Керуанская принцесса

Звенящая тишь стоит в Керуане. Год молчания во имя павших переживает королевство после немыслимого побоища. Отряхивается от одновременного Шестистороннего нападения: с севера полчища солдат с ледяными бесчувственными сердцами, вселяющие страх одним своим видом, хладнокровно отнимали жизни и уничтожали запасы еды; с юга раскалённым жалом доспехов вражеская армия проткнула центральную оборону и оплавила камни главной крепости; с востока – молодой рьяной порослью затягивало свежезасеянные поля, что и не шелохнуться редким защитникам, не привыкшим к атакам с этого направления, дурманил их обвивающий ядовитый плющ, издевался, прислушиваясь к угасанию жизней, а под зримым спокойным зелёным покровом с осторожностью полевой мыши двигались, шурша лапками, полчища всевозможных насекомых, сжирая миллионами глоток великих керуанских воинов и, тут же переваривая их в тлен, ползли дальше; и только запад изголодавшимся звериным отродьем отхватывал куски мяса у человекоподобных и отступал, создавая видимое ощущение проигрыша, тем самым затягивая в ловушку теснимых со всех сторон керуанцев. Все виды птиц, питавшиеся разреженным воздухом, и потому редко спускающиеся на землю, затянули небо так, что лучи солнца освещали только обороняющихся, ослепляя их, и если случалось, что в драке керуанец одерживал верх, то к нему сверху устремлялись сотни клювов и когтей и в едином порыве впивались в него, в секунду растаскивая воина на части. Но самым хитрым были подземные склизкие упыри – с комариной точностью поиска они норовили сразу залезть под длиннополое платье Ханны – Керуанской принцессы, чьё взросление и вызвало межвидорасовую агрессию.

Когда оставался один день до совершеннолетия Ханны, и её отец, король Готлиб, озирая окрестности с высоты полёта гигантского орла, который передал ему свою остроту зрения – королевская способность – прикосновением забирать чужую силу, конечно, знал, что не избежать нападения – одна нетронутая свежая плоть в мире осталась, и так случилось, что она у его единственной дочери. Казалось бы, излишне беспокоиться королю, всегда носившему за пазухой пикедриллу – зверька, почти бессмертного, живущего эрами; и, случись бой, прятался зверёк внутрь царя, отчего непобедим был Готлиб. Но беспокойство высшего порядка донимало короля: он волновался за дочь Ханну; особенно понятны его чувства, если знать, как долго он её ждал.

Триста лет не было детей у Готлиба, несколько тысяч женщин сменил. И вот, двумя кроликами, запрыгнувшими ему на спину, взбудоражил Готлиб Три Тысячи Первую так, – что зачала. Но, слаба оказалась избранница для королевской любовной хватки, не выполнила древний обряд – не произнесла нужных заклинаний, чтобы дать ребёнку особую силу, выбранную отцом. Напрасно Готлиб требовал выучить заклятие невидимости, по-отечески предвидя будущую опасную жизнь дочери. Растаяла новоявленная королева от красот, открывшихся с высот главного замка, от богатства яств, от смиренного поклонения прислуги, и, думая только о любви к могуществу избравшего её, так и нашептала любовное заклинание, уже полностью отдавшись, по-звериному отрабатывая инстинкт. Схватился Готлиб за хрю – самое хладнокровное животное, отчего запищали даже кролики и убежали, и сам ушёл. Гордо вернулся через десять лет, ровно к рождению дочери.

Именно тогда один раз за тысячу прожитых лет не сдержался Готлиб. Опьянённый долгожданным событием, держась за слоновьи хоботы до того гладкие, словно из бумаги сделанные, протрубил на всю округу:

– Дочь! – И чуть погодя. – Наследница!

Повсеместно зашевелились твари – давно вырождались их семьи, а тут – свежестью живородящей повеяло – шанс на выживание и, если повезёт, – господство. Невидимо, но при этом пробирая до древней дрожи, известие о рождении принцессы обошло весь загнивающий мир. И стало тихо, прекратились междоусобия, началась подготовка к главной схватке. Настолько зачахли жители без цветущей плодоносящей молодости, что даже ресурсные братья по огню и воде – юг с севером, напали на Керуань в составе птиц, зверей, насекомых с растениями и подземных жителей. Миллиарды разных форм жизней претендовали на маленькую девочку.

Потому-то в день совершеннолетия Ханны величавая Керуань не выдержала Шестистороннего нападения: все мужчины даже с ничтожной долей королевской крови были уничтожены, детородные женщины растащены по оврагам, где чернь выстраивалась в очереди в надежде на хоть какое-то сцепление с будущим. В той схватке как будто непобедим был Готлиб, окружили его верные звери, – зоопарк которых собирал его род ещё с древних видов, и поочерёдно управляя силой каждого представителя, Готлиб с расчётливой точностью отражал любой выпад врага. Но против времени нет силы, и усталость когда-нибудь обрушила бы могучие плечи короля, будь он главной целью. Но всех интересовала живородящая плоть его дочери. Как ни старался отец защитить её, оттеснили его живой стеной клювов, морд, рыл, клыков, когтей, жал, щупалец и прочего. С тех пор не видел он Ханну. Весь Год Молчания парил на орле Готлиб над останками Керуани, высматривая Ханну – не верил он в её погибель; и с брезгливостью наблюдал, как восстанавливают родину безродные люди, которых даже во всеобщем Шестистороннем нападении не тронули.

