​Бинарная свобода

До сих пор не родилось ни одной значимой теории, объясняющей природу загадочного явления. Мы с горечью вынуждены признать, что пока феномен инверсий не поддаётся вразумительному объяснению и тем более прогнозированию. Инверсии остаются для нас совершеннейшей тайной. Однако общеизвестно, что явление имеет огромное, смыслообразующее значение, и всем нам остаётся только молиться, чтобы время нашей жизни не пришлось на очередную инверсию.

Джим Форестер, профессор Массачусетского технологического института, лауреат Нобелевской премии по физике 1992 года.

Ранним сентябрьским утром, когда подрагивающая, шипящая стрелка на городских часах едва преодолела шестичасовую зарубку, в восточной части Барселоны, недалеко от Парка Цитадели, бесследно исчезла Триумфальная арка, щедро украшенная гербами испанских провинций. Высоченная достопримечательность с вековой историей словно растаяла на ласковом средиземноморском ветру, оставив после себя неловкую пустоту и беззвучные восклицания людей в пёстрых майках и грубых кроссовках, наводнивших близлежащую аллею в погоне за идеальной физической формой. Взмокшие от усердия бегуны и велосипедисты, утратившие на мгновение уверенность в душевном здоровье, остановились и беспомощно озирались вокруг. Седовласый водитель рейсового автобуса, вытаращив глаза и вывернув голову вбок, забыл докрутить руль на круговом движении и вылетел на тротуар, проверив на прочность старинный фонарь конца девятнадцатого века, очертаниями напоминавший поникший вопросительный знак. Неестественная для столь раннего часа тишина поглотила окрестности. Замерли люди, замолчали птицы и лишь загорелый бродяга, стоя на коленях под горделивой пальмой, воспалёнными глазами пристально смотрел на чистое лазурное небо, обнажившееся после исчезновения арки, и размашисто крестился.

Вскоре на границе между бульваром Рамбла, главной пешеходной улицы города, и центральной частью порта произошло не менее странное событие. На глазах помятых туристов, проведших бессонную ночь в шумных барах на побережье, улыбчивых лоточников и уборщиков в черно-жёлтых жилетах пропала громадина памятника Колумбу. Шестидесятиметровая колонна исчезла вместе с венчавшей ее статуей мореплавателя, уверенным жестом руки указывавшего в сторону Америки. Располагавшийся подле монумента киоск с прохладительными напитками и дебелой продавщицей в гранатовой бейсболке также испарился в воздухе.

Во всех районах города, особенно в прибрежных, в то утро исчезали жилые дома, музеи и памятники. Невидимая рука, точно малолетний хулиган, попавший в мастерскую художника, аккуратно стирала архитектурные творения рук человеческих, не оставляя после себя разрушений, строительной пыли и покорёженного асфальта. Здания пропадали в тихой и будничной манере, унося с собой в пустоту случайных людей. В городе зарождалась паника. Она передавалась по телефонным сетям, заставляла вскрикивать от неожиданности пейджеры, кружила в воздухе, заглядывала в окна, выплёскивалась на лица горожан, и, словно вирус, охватывала прежде беззаботные толпы. Одного взгляда в растерянные глаза свидетеля происшествия было достаточно для появления внизу живота гадкого холода, лишающего способности ясно мыслить и свободно дышать. Частная жизнь, прежде такая неприкосновенная, стремительно обесценивалась, сплачивая горожан перед лицом общего изматывающего страха.

Переливавшаяся через край тревога, клокочущая и набиравшая силу точно тропический шторм, никак не затронула юного клерка Мигеля, торопливо маневрировавшего на велосипеде по залитым солнцем улицам. В наушниках у него гремел новый альбом молодой американской группы Nirvana, вышедший на днях. Предвкушая очередную – третью за месяц – неприятную беседу с руководителем отдела Альберто, он с отвращением чувствовал, как прилипает к вспотевшей спине белоснежная рубашка. С тех пор как Мигель вынес из небольшого магазинчика, притаившегося поблизости от площади Каталонии, игровую приставку «Денди» и несколько жёлтых картриджей, опоздания на работу приобрели регулярный характер. Он проводил ночи напролёт перед телевизором, сжимая до хруста прямоугольный джойстик и совершая им в воздухе замысловатые движения, напоминавшие какой-то древний мистический ритуал. Разворачивающиеся на экране танковые бои или торопливая суета ненасытного яркого-жёлтого шарика волшебным образом сглаживали недовольство Мигеля той самой взрослой жизнью, байками о которой его так охотно кормили в детстве.

