Король-Садист

И как люди находят такие места? Простой дворик в центре Москвы, один из сотни таких же, которые дожили до нас еще с императорских времен – поди еще отличи его от остальных. Но нет, вот Ромка уверенно поворачивает, куда нужно. Направо, через дорогу, в переулок, потом налево – и вуаля! Мы уже любуемся на невзрачную дверцу, на которой желтой краской неаккуратно нарисована цифра 39. В будничной жизни прошел бы мимо и не обратил внимания. Мало ли, что там на двери в подвал намалевали? Но у Ромки чуйка на такие места, нюх, как у жадной до развлечений ищейки. А другие…

Ну дворик – серый, невзрачный, тихий. Такие места будто делят город на две половины. Ведь выйди отсюда – и окажешься у шумной магистрали, по которой сплошным потоком, словно частицы в ускорителе, несутся машины. А зашел в дворик – и вот уже дорожный шум остался где-то позади, как и весь суетливый и слишком спешащий по своим делам город. Будто время замерло, и, если бы не стоящие в другом углу мусорные баки, я бы решил, что попал в прошлое. Закрыть глаза и можно представить, что ты в мистическом тумане где-то посреди времен.

Мы в крепости из низких домов с грязными обшарпанными стенами, у которых кусками отваливалась штукатурка. Вокруг тихо и темно, того и гляди сейчас подойдут ребята и попросят мелочи или прикурить. Кому вообще пришло в голову делать ночной клуб в таком месте?

- Мы точно правильно пришли? – аккуратно поинтересовался я.

- Точно, точно, - уверенно ответил Ромка и дернул дверь.

И сразу с ног до головы нас окутал плотный аромат кальянного дыма, обнял, как мать обнимает младенца. Мы вошли внутрь, окунулись в этот запах, обещающий нам грезы и радость, отдых и веселье. Ступеньки вели вниз, в подвал, и чем глубже мы спускались, тем яснее становилось предчувствие куража.

А я словно потерялся и опьянел, забыл прошлую жизнь и теперь натужно пытался вспомнить, как вообще оказался с Ромкой в подобном месте.

Ну да, все началось с общаги, откуда же еще. Я сидел и учил билеты на зачет, а он, как всегда без спроса, ураганом ворвался в мою комнату с приветственным криком.

- Даня! Айда в клуб!

От неожиданности я вздрогнул. Это предложение прозвучало так ярко и беззаботно на фоне серых и невзрачных дней, что в первые секунды оно даже ослепило, как если бы я вышел на свет после долгого времени в темной комнате.

- В какой клуб?

- Рассказали мне тут про одно секретное местечко. Только для своих! Но ты ж меня знаешь, я везде свой.

Я не чувствовал ни душевного подъема, ни мотивации, ни даже радости от Ромкиного предложения. В голове роились черные тараканы, сколопендры, уховертки и прочие насекомые тревожных мыслей. Очень много «против» и ни одного «за».

- Сессия на носу, - уныло пожаловался я. – Надо готовиться.

- Завтра подготовишься, - махнул рукой Ромка и плюхнулся на мою кровать. – А сегодня надо кутить. Самая длинная ночь в году, как никак.

- Мне неохота.

Слишком тяжелый камень висел на шее, тянул вниз так, что не хотелось даже вставать с кресла, может только лечь на кровать. Куда уж тут пойти веселиться до упаду. Алкогольное забытие виделось временным утешением, но никак не полноценным спасением. Совесть не позволяла сказать «да». Ведь прошел всего месяц, с тех пор, как Ксюша…

- Друг мой, это не дело, - назидательно поднял палец Ромка. – То, что случилось – не твоя вина. Нельзя вот так запереться в комнате и тухнуть тут. Надо жить, надо наслаждаться жизнью, понимаешь? Надо дышать, а не задыхаться.

- Угу, - обронил я просто так.

Понимаю, Ром, конечно, понимаю. Но не по-людски идти и искать утешения в шумной музыке, большой компании, выпивке и других девушках. Особенно в последнем.

- Да мне такое про этот клуб рассказали, - Ромка продолжал говорить, не обращая внимания на то, что я скоро превращусь в слизь прямо на этом кресле. – Там есть все, понимаешь, все! Девочки, танцы, живые музыканты, выпивка, кальяны, бассейн, черт возьми! Мне сказали, будет Король-Садист.

- Это какой-то дэз-метал? Ты знаешь, я такую музыку не очень…

- Да я фиг знает, что это, но звучит очень круто!

