​Слон, висящий вниз головой

Уставший и исхудавший мужчина пробирался через пустынный населенный пункт. Это было очень медленное путешествие. Человек вставал на пластиковый поддон, оборачивался, наклонялся за поддоном, с которого только что сошел, брал его в руки и делал два шага, только чтобы положить поддон впереди, а потом повторить всю последовательность действий сначала. Синий поддон, серый поддон, синий, серый, синий, серый... Это монотонное и неторопливое движение длилось уже третьи сутки с короткими перерывами на сон, когда мужчина отвязывал от рюкзака третий запасной поддон, выкладывал их все в ряд и ненадолго забывался беспокойным сном. Постепенно перерывы на сон становились всё длиннее, а время между ними сокращалось. Мужчина очень устал и хотел пить. В его в голове уже не раз появлялась мысль, что он, скорее всего, не дойдет до своей цели, но она проскальзывала равнодушно, как простая констатация факта, которая не заслуживала ничего больше, чем мимолетное внимание. В конце концов, смерть уже давно стала для мужчины обыденным явлением. Вокруг него умирали люди, природа, цивилизация; внутри него умирали воспоминания.

Хотя последующие события подтвердили, что он еще хотел жить, несмотря на то, что смирился со скорой смертью. На одном из шагов его бесконечного цикла нога скользнула по гладкому пластику, щиколотка болезненно подвернулась, и человек рухнул вниз, успев к счастью побороть рефлекс перекатиться и смягчить удар. Всплеск адреналина прокатился по венам мужчины, и он с бешено колотящимся сердцем быстро вскочил и оглядел себя. Он не увидел никаких изменений и с облегчением вздохнул. Похоже, ему повезло, и он все же не коснулся земли. Облегчение было настолько огромным, что мужчина расхохотался. Его смех эхом отразился от развалин окружающих зданий и накатил на него волной диких искаженных звуков, до неприличия уместных в окружающем запустении. Казалось, что развалины издеваются над идеей радоваться чему-либо в этом мире. Человек покачал головой, чтобы отогнать наваждение. Ему не нужно, чтобы у него еще начались галлюцинации, в дополнение к проблемам с памятью, которые у него уже были.

Мужчина начал оборачиваться, чтобы возобновить свое движение вперед, но тут же остановился, когда под ногами раздался пронзительный визг ломающегося пластика. Тут же он замер, стараясь не смещать центр тяжести, и посмотрел вниз. Похоже, смеялся он рано. По серому поддону по всей длине тянулась длинная трещина, от которой во все стороны тянулись тонкие паутинки - разломы. Было удивительно, что пластик еще не рассыпался на куски под весом человека. Нужно было срочно убираться со ставшего смертельно опасным поддона. Плавно, стараясь не дышать, мужчина попытался изменить свою позу на более удобную для прыжка, но под ногами раздался зловещий скрип, и, запаниковав, он прыгнул из положения в пол-оборота, неловким приставным шагом, не вспомнив даже, что он только что подвернул толчковую ногу. Эта поспешность чуть не сыграла с ним дурную шутку. Приземлившись на самый край поддона, он долгие полминуты балансировал на одной ноге, бешено размахивая руками, прежде чем окончательно принял устойчивое положение. Сразу после этого мужчина сел, не доверяя своему умению твердо стоять на ногах. Обхватив руками колени, он опустил голову, закрыл глаза и попытался успокоить бившую его дрожь и замедлить дыхание и сердцебиение. Это оказалось проще, чем он ожидал, как будто теперь, когда непосредственная опасность прошла, апатия и равнодушие перевесили инстинкт выживания. Через пару минут полностью спокойный мужчина выпрямился и принялся оценивать повреждения. С ногой, несмотря на то, что она болела, было все в порядке, хотя он и собирался на всякий случай забинтовать голеностоп, прежде чем идти дальше. А вот серый поддон, на который пришлось его падение, пострадал гораздо сильнее: его еще можно было использовать как составную часть кровати на привалах, чтобы класть ноги, но не для передвижения. Мужчина поморщился. Он бы предпочел, чтобы сломался один из синих поддонов, а не серый. Конечно, лучше было бы, чтобы все три остались целыми, но если бы у него был выбор, то лучше бы сломался синий, просто потому что наличие поддонов двух цветов обеспечивало хоть какое-то разнообразие при ходьбе.

