Светлана Ледовская

Формочка

Работа №21

Сияющий клубок рассветного солнца скромно, будто подталкиваемый невидимым котёнком, выглядывал из-за горизонта, освещая выжженную пустошь. Выжженную не им, не клубком, хотя он тоже постарался. Но Алексею он не казался угрозой - губительным радиоактивным излучением и так был пропитан весь пейзаж, от крохотной мутной речушки до обгоревшего деревца - а торжественным, великим светилом, не в пример тусклым люминесцентным лампам. От здешнего вида у него перехватило дух. Лазурное марево на горизонте переливалось алым; в дымке тумана тонули многочисленные холмы и скалы, загадочно пряча в тенях свои тайны: будто что-то в них было кроме разломов и трещин; мираж дрожал цветастой галлюцинацией и где-то вдали наполнял воздух расплывающимися красками неведомой радуги. Как сильно пейзаж отличался от бездвижных картинок на стенах его убежища!

Алексей взглянул на наручные часы. Зачем-то. Словно по привычке куда-то торопился, хотя торопиться было уже некуда. Наверное, раздумывал, сколько ещё сможет созерцать прекрасное, невиданное, перед тем, как возьмётся за работу. А ведь сделать предстояло так много! Выбрать ровный участок, вскопать, положить свинцовый фундамент, установить балки, навесы, засыпать всё не поражённой радиацией почвой. И это в двух словах. Главное - успеть сделать хоть что-то, пока воздух в баллонах не иссякнет, пока костюм не износится так, что он сам не ослабнет от лучевой болезни. На всё про всё у него около недели. Или двух. Но что поделать: возрождать новый мир ценой жизни одного человека - крохотная жертва; как песчинка на просторах выжженной пустыни. И эту жертву Алексей легко мог принести.

Стёкла противогаза запотели изнутри. Через замутнённые линзы перламутровый рассвет проглядывался с трудом. А как жаль! Ведь такие виды - не восхитительная ли награда отчаянному человеку? Тому, кто готов отдать за свою цель столь многое - последнее, что у него осталось.

В руках сквозь перчатки Алексей прощупывал крохотную пластмассовую затёртую лопатку-формочку - так легко её было выронить, утерять! Ярко-жёлтая игрушка казалась насмешкой на фоне безжизненной высушенной земли. Конечно, она совсем не подходила для того, чтобы рыть ею котлован - скорей была памятной безделушкой, прошедшей с Алексеем от самой юности. С далёкого детства. С маленькой победы, когда восьмилетний Алёша надрывно откапывал земляной завал у бетонного крыльца соседнего подъезда - где обосновался одинокий щенок. Кто устроил ловушку зверьку, никто не разбирался. Но Алёша о том и не думал, отковыривая уплотнившиеся земляные комья формочкой для зыбких песочниц. Жалобное поскуливание подгоняло, отметало навалившуюся усталость. А потом в крохотной прорехе показался мокрый носик. Алексей, припоминая тот давнишний случай, опробовал пластмассовой лопаткой здешнюю землю. Собрал лишь небольшую горстку пыли. Кроме того, лопатка мялась как пластилин, вытянулась жвачкой, теряла форму. Радиация и солнце расплавили детскую игрушку так же, как сожгли всю прежнюю жизнь Алексея. Также, как сожгли миллиарды других жизней. Как восковые фигурки пустого спектакля.

Алексей аккуратно помял лопатку, стараясь привести её в прежнюю форму, и спрятал под брезентом. Пускай она проживёт дольше него. Как память. Как его частичка. Пускай, что мятая, истёртая. В том у них мало разницы.

Запищал будильник на наручных часах, так мерзко, визгливо. Пора возвращаться на ежечасовую обработку йодированным раствором. Наверняка такие же есть в каждом убежище. Алексей судил по-своему, но были ли другие, уцелевшие? Этого никто не знал.

