Быть счастливым
Хэйли разбудила меня, как только первый луч солнца озарил стены нашего дома. Вот вечно она так: никакого чувства летнего времени. “Еще же только шесть утра!” – мог прокричать я угрюмо. Ведь выходной день едва ли создан для того, чтобы увидеть рассвет. Но вместо этого я поспешил обнять свою малышку крепко-крепко. Вишневый пирог – моя главная слабость.
“С днем рождения, папа!” – о большем я не мог и мечтать. Мне даже сложно представить, когда я испытывал нечто подобное раньше. Тридцать четыре… Кажется, уже можно начать листать каталоги спортивных машин и прикупить пару новых бейсболок.
– Чего это ты? – спросила она, увидев мой ступор.
– Да так, – ответил я сходу. – Спасибо тебе, любимая Хейли.
Я поцеловал ее в лоб, и мы вместе покинули спальню. Не устаю ей восхищаться. Она: в голубом платье, с белыми бантиками, с лицом, излучающим счастье. И я – сутулый, в дырявой пижаме, похожий на труп из “Пожирателей плоти”. Мы совсем разные, но идеально подходим друг другу. Если на небе и есть мудрый парень, то он сделал все правильно, когда решил нас свести. А ведь когда-то я и подумать не мог, что стану растить ребенка – тем более, дочь. И вот она, идет рядом со мной. Просто чудо. Волшебство.
Она поставила пирог, и мы снова встретились взглядом. Мы улыбнулись почти в один миг, и я сел за стол. Я посмотрел на нее и пригласил составить компанию моей скромной персоне.
– Не-а, – ласково сказала Хейли и стала смотреть на меня пристально, будто я забыл о чем-то крайне важном. Жизненно необходимом.
Я сидел за обеденным столом и уже готовился схватиться за вилку. Какой же я идиот, блин…
– Ой-ой, – произнес я и тут же поспешил в сторону ванной.
Конечно, дурья моя башка. Зачем мыть руки перед едой? Зачем вообще пользоваться столовыми приборами? Можно же просто быть свиньей и жрать прямо с пола, черт тебя дери!
Фуф, спокойно-спокойно. Как-то у меня все тяжело в этом плане. Щелкнет что-то в голове и давай все тело трясти. По крайней мере, теперь мне стало легче себя контролировать. Не хочу хвастаться, но считаю, что я уже настоящий мастер самообладания. Она делает меня лучше с каждым днем.
Умываться в темноте – для меня дело обычное. Нет, я не пытаюсь экономить на свете, да и вообще, на чем-либо. Причина в долбанном зеркале, что висит прямо над раковиной. Я хотел разбить его или хотя бы просто снять – Хейли не дает мне. Понятно, что в ее возрасте девочки любят прихорашиваться, разглядывая свое милое личико. Но, а мне-то как быть? Я бы предпочел выколоть себя глаза зубной щеткой – лишь бы не видеть свою мерзкую рожу. Себя любить надо. Да как-то не выходит.
Я ополоснул лицо холодной водой, и весь негатив ушел в тот же миг. Хейли назвала меня папой… Боже, какое же это счастье. Стоило мне только выйти из ванной – я снова ощутил приятное чувство в районе груди. Пришлось даже ущипнуть себя пару раз.
– Ты… приготовила мне какао?
Улыбка в ответ. Она немного смутилась, а на моих глазах – и вовсе появились слезы. Мне так не хватало подобных моментов. Лучшее, что может произойти с человеком.
– Пап, садись, а то скоро остынет, – сказала она и заняла место рядом.
Аппетит редко навещал меня по утрам – в этот раз все абсолютно иначе. Хейли накрыла на стол и даже вытерла все пятна от кофе. Забавно, но я снова поймал себя на мысли, что содержать дом в чистоте – не такая уж и плохая идея. Подержать бы ее в голове чуть подольше...
За завтраком мы обсудили, какой фильм будем смотреть вечером. Мне импонируют работы Хичкока, Ромеро и Кубрика – эти ребята придумали лучшее лекарство от скуки. А в моем детстве и вовсе единственное. Увы Хейли в своем выборе была непреклонна. Видите ли, ее интересуют только подростковые драмы. Я уже собирался состроить кислую мину, но в ту же секунду вспомнил, мастером чего я себя окрестил.
– Конечно, милая. Мы будем смотреть то, что ты захочешь, – я тут же потянулся за куском пирога. Совсем маленькая часть обиды во мне затаилась. Не буду врать.
– Ты уверен? Я не обидела тебя?
– Нет, что ты, – я отпил какао.
– Я могу и одна посмотреть его. Ну, то есть… если ты не хочешь…
Я ударил кружкой о стол.
– Ты будешь смотреть его со мной.
Она поняла. Малышка вздрогнула, и на лице ее появился испуг. Печально и мило – сочетание редкое. Просто, как отец я должен поддерживать в ней дисциплину. Иногда перегибаю палку, конечно. Все-таки моя Хейли – очень тонкая натура, ранимая, я бы сказал. Зато теперь у меня появился повод утешить ее.
– Ну что ты, что ты, – говорил я, гладя ее по плечу. – Папа рядом.
Кажется, ей стало чуть легче. Она опустила взгляд в пол и не проронила ни слова. Видать, осознала вину и уже думала, как бы мне угодить. Глупенькая. Ведь мне хватает одного ее присутствия здесь – о большем я и не смею просить.
– Прости меня, – тихо произнесла Хейли и прижалась к моей груди. Говорил же, она очень чувствительна.
“Конечно”, – мысленно ответил я ей. В данном случае действия куда важнее слов, и я не мог пойти против правил. Мне оставалось лишь сидеть в тишине и наслаждаться теплом ее тела. Я ощущал запах ее волос, отчего поймал легкий дурман. Мне было так хорошо, что я позволил себе закрыть глаза. Всего одно действие. И время остановилось мгновенно.
Могло произойти еще столько хорошего: мы могли сидеть близко-близко, вместе любоваться рассветом, говорить, смеяться, смотреть друг на друга. Все это мы могли сделать не раз.