Без запасного поддона шансы дойти до Анклава стали ещё более призрачными. Мужчина не помнил, чтобы попытка добраться до предыдущего поселения выживших была сопряжена с таким количеством сложностей. Правда, чтобы быть справедливым, он не мог сказать с полной уверенностью, потому что совсем не помнил дорогу к Убежищу. Память просто отсутствовала. Или, если учесть смутные ощущения и сравнения, которые у него возникали во время пути, хранилась в ячейках памяти, которые были недоступны и надежно заперты.

Мужчина прокрутил в голове своё самое раннее четкое воспоминание. В нем он также медленно, используя поддоны (тогда один из них был красным с полустертой рекламой какого-то газированного напитка), подходит к поселению. Мужчина уверен, что это не Убежище, а другое поселение, более раннее, в котором он остался ненадолго, прежде чем идти дальше. Когда он, наконец, шагнул на площадку, аккуратно выложенную гранитными плитами, которые раньше были, скорее всего, облицовкой какого-нибудь здания, лежащего в руинах вокруг, его встретил человек в пыльной одежде и с потухшими глазами:

- Приветствую. Проездом или останешься? - по его тону нельзя было понять, на какой ответ он рассчитывает.

- Останусь, если позволите. Меня зовут...- вновь пришедший сделал паузу, понимая, что не помнит своё имя и в результате закончил фразу, выпалив первое слово, которое пришло ему в голову, даже если он не знал значение - ...Путре'дин - и протянул руку.

Встречающий недоуменно посмотрел на протянутую руку, а потом чуть качнул головой, очищая мысли:

- Дин, - сократил он непонятное слово, - Приятно познакомиться. Меня зовут Пётр.

Они обменялись твердым рукопожатием.

В следующий раз, когда его также встретила женщина на пороге другого живого островка, мужчина сразу представился Дином, не уточнив, что это сокращение. Теперь это было его имя. Если раньше его звали по-другому, то впоследствии Дин так и не вспомнил как, зато новое имя он не забывал.

Остальные его воспоминания были гораздо более туманными.

Группа продрогших людей, которые пытаются уснуть под открытым небом, несмотря на дождь и пронизывающий ветер, потому что порывы такие сильные, что могут унести их палатки, и их было решено разобрать...

Петр, поющий сиплым голосом колыбельную больному ребенку, кашляющему кровью...

Женщина с горящими безумием глазами танцует, перепрыгивая с плитки на плитку, все ближе и ближе к краю...

Небольшой штабель консервных банок, который с каждым днем становится всё меньше...

Животная ярость, написанная на лицах людей, которые поймали и голыми руками растерзали вора, утащившего банку тушенки...

Грохочущее эхо рухнувшего остова здания, под которым, как впоследствии выяснилось, пряталась другая группа выживших...

Петр с налитыми кровью глазами беззвучно повторяет всю ту же колыбельную, неся холодное тело ребенка к границе плит...

Старая женщина, которая долго следит за попытками зажечь огонь, оглядывается на окружающее запустение, и отдает ранее трепетно хранимую Библию на розжиг...

Шипящий статикой, но все равно никогда не выключаемый радиоприемник...

Девочка, с выпирающими от голода костями, с большими глазами на исхудавшем лице, торопливо, пока не отобрали, ест сырым только что каким-то чудом пойманного воробья...

Все эти воспоминания были настолько разрозненными, что Дину было трудно установить взаимосвязи и правильную последовательность событий. Гораздо чаще он не помнил что-то, он это знал. Истина приходила к нему в виде недоказуемых аксиом, интуитивных прозрений, случайных скачков логики.

Самым главным его знанием было то, что произошел апокалипсис. Он начался с повсеместных землетрясений. Здания рушились, обрывались коммуникации, бушевали пожары, цунами смывали прибрежные районы. Погибло огромное количество людей. А потом началось самое страшное. Появилось то, что Дин всегда про себя называл Гнилью. При прикосновении к земле все живое, или то, что когда-то было живым, начинало быстро чернеть и осыпалось прахом. Природа данного явления была непонятна. Возможно, ученые могли бы найти объяснение, если бы у них были ресурсы, оборудование, и, самое главное, время на исследования. Но они гибли также быстро, как остальные. И случайно задевший отравленную землю человек исчезал бесследно меньше чем за 10 секунд. Прежде, чем люди осознали случившееся и определили границы того, что они могут безопасно делать, выживших практически не осталось. И в таких условиях открылось ещё одно катастрофическое последствие землетрясений: всё было разрушено настолько основательно, что ходить, не наступая на землю, было практически невозможно, и больше всего напоминало детскую игру "пол - это лава".

