Анна Неделина №2

​Другая вечность

​Другая вечность
Работа №3. Тема дуэли: Дворянин

В маленькой галерее неизменно царила прохлада, и это выгодно отличало ее от духоты плавящихся в жаре улиц. И сюда шли: молодые и немолодые парочки, студентки и пожилые женщины, множество мам с детьми и один-единственный папа с сыном на плечах. Взглядами – напряженными, ленивыми, бессмысленными, внимательными – смотрели они на картины.

Жанна смотрела их. Таких разных, настоящих, проживающих сейчас, в этот самый момент, какие-то другие, непохожие на ее, жизни. Подглядеть бы, подсмотреть эти странные, чужие жизни, сравнить, взять на заметку, извлечь уроки, просто узнать, узнать, узнать. Как эти люди живут, готовят, покупают мебель, проводят вечера, считают или не считают бюджет, что говорят и как ведут себя с другими. Книги – это было хорошо, картины, фильмы – это было прекрасно, но прежде всего, впереди всего были люди. Вот эти люди.

Те, кто много говорил и мало что понимал. Реплики, долетавшие до галереи второго этажа, где Жанна стояла минутами, часами, днями, смешили и огорчали ее. «Давай закатим глаза, как этот чувак на картине, и сфоткаемся». «Так, да это же Николай IIтам председательствует. – Точно? – Точно». «Ну ладно, забесплатно на это можно сходить, но за деньги я бы не пошел. Хорошо, что сегодня третье воскресенье месяца».

Она завела этот порядок по аналогии с музеями столицы: третье воскресенье месяца – день бесплатного прохода. В эти дни посетителей всегда было больше, гораздо, гораздо больше. Многие побывали в ее галерее. Иногда по ночам, когда становилось особенно плохо, Жанна так утешала себя.

Два раза в день, если находился хотя бы один слушатель, она проводила экскурсии. Истории, воплощенные в жизнь звонким девичьим голосом, взлетали легко и парили под потолком. Она говорила о деяниях среброусых, с лентами через плечо генералов, быте играющих с собачкой крестьянских детей, художниках-маринистах, посвящавших жизнь вечно сражающимся со стихией кораблям. Ей жадно внимали интеллигентного вида бабушки в очках, делающих глаза огромными, взволнованные, некрасивые студенты и студентки, серьезные мужчины с испещренными морщинами, словно прорубленными лицами. И Жанна думала: «Эти и так… мне нужны не они».

Когда она заканчивала вещать, ее обступали мамы с капризничающими, скучающими детьми. Они задавали, задавали, задавали вопросы, и под конец неизменно спрашивали: «Вы сами этому учились?».

Ей хотелось кричать. Кричать изо всех сил, топать ногами и не стеснятся слез, бегущих по лицу: «Я выучилась, выучилась! Я столько времени не спала, мучилась, занималась, я столько времени потратила в этой гребаной столице, я защитила диссертацию и вернулась домой, домой, домой. Я вернулась к вам, дремотным, суетным, с рассадой и чужими детьми в голове и таким искренним, громким, радостным смехом, какого я никогда не слышала в столице. Я привезла вам их, «Женскую головку», «Натюрморт с медными кувшинами», «Дворянина», потому что вы так долго были лишены всего этого. А вы не чувствуете, не чувствуете, не чувствуете!».

Очень скоро это проходило, и Жанна вновь была бодра, и весела, и полна жизни, и любила людей, всех этих людей с дурацкими, бытовыми, человеческими проблемами, любила всех до единого.

По вечерам, когда галерея была закрыта, она приходила к картинам: к генералам, купчихам, девочкам, натюрмортам с форелью – и подолгу оставалась с каждой. Она боялась, что они захиреют, выцветут, разочаруются в людях, если их не любить, если не смотреть преданными глазами, если не рассказывать картине ее историю, и хвалить, и восхищаться ею.

«Тебя нарисовали веселой девушкой на балу, - говорила она скромной монахине. – Но затем художник поссорился с той, чей лик ты отразила, и замазал яркие краски, убрал роскошь и лукавое кокетство, закрасил черным, темно-серым, темно-зеленым. И ты, милая хохотушка, превратилась в печальную монахиню, тоскующую по прежней жизни».

«Ты, о, ты, - говорила Жанна, и голос дрожал и срывался, - ты, должно быть, был необыкновенно хорош. Всегда одинокий среди людей, ты зачитывался работами Аристотеля и Руссо, вел тетради, писал «Диалоги о любви» и в них говорил только о любви к Родине. Первый, на кого рассчитывали, когда нужно выполнить важное поручение, ты прятал руки за спиной, чтобы не показывать износившиеся перчатки. Если бы я жила, когда ты жил, и была бы с тобой знакома, о, как я любила бы тебя».

