Светлана Ледовская

Операция

Работа №30

Ветры полюса со страшной силой били в обшивку антарктической станции, ночь выла, надрывалась, разворачивалась ледяным ураганом над занесённым снегом куполом и вновь бросалась в атаку в своём бесконечном вопле. Доктор лежал в своей личной соте, пытаясь отвлечься на надрывный крик вьюги снаружи и постепенно забыться обрывочным сном под этот ритм. Мешала боль - она преследовала его уже второй, если не третий день кряду. Резь раскатывалась по низу живота и пульсировала в такт ударам сердца. Можно было бы встать, поморщившись, и сквозь полумрак ночного освещения поковылять к медпункту - стол, кушетка, шкафчик на стене с обезболивающими, противовоспалительными, снотворным и чем-то ещё, шкафчик с простейшим набором хирургических инструментов. Но вот уже два раза за прошедшие сутки Доктор глотал таблетки, только что он вколол себе дозу антибиотика - боль не отступала.

Отбросив идею корчиться от вспышек огня в поражённом болезнью теле, Доктор заворочался, устраиваясь чуть удобнее. Он закрыл глаза, и теперь отсветы ламп плавали за сомкнутыми веками, как шальные протуберанцы на Солнце. Именно изменения активности такой родной и такой жестокой звезды стали причиной бардака с климатом, из-за которого экспедицию под началом Доктора отправили на самый край за дополнительными измерениями. А какие измерения, когда ветром разбило половину дистанционных устройств, а ещё половина работала с перебоями из-за повреждения кабелей питания? Кабель нужно менять, это точно. Но последние дни вылезти наружу равнялось самоубийству, недаром человек из ближайшего селения аборигенов как приехал, так и спит в шлюзе, разложившись в своих шкурах и воняя застарелым потом. Как только ему не холодно, снежному чёрту... Пришёл с упряжкой припасов, да так и остался здесь, напившись какой-то самодельной дряни и отпустив напарника с порожняком собак обратно в свою деревню.

Доктор видел сначала редкие вспышки света, потом они превратились в размытые фиолетово-зелёные пятна, гуляющие по сетчатке вслед за случайными движениями глаз, а потом он всё же начал понемногу проваливаться в дремоту. Он увидел поле, поле подсолнухов - они лениво качались под палящим солнцем. Солнце сжигает заживо всё, что когда-то породило - эта мысль крутилась в лихорадочном сне Доктора, пока он босиком ступал по каким-то острым камешкам, сухой траве, свежей траве и наконец по прохладной земле под сенью этих золотисто-чёрных цветов. Это было как в детстве, когда бабушка отпускала его вперёд, бежать к дому, тихо хромая по дороге от полустанка до села, вонзая палку в перемешанную тысячу раз пыль. Пыль взвивалась под ударами босых и исцарапанных ног, кроссовки болтались на груди, завязанные шнурками за шеей, а Доктор, тогда ещё совсем мальчик, бежал, срезая путь, через поле подсолнухов. Ещё немного, и за покачивающимися цветами покажутся дальние заборы, дорога и четвёртый по счёту дом - дом бабки, на крыльце которого он будет сидеть, покуда хозяйка не придёт и не откроет замок старым, заржавившимся ключом. Тогда будет молоко, каша и ледяная вода из колодца.

Но сейчас Док тяжело ступал сквозь толстые, налитые соком стебли уже взрослыми ногами. Походка не взбивала больше пыль, не закручивала её ветром вокруг облезающей на солнце кожи - да и кожа была теперь бледная, дряблая, изнеженная деловым костюмом, лабораторным халатом, поношенными джинсами и всеми остальными вещами, которые висят на повзрослевшем и постаревшем теле. Но это солнце - о да, солнце светило всё также. И ветер был совсем, как в детстве, только теперь в его дуновении слышались какие-то металлические, резкие нотки. Поднялся вихрь, поле зашелестело, засверкало золотыми лепестками и глумливо глянуло на Доктора тысячей чёрных глаз, составленных из семечек, готовых вырваться из цветов и яростно вонзиться в землю, дав начало новой жизни.