Дин не знал, что на самом деле представляла из себя Гниль. Но у него была теория. Он считал себя атеистом, который не верит в сверхъестественное, но лучше всего под имеющиеся факты подходило совершенно ненаучное объяснение, что земля проклята. Но не Земля как планета, и не земля как другое название почвы. А как один из элементов-стихий: воды, земли, огня и воздуха. Всё, что попадало на поверхность земли, либо сгнивало, либо в свою очередь становилось опасным для прикосновений.

Земля была, безусловно, смертельна, но там, где она контактировала с другими элементами, начинались серые зоны, и можно было выжить. Человек мог пройти по руслу реки, если дно было каменистым и не позволяло проваливаться в грунт. Лед и снег были безопасны. Воздух тоже нейтрализовал проклятие, что было благословением для людей, а иначе порыв ветра, бросивший горсть песка в лицо, стал бы смертельным, а первая песчаная буря уничтожила бы человечество. Некоторое сопротивление отравлению Гнилью имели и материалы, обработанные огнем. Хотя определить степень сопротивления можно было только опытным путём. Вулканическая порода гранит оставалась неизменной и безопасной, металлы ржавели и окислялись неестественно быстро, осыпаясь чуть ли не на глазах, резина быстро трескалась, у пластика были безопасны только некоторые виды, а кирпич становился очень хрупким также как и цемент, в основе которого был обожженный клинкер. Но даже если материалы обладали только частичным сопротивлением, это были положительные отклонения от ужаса, ставшего нормой. Были еще и отрицательные, гораздо менее логичные. Одежда и обувь, из какого бы материала бы они не были сделаны, не могли защитить от Гнили. Она проходила сквозь них и уничтожала тело, не замечая барьеров. Более того, можно было передвигаться по земле, переставляя поддоны и быть в безопасности, но стоило те же поддоны привязать к ногам, то проклятие тут же принимало их за обувь, и Гниль немедленно поражала человека.

Все происходящее казалось нелогичным и невозможными, извращенной галлюцинацией больного шизофренией. Но чем бы Гниль ни была, она существовала, и с ней нужно было считаться. Чтобы выжить, нужно было найти людей, а значит встать с поддонов и снова начать идти.

В этот раз Дин прошел без происшествий несколько часов. И он устал. Единственное, что заставляло его двигаться дальше, это осознание, что если он устроит привал и сядет, то вряд ли уже встанет. Мужчина пытался сосредоточиться на бесконечном цикле смены поддонов, а не на горящей пояснице, дрожащих ногах и тупой пульсации боли в голове. С каждой минутой это становилось все труднее.

Внезапно концентрацию Дина нарушил громкий звук. Он настолько устал физически и морально, что не сразу понял, что кто-то кричит:

-Эй! Парень, ты кто? Иди сюда!

Дин поднял голову и увидел, как впереди, не более чем в двухстах метрах, ему призывно машет двумя руками человек.

С внезапным всплеском энергии Дин начал двигаться быстрее.

Он дошел. Он справился. И теперь это его новый дом. И, возможно, его будущая могила.

***

Анклав был странным местом даже по меркам других поселений выживших. Больше сотни человек жили в маленьком палаточном лагере. Это было много. Больше людей, чем по мнению Дина, могли бы выжить в одном месте.

Когда мужчина дошел до границы поселения, его встретили. Пожилой мужчина представился Дедом (видимо, здесь не очень ценили имена) и предложил все объяснить и показать. Оказалось, что Анклав образовался на месте расположенного возле небольшой речки зоопарка, который и дал людям возможность выжить. Большое пространство было замощено гранитной плиткой, достаточного размера, чтобы по ней безопасно мог ходить взрослый человек, не наступая на землю. В технических помещениях было много припасов. Часть удалось спасти. Например, мешки с цементом, который был использован для того, чтобы залить пространство под палатки, где можно было безопасно лежать. На этом моменте объяснения Дин подумал, что было бы рациональней просто заполнить цементом пространство между плиток, тем самым сделав безопасней большую площадь, но промолчал, так как по разочарованию в голосе Деда стало понятно, что эта идея пришла им в голову, но когда было уже поздно, и цемента не осталось. Настоящим благословением для выживших стало то, что при зоопарке был маленький ботанический сад, в котором после землетрясения каким-то образом остались целыми гидропонные установки, где над разными сельскохозяйственными культурами ставили опыты студенты, и декоративные висячие сады. И растения там выжили! В установках было только немного субстрата и вода, а сады были высоко в воздухе. Таким образом, Гниль была нейтрализована. Удалось спасти и некоторых животных. Это были обычные сельскохозяйственные овцы и козы, которых обычно показывали и давали трогать малышам. Сейчас, молоко, которое они давали, питаясь остатками комбикорма и зеленью в висящих садах, было единственным источником свежей пищи.

