Меч из чистого льда
На исходе дня, когда снег укутали синие тени, Берендей и Крапивник наконец вышли из расщелины и узрели Сияние. Огромная гора пронзала зазубренным шпилем небо. И мерцание искристых огней покрывало пик, и лазоревые сумерки никак не мешали сверкать холодной красоте этого чуда. Даже ветер, нещадно сбивавший путников с ног, здесь стих. Оставалось только подняться наверх.
– Не верю, что мы добрались, – прошептал Крапивник, похлопывая себя по карманам тулупа.
Берендей бросил на него хмурый взгляд:
– Мы и не добрались. – Он бросил под ноги сумку со снаряжением.
Глядя, как старательно Крапивник обматывается страховочной верёвкой, Берендей не удержался от улыбки. Впрочем, эту улыбку быстро омрачило воспоминание о Людмиле. И не знал ведь жену крапивникову толком, а жаль её. Каково же самому вдовцу сейчас?
Вновь задувший ветерок донёс собачий лай, а следом крики и, наконец, скрипучий смех. Люди так не смеются, а собаки – тем более.
Берендей поднял взгляд на Крапивника. Лицо друга стало молочно-бледным.
– Спокойно, – зашептал Берендей. – Они далеко и не могут нас учуять. Даже если они идут следом, мы успеем взобраться на высоту, с которой они не смогут нас достать.
Губы Крапивника задрожали. Он явно хотел что-то возразить, но Берендей поспешил добавить:
– Но, конечно, если мы будем спорить и пререкаться, они нас достанут.
Кивнув, его спутник опомнился и продолжил собирать снаряжение. Наконец стальные крючья пронзили скалистую поверхность, и люди начали подъём. Когда они уже поднялись на высоту в четыре человеческих роста, ноздри Берендея уловили резкий запах серы. «Не успели, – промелькнула безразличная мысль. – Хорошо, что отправил молодого первым. Может, выиграю для него немного времени».
Запах усилился, и Крапивник начал было нервничать, но Берендей нарочно стал его подгонять: пусть меньше задумывается и больше работает. Сам же не удержался, бросил вниз взгляд. Бесов было четверо. Говорят, что они бывают разными, но эти точь-в-точь такие, как те, что пришли тогда в деревню.
– Боже, это же они… – Услышав голос Крапивника, Берендей постарался гаркнуть как можно злее:
– Шевели оглоблями, остолоп!
Но молодой не слушался, и Берендей отчасти понимал, почему. Бесы нападать не торопились. Трое выстроились в ровненький треугольник, четвёртый же вышел вперёд и поднял голову. Плечистый, рыжебородый, а вместо глаз – бездонная чернота. И ты чувствуешь, как этот непроглядный мрак смотрит на тебя внимательно, неотрывно; и тебе страшно, но сам глаз тоже оторвать не можешь, и словно засасывает тебя в эту бездну, из которой уже не выберешься.
– Берендей, это же он, тот, что убил Людмилу, – сказал Крапивник.
– Я знаю. Не смотри. Поднимайся.
– Железо ведь может им навредить.
– О чём ты? – Берендей наконец заставил себя отвернуться от бездны. После неё всё вокруг казалось каким-то свежим, одуряющим, и человек не сразу понял, что задумал его спутник. – Не вздумай!
Крапивник выдернул крюк из трещины в скалистом теле Сияния, кое-как расстегнул карабин и швырнул снаряд аккурат в голову рыжебородого. Даже сверху было слышно, как хрустнули кости, но не потекла кровь из давно мёртвого тела, не подкосились давно невольные ноги.
Берендей приготовился было к бою, как бесы исчезли. Лишь стальной крюк, потерявший форму, словно оплавленный жаром тысячи печей, со звоном опустился на лёд.
– Есть! – воскликнул Крапивник и тут же завопил оттого, что потерял равновесие, оставшись с одним крюком. Некоторое время он провозился, доставая запасной и закрепляя карабин в проушине, затем они продолжили подъём.
Крапивник всё бормотал что-то про отмщение. Устав, Берендей одёрнул его:
– Ты никому не навредил. Если они ушли, то потому, что случилось что-то поважнее придурка со стальным крюком.
На придурка Крапивник обиделся, зато дальше они поднимались молча и сосредоточенно. Тратить силы на болтовню глупо: чем выше, тем разрежённее воздух.