Рядом с огороженной стеклянной стеной карантинной зоны (с распрыскивателями) в глубине помещения обнаружилась дверь подсобки с инвентарём. Среди сваленного барахла Алексей выудил лопату. Цельно железную лопату, которая была заметно тяжелее обыкновенной, с древком. Впрочем, и такая наверняка сподручней.

Проба земли. Плотная, словно катком прошлись. С трудом, но поддалась. Работать можно. В глухом костюме было душно: пот стекал по вискам, со лба вливался в глаза - и рукой-то не смахнуть, - и, казалось, скапливался в ботинках. Ощущение, словно трудился в привязанных к ногам жестяных вёдрах с водой, причём под дождём, тёплым и липким. Небольшая выемка метр на метр, уже и полдень. Ничего, тяжко в начале - дальше проще. Ещё одна йодированная обработка (если придерживаться ежечасного расписания, Алексей за полгода с задачей не справится), легкий перекус консервами, запить живительной водой из фляги, и вновь за работу. Всё бы хорошо, да в ушах гудело. То ли счётчик Гейгера, то ли кровь бурлила в висках. Но не снять, не отдышаться. Да и не сдаться - не дело. Пересилить себя, и в бой. Ничего, немного осталось...

И ни дуновения ветра, ни тенька, мало того - ни единого шороха, какого-нибудь крошечного движения: мёртвая земля оставалась мёртвой. Лишь клубок Светила был его собеседником и в каком-то роде товарищем. "Ну как ты там в небе один-одинёшенек?" - вопрошал он, на что клубок распутывал свои нити-лучи и, распаляясь, непрерывно как бы хлестал, словно плёткой, по спине и без того душного глухого костюма. "Я тоже не очень. Ну ничего, будем вместе досаждать друг другу", - беззлобно ворчал Алексей и от раза к разу мотал головой: стряхнуть со лба заливающий глаза пот.

День длился невыносимо долго. Алексей закончил на сегодня за погодя - больно выбился из сил. Очередная обработка, зона карантина, где костюм никак не хотел стягиваться с потного липкого тела, недолгий, но невероятно освежающий душ, и постель, неуклюже уложенная у стены там, где массивная, третья по счёту железная дверь наглухо отделяла радиационную заразу от спуска в жилую зону.

Сон сморил сразу, стоило только коснулся подушки. Глубокий как омут, как тоннель, ведущий в прошлое, куда так приятно снова окунуться. Невероятно, каким было всё до ядерного смерча! До опустошения "мирным" атомом. Никто всерьёз не верил, что когда-нибудь начнётся эта война, хотя говорили о ней много. Ситуация обострилась, как и бывает, внезапно. Телеведущие вопили, брызжа слюной на линзы телекамер, про "преступные действия страны-агрессора". Нынче размусоливать, кто был правым-виноватым, как-то глупо. Самые расторопные приняли меры: стали обустраивать убежища 50-60-х годов и продавать места по выгодной стоимости. Детские билетики были нарасхват не только из-за заботливого страха за чадо - так пристраивали ребёнка, словно отправляли в летний лагерь. А родители продолжали прислушиваться в обыденной жизни: выровняется ли обстановка, обойдёт ли стороной; да и бросить всё на произвол судьбы не так-то просто. Около трёх месяцев все ждали, ловили каждое слово, каждую интонацию ведущего центрального канала. И верили в светлое будущее. Но та вера смешалась с удручающим фатализмом. С покорным отчаяньем. Такой невыразимый коктейль чувств и страхов витал в воздухе и просачивался даже сквозь бетонный стены глубоко под землёй: через звонки, переписки. Пока как-то раз связь не пропала...