Тут объяснения были прерваны протяжным криком-стоном. Этот тоскливый, тянущий за душу звук не был похож ни на что, что Дин когда-либо слышал раньше.

Мужчина оглянулся вокруг. Казалось, что никто не обратил на крик внимание.

- Что это было? - спросил он у Деда.

Тот неуверенно переступил с ноги на ногу. Казалось, пожилой человек не знал, что сказать. В конце концов он вздохнул:

- Пойдем со мной, покажу, - и, отвернувшись, пошел к противоположному концу лагеря.

Дин, все ещё потрясенный, последовал за ним, не задавая дополнительных вопросов. Когда они достигли своего пункта назначения, Дин от увиденного замер с открытым ртом. Там был слон. Настоящий живой слон. И он висел вниз головой. Некоторое время мужчина мог только молча смотреть на это зрелище, прежде чем обернулся и посмотрел на своего спутника, ожидая объяснений.

- Слон был в нашем зоопарке проездом, что-то вроде гастролей, когда все это началось,- начал Дед, - во время землетрясений он только сломал один из бивней, но в остальном остался целым.

Старик замолк. Дин подсказал:

- А потом пришла Гниль.

- А потом пришла Гниль, - согласился Дед, - его фургон был из металла и в считанные дни разрушился от коррозии. Мы не могли выпустить слона на плиты - его ноги слишком большие, чтобы не наступать на трещины между ними. А слой бетона, которым мы покрыли землю, слишком тонкий и хрупкий для его веса. Не помню, кто придумал подвесить его в воздух. Но к тому моменту у нас осталось очень мало времени, и поэтому мы успели закрепить его только так.

Дед махнул рукой в сторону слона, и Дин внимательнее рассмотрел конструкцию. Из земли выступала часть стены высотой примерно в три этажа. Наверху параллельно земле шла толстая металлическая балка, через которую были перекинуты веревки. С одного конца они были привязаны к торчащей из стены арматуре, а с другого - обвиты вокруг ног слона. Дин присмотрелся и вздрогнул. Там, где веревки впивались в тело, образовались глубокие язвы. Мужчина не был уверен, но ему показалось, что он видит под запекшейся кровью белые кости. Серая шершавая кожа висела складками на истощенном теле. Глаза, ранее закрытые, открылись, и животное посмотрело прямо на Дина. В этот момент слон снова закричал. Теперь, когда Дин знал, кто и почему кричит, звук показался ему ещё ужасней. Он отвернулся, чтобы не смотреть. Ему хотелось спросить, почему слона не убили и зачем мучают, но мужчина и сам знал ответ. Это было мясо. Живые консервы. У жителей Анклава не было ресурсов, чтобы сохранить мясо от порчи, поэтому они тянули с убийством как можно дольше. Дин был уверен, что слона поили водой, продлевая его мучения, но не кормили. Мужчина посмотрел в глаза старику, который привел его сюда:

- Стоит ли это того? Вы же понимаете, что выше поселение все равно не переживет зиму. Даже со слоном вам не хватит припасов.

Дед только пожал плечами. По его лицу мужчина видел, что тот еще на что-то надеется. На судьбу, на случай, на то, что Гниль в какой-то момент отступит также неожиданно, как и появилась. Дин не стал его переубеждать. Молча они ушли от страдающего животного. На этом экскурсия была окончена.

Дальше Дин был предоставлен самому себе. Он решил повнимательней осмотреться и собрать всю доступную информацию. Палаток было двенадцать, разных цветов и размеров. Все они были потертыми и со следами ремонта. Одна явно была складом, в котором хранились припасы. Перед ней сидел крупный мужчина. Дин решил, что это, скорее всего, охранник. Возле палаток было кострище, от которого даже на большом расстоянии чувствовался запах жженой резины. Рядом валялся большой, закопченный до черноты чайник и несколько кружек для общего пользования. Там же рядом стоял большой жестяной бак для воды, в котором плавало желтое пластиковое ведро. Оно, видимо, использовалось и для вычерпывания воды из бака, и для того, чтобы, когда она кончится, таскать ее с реки. Чуть дальше Дин заметил мостки из обломков пластика, ведущие к самому берегу.