С тонкими бровями и прямым носом, с темными, обрамляющими лицо волосами и смешной, разделенной надвое челкой, этот Дворянин смотрел куда-то вдаль, не на нее, не на людей вокруг, бросающих на него равнодушные взгляды, не знающих, кто он такой. Видел ли он? Слышал ли он? Шепот, и смешки, и окрики, и резкие, обидные фразы, и злость на Жанну, спешащую к людям, когда они подходили слишком близко к картинам.

И приставания. И наглый, самоуверенный харассмент, о самом понятии которого здесь никогда не слышали и который воспринимался как нечто само собой разумеющееся. И девушки вокруг, все видящие и все слышащие, но старательно делающие вид, что целиком сосредоточены на картинах, не защищали Жанну, не сочувствовали, но завидовали ей.

Этот безумный, безумный город. Любимый до боли, до щемления в сердце, до слез, наворачивающихся на глаза, до крика, до ужаса, до тошноты. Ужасный, ужасный, дикий город, город театров и пугающих, полных омерзительных запахов подземных переходов, город фестивалей и город безработицы, город каменных особняков и средней зарплаты ниже прожиточного минимума. Город, где церковные обряды по-прежнему, как и века назад, уживались в сердцах людей с языческими символами.

Итак, сцена задана. Родной, любимый город. Жанна, всегда одинокая среди людей, странно и страстно их любящая. И Дворянин, мечтательно глядящий вдаль нежными, почти девичьими глазами.

***

Картины в основном были репродукциями – хорошими, прекрасными репродукциями, но все-таки стоящими немного, и Жанна никогда не боялась, что на полотна кто-то может покуситься. Поэтому, когда они пришли, два этих черных человека, они совершенно застали ее врасплох.

Жанна спала над галереей, в небольшой комнате, очень чистой и по-спартански обставленной. Накануне этой ужасной, безумной ночи, одной из таких ночей, когда буря не дает Лиру покоя и гонит в степь, а Франц в лихорадке бродит по анфиладе комнат, Жанна допоздна засиделась за планом мероприятий к очередному фестивалю. Она потратила столько усилий, чтобы включить галерею в список площадок, что теперь ее колотила нервная дрожь от страха, что она может сделать все неидеально. Жанна была на ногах, когда минуло за полночь, и знала, что теперь до утра не сможет сомкнуть глаз. Она лежала на кровати без сна и думала, так же ли был взволнован Дворянин, когда писал свой «Проект конституции общества Калотт», или воспринимал эти маленькие испытания проще, гораздо проще.

Внизу послышался странный шум. Жанна прислушалась, и сердце оборвалось – звук был такой, будто упала картина.

Как белая птица, с бешено колотящимся сердцем слетела она вниз и раскрытой ладонью хлопнула по выключателю.

Дверь взломана. Они были в зале, двое – темные фигуры, шапки надвинуты почти на глаза. «Нет, не может быть, чтобы это случилось здесь, со мной».

Даже дернуться не успела. Рука на губах, вторая на животе и ниже, ниже, и дальше только ужас, и вечный, беззвучный крик, и запах пота. Тяжелая красная занавесь упала на глаза, и Жанна услышала страшный вопль, ругательства и топот.

Очнулась. Кровь на полу, чужая кровь, и Дворянин держит ее в своих объятиях.

***

- Сон, бабушка? Ведь это был сон?

Младший внук ластится, кладет голову на колени, тянется поиграть с кошкой. Старшая, серьезная и такая уже взрослая, в белом домашнем костюме, с заплетенными в косу волосами, поднимает глаза.

- И что он? Что он сказал?

Жанна смотрит вдаль глазами нежными, почти девичьими, и улыбается.

- Он позвал меня с собой. В мир приемов и боев, и лошадей, и лавандовых полей, и платьев в стиле ампир. Где я вечно была бы молода и вечно счастлива.

- И что… ты?

Тонкая, хрупкая – балерина в местном театре, третьем по рейтингу балетном театре в стране. Внучка. Внук, маленький, смешной, только поступивший в начальную школу, засыпал с книгой Альберта Манфреда на тумбочке.

Жанна улыбается

- Я отказалась. И поэтому здесь, с вами.

Мальчику пора ложиться спать. Жанна подхватывает его подмышками и осторожно ведет, сонного, в сторону спальни.

- Но бабушка… почему? Как?

Она стоит, серьезная и взрослая, недоумение в глазах, а за спиной, за душой, на полках – книги, книги, книги. И Жанна снова улыбается.

