласковее и постарайся выяснить, что на него нашло, в чём причина отсрочки.

В тот же вечер около полуночи начальник гаража имперской канцелярии Эрих Кемпка лично доставил Магдалену в особняк на Лебедином острове. Она выглядела подавленой.

– Was ist passiert, что случилось? О чем вы говорили?

– Йозеф, ich habe nur eine... у меня только одно объяснение: фюрер помешался. Будь я врачом, я назвала бы его состояние Sucht.

– Одержимость?

– Именно! Только не демоном а, скорее, ангелом. Да, это Engelsucht.

– Почему?

– Сейчас поймешь.

И Магда принялась рассказывать.

Когда Йозеф уехал, фюрер и его гостья сели друг напротив друга за длинный обеденный стол. Гитлер был вегетарианцем. Ему подавали на особом закрытом блюде, крышку с которого снимали только на столе. На блюде стояло несколько специальных серебряных судочков со свежими овощами, овощным салатом, поджаренными овощами и другими вегетарианскими кушаньями.

Магдалене подали белые грибы с клецками, курицу с рисом и немного копченой семги в качестве закуски. В центр стола горничная поставила бутылку любимого фюрером венгерского вина.

Гитлер ел молча, исподлобья поглядывая на Магду. Он явно был не прочь начать разговор. Некоторое время Фрау Геббельс прикидывала, какая тема могла бы заинтересовать хозяина, и наконец, решила завести речь о готовящемся наступлении.

Сначала она думала начать так:

– Позвольте мне поднять бокал за то, что унизительные для Германии последствия Первой мировой войны, наконец, преодолены! Национал-социалисты сплотили немецкий народ и вывели Германию на первое место в мире по темпам экономического роста.

После таких слов Гитлер, несомненно, похвалил бы её:

– Вы неплохо подкованы в новейшей истории! Из ваших прекрасных уст наши достижения кажутся ещё более впечатляющими.

Тогда она продолжила бы:

– Однако нам по-прежнему не хватает рынков сбыта, каковые в изобилии имеются у Англии, Франции и США. Германия вновь должна стать колониальной державой! А для этого нам нужны завоевания. Мы не можем больше зависеть от норвежской нефти и бельгийского зерна, мы должны иметь эти источники в своем полном распоряжении!

Эти слова фюрер также одобрил бы. Но, поразмыслив, Магда решила начать сразу с главного.

– Мой фюрер! Не пора ли, наконец, покончить с этим богатством англичан и вообще европейцев? Разве справедливо, что в Германии дети летом бегают босиком, потому как родители не в состоянии купить им обувь?

Гитлер улыбнулся, но так странно, что фрау Геббельс почувствовала: сейчас начнётся какая-то несуразица.

– Also, liebe Magda, вы предлагаете отнять обувь у английских детей и отдать немецким?

– Фигурально выражаясь, да, мой фюрер.

– То есть, соотечественники для вас предпочтительнее чужеземцев?

– Но это естественно!

– Что же тут естественного?!

Гитлер отложил в сторону вилку, поставил локти на стол и оперся подбородком на сцепленные руки.

– Darf ich Sie etwas fragen? Позвольте узнать, вы верите в существование высших сил?

– Разумеется, мой фюрер!

– В таком случае, я вас не понимаю: как можно и верить, и завидовать одновременно? Разве наш мир не находится целиком в руках Провидения? В таком случае, если вашим противникам повезло больше, значит, так угодно богу, верно? А вы терпите! Иначе, вы отрицаете Его волю, и признайте тогда, что ни в какого бога вы не верите!

Как и большинство людей, Магдалена никогда не размышляла о подобных вещах, и, разумеется, не поняла всей силы этих аргументов. Она только подумала: странно, Гитлер был выдающимся оратором, но никогда не был философом. Что могло произойти с ним в Бергхофе?

Подали десерт. Откусывая кусочки фруктового пирожного, и запивая их тёплым молочным коктейлем, фрау Геббельс продолжала:

– Неужели вы больше не верите в избранность арийской расы?

Гитлер отрицательно покачал головой.

– Я вообще думаю, что не стоило объединять немецкий народ вокруг идеи национального превосходства.