Доктор очнулся, вздрогнув. Тёплый пот вязкими потоками скатывался по лбу, жёг глаза, прилипал к телу и пропитывал своим резким запахом простыню. Это аппендицит - печально подумал Док. Завтрашний сеанс связи обещал прибытие санитарного вертолёта в ближайшие сутки, но боль неуклонно усиливалась, и была высока вероятность, что мерзкий атавистический отросток лопнет, затопив гноем брюшную полость, отравит кровь и убьёт Доктора раньше, чем прибудет помощь при таких погодных условиях. Дождаться утра не получится, поэтому он встал, и, схватившись за бок в очередном спазме, всё же направился к медпункту. Остальная станция спала, и, быть может, сон её был даже глубже сна бесполезного отмороженного пьяницы в шлюзе. Вчерашний день знаменовался неудачными выходами на поверхность с целью вернуть уцелевшее оборудование к жизни... Всё зря. Главный электрик чуть было не заблудился в метели, потеряв трос, и только чудом удалось докричаться до него сквозь неутихающий ветер. А может, он просто случайно вернулся к станции, дрожа от страха и холода.

Усиленный свет ламп озарил медпункт зеленовато-белым сиянием вместе с щелчком выключателей. Доктор достал из настенного шкафчика скальпель, ножницы, какую-то иголку с похожей на хирургическую нить, зажимы и чудом оказавшиеся здесь пару крючков. Пинцета не оказалось, но вместо него можно использовать щипцы для сахара из походного чемоданчика... Оттуда же Док достал початую бутылку коньяка. Медицинский спирт присутствовал, но для уверенности и лёгкого снятия боли не помешает. Нужно, нужно избавиться от мерзкого воспалившегося отростка, чтобы получить наконец возможность спокойно спать и видеть сны, и покинуть наконец это осточертевшее, промёрзшее насквозь место.

Разбудить кого-нибудь? Нет... Электрик не проснётся, а двое других слишком молоды и неопытны в плане ассистирования. Да и медицинское образование было у одного лишь Доктора, остальные попали сюда исключительно с богатейшими познаниями о погоде, которая шла ко всем чертям. Продезинфицировав инструменты и разложив их на миниатюрном подносе, Док стянул с себя мокрую от пота рубашку и прошёлся скрученным бинтом, пропитанным спиртом, по всему животу. Лёгкий холодок на время заглушил боль, и он даже подумал, что стоит отложить операцию до прибытия борта с большой земли, но тут боль снова пронизала его изнутри к коже, и он почему-то вспомнил о том, как смотрел прямо на солнце, стоя посреди поля жёлтых цветов.

Вскрыв брюшную полость, Док не почувствовал ровным счётом ничего, кроме дрожания рук. Но когда он начал раздвигать края разреза, через всё тело прошла чудовищная волна огня, которая смела даже головную боль и боль в самом животе. Кое-как закрепив края, Док из последних сил напрягся, вытянув шею, и начал искать слепую кишку, чтобы добраться до воспалённого отростка. Пот начал с новой силой заливать глаза, зрение застилали желтоватые круги, и он почти наощупь нашёл отросток, похожий на разжиревшего и опухшего червя. Удерживая его, Док потянулся за зажимом, ненароком сбросив пузырёк спирта со столика у кушетки. Всхлипывающий звон перебил хриплое дыхание Дока, раскатившись вдоль стен медпункта. На секунду застыв, Доктор посмотрел на ладонь правой руки - она была покрыта кровью. Кровь стекала с живота на кушетку, собиралась в небольшую лужицу, капала на пол. Сердце начало биться быстрее - ещё немного и остатки адреналина будут расщеплены, и тогда, скорее всего, Док потеряет сознание от болевого шока. Уже сейчас резкая, обжигающая боль распространялась по телу лесным пожаром, вызывая дрожь измождённых конечностей и испарину на коже. Взяв окровавленной рукой ножницы, Доктор приготовился к долгожданному избавлению от болезненного рудимента.

Всё было тихо, несмотря на ночь, беспощадно бьющую в стены станции миллиардами твёрдых снежных крупинок. Абориген спал, изредка похрапывая и урча животом, в котором давно не бывало ничего кроме сухпайка местных учёных да самогона. Сон оказался нарушен внезапным звоном - абориген сначала заворочался, а потом резко вскинулся, ошалело вращая глазами по сторонам. Слишком уж непривычным был этот звук как для него, так и для этого места. Поднявшись с импровизированного лежбища, он прошёл к уборной. Она была пуста и темна, и звук разбитого стекла или чего-то подобного раздался явно не оттуда. Тогда абориген направился к радиорубке, но и там в полумраке господствовала тишина. Тут из-за переборки послышались звуки, скорее - шорохи и всхлипывания, и хриплое дыхание. Холодный пот выступил под вонючим рубищем аборигена и начал медленно скатываться по спине.