Есть три бесконечные вещи: вселенная, человеческая глупость и энтузиазм Ромки. И если в первых двух я еще сомневаюсь, то последнее преодолеть просто невозможно. К своей цели он несется с упорством паровоза. Тьма отступает перед светом, а я – перед этим чудаком, для которого вся жизнь лишь песочница. Может так и надо? Пасмурное городское небо совсем не навевало мыслей о веселье, но тут передо мной сидит живое воплощение радуги и зовет как следует оттянуться вечерком. Сессия, зима, усталость, Ксюша... Ее имя кометой проносилось внутри, оставляя выжженный след. Почему она так поступила? С собой, со мной…

- Не сейчас, Ром, не так скоро, - сдавленно пробурчал я. – Мне и без того тяжело.

- Знаю. – В его голосе неожиданно проскользнули сочувственные нотки. – Потому и пришел. Тебе нужно развеяться. Проветрить голову.

- Ты дурак? Я не имею права на веселье.

- Чушь. Я же сказал – это не твоя вина.

- А если моя?

- Никто никогда ни в чем не виноват. Ты слишком много на себя берешь. В конце концов, ты живой человек. Ну просто составь мне компанию, а? Не один же я туда попрусь. Не хочешь танцевать – не танцуй. Не хочешь пить – не пей. Вроде не сложно.

- А если не пить и не танцевать, то зачем туда идти?

- Чтобы не оставаться одному.

Я глубоко вздохнул. Тут я один во всех смыслах, а там вокруг будет кружиться множество людей, но одиночество никуда не денется. Так зачем менять шило на мыло? Если не видно разницы – зачем платить больше?

- Ну давай, Дань, - Ромка уже откровенно клянчил. – Ты должен увидеть.

- Что увидеть?

- Что мир не закончился.

Силы на спор с ним иссякли. Казалось, он может привести еще сотню аргументов, а все мои слова прозвучат соплежуйством унылого нытика. Я сижу тут и жалею себя, лелею чувство вины, аккуратно ношусь с ним и сдуваю пылинки. Зачем? Это ведь не дает ничего, кроме ощущения некоей особенности. Я жертва, вот, посмотрите на меня, мне плохо, пожалейте, утешьте, принесите дары. Вы что, не видите? Вам лучше, чем мне, а мне хуже, чем вам, значит, вы мне должны, все мне должны, весь мир. Если взять хорошую лопату, да копнуть душу поглубже, можно откопать и не такое. Каким жалким я себя почувствовал. А Ромка прав. Мир-то ведь не закончился. И ему плевать на мои страдания.

- Ладно, ладно, - отмахнулся я, и этот жест выглядел так, словно я прогонял надоедливую муху. – Вечером заходи. А пока мне надо учиться.

Радостный Ромка вскочил с кровати и метнулся к двери.

- Ты не пожалеешь, братан.

И он исчез, растворился, как морок. Или как дьявол, который только что заключил договор и уже чувствует на языке вкус твоей души.

А я вдруг подумал, что Король-Садист звучит как-то неприятно…

***

Когда мы вошли, то сразу же погрузились в непроглядную темноту. На мгновение я оказался в пустом и беззвучном ничто, но уже вскоре разглядел впереди какой-то слабый свет. Ромка нетерпеливо несся туда, летел на огонь уверенным мотыльком. Несколько шагов сквозь темный коридор, поворот направо, и мы на месте.

В одну секунду я обрел слух и зрение, и волна цвета и звука взорвала восприятие. Огромный зал ночного клуба раскинулся передо мной, сразу обнажил все свои прелести и пальчиком поманил окунуться в его лоно. Но совсем не так я все представлял.

Никакого мерцающего разными оттенками света, этой дребезжащей, дробящей и стучащей музыки, под которую трясешься, как сраженный внезапным приступом эпилепсии невротик, и никаких гламурных размалеванных див и ярких стиляг, приносящих время и здоровье на алтарь Дионису. А вместо этого - высокие сводчатые потолки, стены из красного кирпича, кумар кальянного дыма, музыка живых акустических инструментов на небольшой сцене поодаль, каменный бассейн в углу и самая разношерстная публика, какую я только видел.

За большими столиками недалеко от сцены сидели люди в деловых костюмах и шубах. На танцполе резвились дети и подростки, но почему-то все, как один - страшненькие, чернявые и горбоносые; у кого косоглазие, а у кого даже заячья губа. Плясали совершенно невпопад, музыка их будто не интересовала, и они подчинялись какому-то собственному внутреннему ритму. А в стороне от них совсем иначе кружились одинаковые блондинки в белых сарафанах. В глубине сцены стояли шесты, на которых страстно крутились вакханки, полуголые и соблазнительные, упругие и загорелые. За столиками отдыхали с вином и пивом вечно улыбающиеся студенты и спортивные волосатые клерки. В бассейне резво плескались несколько симпатичных девчушек с зелеными волосами в компании какого-то толстобрюхого лысого мужлана, который нагло лапал их за разные места. А на сцене играли маленькие пузатые карлики с целым пантеоном ударных инструментов: барабаны, бубны, бонго, маримба, трещотки, бубенцы и маракасы.