Но зазвонил телефон.
– Черт, – я высвободился из ее объятий и направился к источнику звука. – Я не знаю, как так вышло! Не знаю!
– Папа, ты же обещал! – сказала она и, разревевшись, побежала вверх по лестнице.
Видимо, день все же не задался. Оказывается, я совсем позабыл об элементарных манерах. Конечно, мне редко кто-то звонил, и серьезно переживать смысла не было. Однако это произошло, и моя дочь огорчилась.
– Кто это? – произнес я, как только взял трубку.
– Малькольм? Это ты? – раздался старушечий голос.
Вот дерьмо.
– Да, мама.
– Малькольм… это ты, дорогой?
– А кто еще мог ответить тебе? – задал я справедливый вопрос. – Чего ты хотела?
По интеллекту она почти что равнялась младенцу. И дело здесь не только в маразме от прожитых лет. Ее дебильность не вызывала сомнений, еще когда мой “отец” был слишком молод, чтобы ее изнасиловать.
– Ты сделал домашнее задание? Мистер Питерсон был очень расстроен твоими оценками. Мы все переживаем за тебя, дорогой…
– Сделал.
– Слава Богу. Я так переживала, что…
– Ты что-то еще хотела сказать?
Она всегда хотела. Всегда было еще кое-что.
– Мне нужно… – она взяла паузу, и я приготовился к худшему. – Чтобы ты зашел в магазин… купить молока с медом, но только…
– Какого молока, черт возьми? За тобой там совсем не смотрят что ли?! – закричал я и яростно бросил трубку.
Ненавижу, когда такое происходит. Я отдал ее в дом престарелых не за тем, чтобы продолжать выслушивать подобную чушь. Вот и доверяй теперь “самое ценное” в надежные руки. Шесть утра, блин. Шесть… утра.
Я прошел в коридор и достал сигареты из куртки. Хейли терпеть не могла, когда я дымил в нашем доме, но, кажется, я уже сделал ей больно. В любом случае отдуваться придется. Эх, ладно. Загладить косяк я всегда успею – куда важнее успокоить себя и его закурить. День рождения мой или чей?
Стоило мне только раз вдохнуть никотин, я тут же осознал, что кое-кто спрятал пепельницу. Ха-ха. Вот так шутка. Конечно, курящий человек только и мечтает о том, чтобы стряхивать пепел себе на штаны. Ладно, так уж и быть. Прогуляюсь немного.
Не заметив более удачной обувки, я отворил дверь в резиновых сланцах. Чем раннее утро прекрасно? Выходишь на улицу, а людей вокруг нет. Не то чтобы я ненавидел соседей – когда я только переехал на Оукмилл-стрит (очень давно), прием оказался весьма дружелюбным. Просто… это все слишком быстро проходит.
Вот, например, мистер Гарви помог мне смастерить ловушку для енотов – огромное ему за это спасибо. Соседу, как и мне, нравилось изучать животных, и в доме его я увидел, пожалуй, лучшее чучело афганской лисицы. Началось все неплохо, и иногда мы даже проводили время вместе. Однако его интерес мгновенно иссяк, как только он узнал меня ближе. Я его не виню. Мне бы тоже не захотелось дружить с чуваком, который живет с умственно-отсталой мамашей.
Рассвет, холод, завывание ветра на зеленых деревьях... Романтично, но за секунду вдруг стало плевать на все это. Мне показалось, что из дома напротив на меня кто-то смотрел. Вот так. Это странно, ведь расстояние до него слишком большое, чтобы различить чью-либо фигуру. Уж чем меня зацепила Оукмилл-стрит в свое время, так это здоровенным пространством между участками. Поэтому я и не думал, что когда-нибудь буду беспокоиться о подобных вещах. Но чувство-то было. Не знаю, как объяснить лучше, но мне требовалось сделать это, пойти навстречу к нему.
Я затушил сигарету и бросил ее куда-то на землю. По узкой дорожке, что отделяла наш порог от почтового ящика, я шел медленно, в каком-то смысле, осторожно. Кто же ты такой, друг мой напротив?
Перебирая в голове фамилии, я остановился на “Стивенс”. Да, новым хозяином являлся именно он. Мы с ним виделись несколько раз, и, как по мне, он выглядел вполне порядочным человеком: ухоженные усы, свитер с узором, воротник всегда поправлен. Обычный семейный неудачник же. В такие часы ты должен лежать, пускать слюни в обнимку с женой и собакой. Так что ж ты смотришь на меня, мудила?
Нет, у почтового ящика все равно ни хрена не было видно. Этот черт как будто стоял где-то сбоку и лишь одним глазом из-за стены меня сверлил. Очень дурные манеры, Стивенс, очень. С целью немного задобрить его, я поднял большой палец вверх. Мол, все в порядке, приятель – я иду с миром. Но я не шел. Никто не пойдет с миром к такому мерзавцу. Кто-то явно должен был преподать ему урок, поговорить с ним с позиции силы. И, слава Богу, сегодня эта участь выпала мне.
Вероятно, если я еще шаг ступлю по тротуару в этих долбанных сланцах, то по возвращению их придется бросить в огонь. Надо будет внести в ежедневник важную надпись: “использовать вещи только по их прямому назначению”. И тогда проблемы из моей жизни исчезнут. Пока я переосмысливал свое бытие, контуры штор начали прорисовываться, и, готов поклясться, тот кусок овала, едва выглядывающий из-за ткани, и есть башка Стивенса. Ну все, пора переходить на бег…
Твою мать!
Я услышал звук тормоза и от мощного удара машины упал на асфальт. Первые секунды боли не чувствуешь, и не видишь ни черта. А ведь оказавшись на земле, люди могут лицезреть странные вещи. Например, как с их лицом мечтает познакомиться чья-то подошва, а то и бейсбольная бита. Но я так покалечился, что едва ли мог отличить помойное ведро от гитары. Серьезно, пижама, состоящая на сто процентов из хлопка – классная штука, но при падениях она бесполезна. Единственное: мне удалось запомнить кое-что перед ударом, поймать мгновение, так сказать. Бампер Рэмблера 1959 года еще долго будет почетным гостем среди моих воспоминаний.