– Но нас вынудили к этому грабительские условия Версальского договора!

– И что в них было грабительского?

– Разве вы забыли? Германию обязали выплачивать репарацию на протяжении 70 лет, то есть, вплоть до 1988 года. Это обрекало немецкую нацию на нищету!

Фюрер вскочил в сильном волнении.

– Так надо же было понимать, что это временно! Немцам стоило потерпеть каких-нибудь полстолетия. Уже в семидесятых годах Европу ожидает экономический расцвет. А в конце двадцатого века в мире вообще начнётся так называемая глобализация. Конечно, главную роль в ней сыграют происки мирового еврейства, но результатом явится невиданное повышение уровня жизни в развитых странах!

Он вновь сел за стол и вдруг улыбнулся широкой, доброй улыбкой.

– А главное – бессмысленность этого пресловутого Drang nach Osten, нашего стремления на Восток... Вам известно, что Вселенную ожидает тепловая смерть? Зачем вообще к чему-то стремиться?

"Was soll das heißen? Что он несёт?" – думала Магда.

– Какая-какая смерть ожидает Вселенную?

Гитлер расхохотался своим лающим смехом.

– Есть человек, который расскажет вам об этом лучше меня. Приезжайте сюда завтра вечером, и я познакомлю вас с руководителем нашей атомной программы Вернером Гейзенбергом. Он великий физик, а кто понимает глубоко, тот всегда объяснит доступно...

Выслушав жену, доктор Геббельс какое-то время сидел молча. Потом поднял трубку стоявшего возле кресла на столике телефона и набрал номер своего личного шофёра:

– Уже спишь, Клаус? Вставай, через пять минут мне нужна машина.

Йозеф поднялся с кресла и направился в примыкавшую к спальне гардеробную. Через пару минут он появился оттуда, сменив домашний халат на серый гражданский костюм. Черные, прямые волосы были гладко зачёсаны назад.

Магда недоверчиво посмотрела на мужа.

– Ты опять на всю ночь?

В тот период у Йозефа была любовница, чешская актриса Лида Баарова. Но сейчас ему нечего было таить от супруги.

– Ложись спать, Магдалена, я скоро. Мне всего лишь надо обсудить кое с кем твой рассказ.

Роскошный люксовый "Мерседес" Геббельса быстро доставил его к личному врачу фюрера. Теодор Морелль жил неподалеку от рейхсминистра пропаганды. На Лебедином острове ему принадлежал участок площадью в целый гектар.

Выслушав ночного гостя, Морелль сказал:

– Доктор Геббельс, я терапевт, и недостаточно разбираюсь в психиатрии. Моё дело – лечить фюреру насморк, облегчать желудочные колики, купировать бессонницу... По моему скромному мнению, то, о чем вы рассказали, пока ещё не переходит тонкой грани, отделяющей страстную убежденность от сумасшествия. Может быть, во время пребывания в Бергхофе фюрер пережил инсайт... Человек иногда способен резко менять свои взгляды!

– Но никому из нас не нужны такие перемены! Разве вы не понимаете, чем это грозит? Пока что он сообщил истинную причину отмены наступления только моей жене. Но послезавтра у фюрера назначено выступление в берлинском Дворце спорта. И если он примется рассказывать о глобализации и тепловой смерти Вселенной, в народе начнется паника!

Морелль развёл руками.

– Единственное, что я могу сделать для вас – не сообщать фюреру о нашей беседе.

ЛЕСНИЧИЙ – МОСКВЕ,

25 августа 1939 года, 2.00 ночи по Берлинскому времени:

"Приближенные объекта А. серьезно обеспокоены переменами в его взглядах и, возможно, попытаются начать принудительное лечение".

МОСКВА – ЛЕСНИЧЕМУ,

2.15 той же ночью:

"Всеми средствами постарайтесь сохранить личный контроль над объектом А."

Гауляйтер Берлина вернулся домой глубокой ночью в расстроенных чувствах. Душечка Третьего рейха давно спала. До выступления Гитлера оставалось тридцать шесть часов. И тут Геббельс кое-что вспомнил. Он набрал номер Геринга.

– Герман, это я.

– О, боже, Йозеф, в такую рань!..