Свет давали щедро развешанные на стенах подсвечники. На больших столиках стояли керосиновые лампы, из-за чего казалось будто мы переместились в прошлое, в какое-то подпольное заведение, где пьют, балагурят и читают стихи молодые Есенин и Маяковский, а коммунисты только-только готовят революционный переворот.

Я подумал, что тут нормальное место. Не тухленько, интересно, необычно, девушки опять же самые разные, да и не похоже, чтобы кто-то закидывался запрещенными веществами или блевал в углу.

Мы углубились в зал, а Ромка в предвкушении потирал руки.

- Главное - это сразу подцепить правильную девчонку, - сказал он и стал осматриваться в поисках жертвы. - А можно даже сразу несколько. Тогда вечер точно пройдет как надо.

- Ну давай, давай, а я просто погуляю.

- Не кисни, Дань. Веселись. Вон, зацени ту блонду. Давай, подкати к ней.

Он кивнул в сторону какой-то девушки, которая тихо сидела одна в углу и как-то пугливо озиралась вокруг. И только я ее увидел, как у меня перехватило дыхание. Есть такие девушки, на которых раз посмотришь - и сразу хочется их обнять и защитить от всех опасностей, уберечь от всего мира, холить и лелеять, заботиться до конца дней. Сердце забилось чаще. Какая же она милая: невысокая, лишь слегка пухленькая, со светлыми волосами, заплетенными в косу, и белоснежными щечками, которые так и просят, чтобы их расцеловали. Скромная домашняя отличница – и как ее угораздило оказаться в таком месте. Наверное, привела подруга, решил я, иначе объяснить этот феномен не могу.

- Такие вроде в твоем вкусе, - подначивал Ромка.

- Больно ты разбираешься в моих вкусах.

- Ну, как знаешь, - он пожал плечами. - Я пошел веселиться, а ты делай, что хочешь.

И он правда ушел, нырнул в танцующую толпу и растворился в ней так, словно всю жизнь был ее частью, но однажды потерялся, откололся, и вот, наконец, вернулся домой. Я очень быстро упустил его из виду, и решил, что до конца вечера уже не найду.

Ну, делать нечего.

Я вздохнул поглубже и сделал уверенный шаг в сторону скромняшки.

И тут же в голове глубокими порезами проступило имя: Ксюша. Помни, дурень, помни о ней и никогда не забывай. Ее имя сочится кровью, и кровь эта на твоих руках, ведь за тобой идут боль и разрушение. Посмотри на эту девочку. Хочешь сломать ее, уничтожить, вырвать ей сердце и растоптать, как ты это уже делал, потому что ты трус и ничтожество?

Я остановился. Ромка говорил, что не нужно винить себя, но как это возможно? Если до сих пор я не могу нормально спать, зная, что я...

Меж тем эта светлая милашка сама вдруг заметила меня, как-то тепло улыбнулась и приветственно помахала. Ну, теперь уже не отвертеться. Я собрался с силами и пошел прямо к ней. Будь, что будет.

- Привет, - сказал я и попытался выдавить из себя улыбку.

- Привет, - ответила она, и ее голос прозвучал удивительно ясно и четко даже на фоне громкой ритмичной музыки карликов.

- Ты тут одна?

- Уже нет, - сказала она и снова улыбнулась. - Будешь моим?

- Буду, - уверенно выпалил я. - А как тебя зовут?

- Беря.

- Беря? - я удивленно выгнул брови. - Необычное имя. А я Даня.

- Очень приятно познакомиться.

В ее устах это не звучало, как дежурная вежливая фраза, нет, ей и правда было приятно, и от этого в душе у меня разлилось сладкое тепло.

- Тебе принести что-нибудь выпить? - спросил я, думая, что это поможет развить диалог.

- Не надо, - она быстро замотала головой. - Лучше ничего тут не ешь и не пей.

- Почему?

- Просто поверь. На всякий случай, знаешь. Разное бывает.

Я кивнул и сделал вид, что принял к сведению. Хоть говорила она и четко, я почти не вслушивался в слова, потому что не мог оторвать взгляда от ее губ. Как они двигались, смыкались и размыкались, соблазнительно манили. Так и хотелось прильнуть к ним и никогда больше не отрываться, словно на вкус они как клубника со взбитыми сливками.

Не в силах сопротивляться влечению, я присел рядом, чуть ближе, чем это принято в приличном обществе.

- Тяжело будет не пить всю ночь, - посетовал я. – Что же есть взамен?

- Вода.

Она достала откуда-то обычную пластиковую бутылку с водой и протянула мне. Ни этикеток, ни наклеек, даже на крышке нет никакой марки.