Док резко сомкнул лезвия ножниц, не выдержал и закричал. Из прокушенного языка толкнулась тёплая солоноватая кровь, рука сорвалась и ножницы полетели к осколкам на полу. Удерживая края раны, Док начал дрожаще шарить по инструментам, неловко смахивая их на пол. Ещё один зажим... Стоп, что это? Ветер начал закручиваться, поднимая пыль в исполинский вихрь, подсолнухи раскачивались из стороны в сторону, роняя своё чёрное семя на изголодавшуюся землю, которая раззявливала им навстречу иссохшие трещины, затопленные до поры пылью. За раскачивающимися в лихорадочной пляске стеблями показались разрушенные и обгоревшие стены избы... Доктор резко вонзил скальпель чуть пониже груди.

Абориген тихо сползал по стене, неотрывно вперившись воспалённым взглядом в происходящее на кушетке медпункта. Окровавленная рука рванулась вверх, сжимая холодно блестящее лезвие, и снова - вниз, к рёбрам. Послышался - или только почудился? - хруст костей, рука вновь взлетела, и тут скальпель задел лицо Дока. Рассечённая почти до уха щека кровавым разрывом продолжила бешеный оскал закостеневшей в судороге улыбки, и тут тело Доктора резко рванулось, перевернувшись на кушетке. Открыв взору измождённую, в потёках грязи и крови шею, Док поднял голову и глянул на аборигена, застывшего у двери в стойке немой покорности явлению демонического божества. Ярко-жёлтые в отражённом свете ламп глаза и чёрные зрачки вонзились в аборигена, будто бы вытягивая его душу. Тот же тихо пискнул, валясь на бок и заливая свою и без того грязную одежду мочой.

Ещё один рывок, и Док оказывается в полёте, разведя израненные руки в стороны и роняя куски разорванных кишок на холодный пол. Кровь теперь хлещет фонтаном - артерия перебита, и среди красного месива развороченного чрева и изрезанного лица виднеется только божественная кривая улыбка, блестящая оскаленными зубами. Потревоженную тишину станции разрывает отчаянный вопль, срывающийся в клокочущий визг, и все звуки снова затихают, уступая место бесконечной песне вьюги.

Изуродованное тело Дока лежит среди подсолнухов. Поодаль догорает село, шатаются силуэты людей - они в измождении падают на землю, так же, как и семя этих нестерпимо жёлтых цветов. Ветер утихает, и Доктор закрывает глаза. Тихо шуршат падающие семена подсолнуха, они ударяют по остаткам лица Дока, проваливаются в разлом его улыбки и начинают прорастать. Жизнь разрывает отслужившую своё плоть и взмывает вверх, к нестерпимо яркому свету беснующегося в этот бесконечный полдень солнца.

Итоги:
Оценки и результаты будут доступны после завершения конкурса
+2
19:05
397
00:00
+1
Ох, вот от прочтения стало настолько не по себе, что я и не знаю, позитивный это коммент или не очень) Очень красивый образ с полем подсолнухов и с цветами-глазами, и как он всплывает в конце, но от описания операции прям ЖУТКО.
00:22
Как в недавно мною комментированном рассказе, много вопросов, нет ответов. Но здесь и созерцать нечего.
И ветер был совсем, как в детстве, только теперь в его дуновении слышались какие-то металлические, резкие нотки.

Вот правило:
Если сравнительному обороту предшествует отрицание НЕ или частицы СОВСЕМ, СОВЕРШЕННО, ПОЧТИ, ВРОДЕ, ТОЧЬ-В-ТОЧЬ, ИМЕННО, ПРОСТО, запятая не ставится например: Они все делают не как соседи или Волосы у нее вьются точь-в-точь как у матери;

Это было как в детстве, когда бабушка отпускала его вперёд, бежать к дому, тихо хромая по дороге от полустанка до села, вонзая палку в перемешанную тысячу раз пыль. 

Запятая перед" бежать" не нужна
09:39
Здесь запятая стоит, потому что два предложения, а не оборот же. «Ветер был» и «слышались нотки».
22:07 (отредактировано)
Я говорила о запятой после «совсем»
20:05
+1
Как мне удалось не потерять сознание?!
Ужинать уже не хочется. Почему-то.)
Комментарий удален
Загрузка...
Анна Неделина №2

Достойные внимания