В целом всё казалось достаточно организованным. Каждый знал свое место и задачу. Дед, который, по-видимому, до апокалипсиса работал в этом зоопарке смотрителем, был неофициальным лидером.

Хотя были у Анклава и другие неприятные стороны, кроме слона, висящего вниз головой. Сначала Дин не мог объяснить, что его напрягало, а потом ответ пришел внезапным озарением. Что-то показалось ему странным в том, что его так легко и быстро приняли, несмотря на то, что пища была дефицитом. Дин поймал оценивающий взгляд одного из мужчин. Было что-то в этом взгляде нехорошее. Голодное. Дин понял, что его не выгнали как раз из-за дефицита, что в случае голода людям будет проще убить и съесть чужака, а не соседа по палатке, к которому они успели привязаться. Это тревожило. Мужчина решил, что если он хочет выжить, ему надо поскорее познакомиться с местными жителями и доказать свою полезность. А пока Дин продолжил наблюдать дальше.

В Анклаве подавляющее большинство было представлено мужчинами. Было всего несколько женщин и совсем не было детей. И если про детей у него вопросов не возникло, почти полное отсутствие женщин его заинтересовало. После неполного дня пребывания в поселении он подумал, что у него есть, по крайней мере, частичный ответ на эту загадку. За это относительно недолгое время он стал свидетелем двух смертей, и в обоих случаях это были женщины.

Уход из жизни был выбором одной из них. Одинокая, наполовину сошедшая с ума от горя женщина, наконец устала цепляться за жизнь и поддалась сладкому зову забвения. Это несчастное, истощенное гораздо сильнее других выживших в Анклаве существо само совершило шаг с относительной безопасности плит на проклятую землю. Ее последними словами были: "Подождите, я уже иду к Вам". Случайные свидетели ее смерти ненадолго минут помолчали, кто-то пожелал ей покоиться с миром. А потом про нее сразу забыли. Казалось болезненной иронией, что Дин, имеющий проблемы с памятью, был единственным, кто помнил несчастную, уже много дней сидевшую на одном месте, отказывающуюся от своего пайка и беззвучно шепчущую имена потерянных близких.

Вторая смерть была убийством. Женщина была женой крупного, молчаливого мужчины, которого все звали Шахтером. И она было его полной противоположностью. Тогда как из мужчины было сложно вытянуть даже несколько слов, женщина разговаривала не переставая. И не просто разговаривала: она болтала, трещала, сплетничала, ныла, бубнила, жаловалась, спорила, пилила мужа за малейшие реальные или воображаемые прегрешения. И если раньше, до апокалипсиса, он мог отдохнуть от нее на работе, то сейчас ему приходилось слушать ее круглосуточно. В этот злополучный день Шахтер как обычно добровольно вызвался на работы по очищению периметра. Нужно было лопатой для снега счищать с плитки медленно, но верно наползавшую со всех сторон отравленную землю. Эта работа считалась опасной, и больше никто никогда не вызывался её выполнять, что бесконечно бесило жену. И поэтому каждый день она всеми возможными способами пыталась убедить мужа бросить заниматься, как она говорила "опасным и бесполезным занятием". Почему-то в тот день она была особенно упорной, и когда обычные уговоры снова не сработали, перешла на визг. Дин не разобрал, что она сказала, но, видимо, это было последней соломинкой, переломившей спину верблюду. Шахтер, не нарушая ритма, взмахнул лопатой и отправил большой ком земли прямо в лицо женщины. Визг мгновенно оборвался, и прах женщины вперемешку с землёй осыпался на плитку. Следующие несколько взмахов очистили камни от бренных останков. "Давно надо было это сделать!" - единственное, что мимоходом обронил один из свидетелей, и про вторую женщину забыли даже быстрее, чем про первую. Остаток дня Шахтер махал лопатой в тишине.

Возможно, чтобы успешно выживать в этом гниющем мире надо уметь забывать, а у женщин это получилось хуже.

***

Через некоторое время Дин подумал, что был не прав. Чтобы выжить, нужно было не научиться забывать, а банально потерять сострадание. Это был вечер, и лагерь начал успокаиваться. Вся работа по поддержанию Анклава функционирующим была выполнена. Те немногие новости, которые появились, были рассказаны. Новичок рассмотрен, обсужден и забыт. И на фоне наступившей тишины тоскливые крики слона были слишком отчётливы. Дин сгорбился и закрыл уши руками. Это не помогало. Хотя ужасный звук был приглушен, мужчина все ещё его слышал. Перед глазами стояла картина мучительной, растянутой на длительное время агонии животного. Дин не мог подумать о чем-нибудь ещё, не мог отвлечься. Крик слона и собственная совесть раздирали разум с разных сторон.