Я отхлебнул немного и готов поклясться – это самая вкусная вода, что я когда-либо пил. Всю жизнь я брел по пустыне и вдруг наткнулся на неиссякаемый оазис, в котором могу остаться до конца дней. Дождь оросил засыхающие посевы. Свежесть горной лавины прошла по горлу и прокатилась в желудок, где растворилась, растекшись по всему телу живительной силой. Напившись, я вздохнул, как в рекламе напитков, и вытер рот рукой.

- Ты где такую воду взяла?

- Из дома.

- Теперь хочу попасть к тебе домой.

Беря рассмеялась так, как смеются колокольчики.

- Рано еще. Когда-нибудь попадешь, но не сегодня.

- Точно? – спросил я почти расстроенно.

- Я об этом позабочусь.

Стоило перевести тему в другое русло.

- Я кстати с другом пришел. Надо бы его предупредить, чтобы тоже ничего не ел и не пил.

- Поздно. Забудь о нем.

Беря сказала это так печально, будто Ромка уже умер, и она полностью погрузилась в черную скорбь. Температура в клубе заметно упала. Кто-то впустил сквозняк? Иначе как объяснить, что мою спину только что лизнул холодный ветерок.

Это мне так сильно не понравилось, что я рефлекторно вскочил с места.

- Я все же поищу его, - промямлил я, чтобы как-то оправдаться. – Подождешь меня?

Беря кивнула

- Хорошо. Иди, ничего не бойся. Я за тобой присмотрю.

Я пошел на танцпол, но чувствовал, как в спину мне упирается ее взгляд.

Это навеяло воспоминания о том, как присматривала за мной мама, когда я совсем маленький играл во дворе с ребятами. Тогда она казалась всемогущим существом, богом, который всегда спасет, утешит и обогреет. Но мы вырастаем, мама стареет и становится обычным человеком, которому самому нужна помощь. А мы... Мы начинаем или уповать на другого Бога, который выше простых людей, выше неба и самой вселенной (хотя, казалось бы, какое дело такому Богу до нас?), или на самих себя. Людям нравится думать, что за ними кто-то приглядывает, это помогает заполнить то пустое одиночество в душе, которое раковой опухолью разрастается по мере взросления. Нас бросают в кровавую мясорубку жизни без жалости и сочувствия, и там мы до самой смерти ведем войну за место под солнцем. И порой очень хочется остановиться, уйти, вернуться туда, где тебя любят и ждут.

Когда я подсел к Бере, то почувствовал себя дома. Словно вернулся на Родину и, наконец, могу по-настоящему отдохнуть. И сейчас, все глубже погружаясь в людскую кашу на танцполе, я знал, что всегда могу обернуться и увидеть ее полные тепла и заботы глаза. Как у матери в детстве.

Найти Ромку оказалось непросто - все равно, что найти одну нужную рисинку в мешке. Хотя вроде бы: вот дети и подростки, вот взрослые, вот девушки в сарафанах. Но Ромка так органично вписался в эту картину, что стал на ней неразличимым элементом. Слился с окружением, так это называется. Я протискивался сквозь людей, хватал за плечи любого похожего со спины и разворачивал к себе лицом - все тщетно. То косоглазый, то горбоносый, то седой, то лысый - я совсем потерялся в потоке мерцающих силуэтов. Танцпол растянулся в бесконечность, весь мир превратился в танцующую толпу, в хаос из движений. Люди сливались друг с другом и образовывали чудищ, многоруких и многоногих, трясущихся в электрическом экстазе. Танцпол стал котлом, в котором варился и сам себя перемешивал суп из живых тел.

Я еле вырвался оттуда наружу - заросли из плоти никак не хотели меня отпускать. Пришлось применять силу и грубо распихивать всех локтями.

Покинув танцпол, я перевел дыхание. Удивлен, что еще никто там не умер.

Отчаявшись найти Ромку среди плясунов, я отправился к бару. Рано или поздно он захочет выпить и придет сюда. Надо только ждать и внимательно следить, а это не просто - стойка длинная, и людей у нее хватает.

- Что налить? - спросил меня бледный бармен.

Высокий, тощий, лысый и с длинной бородой, как у амиша, он производил жуткое впечатление в живом свете свечных огоньков.

- Да ничего, я просто жду тут друга.

- Уверен? - бармен удивленно вскинул бровь. - У нас тут вино и эль. А для гурманов - целый пантеон коктейлей. Например, шот «Калинов мост», очень рекомендую.

- Впервые слышу про такой.

- Потому что те, кто его пил, уже не могли о нем рассказать.