– О, Малькольм… – мужчина с высоковатым голосом возился возле моего тела и явно начинал сожалеть, что прогуливал биологию в школе.
А я только лежал и пытался понять, чувствую ли я еще свои ноги. Но будь я чуть-чуть поживее, то непременно бы покрыл этого придурка отборным словцом. О чем ты только думал, урод?
Ну, по крайней мере, сейчас он думал явно не о том, чтобы сделать мне искусственное дыхание – уже за это я ему благодарен.
– Жена убьет меня! – закричал он отчаянно. И вот по этой фразе я понял, что передо мной не кто иной, как Стивенс.
К счастью для нас обоих, я уже постепенно приходил в сознание. Однако я также был готов сжать кулак вокруг его горла, что уже радовало только меня.
– Как такое могло произойти? – озадачился мой любимый сосед. – Ты просто стоял и резко бросился мне под машину!
Вот же придурок.
– Да, неудачно вышло, – ответил я, поднимаясь с трудом. Он помог мне доковылять до кресла автомобиля.
– Давай я обработаю рану, – Стивенс принялся рассматривать содержимое аптечки.
Я прикоснулся к затылку, и опасения мои оправдались – кровище. И, конечно, волос на моей башке точно не хватит, чтобы хоть как-то закрыть здоровенную ссадину. Что ж, очередной повод вступить в “клуб бейсболок”.
– Осторожней блин! – предупредил я, ощутив вату со спиртом.
– Извини.
Руки Стивенса неимоверно тряслись, однако он продолжал оказывать мне первую помощь. Возможно, мне стоило его подбодрить хоть немного, типа “давай малыш, у тебя все получится!” Ведь очевидно же – для него это абсолютно новый опыт. Но вместо этого я только сидел и разглядывал фигурку Бейба Рута, что не переставала одобрительно качать головой. Да, Бейб, мне тоже кажется, что ты крайне редко косячил.
– Ну как там?
– Одну секунду, – но пластырь прикрыл рану где-то через пять.
“Ладно, не буду я тебя бить”, – подумал я и пригладил его и без того прекрасно лежащую челку. Видать, этот тюфяк и сам не понял, что произошло. К тому же, куда он мог ехать в такую-то рань?
– Ты точно сможешь сам дойти?
“До дверцы собственного дома, что находится в нескольких метрах отсюда?”
– Ага, спасибо тебе, – я похлопал его по плечу.
Не буду врать, это ужасно – уходить и осознавать, что Стивенс пялится мне вслед. Просто я-то все понял, а он – еще долго будет чесать свою затылок (пусть и кровоточит он у меня). Ведь наша с Хейли тайна ему не известна. И это прекрасно!
Моя дочь выглядывала из окна на втором этаже, и в этот раз мне все было видно отлично. Я улыбнулся ей, показав, что люблю ее, несмотря ни на что. Кое-кто нарушил договоренность и получил по заслугам. Я все понял, мне все теперь предельно ясно.
***
– Куда это ты смотришь? – спросила Хейли, стоило мне лишь чуть-чуть размять шею.
Мы сидели в кафе “Вествуд”, куда обычно и приходим обедать по средам. Все как всегда: я уплетал жареного цыпленка в томатном соусе, а моя дочь – даже не притрагивалась к милой миске с салатом. Я прекрасно знал, что ей нельзя, но все равно заказал на двоих. Захотелось создать атмосферу, как дома.
– Видишь вон того официанта? – лихо парировал я, указав на чудака с длинной шеей. Изначально мой взор был обращен совсем на другую фигуру. Совсем.
– И что? – то ли заинтересовалась, то ли распознала обман. Первый вариант предпочтительнее.
– Мне кажется, или он чем-то похож на Джеймса Дина. Ну того, что играл в “Бунтаре без причины”. Что думаешь?
Вообще нет. Нисколько не похож.
– Ты же знаешь, что я не разбираюсь в этом старье, – сказала она и скрестила руки, словно осознавая собственную недалекость. На это я и надеялся.
Видите ли, моя Хейли очень ревнива, и даже мой недавний телефонный разговор с мамой ее дико взбесил. Что уж говорить о ситуациях, когда я случайно бросаю взгляд на другую девчонку. Я подчеркиваю слово “случайно” – никто кроме Хейли меня не может заинтересовать даже в теории. Но инстинкты штука такая – иногда им самоконтроль лижет пятки.
– Ты не против? – спросил я, потянувшись за ее тарелкой с листочками. В принципе, я такие вещи за еду не считаю, но не пропадать же добру.
– Делай, что хочешь.
Хейли – одна из тех девочек, что ничего не умеют скрывать. Даже совсем маленькая глупость могла задеть ее чувства. Ее грустное личико все выдавало. И, конечно, я, как примерный отец, должен оказать ей поддержку – настоящую, а не какой-нибудь бред. Странно, но вокруг мне не виделся ни один источник веселья. Разве что мальчик за окном подбрасывал дохлую птичку. Но и он как-то быстро иссяк. Что ж, самое время проявить небольшую смекалку. Малькольм Дениелс так легко не сдается!
Я с гигантским трудом сжевал лист салата (до жути кислый) и поднял свою задницу. А это, между прочим, не так уж и просто – бампер Рэмблера 1959 года в моих мыслях на век. Я не шутил.
– Куда это ты?
– Взять автограф у Джеймса Дина, – сказал я и подмигнул моей красавице. Не оценила.
Процент моих удачных шуток – далеко не повод для гордости. Но только если смотреть на это с точки зрения окружающих. С моих же губ не сходила улыбка на протяжении всего пути от столика до лучшего изобретения человечества. И, конечно, речь идет о джукбоксе. О чем же еще? Вообще, я люблю два типа автоматов: с газировкой и с музыкой. Интересно, найдется ли гений, способный их совместить? Готов буду боготворить его вечно.