– Прошу прощения, но дело чрезвычайной важности. Помнится, вы рассказывали, как во время Первой мировой войны попали с Гитлером в лазарет для нервнобольных в Пазевальке. Как звали того невролога, который лечил вас?

Геринг был человеком выдающихся физических качеств, щедро наделенный от природы здоровьем. К тому же, у рейхсмаршала была великолепная память. Он думал всего несколько секунд.

– Если не ошибаюсь, у него сейчас частная клиника в Берлине. Но там он бывает после обеда. Хотите застать его с утра – поезжайте в госпиталь Шаритэ, где он читает лекции по психиатрии...

– Спасибо, Герман! А имя?

– Ах, да, имя... Помню, что-то связанное с лесом... Вальдман... Шварцвальд... Нет, не то... Хотя, постойте... Ну, конечно! Не лес, Йозеф, а лесничий! Его зовут Форстер, Эдмунд Форстер.

Доверить столь ответственное дело нельзя было никому, и после нескольких часов беспокойного сна Геббельс наклеил усы, надел парик, темные очки и отправился слушать лекцию профессора Форстера.

– Как говорит наш славный генерал Эрвин Роммель, "Если освободить проблему от эмоций – останется просто ситуация". Отсюда я заключаю, что любое расстройство психики имеет в своей основе протест против неизбежного. Возьмем, к примеру, мать, которая теряет разум в результате гибели сына. Это, конечно, весьма травмирующая ситуация, однако понимание её независимости от твоей воли помогло бы успешно справиться с ней. Но у людей есть иллюзия, что такая зависимость существует, и, кроме законов природы, на мир влияют ещё и их эмоции. Ясных причинно-следственных связей почти никому не достаточно: купался в опасном месте – утонул – умер – ничего не поделаешь, придется хоронить, раньше надо было учить ребенка осторожности. Так нет же! Я сейчас взбеленюсь до потери сознания, это магически повлияет на мир и он воскресит сына. Где-то по соседству со всем этим обитает и идея бога...

Вообще, господа, любая идея – это попытка добавить смысла окружающему миру. Почему-то большинству невыносимо жить в реальности самой по себе, без всяких объяснений. Даже здоровые люди жадны до событий. Все мы постоянно убегаем от действительности в сказку, происшествие, анекдот. Вы любите шутки? Ходите в театр? С интересом читаете полицейскую хронику? Вот видите, вам тоже требуется приправа к бытию. А уж тех, чьи нервы расстроены, просто категорически не устраивает присущая всему здоровому обыденность. Рядовой человек готов на всё, даже на муки безумия, лишь бы утолить свою нужду в загадочности мира, в якобы наличествующих повсюду скрытых смыслах.

Таким образом, мы видим, что психотик – это инфантильная личность, так и не избавившаяся от подростковой жажды чудесного. Здоровый потому и здоров, что в его мире не бывает чудес. Они для него невозможны и не нужны, его реальность насквозь скучна, и да здравствует эта славная скука! Нельзя быть здоровым в восторге, в надежде, в вере. Только спокойное приятие, разочарованность и ощущение конечности и бессмысленности существования является залогом душевного здоровья.

Итак, я предлагаю рассматривать психические заболевания как результат личностного неприятия реальности. И лечить их следует развитием у пациентов тотальной осознанности – новой антистрессовой формы мышления, освобожденной от невротизирующего влияния подсознания.

Кстати, насчёт так называемых типов нервной системы, запишите. Всякий ответственный человек должен понимать, что ни меланхоликов, ни холериков, ни флегматиков не существует, и типов темперамента только два: волевые, воспитавшие себя люди (это всегда сангвиники) и на разные лады расхлябанные невротики.

Слушая пожилого, но энергичного профессора, щедро разбрасывавшегося провокационными утверждениями, Йозеф вспоминал слова Геринга: для солдат у Форстера было только два диагноза: либо пациент симулянт, либо у него слабая воля.

– Увы, большинство из нас – потенциальные душевнобольные, ибо, почти никого не устраивает его жребий. А ведь счастье, на самом деле, встречается гораздо чаще, чем думают. Просто люди не хотят признавать своим счастьем то единственное, что им по силам!