Мать Алексей помнил смутно. Их расставание было сухим, лишённым переживаний, которые впечатались бы в его детскую память. Она провожала его к загородному бункеру с торопливой суетой - опаздывала на деловую встречу. Спешила пристроить, чтобы ещё сильнее закрутиться волчком, запутаться и... сгореть. Её сообщения, их разговоры, казалось, всегда были одинаково обрывочны и невзрачны: "Ты покушал? Да, можешь. Нет. Приведи себя в порядок..." Алексей снова и снова перечитывал сохранившиеся переписки, надеясь найти в них хоть что-то, а со временем и по крупинке воскресить её образ, но не выходило. В ту ночь, когда он забвенно спал после тяжёлого трудового дня, во сне мать, опёршись о громадную дверь бункера, ему впервые ласково улыбнулась... Он и сам проснулся с улыбкой.

В полумраке под бетонными сводами было трудно разобрать, наступило ли утро, или ещё нет. Только по наручным часам, но те остались с костюмом в карантинной зоне. Алексей и не торопился вставать. Мышцы саднили после вчерашней работы, и так не хотелось их нагружать снова! С обыкновенной ленцой Алексей углубился в мысли о прошлом, только что виденном во сне. О той жизни, что кипела на переполненных улицах, цвела на залитых солнцем лугах, заливалась звонким смехом на детский площадках. Как много, невообразимо много её оттенков сметено, разрушено! Но зачем? Кому было нужно обрывать жизнь... всему? С какой целью кто-то нажал на фатальную кнопку? И не дрогнула ли рука? Чего хотел этот кто-то? Амбиции ли вынудили вынести приговор целому миру, гордость ли? Наверняка что-то бесконечно малое, незначительное стало причиной гибели столь бесконечно многому! А какие теперь усилия нужно приложить, чтобы вернуть хоть что-то! Потому Алексею не пристало праздно разлёживаться на боку, а срочно возвращаться к труду. И ничего если рано - главное, чтобы не слишком поздно.

До чего же ему не хотелось снова натягивать на себя этот громоздкий костюм! Но и помощи ждать не от кого. Другие жители - соседи, товарищи - ни за что не покинут уютных норок. И трусость тут не причем - они знают цену жизни. Той, что еле теплится глубоко под землёй, под развалинами сожжённого мира. В каком-то смысле они знают больше, чем хозяева довоенного мира.

Костюм за ночь изнутри так и не высох. Но что тревожило сильнее - подошвы заметно подтёрлись, и это всего за день! А ведь любая дырочка, любая, даже самая маленькая прореха, может стать виновницей мучительной смерти. Нечего впредь Алексею бездельничать в вечерние часы, а стоит заняться ненавистным костюмом, придумать, как продлить ему жизнь.

На пустоши царил полумрак. И лишь на самом горизонте проглядывалась тонкая ниточка рассвета - предвестница лучистого клубочка, что распалится ближе к полудню. От тусклого фонарика (какое снаряжение может быть без фонарика?) толку мало, и приходилось полагаться на зрение, привыкшее лишь к искусственному свету.

Но ещё до восхода Алексей сделал больше, чем за день предыдущий. Работа спорилась, боль в мышцах притупилась. Ров готов был на треть, да и тут ещё углубить - иначе фундамент плотно не ляжет, а там и почва может не прижиться. Шутка ли: какой агрессивной средой будет окружён самодельный сад, как небольшой островок в бесконечной смертоносной пустыне! Ветер, несущий радиоактивную пыль, палящее солнце, да даже сам воздух пропитан ядовитым атомом. А Алексей, наивный, верил, будто что-то выживет. Да хоть бы и сорняки - те всюду дорогу найдут. Вот только если он, неумелый садовод, даже не попробует... тогда кто? Что останется другим поколениям, что останется в земле бесплодной?..

Брезент был уложен на дне котлована и немного расстелен. Так удобно оценивать: сколько осилил, да много ли осталось выкопать. Размером брезент - десять на десять, и если, расправленным, складки по краям лишь слегка бы сгибались, упираясь в стенки, можно переходить к уплотнению. Венцом выступала завёрнутая в него формочка - значит, полностью расстелил, значит, тут закончил.