- Он понял меня, я знаю, он прекрасно меня понял. Я сказала, что у меня есть цель, во имя которой я готова пожертвовать многим, очень многим. Может быть, жизнью. И знаешь, что? Мне кажется, я ее выполнила. Так-то, внучка.

Жанна разворачивается и уходит в коридор, оставляя ее, молодую, горящую, влюбленную в родной город, за спиной.

Итоги:
Оценки и результаты будут доступны после завершения конкурса
Другие работы:
+3
00:10
751
00:54 (отредактировано)
Додумала мысль))
Хороший стиль, правильный посыл. Прям ну очень правильный) Жанна в начале рассказа и так дана объёмной, решение её ещё больше не раскрывает. Рассказ следовало назвать «Жанна» — она очень… Каноничная что ли? Вышколенная? Хотя при этом ломает себя и этим гордится. Внуки из ниоткуда в городе «козлов-мужиков» с успехами (а город захолустный, с репродукциями в музее, на которые и то покушаются). Сочетание «харасмент-сказка детям на ночь» слегка сомнительное. («В 90-е я выполнял грязную работу для ЦРУ...» — «Я помню, пап, ты же мне на ночь в детстве рассказывал» © ).
И немного чересчур и спас, и позвал. Показалось, что не хватило места для размаха по смыслу. Портреты крутые — история с барышней-юношей прям современная)) Эмм. Даже показалось, что что-то осталось между строк. И этим, возможно, получилось бы образ развить сюжет и без стилистической экзальтации. Она современна, но пугается помощи незнакомки, ожидая подвоха, и разочаровывается в себе и в минуту растерянности, убеждений себя в правильности выбора рассказ обрывается. Просто вот неизъяснимая, мутноватая духовность с ломанием себя не говорит о силе характера. Может, достаточно было бы первую часть по стилю поменять, сделать с самого начала, как диалог. Тогда было бы больше о семейности — действительно, сказка на ночь, не сдавайтесь, все дела. А так акценты смешаны.
01:40
13:53
Но не не «охохох» всё же?
05:54
+1
Не знаю. Наверное, это неплохо. Но по мне, слишком много однотипных предложений с перечислениями. Я в них вязла.
23:05
+1
Коль уж влюбляться, так в тот портрет, где он на коне, на перевале. Вот уж эпично бы соскочил с полотна.
Судя по названию, есть большая мысль, есть перекличка жизней, оставленных на полотнах, и жизней реальных. Можно было бы углубиться в культурный след, и даже онтологию образов. Вы не смотрели «Мельница и крест»? Тут же неспроста история переписанного репинского портрета, образ или только облик?
Как я вижу здесь идею: Можно мечтать о возвышенном, о платьях в стиле ампир и балах, томиться в пыльном грязном городе, где никто не может оценить глубину и силу искусства, сокрушаться о недостижимом и давно ушедшем, а можно взять и жить, и воспитать новое поколение «дворян», которые читают труды историков в первом классе и утонченные, молодые, прекрасные… В общем так.
Тема искусства мне близка, и мне нравится и слог, и ритм, и рефрены (я тоже люблю так завивать текст). Хотя тут было бы очень кстати пройтись суровой метелкой и убрать наросты вроде «совершенно врасплох», немного почистить текст, чтобы он не смахивал на поток сознания. Или, может, воздуха ему не хватило.
Ну и у меня, лично, оставляет слишком много вопросов, чьих внуки-то? Почему именно это событие поворачивает, чем? Я надеюсь, это не недалекие грабители оставили наследство.
Короче, красиво, полно, прямо набито отсылками, но королевство маловато и порядок требуется.
21:14
Вопросов, действительно, многовато. Автор решил, что читатели сами додумают, что надо. А что на самом-то деле произошло?
Героиня очень понравилась — романтичная, одинокая, не от мира сего. Но мне кажется, что она победила — не опустилась до окружающего мира, а мир подняла на свою высоту (или создала свой мир). В общем, как-то так. Невнятный коммент на невнятный рассказ.
Но ГОЛОС оставлю здесь.
01:05
В общем, мне понравились собаки, они очень милые, но я тут подумала.
Этот рассказ напоминает мне собственный подход: утонченный выпендреж с загадками и любовь к истории, стиль с претензией и кучей стилистически ошибок, странная композиция и невнятная кульминация. У меня так обычно.
В рассказе всё неплохо.
Кажется, у нас с автором есть тараканы, которые смотрят в одну сторону. Сидят, кофе попивают и смотрят, голосуют.
Так что ГОЛОС
Загрузка...

Достойные внимания