Мысленно готовясь оправдываться за десятиминутное опоздание, Мигель подъехал к тридцатиэтажному офисному изданию и ловким движением пристегнул велосипед к стальной свежеокрашенной дуге. Изумрудного цвета небоскрёб, построенный с претензией на футуризм, возвышался над шумной четырёхполосной дорогой, сразу за которой расположился беззаботный городской пляж. Стеклянный фасад сооружения нестерпимо блестел на ярком солнце, оставляя в глазах надоедливые световые лужицы. Охранники в серой униформе, сбившиеся в кучу в углу зала, о чём-то оживлённо переговаривались и не обратили никакого внимания на Мигеля, предъявившего свой пропуск в пустоту. В лифте он вежливо кивнул, отодвинув наушник, остроносой девушке из фармакологической компании этажом ниже, но она в ответ лишь затравленно кольнула его взглядом.

По длинному, ветвистому коридору навстречу Мигелю молча шагали какие-то люди с кожаными портфелями в руках, среди них он сразу заметил своего шефа Альберто. Его выпуклые бычьи глаза казались чужеродным элементом, по недоразумению приставленными к отёчному лицу. Альберто, тучный и неуклюжий, тяжело и со свистом дыша, проковылял мимо застывшего у стены Мигеля, едва не проглотившего мятную жвачку, и безразлично скользнул по нему взглядом. Мигель недоумённо пожал плечами и облегчённо выдохнул.

Офисное помещение компании, в которой уже почти три года трудился Мигель, представляло собой квадрат с тремя выделенными кабинетами для руководства и сотами неотличимых друг от друга кубиклов такой же квадратной формы. Рядовых сотрудников друг от друга отделяли хлипкие невысокие перегородки. Фирма торговала канцелярскими принадлежностями, не забывая придавать перепродаже привкус благородной миссии и особого пути. Однако в то утро большинство кубиклов были пусты. Сотрудники столпились в кабинете директора перед пузатым телевизором, установленном на очищенном от документов столе. Речь плешивого диктора с вызывающе морщинистым лбом невозможно было разобрать из-за всхлипов, восклицаний и криков. Одна из сотрудниц, круглолицая женщина с родимым пятном на щеке, уткнулась в плечо бледного, потерявшего всякий цвет, юриста и рыдала. Он неловкими движениями гладил ее по вздрагивающей спине и растерянно оглядывался по сторонам. Парень из отдела маркетинга, сидя на полу в расстёгнутой рубашке, тихо раскачивался вперед-назад, закусив зубами собственный кулак. Только в этот миг Мигель осознал, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

К Мигелю подскочил воодушевленный Макс, хищно сверкая голубыми глазами. Его белесые ресницы готовы были пронзить опешившего Мигеля.

- Что творится-то, с ума сойти! – прокричал он и, схватив приятеля за плечи, сильно встряхнул. – Говорят, порта Велл больше нет. И океанариум исчез! Пусто! Ни следа!

Его сильные длинные пальца болезненно впились в плечи Мигеля. На фоне подавленных, обескураженных коллег выражение лица Макса, белокурого немца с глазами, надёжно спрятанными под крышей надбровных дуг, излучало уверенность и какой-то дикий азарт. Уроженец Франкфурта, он приехал в Барселону всего несколько недель назад, но уже успел подружиться с Мигелем и продемонстрировать гедонистический нрав. К переезду его сподвигла мечта о мягком средиземноморском климате и расслабленной барселонской жизни. По пятницам они с Максом устраивали тур по барам и ресторанам каталонской столицы, и Мигель никогда не видел, чтобы кто-то с таким упоением наслаждался простыми человеческими радостями. Макс, закатывая глаза, смаковал каждый глоток фруктовой сангрии, с удовольствием сжимал обеими руками запотевший бокал местного ячменного пива и стремился испробовать все виды паэльи и фидеуа. Нескрываемый восторг вызывал у него крупный песок на многочисленных пляжах – не прилипает и легко стряхивается! – и чистейшая вода, позволяющая разглядеть дно на значительном удалении от берега. В равной мере его радовали творения гения Гауди и невозмутимые девушки, загорающие топлес; тесные заведения, где подавали только бокал сухого шампанского и бутерброды с тонко нарезанным хамоном, и нелегальные уличные лоточники, выкладывающие на пожелтевших простынях поддельные побрякушки. Даже работа менеджера по продажам, вызывавшая у Мигеля тягостное отвращение, какую-то отрыжку необходимости, для Макса представлялась лёгким забавным занятием. Улыбка, обнажавшая ряд белых зубов, не сходила с лица Макса. Дополняли светлый образ счастливого человека короткие льняные волосы, умело взъерошенные гелем. Его поразительное жизнелюбие, словно ядерный реактор, питало окружающее пространство, чем не стеснялся пользоваться Мигель, ощущавший внутри всегдашнюю пустоту и грусть.