Почувствовав по одышке и головной боли, что пора остановиться, Берендей дёрнул за связывающий их с Крапивником трос. Негоже околеть на полпути. Оглядевшись, люди забыли обо всём, что вело их наверх. Пёстрыми лоскутами лесов, полей, озёр и городов раскинулся вокруг край родной. Горизонт терялся в пушистой дымке. А совсем невдалеке, где столица…
Горело всё огнём, и шёл дым до самых небес.
«Вот почему бесы ушли, – подумал Берендей. – Опоздали мы. Кончено всё». Взглянуть на товарища не хватило духу. Так ещё есть надежда, что ему мерещится от высоты. «Главное – добраться наверх, и всё изменится».
Передохнув, двинулись дальше. Холодное солнце стало клониться к туману, укрывающему край земли, когда добрались до небольшой пещеры. В ней перекусили скудными припасами и устроились на ночлег. Всё – молча.
Проснувшись, Берендей сразу кинулся к выходу из пещеры, надеясь, что вчерашнее было наваждением. Однако пожар словно и не думал даже стихать, не то что исчезать. Кажется, огонь уже добрался до окрестных поселений. Даже здесь пахло дымом.
Наскоро позавтракав, люди продолжили восхождение. К полудню почти добрались до самой вершины. Облака укутали туманом: словно в парилке, только совсем не жарко.
Крапивник посмотрел на Берендея, спрашивая взглядом: начинаем? В ответ – кивок. Вздохнули поглубже, зашептали хором слова волшебные, что ведунья лесная выучить заставила.
Она-то, эта ведунья, от нечистых уберегла, когда из деревни бежали. Крапивника в чувство привела, когда сам не свой был: лишь сидел, поджав колени, и Людмилу свою вспоминал. И рассказала, как безглазых побороть можно.
– Гора есть, что Сиянием зовётся, – шепелявила старуха. – Взберётесь на вершину, прочтёте слова, и явится вам мудрец, что живёт там на облаке. Хранит тот мудрец меч из чистого льда, и от меча того погибель ждёт весь род бесовской.
Крапивник колебался: всё-таки подмастерьем у кузнеца был, потому понять никак не мог – как так ледяной меч? Он же растает! Но Берендей убедил: надо идти.
…Договорили давно слова ведовские, а ничего не происходило. Крапивник даже в сердцах по скале стукнул: не сработало!
– Чего стучишь? – раздался негромкий голос.
От неожиданности люди едва не полетели вниз с самой вершины. Первым опомнился Берендей. Огляделся и сразу заметил старичка с седой бородой, смотрящего на них откуда-то сверху.
– Поднимайтесь сюда, – сказал старичок и исчез.
Посмотрев друг на друга и пожав плечами, поднялись. Наверху облако оказалось плотным, на ощупь – словно нежнейшая ткань.
Старик ждал их.
– Здравствуй, мудрец. – Люди поклонились ему в пояс.
Старик улыбнулся. На нём была белая рубаха в пол, развевавшаяся на ветру, и казалось, что вот-вот ветер подхватит мудреца и унесёт прочь, но тот каким-то чудом держался на ногах.
– А что вы здесь едите? – ляпнул Крапивник.
– Тех, кто задаёт глупые вопросы, – буркнул Берендей.
Старик засмеялся, и Берендей почему-то пожалел о своей шутке. Успокоившись, мудрец заговорил:
– Нет нужды в пище тому, кого питают мысли. Всё знаю: кто вы, и с чем пришли. Есть у меня то, чего вы ищете.
– Тогда чего мы ждём? – нетерпеливо спросил Крапивник.
По лицу старика пробежала тень: казалось, вопрос его расстроил.
– Эх, молодость, всё суета да спешка… Не могу я вам меч дать, пока не пойму, что вы достойны.
– Мы здесь, – вышел вперёд Берендей. – Мы – достойны.
– Ох, если бы всё было так просто, – вновь улыбнулся старик. – Нельзя побить бесов снаружи, не побив их внутри.
– Что за чушь ты несёшь? – рявкнул Крапивник. – Или ты сейчас же отдашь нам меч, или…
Поднятый вверх жилистый палец старца оборвал молодого.
– Бес жестокости. Бес нетерпения. Бес безрассудства. Все они в твоём сердце. Но какой из них главный?
Крапивник молчал. Берендей осторожно поглядывал на товарища, боясь, как бы тот не разозлил старика ещё пуще.