И Форстер многозначительно потряс в воздухе указательным пальцем

– Also, господа, meine Vortrag ist zu Ende. Лекция окончена. Завтра, в это же время, приглашаю вас всех на семинар.

Вслед за последним студентом Геббельс спустился вниз с расположенных амфитеатром скамеек. Во время лекции на его криво сидящий парик и фальшивые усы косилась половина аудитории, но раскрыть анонимность, кажется, не удалось никому.

– Приветствую вас, герр Форстер. Надеюсь, мне не надо представляться?

Геббельс снял очки. Несколько секунд лектор вглядывался в лицо гостя, потом с улыбкой произнёс:

– Вопреки этому прекрасному гриму, с трудом, но узнаю вас, герр рейхсляйтер.

– Благодарю! Я получил немалое удовольствие от вашей лекции. И даже записал кое-что. Но к делу. Меня беспокоит душевное здоровье фюрера. Есть сведения, что однажды вы уже излечили его от серьезного заболевания...

– Ну, не особо серьезного... Это было в 1918 году. Англичане тогда впервые применили хлор, и ефрейтора Гитлера, как и многих других жертв газовой атаки, доставили с передовой санитарным поездом. У солдат были ожоги верхних дыхательных путей, легких и слизистых оболочек. Гитлер, я помню, жаловался на поражение глаз, вызванное, по его мнению, отравляющим газом. И, хотя он почти полностью ослеп, я быстро установил, что газ тут ни при чем.

– То есть?

– Повреждение было нервной природы. От трусости, в которой он не признавался даже себе, и на фоне действительно произошедшей, но достаточно щадящей газовой атаки пациент вызвал у себя мнимую симптоматику. Между нами говоря, в молодости фюрер был типичным невротиком, а эти господа сплошь и рядом страдают именно тем, во что верят, особенно, если это сулит им выгоду: инвалидов ведь не отправляют на фронт! Я, признаться, был в затруднении. Но ровно до тех пор, пока не понял, что сидящий передо мной скромный ефрейтор болезненно честолюбив. И тогда построил свое лечение на обещании величия и власти. Помнится, я произнёс, стараясь говорить как можно внушительнее:

– Ты и вправду ослеп. Но раз в тысячу лет на земле рождается великий человек, которого ждет великая судьба. Может быть, это – ты, может, именно тебе суждено вести Германию вперед. Если так, то Бог вернет тебе зрение прямо сейчас.

И больной тут же прозрел, явственно увидев свечу, зажженную в темной комнате. Кстати, кажется, после этого случая Гитлер и увлёкся политикой.

Рейхсминистр оторопел. Неужели головокружительная карьера фюрера стала результатом умело сделанного внушения? Геббельс не знал, что на рубеже 20-х годов Советская Россия повсюду внедряла своих агентов, готовивших почву для мировой революции. В психически неуравновешенных гражданах разных стран они путём внушения развивали волю к власти, делая из них бунтарей и революционеров, готовых подрывать устои старого мира. Гость профессора не мог и предположить, что разговаривает сейчас с одним из самых успешных резидентов за всю историю советской разведки. С тем, кому одной уверенно сказанной фразой удалось создать, пожалуй, величайшего монстра в мире. И с тем, кому теперь предстояло исправить собственную роковую ошибку.

– Чёрт побери, здесь есть о чём задуматься, герр профессор! Но позвольте и мне задать вам задачку.

И Геббельс подробно пересказал Форстеру впечатления своей жены от ужина с Гитлером. Профессиональный разведчик легко сделал вид, что слышит обо всём впервые.

– Хм... Как Магда назвала его состояние? Engelsucht?

Он усмехнулся.

– Одержимость ангелом... Точнее, пожалуй, и не скажешь. При условии, что вы всё верно описали, конечно.

– Герр Форстер, а вы могли бы тайком осмотреть фюрера, и составить собственное мнение о его состоянии?

Привыкший всю жизнь вести двойную игру, Форстер в раздумье наблюдал как солнце, пронзающее нечистый после лета оконный переплет, пыльными столбами ложится на обшарпанный деревянный пол аудитории.

– Я так понимаю, тайком даже для него самого?