Среди всеобщей суеты вдруг обнаружился взмокший Альберто, стоявший под потолочным вентилятором, запрокинув голову, покрытую бусинами пота. Окинув шефа сочувственным взглядом, Макс увлёк Мигеля в кабинет директора, где пришлось неделикатно продираться сквозь взбудораженную толпу. Вот-вот должен был начаться специальный выпуск общенациональных новостей.

Мертвенно-бледный диктор, жалобно кряхтя, дал слово бровастому генералу в сизой униформе, который глядя куда-то вниз, на невидимый зрителям листок, рассказал, что сообщения об исчезновениях домов, офисных центров, памятников культуры, а иногда и целых улиц поступают из Барселоны, Сарагосы, Валенсии и Малаги. Явление наблюдается также на юге Франции, в Марселе и Монпелье, и, судя по динамике последних часов, разрастается во всех направлениях. На несколько мгновений он прервался, поигрывая желваками скул, откашлялся и назвал номер специальной горячей линии для тех, кто потерял в волне исчезновений своих родственников. Издавая приглушённый вой и плотно зажав ладонью рот, из кабинета выбежала Бланка из финотдела. Перед ней почтительно расступились сотрудники. «Сегодня утром две ее дочери с няней пошли в океанариум…» - шепотом пояснил Макс.

К дискуссии в телестудии присоединился президент Королевской академии наук, оказавшийся сухеньким старичком с благообразной эспаньолкой и цепким взглядом. Он первым в эфире произнёс то, о чём все думали, но никто не решался озвучить. «Обобщая поступающие сведения, мы с коллегами приходим к следующему выводу. Наблюдаемое на северо-востоке нашей страны явление можно с уверенностью отнести к категории инверсий…»

Пугающее, колючее слово «инверсия» вырвалось на свободу, и повторяемое на все лады, с разной интонацией, размножилось и, словно рой разъярённых ос, устремилось во все стороны. Каждый из числа столпившихся в кабинете клерков выдохнул это слово, попробовал его на вкус и содрогнулся от горечи.

«…как известно, последний, детально описанный случай инверсии в истории человечества пришёлся на конец девятнадцатого века, когда на территории современной Бельгии…»

Историческую справку прервал истошный крик. Возле панорамного окна, откуда открывался вид на побережье и запруженную автомобилями дорогу, стоял Альберто и показывал пальцем куда-то вдаль.

- Парадиз пропал!.. Исчез! – задыхаясь от ужаса, сипел Альберто. – Только что был… я видел. Там люди сидели, человек шесть. И потом – бац! Взгляд перевожу – и ничего…

На месте пляжного кафе «Парадиз», хорошо известного Мигелю, а с недавних пор и Максу, свежий морской бриз играл с податливым, лёгким песком, рисуя мимолётные холмы и причудливые пейзажи. Буйство песка и ветра на месте растворившегося громкоголосого заведения, чья яркая неоновая вывеска манила по вечерам измученных клерков, произвело тягостное впечатление. Мигелю показалось, будто какой-то невидимый злодей выкачал из офиса весь воздух, такой сладостный и желанный.

Альберто, трясущегося всем телом точно в лихорадке, двое мужчин взяли под руки и увели подальше от окна, в директорский кабинет, где какой-то тучный эксперт, едва помещаясь в экран телевизора, доносил прописные истины о событиях инверсии 1891 года, давно ставших частью школьной программы. Первой не выдержала Бланка, которая накануне вечером, за ужином, уговорила дочерей посетить шоу с дельфинами в океанариуме. Она, серолицая и будто бы обезвоженная, вмиг постаревшая на добрый десяток лет, завопила на весь офис:

- Бежать! Надо бежать из этого здания!

Бланка, словно бильярдный шар, отскакивала от одного сотрудника к другому, без разбора хватала всех за ворот и, притягивая к себе, кричала:

- Сейчас мы тоже исчезнем! Скорее, надо бежать!

От безумного взгляда Бланки и ее истерических воплей Мигель весь сжался в комок и никак не мог вновь начать нормально дышать. Беспорядочное движение наэлектризованной Бланки прервалось на Максе, который крепко прижал её к себе и попытался успокоить, разговаривая с ней как с ребёнком. Она забарабанила кулаками по его груди, будто по закрытой двери, причитая и проклиная всех за нежелание спасаться. Жаркие призывы вскоре сменились всхлипами и приглушёнными рыданиями, когда Бланка наконец спряталась от невыносимого мира в жёстких объятиях невозмутимого Макса. У Мигеля в ушах противно загудело, и ноги сами понесли его к выходу.