///

Как бы не прикидывал Алексей, с котлованом отмучился он только на четвёртый день. Формочка красовалась посерёдке и обозначала место, куда нужно вбить центральную балку. Выглядела лопатка неважно: скукожилась, потрепалась, белые кляксы "в цветочек" еле заметны. А ведь эти кляксы так важны отцовскому сердцу! По-хорошему бы закопать формочку поглубже, замуровать - оторвать, как больное воспоминание. Убрать бы глаз долой, словно заразу. Да не оторвёшь от сердца, больно глубока рана...

Ведь той же формочкой они с дочкой перекапывали землицу их комнатных растений. Для них Алексей сколотил небольшую оранжерею с автоматической "поливалкой" и ультрафиолетовыми лампами. И не столько для себя сколачивал, сколько хотел показать Алиночке, какая бывает (и была) жизнь помимо подземных соплеменников.

- Помни, доченька, всё только в наших руках. Без нашего участия ни один кустик пихты не выживет. А ухаживать больше некому.

- Пап, а может ты сам своей травкой займёшься? А я пока к Ваньке - вместе придумаем, чем заняться.

- Алиночка, солнышко, с этим дуралеем опять где-нибудь напортачите! А мне потом извиняться, в глаза людям смотреть.

- Нет, не напортачим! Правда-правда!

- Кто рассыпал щебёнку для рассады возле отопительного зала? Не прячь глазки, Михалыч ещё неделю с компрессом на пояснице ходил, охал!

- Мы не специально...

- Алиночка, деточка, я знаю, что тебе тесно в наших комнатушках и скучно. Но поверь, усердие и любовь к нашему саду тебе окупятся десятикратно! Вот посмотри на розочку. Видишь, как расцвела.

- Красивая.

- Я такие в детстве с клумб срывал и своей маме приносил. Глупый был - розочки недельку постоят и завянут, не заметим. И жили тогда в другое время: всего было в достатке, и цветов и воды и воздуха.

- А где это теперь?

- Разрушено... - как-то особо прискорбно тогда сказал Алексей

- Папа, а всё-таки, зачем нужно было всё разрушать?

- На это, Алиночка, тебе никто не ответит. Зато теперь мы в ответе за то, что построим. И сделаем мир ещё лучше, правда? А начинать надо с малого, да хоть с этой розочки. Ты же не хочешь, чтобы она завяла, умерла?

- Не хочу.

- Вот и она не хочет. А ещё, думаю, мы сами стали для неё целым миром. Вот что бы она делала, если бы мы ушли? Что бы ты, доченька, делала, если я бы внезапно ушёл, как мама.

- Не знаю. Я бы очень-очень сильно плакала.

- А каково цветочку? Кто его польёт, погладит, кто песенку споёт? Он ведь тоже живой, тоже дышит. Приглядись.

- Наверняка я надоела ему одной и той же песней.

- А вот и нет. Спой, солнышко, ещё разочек. И ему и мне приятно будет. Ту самую, про берёзку...

///

Нанося четвёртый слой изоленты на подошвы костюма, Алексей почти их не видел из-за выступивших безутешных слёз. И не остановить, не переключиться, в груди нет рычага, что оборвал бы невыносимую боль. Как хрупка жизнь! Всего-то неисправность вентиляционной системы, и самое любимое, важное уже никогда не проснётся, не раскроет глазки!

Так бывает, без злого умысла. Но оттого и не легче, что близкий, родной человечек никогда не улыбнётся, не обнимет. Вернувшись с двенадцатичасовой смены, Алексей не сразу понял, что случилось. Казалось Алиночка придуривается, либо ленится. Да вот обмякшее тельце не отзывалось... Хороня дочку, он и понял - утешения себе не найдёт. Ибо не вернёт такое милое, озорное, любимое...

Прах Алексей развеял над цветами. Над кустовой розочкой, её любимой. С тех пор уяснил для себя, что нечего в этих стенах ему уже делать. Разве что метаться по подземной клетке взад-вперёд. А там, наверху... там другое. Может, там возродилась жизнь, а если нет... Алексей это исправит.