Он громко засмеялся от собственной шутки. Смех напоминал стук костей друг об друга. Как трещотка, которая смешалась с музыкой карликов-ударников. Вдруг он резко закончил хохотать и уставился на меня большими впалыми глазами.

- Тогда может налить тебе чего-нибудь крепкого и чистого? Водка, виски, ром?

- Да нет, спасибо. Говорю, я жду друга...

Вдруг сбоку выпрыгнула чья-то рука и уверенно положила на барную стойку пятьсот рублей.

- Повтори-ка мне «Поцелуй Русалки», - прозвучал над ухом знакомый голос.

Я обернулся и увидел Ромку. Он выглядел так, словно не спал уже три ночи, и вроде бы позеленел. Хотя может это просто свет так падает, или у меня в глазах мутится. В любом случае, я ужасно ему обрадовался.

- Не пил бы ты местную дрянь, - посоветовал я.

- Да ты че, коктейли бомбические.

Бармен взял его деньги, вернул сто рублей сдачи и ушел готовить напиток.

- Короче, я тут подцепил трех пташек, - начал Ромка. – Смекаешь, брат? Трех! Вполне могу поделиться одной из них с тобой.

Он засмеялся и похлопал меня по плечу.

- И где же они? – спросил я.

- В гримерке. Ты прикинь, они тут поют. Три певчие птички, так сказать. Скоро их выступление, не пропусти. Заодно выберешь ту, которая больше приглянулась.

Выбирать я никого не собирался. Женскую компанию на вечер уже нашел.

Тем временем бармен подал Ромке коктейль – какую-то мутную жижу зеленоватого цвета, похожую на болотную воду. В ней даже как будто плавала тина и земля. Ромку ничего не смутило, он схватил стакан и с жадностью начал высасывать напиток через трубочку. Отпив, он протянул стакан мне.

- Хочешь?

Я благоразумно отказался. Ромка пожал плечами, быстро дососал коктейль, поставил пустой стакан обратно на стойку и вновь ушел на танцпол, где опять потерялся.

Я грустно и устало вздохнул, поняв, что до утра друга точно потерял. Не зря Беря посоветовала ничего не пить. Местный алкоголь видать совсем убойный, раз Ромку так разогнало от пары коктейлей. Все, что осталось – ждать, когда на сцену выйдут три певицы, о которых он говорил. Хоть посмотрю, каких девушек он там склеил.

Выступления ждать долго не пришлось. Вскоре на сцене появился местный заводила, по совместительству ведущий – бледный бармен, который за долю секунды как-то переместился из-за барной стойки на сцену. Он проводил оттуда за кулисы карликов, после чего взял микрофон.

- Уверен, вы ждали этого, - объявил он. – На сцене наше знаменитое трио Алгаси! Да-да, я уже просил их сменить название, но они ни в какую. Слабовольных просим заткнуть уши, а остальных – насладиться их чарующим пением.

Три девушки вышли на сцену, как на подбор: блондинка, брюнетка, рыжая. Стоило ожидать каких-нибудь очередных поющих трусов, но нет, девушки выглядели эффектно, но при этом скромно. Их платья действительно напоминали оперения, а длинные рукава навевали ассоциации с крыльями. Никаких глубоких декольте, одежда закрывала все, что нужно закрывать. Голову каждой венчала небольшая тиара с драгоценным камнем посередине. Что ж, стоило отдать Ромке должное – девушек он нашел отменных. Я даже удивился, потому что думал будут очередные крашеные куклы, но эти певицы выглядели естественно и скромно.

Зал замер. Утихли шаги, танцы, стаканы, барабаны, поцелуи, стуки, вдохи, выдохи, глотания, шуршания, содрогания, треск, свист, лязг. Вроде бы и свет померк перед тем, как девушки открыли рты и начали петь.

Первый же звук – и вот я уже не тут, я плыву где-то на корабле в бушующем шторме. Волны накрывают одна за другой, а я обычный матрос, который вцепился за перила нашей деревянной посудины и кашляю от попадающей в глотку и нос морской воды. Повсюду слышатся крики, бьют молнии и гремит гроза, корабль шатает туда-сюда, как пьяного мужика на жаре. Очередная волна с головой накрывает меня и смывает за собой, обнимает, утягивает на дно неистового океана, а там вовсе не тьма, нет, там солнечная долина, полная цветов и бабочек, и матерей, и жен, и ферм, и грядок с картошкой, капустой, луком, чесноком, помидорами и огурцами. И я бегу по пшеничному полю, расставив руки в стороны, касаюсь жестких солнечных колосьев под безоблачным южным небом. Мне десять, на душе радостно, тепло и светло, никаких забот нет. Дома мать подоила корову и испекла печенье, а отец накосил травы, нарубил дров и теперь сидит с книгой в любимом кресле. Я бегу к ним, но вдруг резко наступает ночь, а я забредаю в темный лес, полный сов и волков. В руках у меня старое ружье, карта и компас, а на голове бежевая панамка, и все это на самом деле не охота на волков, а сафари в диких джунглях Африки, где мы с несколькими местными выискиваем редкого изумрудного льва. Всюду шипят змеи, кусают комары, а мы с мачете наперевес пробиваемся сквозь густые заросли. И вот у водопоя в тени скал я встречаю его: красивого сияющего зеленого льва, такого редкого и такого странного, как символ невозможности. Я вскидываю ружье, целюсь и стреляю, но пуля отскакивает от него, словно от танковой брони. Он смотрит на меня, издает грозный рык и в несколько прыжков оказывается совсем рядом. А я в ступоре и не могу пошевелиться, а он смотрит на меня, этот дракон с тремя головами, ужасный и огнедышащий, и вот одна из его голов открывает пасть и уже собирается съесть меня, а сердце мое вып…