Паническое бегство части сотрудников по коридору в направлении лифта прервалось одномоментной сменой освещения - кто-то могущественный выключил ослепительный солнечный свет, дерзко вырывавшийся из окон. Будто по щелчку пальцев, небо заволокло плотными тучами неестественного, тёмно-болотного цвета. Нежно-голубое, с лазурными прослойками море превратилось в гигантскую грязную лужу. Мутные волны, подгоняемые шквалистым ветром, набегали на безрадостный, утративший былое очарование берег. Смуглая девушка из отдела маркетинга, чьего имени Мигель не знал, молча взяла его ледяную руку и прижалась плечом, но он едва обратил на это внимание.

- Смотрите! – Макс в мокрой от слёз Бланки рубашке и с неизменной ухмылкой на лице, подчас внушавшей Мигелю восторженный трепет, указал рукой на шесть гигантских кубов, возникших на пляже.

Шеренга огромных коробок, каждая высотой с трёхэтажное здание, выстроилась вдоль берега на одинаковом расстоянии, метрах в пятидесяти друг от друга. Появившись из ниоткуда, тёмные громадины нависали над шоссе, будто суровые тюремные надсмотрщики. Водители, заворожённые внезапным вторжением, останавливали автомобили посреди дороги, и, не обращая внимания на какофонию яростных сигналов, выбирались наружу и брели по направлению к кубам, испытывая необъяснимую тягу к источнику страха. В образовавшейся напряжённой тишине донёсся чей-то шепот: «У меня плохое предчувствие».

Спёртый воздух пронзил дикий, выворачивающий наружу внутренности скрежет. Кубы, оказавшиеся всего лишь металлическими контейнерами, стали раскрываться во все стороны, будто бутоны цветов, со скрипом и грохотом, от которого нестерпимо кололо в ушах. Не дожидаясь полного раскрытия контейнеров, из образовавшихся щелей наружу хлынули потоки крупных паукообразных существ. Все сотрудники, как по команде, инстинктивно отпрянули от стекла, запотевшего от нервного дыхания, не переставая, однако следить за тем, как существа размером с небольшой автомобиль, снабжённые идеально симметричными ногами – по четыре с каждой стороны, - устремились во все стороны. Проворные, суетливые, лишённые видимых органов зрения и головы в целом, они представляли собой, по сути, едва скреплённые продолговатым туловищем грозные ощетинившиеся ноги. Самое проворное из них играючи настигло опрометчивого зеваку, оказавшегося слишком близко к контейнеру. Оно опрокинуло несчастного тощего парня навзничь и принялось втаптывать его в песок, безжалостно разрывая плоть острыми, как лезвие бритвы, наростами на не останавливавшихся ни на миг ногах. С обескураживающей скоростью они настигали убегавших и после минутной, отвратительной возни, оставляли после себя распластанные, присыпанные песком тела. Как только первые из существ выбрались на дорогу, преодолев невысокие ограждения, на шоссе началась паника и неразбериха. Трёхдверный хэтчбек стального цвета не успел увернуться от появившейся впереди стайки существ и, резко вильнув в сторону, перевернулся, проехал на крыше несколько десятков метров и врезался в красный «ситроен» с включёнными аварийными сигналами. Бородатый мотоциклист на основательном чоппере, пытаясь объехать покорёженные автомобили, воткнулся в одно из существ, и, точно снаряд из пушки, вылетел из седла.

- Вот это да! – сжимая кулаки от восторга, проговорил вдруг Макс и удовлетворённо ухнул. – Вот это круто!

Бледный, взвинченный Альберто страшно выпучил воспалённые карие глаза и процедил сквозь зубы, с ненавистью глядя на Макса: «Я всегда знал, что ты больной на голову…» Но Макс даже не обернулся, полностью увлечённый чудовищными событиями снаружи.

Не в силах более наблюдать за зловещими существами, многие отошли в сторону от окна, а часть предпочла укрыться в ненавистных прежде кубиклах, спрятаться за тонкими перегородками от нового ужасного мира. Обессиленный Мигель со вздохом опустился в кресло и обхватил двумя руками голову, стараясь приглушить крики ужаса, всхлипы и навязчивые молитвы.