– Для него – в первую очередь! Сегодня вечером в рейхсканцелярии состоится встреча, куда приглашен Вернер Гейзенберг. Приходите и вы, как ученый-естественник...

– Итак господа, Вторая мировая война отменяется, – радостно вещал Гитлер, восседая во главе стола. – И помяните мои слова: мировых войн вообще больше не будет. До самого конца времён, то есть, пока Вселенная полностью не остынет. Верно я трактую, герр Гейзенберг?

И Гитлер резко расхохотался.

– Почему вы в этом уверены, мой фюрер? – вежливо спросил физик.

Гитлер нетерпеливо ударил кулаком по столу.

– Да раскройте же глаза! Об этом говорят тенденции в мировой экономике. В будущем развитые страны будут накрепко связаны между собой огромным, невиданным прежде в истории товарооборотом. Все государства станут друг для друга крупными рынками сбыта, потеря которых угрожала бы крахом экономики. Поэтому, войн и серьезных беспорядков в развитых странах больше не будет!

И, внезапно понизив голос, фюрер продолжал с хитрой улыбкой:

– Когда основу ассортимента магазинов составляют деликатесы и предметы роскоши – а именно так будет в скором времени, – воевать, знаете ли, становится невыгодно. Беженцы ничего не купят!

Хозяин рейхсканцелярии излучал самодовольство.

– А как же наши идеи мирового господства? – спросил кто-то.

Гитлер сделал заверяющий жест ладонью.

– Они остаются. Но, чтобы поработить мир, больше не нужно никого уничтожать и запугивать. Людей станут ловко убеждать в чем угодно с помощью рекламы.

– Рекламы, мой фюрер? – не удержалась фрау Геббельс. – Этих цветных картинок на развороте дорогих журналов? Но рабочие и крестьяне их не читают!

Гитлер в раздражении вскочил.

– Досточтимая Магда! Да будет вам известно, что к концу двадцатого века реклама сделает огромный шаг вперёд. В каждом доме появится наследник радиоприемника – телевизор, тонкая дощечка, способная воспроизводить не только звук, но и изображение. И чисто политическая пропаганда в мире сойдет на нет, поскольку, из-за роста материального благополучия люди сделаются крайне аполитичными. Да поймите же вы, что у свободно перемещающихся по миру граждан полностью исчезнет почва для патриотизма!

У оратора запершило в горле, и кто-то протянул ему воду в маленьком стаканчике. Но фюрер, давясь кашлем, отрицательно замотал головой, и ткнул в протянувшего пальцем. Податель спохватился, быстро отпил из стакана и снова протянул его Гитлеру, после чего тот сразу принял воду и залпом выпил её.

– Самые беспринципные дельцы, – продолжал он, отдышавшись, – скоро поймут: наживаться удобнее на здоровом и счастливом человеке при деньгах. А такой обычно работает на любимой работе, ведь подневольный труд неэффективен. Творчество, креативность могут быть следствием только интереса и свободного выбора! И однажды все мы воскликнем: да здравствует потребление и жажда наживы! Они принесли на землю мир!

– Но откуда вам всё это известно? – спросил Борман. – Я не смею сомневаться в вашем даре провидца, но почему вы так уверены?..

Больше всего на свете Гитлер не любил, когда ему перечили. Он уже собирался обрушиться на обергруппенфюрера, но в последний момент сдержался.

– Нет у меня никакого дара, Мартин. И, конечно же, ни в чем нельзя быть заранее уверенным. Но в том-то и заключается величие человека, чтобы без всяких гарантий жить надеждой на лучшее!

Видно было, что фюреру невыносимо досаждает необходимость объяснять окружающим очевидные вещи. Он всё более повышал голос, подкрепляя каждые несколько слов упрямым, клюющим жестом сжатой в кулак руки с торчащим крючком указательного пальца:

– Немцам следует быть оптимистами и верить, что мир движется всегда в правильном направлении. И не только немцам, между прочим. Так что, прекратите задавать дурацкие вопросы! – почти выкрикнул он.

– Вы внимательно слушаете, Форстер? – шепнул Геббельс. – Ваше мнение?

Но не успел профессор раскрыть рот, как началось нечто невообразимое.