///

Уложить на забетонированный фундамент свинцовые листы не так уж и сложно. Благо, бетон лёг хорошо, ровно. А вот другое дело - эти листы спаять, обрезать под нужный размер, учесть выемки для балок и, наконец, выгрузить наружу. С последним-то Алексей сплоховал. Острый уголок впился в руку незаметно, да и боли не было. Порез обнаружился опосля, много позже долгой скрупулёзной установки свинца. Устранить-то порез не трудно, но а какую дозу уже получил, пока возился?

Наутро нездоровилось. Тошнота, слабость, ещё взялись из ниоткуда на руке гнилистые язвы. К полудню от язв зудело предплечье, к вечеру плечо. Надо торопиться: счёт пошёл на дни, если не на часы!

На балки Алексей навесил брезент и натянул на вбитые колья. Вдоль периметра он протянул прозрачную плёнку с продольным вырезом на пластиковой молнии по центру. Плёнка у самого верха была снабжена небольшими самодельными дырочками, дабы тепличная атмосфера потихоньку смешивалась с внешней и таким образом приспосабливалась. Края, и снизу и сверху - к брезенту и свинцовым бортикам, Алексей прижёг нагретым куском металла. Тем закончился шестой трудовой день, но болезнь лишала сна, так что день лихорадочно и изнемогающе долго перетекал в седьмой.

Контейнеры с почвой, богатой перегноем и минералами, Алексей подготовил заранее. Но таскаться с ними туда-сюда оказалось невмоготу. Приспособить для этих нужд тележку нетрудно, но любое, даже незначительное усилие отзывалось приступами боли и тошноты. С самого утра снять костюм Алексей не решался: не дай бог ещё и своими выделениями почву заразить! К вечеру вся почва была загружена в теплицу, и само собой не вскопана, не выровнена - да и чёрт с ней.

Семена гинкго, одуванчиков, пшена и пихты, кедровые и еловые шишки были засеяны на скорую руку, а порой и вовсе раскиданы по поверхности. Выбился из сил, зато сколько сделал! Обязательная программа выполнена, можно и отдохнуть. Опёршись на массивную железную дверь, Алексей с облегчением улыбнулся. Так же, как и мама из его сна. Глубоко вздохнул, прикрыл глаза, но тут встрепенулся. А воду! где воду возьмут зёрна, чтоб прорости? Как в таком состоянии проводить лейку к рассаде, как автоматизировать?

В голове туманилось, лишь ровно, метрономом отбивал сердца стук, и по вискам, по вискам. Вколоть обезболивающее, срочно - поясница болела так, что на ногах не устоять. И снять, снять этот чертов костюм! Может и в голове немного прояснится. Как раз на входе у карантинной зоны где-то должна быть аптечка.

Снял, вколол, полегчало. Ненамного, но всё же. И снова стук в висках, но с ним ничего не поделаешь. В каком-то смысле это хорошо, что стучит. И вот уловил другой звук: проток. Шумела вода, но где? Среди лабиринтов труб, замурованных в стенах, какая-то была действующая. Прислушался... нашёл! Плеск был не постоянный, наверняка не водоснабжение, а напротив, водоотведение. Найти бы, как подключить к трубе пожарный шланг (который обязательно должен быть где-то поблизости), и заморочек с автоматикой не понадобится! Лейка сама будет работать до тех пор, пока теплится жизнь в убежище! То есть жители, смывая воду или справляя нужду, сами того не ведая будут питать этот маленький зелёный уголок всем необходимым!

///

Когда Алексей со всем покончил, стемнело. Далёкий лунный фонарик был таким же, как и ручной: тусклый, невзрачный. Но, чтобы протянуть шланг, много света и не нужно. И вроде доделал, закончил, ан нет, нет в руках покоя. Оглянулся. Ну не зря же Алексей посаженные кусты из жилых казематов тащил, чего бы не пристроить. Благо, силы пока остались.