Время текло садистски медленно. Оно, словно палач на эшафоте, застывший с топором в руках, любезно предоставляло приговорённому возможность пережить смерть бесконечное число раз у себя в голове. Из шокового оцепенения всех вывел Макс, отвлёкшийся наконец от происходящего за окном. Он залез на стол, встал в полный рост и обратился ко всем с речью, по тону и содержанию напоминавшую выступление генерала перед солдатами. Словно памятник на постаменте, Макс, и без того почти двухметровый, казался исполином перед лицом простых смертных. Держался он уверенно, всем своим видом давая понять, что не раз попадал в смертельно опасные передряги и непременно выходил сухим из воды. Первым делом он заверил всех присутствующих, что надеяться им не на кого, и долгожданная помощь, почти не отличимая от чуда, не придёт. «Телевизор нам не поможет, - заключил он, махнув рукой в сторону кабинета директора, - теперь мы, и только мы, можем спасти себя». В мире, вероломно лишённом чистого голубого неба, васильковые глаза Макса оставались единственным оазисом прежней, разумной жизни. Его нечеловеческая твёрдость перед лицом беды, само осмысление которой вело к еще большей беде, внушала почтение и трепет. Вынырнув из мира вялых, смутных размышлений, Мигель понял, что немного отвлёкся и принялся растерянно крутить головой по сторонам, как будто ожидая дружеского разъяснения. Макс тем временем призывал надломленных коллег вооружаться. В строительном магазине, располагавшемся в соседнем безликом здании, было всё необходимое для истребления «этих тварей». Дело оставалось за малым: вспомнить о благородстве отчаянной смелости и, объединив усилия, добраться до вожделенных топоров, молотков и кувалд.

Перед лицом смертельной опасности началась перекличка храбрецов: Макс первым задрал руку вверх и ударился о потолок, позабыв о том, что стоит на столе. Он поочередно прожигал взглядом мужчин, окружавших его постамент. Пытка тягучей тишиной и беззвучной мольбой испуганных женщин не продлилась долго: первые руки медленно, будто робкие ростки, почти сразу же поползли вверх. Отринув липкий страх, каждый из салютовавших смельчаков оборачивался назад, со смутной надеждой и тенью превосходства в облике. Волна мужества, запущенная воодушевлённым Максом, плавно набирала силу и вскоре докатилась до Мигеля. Заблестели жадные, требовательные глаза, алчущие демонстрации героизма. Мигель, обожжённый, обветренный всеобщим вниманием, затрясся всем телом, но не перевёл взгляда, предусмотрительно спрятанного в сером квадратике линолеума под ногами, и промолчал, когда Макс назвал его по имени.

«Что ж, семёрка – чудесная цифра, - подвёл черту переписи Макс и лихо спрыгнул со стола. – Всемером у нас всё получится».

Мигель густо покраснел и на ватных ногах скрылся в своём кубикле.

***

Тошнотворное зеленоватое свечение, пробивавшееся сквозь жирные отвратительные тучи, ночью сменилось на ласковый мрак. Тёплый уют тьмы, этот осколок старого мира, согревал окоченевшие души. Человеческие фигуры, хаотично распластанные на полу – некоторые предусмотрительно подстелили пиджаки – напоминали диковинные иероглифы, начертанные на линолеуме. Письмена, несомненно, были живыми, и постоянно видоизменялись, не теряя, однако, таинственности от нескончаемых метаморфоз. Электричество, наместник солнца на земле, каким-то чудом сохранилось, но никто не решался зажечь яркие потолочные светильники. Тусклый свет от двух настольных ламп, расположенных на почтительном расстоянии друг от друга, порождал успокаивающие тени. То и дело шумел закипающий чайник, и этот звук, столь привычный в обычной жизни, теперь явственно услаждал слух. Сотрудники фирмы единодушно проявляли уважение к ночи, к моменту спокойствия и упорядоченности в свихнувшейся реальности. Даже раненый Серхио, кудрявый парень из отдела закупок, наконец-то умолк, утихомиренный виски. Замысловатую татуировку в виде кельтского орнамента на его плече обезобразили глубокие множественные порезы, а туго перевязанное чьей-то блузкой бедро по-прежнему кровоточило. За щуплым Серхио ухаживали две сердобольные женщины из бухгалтерии, создавая вокруг заботливую, но бессмысленную суету, особенно усиливавшуюся, когда он начинал бредить. Прерывистые стоны недвусмысленно обозначали острую потребность в антибиотиках и прочих медикаментах.

Макс сидел, прислонившись спиной к стене и со смаком пил виски из едва початой бутылки. На нём топорщилась мятая рубашка с расстёгнутыми, слегка подвёрнутыми манжетами. Несмотря на устало склонённую голову, взлохмаченные волосы и лоснящееся лицо во всём его облике сквозило полнейшее удовлетворение. В мыслях Макс по-прежнему уворачивался от агрессивных существ, умудряясь обливать их керосином из небольшой пластиковой бутылочки, и метко швырять зажигалку в вереницу суетливых ног, покрытых острыми, как копья, наростами. Рядом, в гигантской тени Макса, развернувшейся на стене, притаился Мигель, обуреваемый противоречиями эмоциями – пульсирующей тревогой и гадливым презрением к себе, нараставшем с каждой минутой. Он только что стыдливо вернулся из туалета, ведя изматывающую борьбу с вмиг расстроившимся кишечником. Мигеля, заметно осунувшегося за последние часы, мучил трудный вопрос. Однако задать его без обиняков мешала растущая благодарность за подчёркнутое безразличие Макса к его слабости.