– Genug! – завопил Гитлер, – довольно! Verfluchte Scheiße! Негодяи и дерьмо! Вы обязаны верить мне без рассуждений! Вы давали присягу на верность своему фюреру!

– Удачный момент, Форстер! – шепнул Геббельс. – Вы констатируете у фюрера расстройство психики, а мы свяжем его и доставим в клинику!..

После короткой борьбы, когда диктатора вывели из зала с кляпом во рту, шеф гестапо Генрих Мюллер обратился к собравшимся:

– Приказываю всем свидетелям инцидента хранить молчание. Под угрозой самого жестокого преследования.

И добавил:

– У нас есть список всех присутствующих. Если только поползут слухи, мы не будем разбираться с каждым в отдельности. Надеюсь, вы понимаете, о чём я, господа?

ЛЕСНИЧИЙ – МОСКВЕ,

25 августа 1939 года, 21.00 по берлинскому времени:

"Объект А. у меня в руках. Жду дальнейших распоряжений"

МОСКВА – ЛЕСНИЧЕМУ,

21.17 того же дня:

"Приказываю закрепить и усилить мирные настроения объекта".

Доставленному в клинику Гитлеру в тот же вечер сделали электростимуляцию головного мозга. После чего он сразу успокоился и проспал целые сутки. Когда Форстеру сообщили, что пациент очнулся, он поспешил в палату, и, войдя, увидел устремлённый на него внимательный взгляд диктатора, удобно сидящего на постели в окружении подушек. В этом взгляде уже не было ни малейших признаков безумия, однако, опасаться Форстеру было нечего. Электросудорожная терапия заставляет пациента забыть и её саму, и всё, что случилось непосредственно перед тем.

– Добро пожаловать в клинику, мой фюрер! Профессор Эдмунд Форстер, к вашим услугам. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, сносно. За исключением одного. Меня беспокоят голоса... Скажите, доктор эээ... Форстер, кого ещё лечат по соседству со мной?

– Кроме вас в этом корпусе только два пациента, два глубоких старика. Внизу, в подвале, обитает пан Дьябель, он сам попросился в помещение потемнее. А наверху, среди жары, света и пыли мы содержим пана Буга. Кстати, у обоих – один и тот же диагноз.

– Бред величия? – слабо улыбнулся фюрер.

– Поначалу нам тоже так казалось. Но на самом деле, это больше напоминает старческое слабоумие. Они оба впали в детство.

– Почему вы так уверены?

– Будто не знаете! – усмехнулся Форстер. – Эти двое утверждают, что правят миром.

– Но подобные утверждения как раз и означают...

– Ошибаетесь. Вы давно общались с маленькими детьми? Вспомните, кем они ощущают себя лет до пяти.

– И кем же?

– Да центром Вселенной! Понаблюдайте, при случае, и поймёте, сколько лет, в сущности, должно быть каждому из этих двоих сумасшедших.

Для Форстера всё это было обычной болтовнёй с едва пришедшим в себя пациентом. Гитлер же словно пытался уяснить для себя что-то важное.

– Но если это и вправду бог и дьявол, они совершенно справедливо ощущают себя центром мироздания!

Форстер снисходительно пожал плечами. Он давно привык к тому, что больные, очнувшиеся после шоковой терапии, несут всякий бред.

– Боюсь, с подобных утверждений и начинаются все душевные болезни...

Профессор подошёл к окну и присел на край подоконника.

– Мой фюрер, я психиатр, и хочу исполнить свой врачебный долг. Необходимо закрепить то, к чему вы сами пришли до меня, – ибо, я знаю, что вы изменили свои прежние взгляды совершенно самостоятельно, не правда ли? Итак, вам, по-прежнему, жаль английских детей?

– Очень жаль, Форстер!

– Прекрасно! Это неожиданно развившееся у вас сострадание может стать благом для целой Европы...

– Да! – перебил Гитлер. – И, поскольку для нас теперь неприемлемо воевать ради захвата территории...

Больной сделал долгую паузу, во время которой ничего не подозревающий профессор одобрительно кивал.

– ... мы начнём войну за подчинение всех очевидным фактам!

"Вот так новость!" – вздрогнул Форстер.