Горшки с растениями упаковывал в вакуумные пакеты, не снимая костюма. Всё равно от излучения никуда не деться, пусть привыкают. Пихта, папоротник, гинкго и, конечно же, кустовая розочка. Та самая?.. Да, та самая.

По волшебному совпадению и формочка-лопатка под рукой оказалась. Как сподручно! Сделал небольшую выемку ей в почве на скорую руку, и прям из горшка пересаживаешь. Ничего, что лопатка мятая - и почва-то свежая, рыхлая.

Розочку пересаживал последней и как-то совсем осторожно. Ведь память. По-особенному хотелось её обустроить. Ямочку поглубже, да усадить понадёжней, чтобы точно прижилась.

В голове совсем помутнелось. Выронил. Руки не слушались. Стал вглядываться: корни торчали из-под земли - криво села. Так не приживётся. Ватными пальцами подобрал. Весь дрожал, и дрожь передалась сквозь перчатки тонким, ломким листикам кустовой розы. Казалось, успокоить руки - само трудное, что когда-либо делал. Усадил заново. Кровь теплыми липкими каплями скатывалась на пальцах так явственно, словно видел её сквозь перчатки, а не чувствовал кожей. Пригладил землицу. Вгляделся - не торчат ли корни? В глазах рябило. И темнело. Мысли устремились куда-то вверх, когда как тело тянуло вниз, подбирая под себя неплотно скрепленную плёнку. Это всё? Срок настал? Но как он может всё оставить в таком виде: нараспашку, на растерзание ядовитому воздуху, ветру?

Алексей поднялся. Не из последних сил - их-то совсем не осталось - а словно ведомый чудом. Поправил скомканную плёнку, выпрямил сбившиеся балки, застегнул молнию, потом сделал пару шагов и... рухнул. Чтобы больше никогда не встать.

///

Жизнь всегда пробьёт себе дорогу. Спустя двадцать лет новое поколение, более уверенное, более смелое, угнетённое тоскливой теснотой подземных сводов, вновь распахнуло громоздкую дверь убежища. Несмело и кротко жители одни за другими высыпали наружу.

И расстилался перед ними не мёртвый пейзаж выжженной пустоши, а красовался сочный зелёный сад, разросшийся на километры. Цветы и трава, кусты и деревья пробили своё право на рассохшейся почве, вплетаясь в неё, наполняя жизнью. А в самом сердце сада, в густых зарослях одичавшей розы обнаружилось нечто. Мятая, истёртая формочка, запутавшаяся в плетении пестрящих листвой веток. А на ней всё ещё проглядывались маленькие, нанесённые детской рукой цветочки с белыми лепестками.

Итоги:
Оценки и результаты будут доступны после завершения конкурса
0
18:40
341
01:06
+1
Сразу скажу, что для того чтобы понять суть рассказа достаточно прочитать первый и последний абзацы. Не благодарите;)
13:49
хорошая задумка, мне вот понравилось
17:29
+2
Должна признать, это самый скучный основной квест Fallout, который я когда-либо читала. Никому бы не советовала проходить его на хардкоре. Впрочем, автор старался. Вооружить Одинокого Путника Садовника Алексея пластиковым совком и горсткой флешбеков — безусловно, сильный ход.
Повествование разворачивается вполне по канонам вселенной. Герой одинок, кругом бесполезные идиоты, от которых никакого толку. У Алексея есть супердевайс, повышающий выносливость — расплавленная пластиковая лопатка, принесенная в убежище из старого мира. В воспоминаниях героя преследуют смутные образы погибшей матери, непрорисованной мертвой супруги и ребенка, который, разумеется, может быть только персонажем флешбека. Ибо тоже мертв.
Всю дорогу Алексей копает, потеет, мажется йодом и костерит бездельников-соседей. Возможно, автор описывал выходные на даче, но потом увлекся и выдал постапокалиптическую пастораль. Костьми, мол, ляжем, но на Пустоши будут яблони цвести.
Зря. Про дачу бы вышло интереснее.
Загрузка...
Светлана Ледовская

Достойные внимания