Закинув четвертак, я принялся разглядывать названия песен. Прогадать было нельзя – Хейли еще больше обидится и начнет плакать. Наверно, для взрослого мужчины — это позор, но от таких мыслей затряслись мои руки, и в глазах помутнело. Вечно это так происходит.
– Вам помочь, сэр? – раздался за спиной мужской голос.
“И давно ты тут торчал, мудила?”
Позади меня стоял парень ростом примерно в шесть футов, худой и в лиловой рубашке на выпуск. Судя по бирке на груди, его звали Колин. И, так уж получилось, и этот официант не походил ни на одного известного мне актера. Наверно, я зря так пялился на него. Надо было сразу что-нибудь ответить.
– Ну, – начал я сочинять на ходу. – Здесь такой обширный выбор…
Легкая морщинка над правой бровью выдала его смущение. Однако элементарные правила этикета заставили его быстро разгладить кожу и наклониться вместе со мной.
– Смотрите: мы недавно добавили новую песню Ван Хален “Не говори мне”, также появилась “Я застрелил шерифа” от Эрика Клэптона и…
“Да что ты несешь, Колин? Какой Ван Хален? Я же не тупой подросток”.
Пришлось построить диалог по-другому. Чтобы не смущать округу, я решил прошептать ему это прямо в ухо.
– А что нравится девочкам?
Ну, будь у него рот, полный воды, он бы мог организовать небольшое шоу “фонтанчик”. Но нет – он только нахмурился и посмотрел мне в глаза.
– Те девчонки явно скучают, – сказал я спокойным, размеренным тоном. – Вон те. – Пришлось даже качнуть головой.
Что ж, двум подружкам, сидящим со стаканами кофе было, и правда, невесело. Их я заметил еще когда мы с Хейли разделяли обед. Наверно, одну из них бросил парень, а вторая лишь из солидарности корчила грустную мину. Хотя, если честно, мне абсолютно плевать.
– Решили проявить себя джентльменом? – спросил меня одобрительно Колин.
– Именно так, – я ему улыбнулся в ответ.
Он что-то прокрутил в своей башке и нажал “E7”. Выглядело так, будто он это сделал наугад. Возможно, для него подобные ситуации кажутся забавными, а мой вид не внушает особого страха. И, тем не менее, я сжал руку в кулак.
– Что это?
– Секунду, – сказал он, и мы оба стали наблюдать, как на вращающийся механизм упала пластинка.
“Ну держись, если это новый хит AC/DC”.
Заиграла гитара, и вслед за ней томный, меланхоличный голос начал историю о печальных и нежных небесах, что отражаются в глазах мертвой девушки. Неплохой выбор. Колин оказался не таким уж придурком.
– Красиво звучит, – сообщил я и позволил себе удалиться.
Да, возможно, шедевр Джексона Си Френка и не заставит посетителей “Вествуда” проверить на прочность паркет, но уж точно позволит отвлечься на что-то прекрасное. А это гораздо важнее, как я считаю.
Хейли, видимо, была согласна. По крайней мере, она не встретила меня презрительным взглядом. Иногда мне кажется, что большинство моих действий направлены лишь на то, чтобы впечатлить мою радость. И в этом нет ничего сверх ужасного – я просто хочу быть хорошим отцом. Однако я заставляю себя не пересекать ту грань, что отделяет любящего родителя от пациента психушки. Думаю, пока я держусь восхитительно.
– Ты же любишь меня, Хейли?
– Да, папа.
Уточнение никогда не бывает лишним. К тому же, приятно задавать данный вопрос, зная, что ответ будет положительным. Верю, что в один день и она спросит меня о том же.
Следующие несколько минут мы провели в тишине. Да, у нас случаются моменты молчания. Они уже давно перестали казаться неловкими, и это, пожалуй, одно из главных моих достижений. Так уж получилось, что мы оба – люди задумчивые, и нам легче держать некоторые вещи внутри. Однако они не становятся от этого менее явными. Вот и сейчас так – мы поняли, что пора уходить.
Я подозвал официанта с длинной шеей и заплатил на целых два бакса больше, чем написано в чеке. Не то чтобы я легко расставался с деньгами, но определенные нормы морали слишком давили на меня, чтобы их игнорировать. Тем более, передо мной была Хейли.
– Всего доброго, сэр, – прокричал он, сосчитав чаевые.
– Спасибо, до встречи, – не поскупился я на манеры.
Стоило мне только выйти из “Вествуда”, так рука сама потянулась в задний карман джинсов. Что поделать? Сигарета чудесно заходит после еды. Я не видел лица Хейли, но вполне могу представить эти ее глаза, закатанные до упора. Я лишь попросил ее не отходить совсем далеко. Все-таки наше любимое кафе находится на пересечении Мэдисон-авеню и Ричвел-стрит, если мне не изменяет память. В общем, вокруг реально полно машин и людей сомнительной внешности.
– Не отходи далеко!
И, кажется, в этот момент я и столкнулся с явлением подросткового бунта. Хейли просто взяла и скрылась за углом кирпичной стены. Не думал, что это произойдет так скоро. Нет, я, конечно, понимаю, что моя девочка уже вышла из того возраста, когда принято фанатеть от розовых пони. Но чтобы так резко перечить отцу?
Пришлось идти за ней. При одной только мысли, что увижу вместо дочери толпу идиотов, мне стало жутко, и я сделал пару глубоких затяжек. Она никогда не убегала – она знает, насколько мне важно быть рядом.
– Берегись! – кто-то крикнул мне вслед, но через секунду это фраза потеряла какой-либо смысл. Я услышал, как сзади меня кто-то бежит. Кто-то, не похожий на человека.
– А-а-а! Уберите его, уберите! – кричал я, когда здоровенная псина набросилась на меня и вцепилась зубами в предплечье. – Ну помогите же, ублюдки!
– Да она сейчас прикончит его!
– Чья это псина? – раздался еще чей-то голос.