Видя замешательство собеседника, Гитлер хитро подмигнул ему и, подался вперёд:

– Давайте думать, что мир захватили не евреи, а... дураки. То есть, те, для кого ничто не является бесспорным доказательством. Например: кто живет долго и счастливо, тот живет правильно, и всем следует у него учиться. Или: довольный жизнью есть более полноценный человек, чем недовольный, и должен быть примером для подражания.

– Хм, а кого же вы теперь назовёте людьми второго сорта, фюрер?

– Ну, это будут не все неарийцы, а скажем... все несчастные. Отличная мысль!

– Вы хотите развязать войну против дураков и несчастных? Но жертвами её станет большинство людей на земле...

– Большинство или нет, но миллионов 50 укокошим, а, доктор? Где у вас телефон? Мне надо позвонить.

– Но...

Фюрер изменился в лице.

– Мне послышалось, профессор? Или, может, вы сошли с ума? Что значит "но"?! Немедленно проводите меня к телефону!

Форстеру не оставалось ничего другого, как сопроводить больного в свой кабинет.

– Алло, Эрих? Это Гитлер. Что? Прекрасно себя чувствую. Да, в полном порядке. Слушайте внимательно. Я нахожусь в клинике доктора Форстера. Ваш адрес, профессор? Запоминайте, Эрих: Берлин, улица... дом номер... Повторите!.. Отлично! Приказываю немедленно отправить за мной машину.

Положив трубку, Гитлер отправился к себе в палату, а Форстер отпер примыкавшую к кабинету тайную комнату, где стоял передатчик, и отстучал радиограмму:

ЛЕСНИЧИЙ – МОСКВЕ:

"Провал операции. Объект А. полностью вышел из-под контроля".

Ответ пришёл спустя всего несколько минут.

МОСКВА – ЛЕСНИЧЕМУ:

"Приказываю немедленно уничтожить".

Профессор открыл несгораемый шкаф, взял с полочки шприц и несколько секунд выбирал между ампулами с морфием, мышьяком и цианистым калием. Потом решительно положил шприц на место, достал из дальнего угла сейфа "Браунинг" и быстро вышел из кабинета.

Фюрер уже переоделся в свой оливковый китель с буддийским крестом на левой руке. Поджидая лимузин, он сидел у окна в своей палате и весело улыбался солнышку. Но едва в коридоре послышались шаги, улыбка померкла. Хитрый как зверь диктатор мгновенно догадался, кто к нему идёт и зачем. Глаза его сверкнули дикой злобой.

"Ну, довольно! Не хотите доброго фюрера – получайте прежнего!"

И едва снаружи взялись за дверную ручку, Гитлер крикнул изо всех сил:

– Берегитесь, профессор!

От неожиданности Форстер начал стрелять прямо через дверь. Он всаживал в неё пулю за пулей, и вдруг створки, будто от взрыва, распахнулись изнутри. Доктора отбросило к противоположной стене, где он мгновенно скорчился и почернел от нестерпимого жара, словно брошенный в печь одуванчик.

Из палаты вырвался ангел. Навсегда покидая фюрера, он пронёсся огненным вихрем, испепеляющим всё на своём пути. Форстер упал замертво, а ангел помчался дальше, в будущее, чтобы обосноваться в новом глобальном мире, где простая забота о выгоде сделает, наконец, то, что не удалось ни одной религиозной или философской системе: добро и нравственность распространятся повсеместно.

Ну, в самом деле, зачем изнеженному метросексуалу красть и убивать? Чтобы отравить свою безмятежную жизнь ожиданием прихода полиции?! Или, зачем ему, купающемуся в семейном счастье, изменять жене? Нет, не станет он ради каких-то страстей рисковать налаженной атмосферой в доме!

А если вы пока ещё не метросексуал и недостаточно изнежены для того, чтобы всему на свете предпочесть комфорт чистой совести – что ж, общество потребления об этом позаботится!

Но тогда, в 39-м, мало кто знал, что всё кончится именно так. И ранним утром 1-го сентября немецкие дивизии перешли границу с Польшей, послушно следуя за огненным ангелом исторической необходимости. Началась Последняя мировая война.