Первая вылазка семи смелых во главе с самоотверженно настроенным Максом закончилась неправдоподобной удачей. Им удалось дважды пересечь узкую дорогу, окаймлявшую с трёх сторон футуристический небоскрёб, незаметно прошмыгнув под носом у мельтешивших повсюду существ. Проникнуть в покинутый всеми строительный магазин не составило труда – раздвижные двери работали исправно, и даже фоном играла пасторальная музыка. Брали всё, что могло нанести хоть какой-то, пусть даже воображаемый, урон «проклятым тварям». Возвращение героев сопровождалось взрывом восторга и неуместными аплодисментами. Все участники вылазки остались целы и невредимы, а группа бывших коллег, с каждым часом сползающая в далекое прошлое и превращающаяся в первобытный клан, объединённый страстным желанием жить, обзавелась двумя отличными бензопилами, молотками, топорами, россыпью бутылок с керосином, и прочими вещами, ранее представлявшимися сугубо мирными. Смельчаки, сумевшие добыть оружие для борьбы с паукообразными существами и остаться в живых, радовались как дети. Сотрудники восторженно смотрели на инструменты, сваленные в кучу на полу, цокая языками от удовольствия, будто перед ними аппетитно благоухали диковинные яства. Поток поздравлений, отдалённо смахивающий на эйфорию, прервал неутомимый Макс, объявив, что настало время для второй вылазки. «Я не собираюсь умирать голодным и трезвым», - заявил он, въедливо вглядываясь в лица, на которых неохотно растворялись гримасы радости. Новая цель располагалась в десяти минутах быстрой ходьбы – небольшой супермаркет, деливший с отделением банка цокольный этаж вычурного, модернистского здания. Все, даже самые отчаянные оптимисты, понимали, что риск огромен и избежать столкновения с омерзительными существами не удастся.

Ко второй подряд проверке на силу духа оказались готовы немногие – лишь двое откликнулись на призыв Макса. Тощий, совсем еще юный Серхио с мелкими, крысиными чертами лица взял в каждую руку по топору с оранжевой рукоятью и старательно попытался нахмуриться, но гладкокожее, детское лицо наотрез отказалось утратить беззаботный вид. Вторым добровольцем, к удивлению Мигеля, выступил его босс Альберто, страдавший одышкой, артритом и обильно потевший послы пары шагов по офису. Однако погиб он не из-за плохой физической формы, а по воле случая. Альберто, сжимая в руке молоток, ковылял позади Макса и Серхио, но даже не успел повернуть голову, когда два быстроногих существа напали на него слева. Они сбили его с ног, и спустя несколько секунд всё было уже кончено. Макс сгрёб в охапку вырывавшегося Серхио, обуреваемого желанием помочь толстяку Альберто, и диким криком и пощёчиной убедил его продолжить путь.

Когда Серхио с Максом торопливо возвращались из супермаркета с огромными сумками, набитыми снедью и бутылками, из-за припаркованного «сеата» с открытой настежь водительской дверью выскочило существо и прыгнуло на Серхио. Рухнувшего навзничь Серхио спас от смерти расторопный, нисколько не растерявшийся Макс, сумевший за несколько секунд облить керосином и поджечь безголовое гигантское насекомое, свирепо орудовавшее ногами с заострёнными выростами. Объятое огнём существо мгновенно утратило интерес к хрипевшему от боли Серхио, и издавая шипение и потрескивая, словно алые угли, умчалось в сторону пляжа. Макс донёс на руках истекавшего кровью Серхио до безопасного места, а затем вернулся обратно за сумками, попутно предав огню еще двух существ. На этот раз возвращение двух храбрецов в офис сопровождалось сочувственными восклицаниями и обмороком Бланки.

Макс, изрядно захмелевший, с багровым лицом задумчиво соскребал этикетку с бутылки и молча чему-то улыбался. В офисе спали немногие, отовсюду доносился напряжённый шёпот, прекращавшийся только тогда, когда Серхио начинал стонать. Мужской сиплый голос жаловался кому-то на острую тоску по лунному свету, попутно кляня «жирные, набухшие тучи, которые похожи на вываленных в грязи свиней». Мигель, ощущая слабость во всём теле, наконец-то решился. Неуверенным, дрожащим голосом он спросил:

- Почему ты не боишься, Макс?