“Твою мать”, – пронеслось в моей голове. Никто не хотел помочь – пришлось действовать самому. Ротвейлер не разжимал свою челюсть, и рукав моей рубашки окрасился в красный. Я сжал свободную руку в кулак и ударил его в нос со всей силы.
Он сжал пасть сильнее, и из нее полилась пена.
– Отвали! – я продолжил бить его по морде. Мои костяшки соприкасались с его черепом раз за разом. У этой твари была настолько непробиваемая башка, что я уже сломал палец, когда он оторвал кусок моего мяса.
– Боже… – произнесла женщина, стоящая рядом.
Я корчился от боли, пока пес смотрел на меня и жевал оторванный кусок моей плоти. Я начал ползти назад. Моя рана пульсировала, и голова стала кружиться. Я едва сохранил сознание, когда этот дьявол прыгнул на меня во второй раз.
– А-а-а! – взревел я, когда он снова вцепился мне в руку. – Я убью тебя! Получи, сука!
Я впился ногтем в его глазное яблоко, и давил до тех пор, пока оно не превратилось в яичницу с кровавой подливой. На этот раз взвыл пес, и на асфальт стала капать только его слюна, но и кровь. Я только больше его разозлил – уже через несколько секунд он снова завис в прыжке.
– Держись! – прокричал мне какой-то мужчина. Он схватил пса за ошейник, когда тот только раскрыл пасть, чтобы вцепиться мне в глотку. – Какого черта, Джек? Я тебя дома на фарш порублю, скотина! – Он быстро вколол что-то в мышцу собаки, и та упала на землю.
“Вот же дерьмо”, – подумал я, когда от моего тела наконец унесли этого монстра. Я окончательно упал на асфальт, и моя старая рана в затылке опять начала кровоточить. Как же больно мне было…
– Ты живой? – спросил хозяин собаки.
“Пока еще дышу”.
– Вызовите скорую! – закричала толстая мадам в сиреневом платье. – Он теряет сознание!
Да, кажется, без докторов обойтись будет сложно. Столько проблем в последнее время. А ведь в детстве я совсем не славился своей способностью притягивать неприятности. Со мной вообще не происходило ничего. Мама даже иногда беспокоилась (насколько это возможно с ее интеллектом) о том, нет ли у меня каких-то проблем по учебе. Не было. В моей жизни ничего не было, пока не появилась она.
– Ты говорил с ним, – сказала Хейли, пройдя сквозь толпу.
“Я знаю, милая. Я знаю”. Не надо было говорить с официантом.
***
Мы стояли посреди кукурузного поля. Легкий ветер придавал волосам Хейли новые, изящные формы. Мне почти ничего не было видно вокруг, и я поднял взгляд к небу. Вероятно, еще только раннее утро. Восход солнца не ослепил мне глаза, ведь Хейли подарила очки. Я приобнял свою дочку здоровой рукой и искренне пожелал, чтобы этот момент никогда не закончился. С красотой тяжело расставаться.
– Папа, смотри, – она воодушевленно показала куда-то вперед. – Там кто-то есть. Пойдем проверим!
И я не мог отказать моей радости.
По мере приближения черты одинокого мужчины становились для меня все отчетливее. Он совсем не замечал нас и полностью был погружен в сбор кукурузы. Голубая рубашка имела несколько дырок, а обувь он и вовсе не носил. “Неужели ты настолько беден, друг мой?”
Хейли отпустила мою руку и обратилась к незнакомцу по имени. Как такое может быть?
– Бенджи! – закричала она и побежала к нему.
Странно, но незнакомый мужчина совсем не излучал опасности. Я почти каждого считал за врага – в нем мне виделось что-то другое. Не знаю, возможно ли это почувствовать, но… он был счастлив.
“Бенджи” развернулся и крепко обнял мою девочку. Кажется, на вид ему было лет шестьдесят или даже больше. Чем-то он напоминал моего дядю Джозефа. Такой же безобидный и добрый. Но тот умер, когда я еще ходил в начальную школу. Ничего не понимаю… Они встретились, как будто старые знакомые после долгой разлуки. Хейли никогда раньше о нем не рассказывала.
Меня схватил легкий ступор. Под ногами мужчины лежала маленькая корзина, куда он и складывал кукурузу. Очень ветхая – возможно, она даже сам ее сплел. Единственное, что мне оставалось делать – это разглядывать сложенные початки. Что поделать? Абсолютно новый для меня опыт.
– Папа, иди к нам! – сказала Хейли, как только он ее опустил на землю.
Эти слова меня вернули к реальности. Особенно первое.
– Здравствуйте, меня зовут Малькольм, – я протянул ему руку.
А в ответ тишина. Однако мою руку он пожал и даже одарил меня приятной улыбкой.
– Вы часто здесь бываете? – спросил я его.
Он кивнул мне в ответ и посмотрел на Хейли, словно хотел что-то от нее услышать. Меня начало мутить. Мне казалось, что передо мной стоят двое людей, для которых я лишний. Будто я говорил не с ними, а кричал где-то со дна колодца. И никто меня там не слышал.
– Бенджи не может ответить тебе, папа, – резко начала говорить Хейли. – Он счастлив.
Мужчина, что еще минуту назад казался мне очень спокойным, убрал дурацкую улыбку с лица. Он подошел ко мне ближе, да так, что я мог видеть каждый изъян его кожи. Но это совсем не имело значения. После небольшой паузы мужчина широко открыл рот: разинул пасть, будто пытался проглотить мою голову. И тогда я все понял – у него был отрезан язык.
***
Как только проснулся, сразу побежал в ее комнату. Это уже ни в какие ворота не лезет. Она считает, что может издеваться надо мной. Я шесть недель провел в больнице! Думал о дочке, о том, что приду, и она мне обрадуется. Какой же я был идиот. Позволил себя обдурить такой мелочи.
– Хейли! – восклицал я перед закрытой дверью. – Впусти меня сейчас же!
Видимо, она спала. Или в ее случае – притворялась спящей. Скоро я услышал шаги, и дверь ее отворилась.
– Еще только три часа ночи.