И вдруг резко все прекратилось. Морок развеялся, а я обнаружил себя посреди танцпола, мокрым от пота с мятой футболкой в руках. Девушки все еще пели, и люди вокруг неистово плясали под звуки их голосов. Все это стало напоминать какой-то шабаш. Полуголые люди танцевали, кружились в забытии, сталкивались друг с другом, водили хороводы и разве что не занимались любовью в наркотических оргиях.

А я не слышал ни звука. Мои уши закрыли чьи-то руки.

Я обернулся и увидел Берю – такую милую, такую добрую, такую красивую. Она остановила меня, прервала цепь дурманящих образов. Я вдруг устыдился вот так стоять перед ней – без футболки и мокрым от пота. Но она улыбнулась, и с сердца будто отвязали груз.

Когда девушки закончили петь, то безумные пляски прекратились. Люди стали недоуменно озираться кругом, одеваться, а кто-то, видимо переживший такое не в первый раз, сразу отправился к бару, чтобы промочить горло.

Беря убрала теплые ладони от моих ушей. Мне не хотелось этого. Ее прикосновение будоражило кровь не хуже песни группы Алгаси.

- Я же говорила, что присмотрю за тобой, - сказала она.

- Спасибо.

Я одел футболку. Девушки ушли, а сцена опустела – теперь заиграл какой-то медляк из колонок. Я протянул Бере руку.

- Потанцуем?

Она мило улыбнулась и положила руки мне на плечи. Ее маленькие ладошки показались мне такими милыми, что хотелось взять их и трогать, и рассматривать, и вновь трогать, гладить, положить себе на грудь, взять в свою руку и легонько сжать. Я обхватил ее за талию и притянул ближе. Ее стан задвигался в такт музыке.

Как давно я не чувствовал ничего подобного? Передо мной красивая девушка, самая прекрасная на свете, мы танцуем, а мир вокруг растворяется для нас так, что мы остаемся наедине даже посреди толпы и смотрим только друг на друга. Сразу захотелось большего.

Она прижалась чуть ближе и потянулась вверх. Теплое дыхание коснулось уха.

- Будь осторожен, - прошептала Беря, и я не понимал, что она имела ввиду.

Этот шёпот, вкрадчивый и мягкий, словно любовные слова матери перед сном, лёгким ветерком прошёлся по слуху.

Я немного развернул голову и прижался к гладкой белой щеке. Руки крепче стиснули ее талию. Грудь Бери крепко уперлась в меня, и я чувствовал, как тяжело и волнительно она вздымается. От головы до бедер она вся лихорадочно горела, и этот жар передавался мне, растапливал все плохие чувства и воспоминания, оставляя только здесь и сейчас, мир полный огня. Мои губы мягко пролетели по ее лицу, и в какой-то момент кончики наших носов встретились друг с другом. И мы слегка терлись ими, будто играли в какую-то игру. А затем наши губы неумолимо устремились друг к другу, как два несущихся навстречу поезда, и точно так же в последний момент они избежали столкновения, разъехавшись по разным путям. Я даже не понял, кто из нас передумал - я или она. Беря стыдливо отвернулась, словно захлопнула передо мной дверь в мир сказочных чудес.

- Нам не стоит..., - тихо и неуверенно прошелестела она.

Я не мог скрыть разочарования.

- Почему?

- Не здесь… не сейчас…

Я расстроенно вздохнул, но согласился с ней. Она же прильнула еще ближе, обняла меня, крепко прижала к себе, и эти объятия были похожи на горячий душ. От нее пахло хвоей и можжевеловыми ягодами. Я не сдержался, поцеловал ее в открытую шейку, и в ответ услышал тихий сладостный стон. Но решил остановиться здесь, приберечь остальное на потом.