– Какой из них главный? – повторил меж тем мудрец и добавил: – Ответь мне, прозванный Крапивником.
Молчание повисло меж ними. Лишь суровый ветер высоты бил по лицам и недвижно взирала сверху небесная твердыня.
– Бес… – замялся Крапивник, – бес скорби.
С надеждой люди посмотрели на старца, но тот укоризненно покачал головой.
– Неправильный ответ.
– Бес возмездия, – внезапно сказал Берендей.
– Что ты сказал? – перевёл на него взгляд старик.
– Бес возмездия. Он в наших сердцах, он нами и нашими мыслями погоняет, как всадник лошадьми. Мы жаждем возмездия.
Сказав это, Берендей зажмурился. Сам он бессемейный – жена в родах померла, так дитятко живым и не выносив, а больше с тех пор жениться и не решился. Да и ни к чему это. Деревня была хмурому мельнику семьёй, и всю эту семью он кормил. Теперь от той семьи – один Крапивник. И сын, и брат наречённый.
– Ты ответил правильно, зовущийся Берендеем, – кивнул старец. – Но за что же тогда бороться, если не за возмездие?
– За добро, – ответил Берендей.
– Неверно. Откуда ты можешь знать, что есть добро?
– За тех, кто ещё жив, – сказал Крапивник.
– Верно, – благодушно обернулся к нему старец. – Тогда последний, третий вопрос для вас двоих: кто готов отречься от жажды отмщения и встать на защиту рода людского?
Он распростёр руки, и меж людьми из облака поднялся постамент, на котором лежал меч. Ледяной клинок блестел гранями на солнце. Крапивник не мог отвести глаз от орудия – то было выковано безупречно, как не смог бы лучший из земных кузнецов, когда-либо живших.
– Не бойтесь, он не растает, – сказал старик.
– Мы готовы, – обернулся на него Берендей.
– Да, – кивнул Крапивник. – Мы готовы.
– Но меч только один.
Оба непонимающе посмотрели на старца. Тот участливо моргал голубыми глазами.
– Один из вас – достойный – уйдёт отсюда с мечом, – сказал старик, – другой – слабый духом – останется здесь, сражённый рукой товарища. Это и будет ответом на вопрос.
Берендей и Крапивник посмотрели друг на друга. «Как же так? – думал Крапивник. – Ещё юнцом я сбегал от родителей на мельницу, и Берендей всегда угощал меня хлебом. Когда бес овладел Людмилой и обратил её в прах, Берендей увёл меня оттуда, хотя я сопротивлялся и хотел остаться на верную погибель. Я не могу его убить».
– Прости, друг, – зашептал Берендей. – Ты ещё молод и глуп.
– О чём ты говоришь? – вскрикнул Крапивник. Заметив, что рука Берендея потянулась к рукояти, он оттолкнул мельника и первым схватил меч. – Я проделал такой путь не для того, чтобы погибнуть здесь, на каком-то облаке!
«Это будет несложно. Я не могу умереть, не зная, что убийца Людмилы наказан, не зная, сошла ли улыбка с его безглазой морды». Клинок легко, словно нож в масло, вонзился в грудь Берендея.
– Прости, старый друг, – прошептал Крапивник, глядя, как расширяются от боли зрачки мельника, – Прости…
* * *
«Этот чудный мальчик, прятавшийся от плетей отца у меня на мельнице, – думал Берендей, глядя в глаза Крапивника. – Умереть, зная, что в последний раз помог ему… Мог ли я желать лучшего?»
Рука Крапивника потянулась к рукояти меча.
– Прости, старый друг, ты слишком стар.
– Всё верно, – со слезами и улыбкой кивнул Берендей. – Спасибо тебе за всё. И – прощай…
Он раскинул руки, ожидая удара. «Это будет не больно», – последняя мысль, прежде чем зажмуриться и ощутить боль в грудине.
* * *
Боль стихла, но Берендей ничего не почувствовал. Осторожно открыв глаза, он вновь увидел синее небо, солнце и седобородого старца. Перевёл взгляд под ноги и увидел лежащего Крапивника. Под телом друга облако, словно пух, окрасилось алым.
– Что ты наделал? – Берендей схватил старика за грудки и поднял вверх, словно тот был невесом.
– Я навёл на вас обоих морок, – ответил тот. – Ты пожертвовал собой, Крапивник предпочёл убить тебя. Ты прошёл испытание. Меч твой.
– Зачем убил молодого?! – прорычал Берендей.