Я вошел в комнату, пройдя мимо ее “сонной” рожи. Мне было что сказать, и весь этот спектакль перестал восприниматься мною совсем. Мы договорились, что станем близки друг для друга, но ее условия разрывают меня на куски. Терпеть это стало невыносимо.
– Ты что делаешь, тварь?! Я всего себя отдал тебе. Мне больше никто не нужен!
Она присела на кровать, и со стороны могло показаться, будто это действительно та ситуация, когда злобный отец отчитывает невинную дочь.
– А разве близких людей не принято ревновать?
– Черт… опять ты об этом!
– Разве я могу спокойно смотреть, как ты говоришь с каким-то придурком в кафе? Могу сидеть у себя и слышать, как ты общаешься с этой старухой?
– Я прогнал ее из-за тебя!
– Тогда какого черта она еще есть в твоей жизни?
И здесь я не знал, что ответить.
– Кто важнее: она или я?
– Ты прекрасно знаешь!
– Тебе нужен кто-то кроме меня?
– Нет, но…
– Кто пришел к тебе, когда ты был совсем один? Абсолютно никому не нужный, жалкий неудачник. Ни друзей, ни своей семьи. Ты просто ничтожество, Малькольм. Ты всегда оставался им.
– Что… как ты меня назвала? – я медленно стал подходить к ней, отчаянно хватался за воздух. Сердцебиение усилилось дико. – Как ты назвала меня?!
– Кто тебе нужен, Малькольм? – Она поднялась и встала напротив меня.
Я упал на колени. Да, в этот момент я был готов умолять.
– Отвечай мне!
– Ты, Хейли, только ты.
Обхватил ее ноги и ревел, словно мне срывали заживо кожу. Я никто без нее. Она была во всем права.
– Вставай! – скомандовала она спустя буквально десять секунд.
– Пожалуйста…
– Отпусти, урод, – как только освободилась, так сразу заехала мне в лицо коленом. Я отлетел назад и упал на спину. Во рту уже появился отчетливый металлический привкус. Пришлось глотать свою кровь.
Хейли рассматривала меня. В таком виде я еще не представал перед ней. Я лежал и не мог остановить плач – в душе мне было очень паршиво.
– Я же люблю тебя… – едва слышно произнес я.
– Ну что ты, папа. Иди ко мне.
Она ждала, пока я подойду. И мне не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Всего несколько шагов, и я окажусь в объятиях самого близкого и дорогого мне человека. Страшно подумать, что еще совсем недавно я зашел в эту комнату, чтобы…
– Ну же, папа, я жду.
Я поднялся сквозь боль. Старые шрамы еще напоминали о себе. К тому же из носа кровь текла и уже успела заляпать мой воротник.
Хейли протянула мне руку, и я уже готовился оставить все позади. Это не так сложно, забыть о чем-то ужасном, когда действительно любишь кого-то. И видит Бог, я был готов все ей простить.
Я попытался дотронуться до ее ладони.
– Нет… только не это.
Хейли перестала быть осязаема.
– Ты обещала не делать так. Ты обещала мне!
– А ты поклялся, что будешь только моим.
Неужели именно так моя жизнь и закончится? Мне не выжить без моей девочки. Не выжить!
– Мне никто больше не нужен! Я только твой! Я твой папа…
Черт. Она замолчала. Это худшее, что могло произойти. Ожидание убивает самым безжалостным способом.
– Ответь что-нибудь!
– Я не верю тебе, Малькольм.
***
Передо мной находилось серое здание: кирпичное, на шесть этажей. Людей у его порога, как правило, мало. Только по воскресеньям, в день посещений, здесь можно увидеть кого-то моложе семидесяти и не в белом халате. А сегодня вторник. Опять ранее утро. Никто меня здесь не ждал. Как и в другие дни, если быть честным.
Я поднялся на порог и увидел белую надпись, давно уже потерявшую в цвете.
Дом престарелых “Маунтин-Кэйв”
Вывеска вполне соответствовала той цене, что я ежемесячно перечисляю в этот “почти что курорт”. Даже по запаху это место напоминало убогий приют для бездомных. Но, говорят, слабоумным хватает и этого.
Оказавшись внутри, я бросил взгляд на абсолютно пустой коридор. Мне уже приходилось бывать здесь однажды. И тогда я пообещал себе: “Ты больше сюда не вернешься”. И вот он я – спустя почти год стою перед столом то ли администратора, то ли вахтера. Меня изрядно достало долбить по звонку, когда я наконец услышал эти шаги, до жути неторопливые. Никто в этом месте не хотел работать. Никто.
– Извините за задержку, – сказала темнокожая женщина с забавной прической. Неужели стало модно быть похожей на пальму?
– Здравствуйте. Меня зовут Малькольм Дениелс. У меня здесь содержится мать – Гвендолин, фамилия та же.
– Но день посещений только…
– Я знаю. Я здесь не за этим.
Она посмотрела на меня с каким-то презрением. Как будто решила, что я собираюсь забрать старуху обратно. Нет, не бывать этому.
– А… так Вы мистер Дениелс?
– Ну да.
– Мы пытались до Вас дозвониться вчера, но никто не брал трубку…
“Естественно, я же был в больнице”
Женщина молчала и старалась всячески прятать свой взор от меня. Так ведут себя, когда пытаются скрыть что-то настолько ужасное и мерзкое, что легче размазать себе мозги по стене, но ответа не дать.
– Я позову сестру Макмиллан, – заявила она и исчезла в момент. Лучше бы приходила сюда с такой скоростью.
Как и принято во всех заведениях, хоть немного связанных с медициной, людей заставляют ждать. Я еле сдерживался, чтобы не схватить первую попавшуюся особь за горло и не выбить из нее всю правду. Какой бы она ни была. Но вместо этого я лишь зажег сигарету. Почему бы не перебить запах фенола и дешевых духов девки, что даже не может нормально вести диалог?
Сверху до меня доносились какие-то возгласы. Кто-то явно не горел желанием принимать лекарства “для хорошего настроения”. Видимо, новичок, и еще не понял, что это место едва ли отличается от психушки или тюрьмы. Каждый получит свою таблетку. А если решит вызвать рвоту – закинут обратно вместе с остальным содержимым, что вышло наружу. Видел такое в кино.