Вместо ответа Макс хмыкнул и снисходительно посмотрел на приятеля, но Мигель не унимался:

- Я серьёзно, Макс. Все вокруг… точнее, многие трясутся от страха, паникуют. Их тошнит от ужаса, а ты подобен скале. У тебя за весь день ни одна жилка не колыхнулась. Откуда такая нечеловеческая храбрость?

- Ничего плохого со мной не случится, - уверенно заявил Макс и сделал глоток, хитро сощурившись.

- Удивительная уверенность, конечно, - пожал плечами Мигель. – Но только - откуда? Несчастный Альберто, не худший кстати руководитель, мёртв. Серхио, вот видишь, стонет, изрезанный этими тварями, у него жар и непонятно, выживет ли он. А на тебе – ни царапины. Как так получается?

- Вообще-то меня сегодня ранили четыре раза, - проговорил Макс и хрипло хохотнул, - но никто этого не заметил.

- Я тебя не понимаю, Макс, - округлил глаза Мигель, его кадык нервно задёргался вверх-вниз, будто сомневаясь в выборе нужного направления.

- Вообще-то я не должен вести такие беседы, но… ты хороший парень, Мигель. И удивительна здесь не моя храбрость, а то, что ты задаешь такие вопросы, - он протянул приятелю бутылку. – Выпей, не отказывайся. Полегчает – проверено… Пока не выпьешь, разговаривать не будем. И ты так и не узнаешь, что такое эта ваша ужасная инверсия. Давай-давай.

Тёплое терпкое виски обожгло горло, Мигель закашлялся, затем вытер ладонью заслезившиеся глаза и вопросительно посмотрел на Макса.

- Значит, хочешь узнать правду? А что ты делать-то с ней будешь, а? Ладно… С чего бы начать, чтобы поделикатнее? Ну хорошо, пусть будет инверсия. Это же ваш главный страх, сводящая с ума фобия, сам знаешь. А ведь инверсия – это всего лишь смена жанра игры. Как тебе такая информация?

- Какой игры? – смутился Макс, нахмурив брови.

- Игра – это вся ваша реальность, весь мир, - сказал Макс и загоготал, огласив притихший офис раскатом смеха. – Вот я и раскрыл самый главный секрет. Решил ту загадку, над которой бьются ваши учёные, философы и простые обыватели. Понимаешь, ведь чудес не бывает. И когда происходит то, что вы так высокопарно называете инверсией, когда вдруг нарушаются все физические законы, разваливается фундамент мироздания, и что-то внезапно исчезает, а другое – столь же внезапно появляется, вы пасуете перед лицом разительных перемен. Никто, даже ваше лучшие умы, не могут объяснить происходящие события, втиснуть в господствующие научные теории периодические аномалии. Но в этом нет ничего удивительного, наоборот, это даже закономерно. Главная ваша ошибка в том, что вы воспринимаете ваш мир как реально существующий, как неизменный, вечный канон. Если относиться к игре, созданной только для развлечения, столь серьёзно, то ни о какой теории всего не стоит даже мечтать. Понимаешь, Мигель, ваш мир – это упрощённая копия, имитация настоящего мира. Ты же любишь играть в видеоигры, значит, должен понять. Вот тот мир, где усатый водопроводчик Марио собирает монетки и прыгает по ящичкам – он реален? Конечно, нет. Так вот вся ваша Вселенная, природа – аналог мира Марио. Только посложнее, конечно.

- Мне кажется, Макс, сейчас не то время, когда стоит так шутить. Хотя бы из уважения к покойному Альберто, - осторожно проговорил Мигель, ощущая капли холодного пота на лбу.

- Какие уж тут шутки… - осклабился Макс. – Мне тоже нелегко. Втолковывать это тебе – всё равно что объяснять слепому, что такое зелёный цвет.

- А ты тогда кто такой? Почему ты про наш мир говоришь так отстранённо? Кем ты себя вообразил?