Дин поднял голову и посмотрел вокруг. Казалось, что всем было всё равно. Дед штопал ярко-зелеными нитками свой темный балахон. Светловолосый юноша монотонно и безуспешно пытался отстучать какую-то мелодию на консервной банке. Шахтер сидел на голом бетоне, медленно переводя взгляд со своих огромных грязных ладоней на лопату, как будто только сейчас понял, что натворил. Молодая женщина пальцами расчесывала выбившиеся из-под капюшона толстовки волосы. Двое мужчин играли в шахматы на доске, где больше половины потерянных деревянных фигур заменяли камни. Дин задержал свой взгляд на доске, на которой в окружении зернистого гранита гордо стояла гладкая фигура белого слона. Возможно, если бы он сосредоточился на игре, на этом ненастоящем слоне, он смог бы игнорировать крики живого. Всего через два хода слон был сбит с доски.

Белая фигура покатилась и прежде, чем кто-нибудь из игроков успел ее поймать, попала в трещину между плитами и рассыпалась.

Это показалось Дину знаком. Решение было принято. Зачем продлевать свое существование за счет своей совести? Все равно отсрочка не будет достаточно продолжительной. И он не верил, что Гниль когда-нибудь уйдет. Дин, как и все здесь, уже давно стоит одной ногой в могиле, и сейчас настало время сделать последний шаг. Не обращая внимания на матерящихся игроков, он встал и пошел в сторону висящего животного, на ходу вытаскивая спрятанный в одном из карманов складной нож. Дин не стал брать с собой рюкзак: у него не было иллюзий, что ему позволят жить после того, как он осуществит задуманное. Мужчина практически достиг слона, прежде чем на него обратили внимание.

- Эй! Ты что там удумал? - раздался за его спиной хриплый окрик Деда.

Не оглядываясь на голос, Дин преодолел оставшееся до слона расстояние. Он не собирался быть монстром, как окружающие его люди. Да, мужчина не мог спасти слону жизнь, но, по крайней мере, мог дать ему достойную смерть, спасти от мучений и участи "живых консервов". Дин начал ножом перепиливать веревки. Отдельные волокна лопались с громким треском. Первой поддалась веревка вокруг правой передней ноги слона. Она внезапно лопнула, больно ударив одним отскочившим концом по щеке Дина. Слон задергал освободившейся ногой и снова закричал. Мужчина внимательно посмотрел на оставшееся скопление веревок. Ему надо было поторапливаться - Дин слышал за спиной людей, бегущих, чтобы остановить его. Наконец увидев то, что он считал, было основным узлом, держащим всю конструкцию со слоном на весу, Дин начал его быстро пилить. Веревки, ослабленные трением друг об друга, не выдержали, и через минуту слон с грохотом рухнул вниз на землю. Дело было сделано. Дин повернулся к подбежавшим жителям Анклава, чтобы лицом к лицу встретить то наказание, которое они для него приготовили. Он был уверен, что его разорвут на куски также как и мужчину в его воспоминаниях. Но те не спешили кидаться на него с оружием, которое они держали в руках. Люди замерли, продолжая смотреть на слона. Дин с любопытством оглянулся и вдруг понял, что так привлекло их внимание. Слон упал на голую землю. И он НЕ гнил. Теперь вместе со всеми он в шоке смотрел, как полумертвый от голода слон пытается подняться, выпутываясь из застрявших в ранах веревок. Через несколько минут произошло еще одно чудо. Каким-то образом слон, который давно не ел, который все это время висел вниз головой, у которого были изранены ноги, умудрился встать. Дина это шокировало даже больше, чем то, что он не начал гнить, стоя на проклятой земле.

А потом слон пошел. Животное, полумертвое от истощения, двигалось медленно. В полной, никем не нарушаемой тишине, слон прошел несколько метров. Жители Анклава стали неловко переминаться с ноги на ногу, не зная, что делать. Внезапно слон посмотрел прямо на Дина. В его глазах мужчина ясно прочел сообщение: "Следуй за мной". Дин перевел взгляд вниз, туда, где в нескольких сантиметрах от его ног заканчивалась безопасность гранитной плитки, и начиналась голая земля. В пределах досягаемости он увидел едва заметный в пыли след слона. Глубоко вздохнув, мужчина на мгновение замер, а потом сделал шаг в этот след. Из-под его ног взметнулось в воздух облачко пыли, и Дин сначала подумал, что это он рассыпается в прах. Но пыль осела, а он все ещё был целым и невредимым. Мужчина выдохнул и сделал следующий шаг.