– Что случилось? – спросил я, как только передо мной появилось что-то похожее на “сестру”.
– Мне очень жаль…
Ну что ж. Это решило все мои проблемы.
В компании сестры Макмиллан (видимо, она там за главную) я провел следующие пару часов. Время тянулось катастрофически долго. И я уже был готов к тому, что мою мать похоронят в коробке из-под шкафа где-нибудь на заднем дворе. Как оказалось, эти лентяи еще не отправили ее тело в морг. Так что я даже успел “попрощаться”. И, если честно, ее труп почти не отличался от других постояльцев данного заведения – ни внешним видом, ни функционалом. Все они – смерть в том или ином состоянии.
Сестра, кстати, тоже та еще мертвечина. Меня сначала посетили сомнения: “А не стащил ли кто-то из местных белый халат?” Но потом вспомнил, что вахтерша ее тоже видела. Хотя, и этот аргумент весьма спорный. По скорее бы убраться отсюда.
– Вы уверены?
– Да, – таким образом я подтвердил согласие на кремацию. Еще не хватало устроить панихиду с “друзьями” и родственниками.
– Я могу с Вами связаться по старому номеру? – она говорила про тот, что я отключил, как только вышел из дома.
– Звоните в любое время.
С этими словами я покинул ее кабинет и поспешил убраться как можно подальше. Пора возвращаться на Оукмилл-стрит. Дома меня ждет моя дочь Хейли.
***
Впервые за долгое время я увидел свой дом таким… мрачным, чужим, отдаленным – не знаю! Даже как-то боялся войти. Чем-то он напоминал тот дурацкий кусок фанеры, что я приобрел, еще будучи другим человеком. Настолько другим, что жизнь в стенах без уюта казалась… обычной. Хейли правильно сказала обо мне прошлом: “абсолютно никому не нужный, жалкий неудачник”. Правда. Правда хотя бы потому, что моя мама говорила иначе – с ней мы прожили здесь восемь бессмысленных лет.
– Малькольм! – позвал меня мужчина, живущий через дорогу. Стоило мне слегка повернуть голову в его сторону, так он сразу принялся идти. Ко мне.
– Привет, Барри, – ответил я Стивенсу, как только его нос оказался на моей территории.
– Мы с Рейчел переживали за тебя. Она даже предлагала навестить тебя в больнице. И я хотел, правда. Но медсестра сказала, что ты запретил к себе посетителей.
Правильно сказала.
– Да, мне нужно было многое обдумать наедине.
– Понимаю. Знаешь, когда заболел мой сын Маркус, он тоже старался быть в одиночестве. Однако менял решение всякий раз, когда из кухни доносился запах лазании, – Стивенс засмеялся, и я понял, что это была шутка. Улыбнулся тоже.
– Да, дети, они такие.
– Не то слово! У нас же еще совсем маленький есть – Ричард. Уж от него-то проблем будет невиданно. Спать вообще не дает, постоянно хочет быть рядом. Угораздило же нас с Рейчел завести второго.
– Вырастет настоящим мужчиной. Вот увидишь.
Странно, что он решил завязать беседу со мной. Неужели все еще чувствует вину за тот эпизод с Рэмблером?
– Спасибо! Ну а ты сам как поживаешь?
Наверно, говорить о смерти матери ему не стоит.
– Неплохо. Вот ходил погулять в “Эверглейдс” – чудесный парк, столько уток в пруду. Очень красиво.
– Серьезно? Видимо, и нам пора туда съездить. А то никакой жизни с этой работой. Кстати, а ты сейчас чем зарабатываешь?
– По-разному. Пока на больничном.
– Конечно-конечно, – повисла небольшая пауза, и, кажется, не мне одному она показалась неловкой.
– Ну что, приятно было повидаться с тобой, – я уже успел развернуться, прежде чем он нашел, что сказать.
– Слушай… а ты не хочешь как-нибудь зайти к нам? Ну… если тебе будет скучно одному. Рейчел приготовит тыквенный пирог – вместе посмотрим игру или какой-нибудь фильм. Что думаешь?
– Отличная идея, Барри. Буду иметь в виду.
Мы разошлись, пожав друг другу руки. Странно, но после нашего разговора у меня остался приятный осадок. Даже сложно его сравнить с чем-либо. В детстве такие моменты бывали иногда. Простое, искреннее общение. Однако я не ценил его. А потом люди от меня отвернулись.
Заметив включенный свет на втором этаже, я понял, что кое-кто мне сейчас задаст взбучку. Знал бы Стивенс, какой у меня ребенок – ночные крики совсем ничего по сравнению с ревностью Хейли. Она питается моей преданностью, а я живу за счет ее любви. Мы идеальная семья.
Стоило мне только пересечь порог, я тут же обратился к Хейли. Хоть ее и не было видно.
– Милая! Прости меня. Это придурок сам подошел – ты же видела.
И, конечно, в ответ тишина.
– Ты не хочешь сходить со мной в “Эверглэйдс”? Кажется, там реально полно уток в пруду.
Я поднялся по лестнице и увидел, что дверь в ее комнату была открыта – сразу почувствовал, что что-то неладно. Обычно, когда она злилась, ее комната превращалась в бункер, куда взрослым (только мне) вход воспрещен. Поэтому сейчас я стоял в абсолютной растерянности, и даже… опасался сделать следующий шаг.
– Хейли, моя мама умерла.
Нет, не вышло. Все равно без ответа. Пришлось сесть у стены рядом с дверью и просто ждать. Не знаю, чего – от страха меня всего начало трясти.
– У меня же нет никого. С тех пор, как ты появилась в моей жизни, о других я перестал даже думать. Не моя вина, что так происходит. Люди иногда подходят – от этого никак не скрыться. Клянусь, у меня даже в мыслях не было сблизиться с кем-то. Никогда.