Он чувствовал, что вот-вот не выдержит и сбросит старика с облака вниз, на землю.
– Он не смог бы побороть свою жажду мести, – отвечал тот. – Он был самовлюблён и боялся умереть. Ты же оказался готов умереть ради других. Ты достоин меча.
Очертания старика начали растворяться в воздухе, словно в тумане. Облако под ногами Берендея сменилось сухим снегом. Вскоре человек понял, что вновь стоит у подножия Сияния.
За спиной, на снегу, блестел гранями в солнечных лучах меч из чистого льда.
Совсем уж сказочно… и от того — ожидаемо.
Ничего не скажу. Просто не люблю сказки
П.С. Читал по перпендикуляру.
Выкину пожар в столице. Сразу скажете: а чего такого-то страшного случилось, куда герои спешат?
Выкину старца и меч. Сразу скажете: а где концовка?
Возможно, я дурак и не знаю, как писать иначе. Но вот я пишу так, и всё объясняю именно так громоздко, потому как наивно верю, будто кто-то станет это читать, а не пробежит глазами, чтобы быстрее пойти дальше.
Сделать просто легендарный меч было бы скучно и банально. Ко мне опять бы пришёл тот критик из Карла и Кито и спросил, а чего нельзя было в другом месте меч взять, и вообще почему нельзя было заклинание прочесть. А ледяной – значит, особенный. В принципе, можно было это как-то обыграть в плане пламени как силы бесов (сжигают город) и льда как силы противостоящей, в таком ключе я согласен подумать.
Собственно, сначала ничего не понятно, потом понятно, но нудно.
«Есть три беса… И два стула. На одном пики точеные...» Ну и так далее.
Мудрец скучный. Говорит шаблонно, выглядит шаблонно, ведет себя как старый нудный пердун.
В героев тоже не верится. Муж жену полным именем зовет, хотя в тот момент Люда или даже Людка была бы гораздо органичнее.
Короче, очень средне.
Людка. Герой должен, вспоминая погибшую жену, называть её Людкой. Чего не рыбкой?
«Это он, который Люду мою убил!» — по органике героя, такая фраза лучше передаст его состояние. Это же очень тонкий и простой прием — он всегда называет жену полным именем в разговоре, но вот он видит тварь, которая убила ее, герой выведен из равновесия, он готов на безрассудный поступок — вот тут-то его привычка ему изменяет, он начинает говорить, как человек, а не картонка. И зритель ему сопереживает, может быть, даже соглашается — да, надо отомстить. Или наоборот — нет, не вздумай, и сам помрешь, и товарищу хана. А так — что я должен сказать? «Это он, который Людмилу убил!» — «окей, делай что-нибудь».
В начале рассказ весьма заинтриговал: напавшие бесы — что-то новенькое, для меня по крайней мере. И язык повествования — уверенный, стиль — характерный для рассказа. Описание
Не знаю, может так задумывалось, но с середины рассказа начинают появляться откровенно «сказочные» слова и обороты речи:
побороть
слова волшебные
Гора есть, что Сиянием зовётся, – шепелявила старуха. – Взберётесь на вершину, прочтёте слова, и явится вам мудрец, что живёт там на облаке. Хранит тот мудрец меч из чистого льда, и от меча того погибель ждёт весь род бесовской.
Люди поклонились ему в пояс
прозванный Крапивником.
Смотрится это откровенно не очень. Дальше — хуже. Стиль еще раз меняется и заканчиваю читать притчу, к которой бесы уже вроде как имеют отношение, но выкинь бесов и мало что изменится. Хоть бы привязать бесовский апокалипсис к наказанию за грехи, что ли.
Начало диалога Крапивника, Берендея и старика — это жесть, простите автор, но некоторые фразы смотрятся откровенно глупо :«Или ты сейчас же отдашь нам меч, или…», "– Мы здесь, – вышел вперёд Берендей. – Мы – достойны."
А дальше просто переделанная притча о Соломоновом решении…
Что же вы так, автор?
Эта, что ли? Ну да, в общем-то именно об этом я и писал. Прям целиком и полностью скопировал, почти дословно. Да.
Старик разговаривает как учитель начальных классов, так мне показалось. Разжевали читателю все :)))
Насчёт старика не соглашусь. Учителя начальных классов говорят всё-таки попроще. А с разжёвыванием – первый рассказ мало кто понял. Не думаю, что история бы не повторилась, убери я объяснялки в конце. Хотя сослагательное наклонение штука неблагодарная.