Дин сначала шел, наступая только в следы идущего перед ним слона, как будто это могло защитить его от Гнили. Потом, как только в нем утвердилось осознание, что с ним ничего не произошло, он сделал шаг на пустую землю. И снова ничего не произошло. Мужчина улыбнулся и пошел, не обращая внимания на что наступает, наслаждаясь возможностью просто идти, не боясь умереть в следующую секунду.

Это была странная процессия из двух существ. Медленно шагал израненный и истощенный слон. За ним легкими широкими шагами шел человек, иногда с безумной улыбкой поглядывая на собственные ноги. И на них, не сходя с безопасности плит, смотрели выжившие Анклава. В воздухе звенело ожидание, Дин чувствовал его каждый раз, когда вдыхал. Ожидание распирало легкие, сжимало диафрагму, заставляло сердце биться быстрее, а руки дрожать. Так слон и человек прошли около двухсот метров к своей цели.

Последние несколько шагов дались животному нелегко. Слон шел очень медленно, несколько раз он начинал качаться и чуть не падал, но продолжал двигаться дальше. В какой-то момент его ноги подогнулись, и слон рухнул. Но, несмотря на падение, казалось, что он достиг своей цели - в воздухе раздался торжествующий трубный звук. Дин осторожно приблизился к слону. Измученное животное посмотрело на него мудрыми, но уже мутнеющими глазами, а потом повернуло голову и указало хоботом на что-то перед собой. Мужчина посмотрел на руины, к которым его привели, а потом снова на слона. Это было душераздирающее зрелище. За то мгновение, пока он не смотрел, слон, казалось, потерял последние силы. Дин почувствовал, как под его ногами дрогнула земля, когда животное завалилось на бок и замерло. Теперь, когда слон не висел вниз головой, и когда он пришел туда, куда хотел, он, казалось, перестал сопротивляться смерти. Он умер быстро и тихо. Дин был уверен, что прошло меньше минуты, прежде чем животное окончательно замерло и прекратило дышать.

Мужчина вытер заслезившиеся глаза, подошел еще ближе и погладил ногу слона чуть выше ран от веревок, извиняясь и прощаясь. Кожа под его ладонью была теплой и шершавой, и Дину вдруг показалось, что он не имеет права ее трогать, как будто своим грязным человеческим прикосновением он оскверняет что-то святое и чистое. Он убрал руку и перевел взгляд с упавшего слона на руины, к которым они пришли. Скорее всего, до апокалипсиса это был торговый или бизнес-центр. Когда-то это было большое здание, от которого к этому моменту осталась стоять всего одна стена с чудом сохранившимися стеклами. Непрозрачные с внешней стороны и расположенные на вогнутой стене эти стекла казались зеркалами и образовывали гигантскую линзу, подойдя к которой, человек видел множество своих отражений. Дин не знал, был ли такой эффект спланирован изначально при строительстве или стал причудливым результатом царящего вокруг разрушения, но он не мог оторвать глаз от необычного зрелища. Казалось, что из окон на него смотрит легион его теней, его бесцветных плоских копий. И Дин смотрел в ответ. Молча, не шевелясь и не моргая. Он смотрел, пока глаза не начали слезиться, а изображение не исказилось и не поплыло. Смотрел, пока отдельные тени, игнорируя существующие законы оптики, не начали двигаться, накладываться друг на друга, образовывая единственное объемное отражение, пожалуй, более живое и объемное, чем оригинал.