Расплакался. Всякий раз, когда мне нужно собраться с силами, меня настигает предательский плач. Не могу предстать перед дочерью в таком виде. Какой же я жалкий…
– Прости! Ну прости меня, Хейли! Я не могу так больше.
Я лежал, прижавшись к холодному кафелю, и пытался себя успокоить. Разум не покидала картина, как Хейли сидит за стеной и слышит мое каждое слово. Как мне смотреть ей в глаза? Как? Наверно, я просто доползу в ее комнату, и будь, что будет. Я и так на самом дне. В такие моменты новая боль воспринимается легче.
– Хейли, Хейли, Хейли, – повторял я на каждое движение. Я старался не поднимать головы, и просто двигаться дальше. Верю, что она поймет меня. Она всегда понимала.
Сознание затуманилось, и я перевернулся на спину. Красивая люстра – чем-то напоминала белые лилии, что росли во дворе миссис Тиллеманс. “Стеклянные цветы” – Хейли очень обрадовалась, когда я заказал их полгода назад. В ее комнате висели картины. Она постоянно проводила время с кистью в руках – природа Миннесоты ее вдохновляла. Пожалуй, комната Хейли – это единственное место в доме, где могло зародиться искусство. У моей девочки невероятный талант.
Сколько она не упрашивала меня купить телевизор, я стоял на своем: смотрим фильмы только вместе и только в гостиной. Я многое ей позволял, но роль отца заставляла меня придерживаться некоторых принципов. Так что вместо экрана и антенны на столе лежал небольшой радиоприемник, что я привез еще из старого дома. Ежедневное прослушивание музыки положительно влияло на ее настроение. На книжных полках я не увидел ни одной знакомой фамилии, а значит это что-то от сторонников хиппи. Кажется, Хейли не совсем верно понимала их идеи.
Вообще, меня не покидало чувство, что я находился в лучшей части этого мира – здесь все было прекрасно и гармонично. Этот ее порядок, чистота и искусство стали для меня потрясением. Раньше я просто не замечал их, ведь все мое внимание было обращено на нее, на девочку, что исчезла, оставив лишь листок возле зеркала. Я его сразу заметил – пытался убедить, что это лишь очередная шутка сознания. Не вышло.
После хорошей оплеухи мне удалось поднять свое тело. Привычка бить себя, казалось бы, покинула меня еще с окончанием школы, но нет – она лишь выжидала момента. Что ж, сейчас для нее самое время.
“О Господи”, – подумал я, увидев свое отражение. Бледное лицо, разбитый нос, мешки под глазами… Да мне можно без грима идти в массовку на “Ночь живых мертвецов” или просто погулять возле кладбища – реакция будет отменная. Поэтому в ванной свет выключен. Поэтому.
Я приблизился к зеркалу – оно занимало примерно треть стены напротив кровати. А рядом Хейли прибила записку ножом, что я использовал для разделки свинины. Очень острый. Я решил не вынимать его, и просто вырвал руками листок. Пришлось ударить себя еще раз.
Все нормально, папа. Я не сержусь. Ты же помнишь Бенджи? Он прожил свою жизнь в счастье. Я хочу и тебя сделать счастливым. Но я не могу видеть, как ты говоришь с другими людьми. Они не понимают тебя совсем. Ты им не нужен, папа. Будь только со мной, хорошо?
Остался лишь последний шаг.
Она даже эти строки написала так аккуратно, с любовью. Помню, в детстве мама оставляла мне похожие тексты. “Покажи им всем, Малькольм Дениелс!”, – эту я обнаружил в ланчбоксе, как только перешел в пятый в класс. Приятно. Хейли вернула мне прекрасное чувство ностальгии, а это, учитывая мое одинокое прошлое, не так-то и просто.
– Спасибо тебе, дорогая, – сказал я, понимая, что она сейчас где-то рядом. – Конечно, я сделаю это.
Нож легко вышел из стены, и я проверил его остроту на большом пальце – должно сработать. По крайней мере, если сделать все быстро. Хейли довольно долго намекала мне, и вот теперь не выдержала – решила все изложить прямо. Наверно, с моей стороны было немного грубо оттягивать неизбежное. Все-таки она моя дочь, и я должен уважать ее просьбу. Признаюсь, меня пугает не сколько сама потеря речи, сколько боль от языка, вырезанного без особой на то подготовки. Я ведь далеко не хирург – я даже не знаю, чем обработать лезвие, чтобы не занести в рот заразу. Тем более, не имею понятия, как сделать все безболезненно.
Лицо Бенджи, радостного старика, собирающего кукурузу, не покидало моего сознания. “Бенджи не может ответить тебе, папа. Он счастлив”, – слова моей дочери. Да я и сам все видел. Боже… как я очень хочу стать таким же.
Примерно представляю, что произойдет, когда я достану изо рта окровавленную руку, сжимающую кусок мяса, когда-то бывший языком. Хейли начнет появляться: сначала ее очертания будут еле заметны в зеркале, потом она начнет говорить со мной, я увижу ее, почувствую ее прикосновения… Это уже все происходило раньше: в тот день, когда я собирался убить себя. В тот день, когда я понял, что любви в моей жизни нет и никогда не будет. И в эту секунду ко мне пришел ангел. Она подарила мне любовь, о которой я даже не мог и мечтать.
– Ну же, папа… – вдруг я услышал ее шепот. – Давай же, режь язык.
По-прежнему не видел ее, но на душе становилось теплее.
– Режь, режь его, папа.
– Да, дорогая… – мои руки дрожали, и сердце забилось быстрее. Я должен сделать это, я должен обрести счастье! Но это все так…
Дрожь усилилась, и я уронил рукоять. Лезвие упало на холодный пол и несколько раз подскочило. Меня снова начало мутить, и голова закружилась.
– Режь его! – она закричала, и привела меня в чувство. – Режь его, режь язык! Режь!
“Режь… язык”. Моя дочь просит сделать это! Такова цена моего счастья?!
Значит, к черту нож!
Я вырву его голыми руками!
По крайней мере, я больше никогда не останусь один.