Она положила голову мне на грудь, и мы продолжили медленно растворяться в танце. Хотелось, чтобы так и прошел весь оставшийся вечер.

В какой-то момент мой взгляд упал на сцену. Там, в глубине, у шестов кружилось несколько полуголых девиц в кожаном белье. Забавно, но их танец совсем не вызывал у меня ни страсти, ни желания, по крайней мере, в гораздо меньшей степени, чем это делала Беря. И все же я завороженно смотрел на их пластичные движения, гибкость и упругость.

Вдруг одна из них повернулась ко мне лицом, посмотрела прямо в глаза, и я замер на месте, как если бы меня прибили гвоздями к полу. В ужасе я отцепил руки от Бери, и не отрывая взгляда от танцовщицы, отошел на несколько шагов. Сердце заколотилось чаще, и все тело пробрал могильный холодок.

На меня смотрела Ксюша. Мертвенно бледная, с огромными и яркими синяками под глазами, но это точно она. Я никогда не забуду ее кучерявые черные волосы, ее красивую округлую грудь, маленький вздернутый носик и шрам на боку. Она смотрела на меня и хищно улыбалась. А я почувствовал, как тьма в форме тумана обволакивает меня, опутывает щупальцами мои ноги и вот-вот утянет за собой в далекую бездну.

Я открыл рот в беззвучном крике и где-то далеко-далеко слышал тревожный голос Бери. А Ксюша продолжала смотреть и улыбаться. В ее глазах сверкнул красный огонек безумия, которое глубоко проникло и в мой разум…

***

Я умылся холодной водой и посмотрел в зеркало. Этот странный вечер отразился на мне не лучшим образом. Помятый взъерошенный парень, у которого на носу важный экзамен, а он торчит тут вместо того, чтобы учиться. Но универ уже не казался таким важным, ведь только что…

Это галлюцинация или реальность? Может девушка просто очень похожа на Ксюшу, вот я и спутал? Да нет, такое не спутаешь, не забудешь, не вырежешь из памяти, не выкинешь в корзину, не удалишь. Я посмотрел на руки – они дрожали. Думаю, на этом все. Вечеринка начала пестрить совсем уж сюрреалистичными красками, а значит пора сваливать.

Я вышел из туалета обратно в зал. Все выглядело как прежде, но девушки с шестов куда-то пропали. Вот и славно, не хотелось бы вновь их рассматривать, чтобы убедиться наверняка показалось мне или нет.

Беря стояла неподалеку и ждала меня.

- Может пойдем отсюда? – спросил я.

- Ты должен рассказать мне, что случилось. От начала и до конца.

Ее требовательный тон совершенно обезоруживал. Но за то короткое время, что мы провели вместе я почувствовал с ней какую-то связь, словно мы на самом деле уже давно знакомы и знаем друг друга вдоль и поперек. Во всем этом чертовом клубе, да что там, во всем мире Беря вдруг оказалась единственным человеком, кому я не просто мог, но и хотел полностью открыться. Хоть это и страшно, ведь я так виноват…

- У меня была девушка по имени Ксюша, - начал я. – Она очень любила меня, а я – ее. Мы встречались два года, а потом… Я не знаю, как так получилось, у нее появился новый друг, парень, про которого она постоянно рассказывала. Я, конечно же, заревновал. Она не проводила с ним много времени, да и общалась не так уж часто, просто в какой-то момент они сошлись интересами, и он стал для нее хорошим собеседником. Но я… Я столько у себя в голове накрутил. Я решил, что вот-вот, и она меня бросит. Она говорила мне, объясняла, уверяла, что все не так, что она по-прежнему любит меня, что хочет быть только со мной. Но я не слушал. Все это казалось мне ложью. Я думал она просто успокаивает меня, а сама втихую изменяет. И тогда я…

Я запнулся. Этот момент – самый болезненный.

- Я сам изменил ей.

Беря не смотрела на меня осуждающе. Напротив, в ее глазах я нашел сочувствие. Видимо, она поняла, почему я так поступил, но на всякий случай я все же решил объяснить.

- Мне хотелось, ну знаешь… Защититься от боли, которая разрывала меня изнутри. А, как говорится, лучшая защита – это нападение. Решил, если я сделаю то же самое в ответ, то станет легче. Спойлер: не стало. Наоборот, в душу как будто нагадили. Я во всем признался Ксюше. Ее боль и слезы навсегда останутся у меня в памяти. Никакое время и никакие ветра не сотрут момента, когда ты осознанно ранишь самого дорогого тебе человека. Мы объяснялись целую ночь, и знаешь, она даже хотела меня простить. Но я не мог простить себя. И… даже после этого не нашел в себе сил поверить ей. И потому решил расстаться. Она не хотела, но я был непреклонен.

