Крылья декаданса

Секретарь секции поэзии имел вид хранимых под матрасом брюк – вроде бы и со стрелками, но при ближайшем рассмотрении оказывается – все-таки мяты. Усы и эспаньолка придавали ему разительное сходство с поэтом Бальмонтом. Немудрено, что так его и называли за глаза, а еще – «Триолетом», за безупречные триолеты и презрение к неумеющим оценить прихотливую красоту этого восьмистишия.

Секция поэзии шелестела, погуживала, скрипела стульями.

– Успокоились? – секретарь встал.

– Да молчим уже, Викентий Николаевич! – краснолицый желтоволосый крепыш не переставая нашептывал на ухо длинному Олегу о недавней придумке аккомпанировать своим стихам-частушкам на барабане. – Смотри, объединяем слова «барабан» и «поэт», получается «барэт»! – Сомнения Олега в близости звучания к «барыге» барэт отклонял словами «ну и что?»

Секретарь укоризненно покачал головой.

– Что ж, теперь давайте попросим Татьяну Вячеславовну почитать нам свое. Танюша, прошу вас! – секретарь пригласил на пятачок перед рядами стульев стоящую в стороне девушку.

Танюша начала двенадцатью декадентскими строчками про сплетения тел, но под конец застеснялась, закончила почти шепотом. Затем, после жидких хлопков, прочла еще.

– Мне очень важно услышать ваше мнение, – доверительно развела руками.

– «Багровеющих крыльев подъем» – почти неприлично. – Олег решил знакомиться с новенькой, выступление казалось ему наилучшим способом. – Багровая часть тела... не очень хорошо звучит... и выглядит. Пусть «пламенеющих», что ли...

– Это не части тела... это крылья, – пискнула Танюша.

– Багровеющий подъем – это эрекция части тела! – свистящий шопот барэта вызвал смешки и достиг ушей Бальмонта.

Викентий Николаевич встрепенулся; неточно определив направление шума, пронзил Олега взглядом. Задрав эспаньолку, демонстративно отвернулся.

– Ты про Танюшу слышал? – забубнил Олегу в ухо барэт, – Говорят, ее покровитель нашему Викентию – школьный друг. А Триолет из своих черновиков ей книжку собрал. Только ты – никому!

На выходе из комнаты Олегу встретилась Танюша. Ее немедленно покрасневший нос был плохим знаком.

– Вы хорошо читали, – солгал Олег, – мне понравилось.

Танюша заскучала, отвела глаза и подалась назад.

– Молодой человек, вы сегодня нарушили все приличия. – вынырнул из гущи расходящихся поэтов Бальмонт. – Я вызываю вас на дуэль. – Он, кого-то приглашая, махнул рукой в толпу. – Танюша, а вас я провожаю, не смотря на дикие орды недоброжелателей! Минутку...

Сразу вслед за этими словами к Олегу протиснулись лоснящийся барэт и поэтесса К., – платье-водолазка, голос Ахмадуллиной и бесконечная поэма о монахинях-блудницах. Прозвище ее объяснялось слухом о когда-то поставленной ею под громкой петицией загадочной подписью "поэтесса К."

– Наши секунданты. – Повел ладонью в их сторону Бальмонт. – Ко мне, как обычно. – Бальмонт кивнул на Олега и вышел с Танюшей под руку.

– Значит, так: это нормально, это бывает. Сам выбирай, что покупать. По карману и ноша, так сказать. – Краснолицый барэт потер ладони. – Лучше – водки, конечно. Мы с тобой сходим, нам по дороге. А потом – к Викентию Николаевичу, на дуэль. Мы это уже проходили, это не страшно.

Беспокоящий совесть отвратительный, одышливый мордобой отменился. Поняв, что тыкать немолодого секретаря кулаками в усы и эспаньолку не придется, Олег с облегчением выдохнул:

– А зачем секунданты?

– Бывало, "скорую" вызывали! – Поэтесса К. потрясла ошарашенного Олега за руку: – Да не страшно это, потом еще подружитесь!

В хрущевской однушке человеческая заброшенность пропахла сигаретным дымом и носками. Викентий Николаевич глядел сурово. – Пока дуэль не закончилась, руки не подаю! На кухню, пожалуйста!

К кухонной стене прижалась готовая по-цыгански запеть и разрыдаться гитара с бантом из алой капроновой ленты.

– Если что, приходи к нам на портвейн, заполируем! – сощурила на Олега рыжий глаз поэтесса К. перед тем, как уйти в комнату вслед за барэтом.