- Мог бы уже и догадаться. Я игрок. Тот, ради чьего развлечения всё и затевалось. Я реальный человек, наслаждающейся игрой о жизни в Барселоне 90-х годов двадцатого века, а ты, Мигель, уж прости, всего лишь часть программы, кусок компьютерного кода… Неприятный для тебя факт, понимаю… Так вот отсюда и моя храбрость – я ничем не рискую. Мы, живущие среди вас игроки, не можем умереть или даже испытать значительную боль. Но зато эффект погружения присутствует. Как только сегодня существа нападали на меня, я перезапускал игру, а никто этого даже не заметил. Почти сто ваших лет игра была, по сути, гедонистической – в неё играли те, кто хотел подышать свежим приморским воздухом, покушать паэлью с морепродуктами и близко пообщаться с загорелыми красотками. Но, увы, всё приедается. Стремясь остановить отток игроков, создатели анонсировали смену жанра, и мне захотелось погрузиться в прежний, гедонистический мирок, а затем оттянуться в свежем остросюжетном боевике. То есть вся эта ваша ужасная инверсия – бу-бу-бу! - обусловлена всего лишь падением продаж.

Мигель подпёр ладонью щёку и наклонил голову, будто страдая от боли в шее. Он скользил расфокусированным взглядом по утопленным в полутьме кубиклам.

- Не веришь? – весело спросил Макс. – А куда же подевалось солнце? Что это за непроницаемые тучи, заполонившие небо? Откуда взялись эти восьминогие твари, а? Из воздуха, из пустоты, из ничего? – Он хохотнул. – Куда, наконец, исчезли целые кварталы? Не подскажешь?

Мигель молчал пару минут, обхватив голову руками, а затем хрипло спросил:

- А ты, получается, из будущего?

- Будущее для тебя – это вообще неверное представление. У тебя нет ни будущего, ни прошлого. Пожалуй, мыслить такими категориями для программы… странно. А для меня - да, разумеется, 90-е годы двадцатого века – это далёкое прошлое. На самом деле, это чудесное время, идеальная пора для того, чтобы просто радоваться жизни. Ни тебе цифровой реальности – одни только её зачатки, никакого сращивания человека с машиной. Да что там говорить – люди тогда ещё по-настоящему разговаривали друг с другом, а не ублажали ненасытные гаджеты.

- Что за гаджеты, что за цифровая реальность? О чём ты вообще говоришь? – немного рассердился Мигель. Его тонкие губы вытянулись в струну.

- Не заводись! Ты мне не завидуй, ведь ты понятия не имеешь о том, что сейчас мы называем жизнью, и во что она превратилась. Сам подумай, если мы, игроки, сбегаем в вашу виртуальную реальность, близкую, конечно, к совершенству, но всё-таки всего лишь имитацию, то, наверное, нынешняя настоящая жизнь не столь приятна. А ты можешь бесплатно, в отличие от меня, дышать свежим морским воздухом, наслаждаться солнцем и пальмами... Ах да, забыл - ты раньше мог, до инверсии. Теперь у тебя другая задача – выжить.

Мигель резко вскочил на ноги.

- То есть ни меня, ни этого чёртова офиса, ни даже города не существует? Так? – вскрикнул он.

- Тихо, тихо. Успокойся. Что ты такой нервный?.. Ладно, признаюсь, пошутил я. Чувство юмора у меня такое, неважное, надо сказать. А храбрец я такой в своего папашу, моряка из Гамбурга, известного всему городу задиру. Ложись спать.

- Что ты такое вообще несёшь, Макс? – скорчив гримасу презрения, прошипел Мигель.

- Всё, успокойся. Хлебни немного виски - и на боковую. Надеюсь, ты не будешь истерить. Совсем шуток не понимаешь, честное слово.

Не в силах более ни минуты видеть довольное пьяное лицо Макса, Мигель внезапно развернулся и зашагал в противоположный конец помещения.

Едва вспыливший собеседник удалился из сузившегося от алкоголя поля зрения, Макс почувствовал, как сладкая истома растеклась по его телу. Он незаметно проскочил блаженный миг растворения в пустоте, и сон играючи сморил усталого, но полностью удовлетворённого Макса. Однако для Мигеля ночь, полная тягостных раздумий, только начиналась.

***

Макс открыл глаза, но ещё не проснулся. Кто-то настойчиво и без особого пиетета тряс его за плечи, как будто вытряхивал пыльный коврик.

- Вставай, Макс, нужно срочно выдвигаться в аптеку. Серхио совсем плохой. Вместе с тобой нас будет пятеро.

Над Максом, лежащим ничком на полу, возвышался прямой, как столб, Мигель. Взлохмаченный, с небольшой щетиной, в пёстрой от тёмных пятен рубашке и с лиловыми кругами под глазами, он крепко сжимал в руке топор с резиновой ярко-оранжевой рукоятью. Вид у него был решительный.

- Что это с тобой? – спросил отёкший Макс, перевернувшись на спину и зевая во весь рот.

- Раз я всего лишь иллюзия, то и терять мне нечего.

Макс вяло улыбнулся, вытирая с левой щеки засохшую лужицу слюны:

- Какой же ты всё-таки доверчивый, Мигель.