Дин и его копия смотрели в глаза друг другу, и тут начало происходить нечто странное. Также как до этого отдельные тени собирались в единое целое, также в голове у Дина начали складываться осколки воспоминаний, образуя полную картину. Мужчине было сложно разобраться в потоке образов. Он чувствовал себя как человек, долгое время страдавший от жажды, и вдруг внезапно оказавшийся на дне глубокого озера в окружении темной и давящей воды. Хотя теперь, когда он все вспомнил, думать о себе, как о человеке, явно было вольным допущением. Дин вспомнил, как он существовал, нематериальный и бестелесный, одновременно везде и нигде. Вспомнил, как признал такую форму существования недостаточной для выполнения своего предназначения. Ему тогда было нужно нарушить образовавшееся равновесие. Вернулись воспоминания, как его единое сознание раскололось на множество осколков, разлетелось по всему свету, как отдельные куски облеклись плотью. А потом все они, каждый по своему неполный и дефектный, с разрозненными воспоминаниями, с недостающими знаниями, пошли к ближайшему населенному пункту, чтобы выполнить свою задачу. Это была чудовищная миссия. Дин приходил в поселение, и все жившие там умирали. Мужчины, женщины, дети, старики - не было разницы, гибли все. Он не убивал их, не напрямую. Но с его приходом портилась еда, рушились укрытия, бушевали штормы и начинались эпидемии. В конце концов, он всегда оставался последним выжившим и шел дальше. Иногда он успевал привязаться к людям и чувствовал боль, когда они умирали. Дин долго скорбел, когда после смерти сына покончил жизнь самоубийством Петр. И ещё дольше, когда не выдержала и сошла с ума Анна, в которую Дин начал влюбляться. Но, в конце концов, он забывал и шел дальше.

И так же во всем мире шли его другие тела. Жизнь каждого из его воплощений была одинакова. Он забывал, он приходил в новое поселение, он слушал истории живущих там людей, он жил с ними, он смотрел, как все они умирают. И снова забывал. Бесконечный цикл, похожий на ходьбу с двумя поддонами.

Все это осмысление себя и реальности, казалась бы длившееся вечность, заняло у Дина не больше нескольких минут. За это время жители Анклава успели прийти в себя от шока и начали подбираться к слону в надежде разделать его прежде, чем он сгниет.

Эти люди уже давно научились не принимать хорошие новости как должное. В постапокалиптическом мире выживали параноики, а не оптимисты. И поэтому жители Анклава не рискнули наступить на землю, несмотря на то, что Дин все ещё не сгнил. Для перемещения они воспользовались различными обломками металла и пластика. С легкостью, рожденной привычкой, люди подбирались к трупу слона, чтобы разделать его, и спасти хоть что-то от туши, пока Гниль не вернулась и не потребовала свою добычу. Первым до своей цели добрался Дед, нож которого вонзился в шкуру подозрительно легко. Дед вспорол слону брюхо, не встретив никакого сопротивления толстой кожи. Темные края разреза разошлись. От увиденного часть подоспевших жителей Анклава начала материться, кто-то перекрестился. Это было странно. Неожиданно. Неестественно. Это было страшно. Под шкурой у слона, который когда-то висел вниз головой, были только белые кости и темный ком сердца. Ни жира, ни мышц, ни других органов. Как будто для того, чтобы пройти этот последний путь слон растворил себя изнутри. Люди не знали, что делать и как реагировать. Но у них не было возможности принять решение. Внезапно сердце слона начало темнеть и, пузырясь, разжижаться, превращаясь в чернильно-черную слизь. Эта субстанция двигалась, из нее в сторону людей ползли тонкие темные усики. Дед попытался отойти, но не успел, и первый усик коснулся его. Старик превратился в прах так же, как и если бы коснулся зараженной земли. Слизь впитала в себя его останки и разрослась, распространяясь быстрее, стремясь завладеть следующей жертвой. Люди, не способные безопасно ступить на землю, убегали слишком медленно. В течение следующих нескольких секунд умерло еще два человека.

Скоро эта участь ждала и остальных. Слон, с помощью которого люди пытались отсрочить свою смерть, теперь помогал ей забрать их быстрее.

Все это Дин видел лишь краем глаза. Он не сдвинулся с места, когда все начали паниковать. Эта суета его не касалась. Ведь в этот момент он был целым. Таким же целым, как и до того, как ему пришлось ради своей цели разорвать себя на маленькие едва функционирующие куски. Он был заключен в это тело, но это не имело значения.

Та часть его, которая была Дином, которая стояла рядом с рухнувшим слоном и смотрела на свое отражение в гигантской линзе зеркальных стекол, эта отдельная часть целого выполнила свою работу. Он был свободен. Путре'дин или Дин, если кратко, стоял и смеялся безумным смехом с запрокинутой назад головой, в то время как вокруг него за считанные мгновения рассыпались в прах оставшиеся выжившие Анклава. Он хохотал до слез, не обращая внимания на то, как его ноги тоже медленно гниют и его тело опускается вниз, осыпаясь, как скульптура из сухого песка. Отголоски его смеха все ещё звучали среди безлюдных руин, в то самое время как множество копий Дина, медленно и неотвратимо, переступая с поддона на поддон, приближались к последним поселениям выживших по всему земному шару.

***

Putredin (Путре'дин) - слово на латыни, обозначающие гниль.