Повествование и диалоги писал я. От Грэга – идея, начало и редактура.
Вначале читал не отрываясь
Автор мастерски впрыснул адреналинчик. Про контраст в финале уже сказали.
Не выдержана стилизация. Слишком обрывочно прорывается былинно-упрощенная речь. При условии, что это сказка — ибо с начала и далее преимущественно быль. Определиться бы автору, что же он писал.
Если сказка, то можно было б без витиеватой визуалки, но продумать концовку. Конфликт-то был в том, что герои со злом борются — некогда победителю над телом горевать. Меч еще не победа, это лишь шанс на нее — а значит, повествование не окончено.
И еще: «люди»… Как можно называть своих персонажей настолько безлико и отстранено? Спутники, собеседники, товарищи — сколько слов для подчеркивания их единства на пути к цели, а вы — люди…
В общем, работать и работать тут еще.
Люди – хотел показать, что в мире, где властвуют бесы и прочая нечисть, люди ощущают себя как-то… как вид. Люди – то есть не-бесы, не-твари. Может, это было лишнее.
Про стилизацию отвечал выше. Торопился и сбивался.
Да, я догадался, что вы пытались отделить людей от нелюдей, но суть в том, как воспринимает ваших героев читатель — так вот «люди» это отстранено и пресно.
Если про момент с «Шевели оглоблями, остолоп!», то это чтобы Крапивник быстрее шевелился. Без скрытых подтекстов. Не крикнул бы это Берендей, он так и пялился бы, как баран на новые ворота.
Над этим стоит подумать. Спасибо. Хотя, конечно, забавно: одним всё слишком разжёвано, другим непонятно. Я… не знаю. Я просто опустошён сейчас.
Конечно. Поэтому у меня и стала лезть стилизация, чтобы это было более органично. Но так как не взялся за это с самого начала, вышло криво.
Пошло, картонно, читать было неприятно.
Картонно — это могу представить, всё от восприятия зависит. Но пошлость где она усмотрела?
Привиделось, наверное. Оттого и читать ей было неприятно.
Но с другой стороны, ты в чём-то прав. Такой разгром наших рассказов не сильно располагает к творчеству. Пожалуй, я тоже завяжу с конкурсами на БС ) Зачем доставлять неприятности людям.
Но я всё-таки доволен, что высказался, потому что кто-то пришёл и объяснил свои претензии, мне они стали яснее. Это хорошо. Остальные, кто молчат или отвечают дизлайками… видно, им нечего возразить. Ну и тем более нечего из-за них переживать, значит.
Тем более, что всем и каждому угодить невозможно, если ты не червонец, конечно.
Это даже не конкурс) просто развлечение с возможностью попробовать себя в разных темах жанрах. И да, кому-то что-то нравится/не нравится и к счастью об этом открыто говорят, а не бездумно нахваливают, что ни попадя лишь бы сохранить «лицо».
Но ходить и страдать, что кому-то что-то не понравилось это конечно весьма странный PR-ход.
Я б на свою писанину не то что все, ничего б не поставила)))
Полагаю, мы получаем схожие отзывы)
Биться головой об стену
Хлоп — на лоб глаза полезли,
Лоб становится кременным...»
Такой текст нужно делать «пафосным», очень эмоциональным, очень бьющим по морально-этическим противоречиям, и только потом сказочным, традиционным, при этом захватывая читателя не сюжетом, не «чем», а рассказыванием, своей речью, тем, «как». А вот с речью-то и проблемы.
В принципе, не уверен, за что я ставлю плюс: за собственные читательские аллюзии, за то, что я знаю, как такое сделать, или всё же за то, как оно в тексте, в речи реализовано. Скорее, за первое…
Да, а то, что Вы пишете о том, чего никогда в жизни, в живую, не видели — очень плохо. Речь о скалолазании, об альпинизме. Уж если речь идёт о крючьях и карабинах, то дело касается технологий минимум последней трети двадцатого века. И «обвязываться верёвкой» суть гарантированно обрекать себя на травмы, от переломов при срыве до сдавливаний, анемий и омертвения тканей просто от того, что «верёвка давит». Обвязка, система, беседка с нагрудником, даже банальный страховочный пояс — да, но не верёвка… Ну и дальше по мелочи — хотя бы сходите на скалодром, посидите, понаблюдайте рядом соревнования…