Несокрушимая способность Готлиба, что у любого существа на время может отнять силу, стала и его проклятьем – никогда не прикасался он к дочери, дабы не направить на себя её способность – безоговорочно влюблять в себя, то свойство, которое королева-мать успела выпросить у сил природы, зачиная в любовном экстазе. Ханна же не сразу обнаружила в себе этот дар, но, повзрослев, заметила за собой смущение от настойчивого мужского внимания и вскоре, непонятно как, сама стала желать его, и от фантазий о действиях, на которые, как ей казалось, намекали прямые взгляды противоположного пола, у принцессы захватывало дух, и она сильнее пришпоривала верного единорога, который умелым полётом создавал воздушные ямы, отчего сердце девушки замирало ещё больше.

Но вот уже год, тот самый Год Молчания, подходил к концу, в течение которого, бесстрашно путешествуя по бескрайнему миру, пока её разыскивал отец, искала Ханна любовь. Но никто не заинтересовал её с первого взгляда; а ведь не в королевских правилах сначала встречаться, узнавать друг друга – напротив – любовь должна сразу захватить чувства полностью, без остатка, а принц, конечно, обязан быть готов на всё. Не даром же её отец, уже с рождения дочери присматривавший среди керуанцев достойных его королевства, вывел и вырастил с десяток единорогов со спиралевидными, расширяющимися, волнистыми и гранёными рогами, на которых предполагалось сажать неудачливых женихов. Но, когда Ханна, пространствовав почти полностью Год Молчания и вернувшись ни с кем, увидела из густого леса знакомую фигуру отца на парящем орле, поняла, что только над ним не имеет любовной власти. Кровь наследницы Керуани не позволяла ей иметь хоть кого-то, кто не подвержен её власти. Таковы правила дающие особую силу. Взыграла женская гордость, топнула ногой принцесса, взбрыкнул услужливый единорог, и снова понеслись они галопом по разорённой земле – кто бы ни был, завидев её – влюблялся без памяти. Очарованные, что дураки – всё для неё делали – предавали родных, убивали детей, откусывали себе пальцы, выкалывали глаза, – промелькни только тень надежды на расположение Ханны. Принцесса – единственная надежда на возрождение, ходила по головам, сеяла увечья и смерть. Велика оказалась власть принцессы через особое свойство над всем живым.

Но неминуемое природное предназначение к воспроизводству вернуло Ханну на родину, где она встретила отца, и, смотря в глаза друг другу, им было уже не спрятаться от факта ужасной трагедии их земли, рода, семьи. Потому вместо радости встречи крепко задумались. Ханне предстояло выбрать: пренебречь моралью и рискнуть на продолжение рода человекоподобных с отцом, или создать новый вид, скрестившись с одной из тварей, но уже без риска с полным правом на дальнейшее развитие. Готлиб же осознал, что древнейший род человекоподнобных – их керуанский – зависит теперь от них, единственно выживших, отца и дочери.

– Мы просто не можем упустить этот шанс, мы обязаны нашему роду попробовать, – говорил отец дочери, но убеждал скорее себя.

По увлажнившимся масляным глазам отца, дочь догадалась, что это её чары отозвались в нём, а не королевское желание возродить былую мощь.

Разделась принцесса, серьёзно смотря на отца, – ни одной острой линии не явив миру, всё покато и округло, всесокрушающая молодость упруго держит стан, грудь, бедра, а лёгкая поступь безволосых стройных ног и взгляд голубых глаз доводил самцов до исступления. На аромат девственности тут же двинулась вся биомасса, что развелась на планете, а что была поблизости, уже склонилась вокруг принцессы, созерцая подлинное величие. В ответ налились свинцом мышцы Готлиба, вытянулись жилы в струны, что вот-вот тело изорвут: он никогда раньше не брал силу сразу от нескольких разных зверей, но был намерен до конца защищать дочь, чтобы она осуществила то, что задумала. Сомкнулась нетерпимая биомасса тесным кольцом, тянет конечности, ревёт тестостероном, а принцесса не сопротивляется, только внутрь проникать не позволяет – рубит мечом.

– Оденься, доченька! – воскликнул Готлиб, еле сдерживая усиливающийся натиск.

Принцесса не слушала, она властным голосом приказала всем замереть и воздела руки к небу, потом взяла отца за плечо и дождалась, когда по нему пробежит дрожь вожделения, которая передалась через его животных остальной биомассе. И вдруг пошла обратная волна – это Готлиб на сколько мог проявил свою способность – вобрал в себя силу от всех живых существ, собравшихся вокруг единым месивом, но так как их силу сейчас загородила похоть, то и ответом стала всеобъемлющая и общемировая страсть такой силы, что Ханна озарилась светом – и в этот миг в её теле появилась ещё одна жизнь. Всю свою волшебную силу, разгоряченную энергией вожделения истосковавшейся биомассы, желавшей оплодотворить её, истратила принцесса на продление рода человекоподобных. И навсегда потеряв свою любовную силу, непорочно зачала, продолжив свой королевский род!