Вынув из шкафа две пустые тарелки, Бальмонт пристроил их в холодильник. Со стуком встала на стол рюмка на ножке.

– Я пью по-дуэльному. А кому не нравится – у меня посуды больше нет! – Бальмонт налил до краев и ногтем подтолкнул рюмку Олегу. – Ну-с, молодой человек, раз я вас вызвал, вы начинаете первым! Читайте свое! – скомандовал Бальмонт. – Можно – сидя.

Олег выпил рывком, рывком же прочел первое "свое". Передвинул наполненную рюмку сопернику. Бальмонт выцедил содержимое с брезгливой гримасой – и на едином выдохе выдал блестящий триолет.

Собравшись с мыслями, Олег прочел еще. Как только угасло эхо Олегова стиха, взвился в зенит новый Бальмонтов триолет.

Через несколько кругов, в одну из минут тишины из соседней комнаты стал слышен ожесточенный шепот, сменившийся шевелением, потом – приглушенным кряхтением.

Бальмонт неподвижно глядел в сторону, как будто никому не видимое вдохновение писало огненные строки прямо на прокуренных обоях.

– Я могу спеть! – Олег снял гитару с гвоздя. Пусть скромный, песенный репертуар давал полчаса-час.

– Спей! – великодушно согласился Бальмонт, осматривая опустевшую бутылку. Достав из шкафа еще одну, туманно высказался: – Вы выбрали оружие, я отвечаю вам тем же.

На второй бутылке Бальмонт заметно повосковел, прожилки на носу и под глазами нарисовались ярче. Исчерпавшемуся Олегу он читал теперь по памяти без перерыва: Блок, Кузьмин, Брюсов, настоящий Бальмонт, Сологуб, Гиппиус. Отчетливо артикулируя, проговаривал каждый звук, артистично интонировал.

А Олегу стало нехорошо. Вначале пальцами, потом ладонями он тер онемевшее лицо. Понаблюдав за Олеговыми страданиями, Бальмонт вынул из холодильника тарелки, одну поставил перед Олегом, другую – перед собой.

– Я не смогу есть, – мычать Олегу казалось легче, чем говорить, – мне плохо.

– В храме поэзии не едят! – отчеканил Бальмонт и, дав Олегу знак поступать так же, лег лицом в тарелку.

Осоловевший Олег уложил щеку на холодный фарфор, потом перевернулся другой стороной. Сознание на минуту прояснилось.

– Может в комнату пойдем?

– А зачем? Что мы там увидим? Женские ноги в потолок, и мужской зад между ними? А что мы скажем?

– Мы скажем: – О, закрой свои бледные ноги! – прогудел Олег в тарелку.

Бальмонт посмотрел неживыми глазами, пронзительно-синими на бледном, как топленый жир, лице. Лицо скривилось, он захихикал.

– А вы молодец! Про ноги... закрой свои ноги. Пойдем, скажем. – Но остался сидеть, в забытьи откинувшись на стену. – Прочитаете еще что-нибудь? Или изволите опять петь?

– Не могу больше. – Олегу хотелось сползти под стол, но там уже вовсю жили Бальмонтовы пахнущие носки.

– Я думаю, – Бальмонт выпятил губу, – можно закончить дуэль за окончательной победой достойнейшего. Вы согласны? – Не дождавшись ответа, сказал: – Пальцы бы вам пооткусывал за такую поэзию, но...

– ...Но тошни-и-ит! – возникнув перед столом, подхватила поэтесса К., забирая рюмку и махом выливая ее в рот.

– Да! Тошнит! – Бальмонт излучал безадресное бешенство. – Неучи, бездари!

– Не надо... – мутный Олег тяжело дышал в тарелку. Его глаз косил.

– Плохо, да? – рука поэтессы легла на горячую Олегову шею. Потом скользнула на спину под рубашку. Приятная прохлада заставила Олега содрогнуться. Он видел край поэтессиной юбки, девчоночьи икры. Ступни в неровных черных чулках показались ему невероятно сексуальными. Поэтесса коготками прохаживалась ему от шеи вниз и обратно, и это не было стыдно.

– А молодому поэту Танюше тоже пальчики откусить? – мурлыканье поэтессы К. выдавало ее осведомленность.

– У Танюши выходит книга триолетов. Меня попросили кое-что... – Бальмонт театрально взмахнул рукой, – ...довести до ума. Небесплатно, конечно... Я рекомендовал название "Крылья Декаданса", но Танюше не понравилось.

– Зря! – вразнобой прозвучали поэтесса К. и Олег. – Очень точное название. Все так и есть.