- Тебе не стоит себя винить, - покачала головой Беря. – Человек – слабое существо и может ошибаться.

- Подожди, дослушай. Некоторое время мы даже не общались. А спустя неделю после этого я узнал, что… Ксюша умерла. Вскрыла вены.

Я закончил и закрыл глаза. Теперь Беря уже не сможет найти аргументы в мое оправдание. Таких, как я, стоит переезжать поездом без права на спасение. Трусость и малодушие – вот две мои главные черты. Даже тот факт, что я сегодня в этом клубе, говорит лишь о том, насколько я слабовольный червяк, раз поддался на уговоры Ромки.

Я стоял, понурив голову, а Беря взяла меня за руку.

- Всегда помни о прошлом, - сказала она. – Но позаботься о будущем.

Она улыбнулась, а я даже не знал, как мне отблагодарить ее за поддержку.

- Давай уйдем, а? – попросил я. – Поедем ко мне, к тебе, куда-нибудь. Подальше от этого клуба, этих людей, этой музыки. Ты нужна мне.

Губы Бери печально оплавились. Она отпустила мою руку, отошла на шаг назад и отвернулась.

- Мы не можем, - тихо выдавила она.

- Какая чушь! Конечно можем.

- Ты не понимаешь. Нас отсюда не выпустят.

Я удивился, но вместе с тем и насторожился. Под кожу скользнули холодные пальцы страха. Теперь еще сильнее захотелось сбежать отсюда.

Я уверенно подошел к Бере, взял ее за руку и потянул за собой к выходу. Она не сопротивлялась, лишь расстроенно опустила голову, и со стороны выглядело, будто я куда-то вел провинившуюся дочурку.

Мы подошли к шторке, за которой нас ждал темный коридор, лестница и дверь наружу. Но вдруг путь нам преградил охранник – двухметровый волосатый качок с бакенбардами.

- Мы хотим уйти, - смело заявил я.

- Нельзя, - он покачал головой. – Правила клуба. До рассвета никто не может уйти.

- До рассвета?! Но сегодня же самая длинная ночь в году, рассвета еще часов десять ждать.

- Подождете.

Он оскалил два ряда острых клыков и зарычал на меня бешеной собакой. Из уголка рта закапала слюна. Только сейчас я обратил внимание, что зрачки у него желтые.

Нервно сглотнув, мы с Берей осторожно отошли на несколько шагов, словно боялись, что он сейчас набросится на нас. Лишь отдалившись, мы развернулись и вернулись в зал к ее столику.

- Мне все это не нравится, - сказал я. – Что тут вообще происходит?

- Ты зря сюда пришел, - сокрушенно покачала головой Беря. – Но мы продержимся. Я смогу тебя уберечь. Ты веришь мне?

- Верю.

Я врал. Сейчас стало понятно, что с этим клубом что-то не так. Тут странная публика, странная музыка, странные работники. Почему я раньше не замечал, что подсвечники сделаны из черепов? Почему не обращал внимания на то, что у некоторых гостей хвосты? Что почти все коктейли выглядят некрасиво: как темное масло, ржавая вода или кровь? Как я мог упустить все это? Меня охватила паника. Надо срочно найти Ромку, и уже втроем решать, как выпутываться. Беря конечно очень славная, милая, добрая, но что-то я сомневался в том, что хрупкая девушка тут сможет что-то сделать.

Пока я судорожно размышлял, на сцену вышел ведущий, он же бармен, он же хозяин клуба.

- Итак, дамы и господа! – громко объявил он. – Пришло время для того, чего вы все наверняка так ждали! Изюминка вечера! Король-Садист!

Зал закричал, захлопал, засвистел. Гости начали прыгать, скакать и плясать – так их взбудоражило объявление.

Два карлика вынесли на сцену железный ящик, примерно метр на метр. По бокам у него виднелись несколько небольших отверстий, а верхняя грань была крышкой. Они поставили ящик рядом с ведущим. Тот открыл его и вытащил оттуда… обезьянку?

Я не знаю, может и обезьянку, но очень странную – такую маленькую, ручную, с почти человеческим лицом и густой рыжей шерстью, которая торчала во все стороны.

Ведущий что-то шепнул этой обезьянке на ухо и выпустил в зал. Она медленно ходила среди гостей и иногда принюхивалась к кому-нибудь, но всегда шла дальше. Я совсем перестал понимать, что происходит. Обезьянка запрыгивала на столы и стулья, осматривалась, что-то вынюхивала, будто искала кого-то, но кого – неясно.

Вдруг она посмотрела на меня. Я столкнулся с ее взглядом – хитрым и злобным, наполненным жестокостью, кровожадностью и гневом. Я смотрел в бездну и видел там зло, боль и ужас, видел незавидную участь тех, кого она избрала своим апостолом. Обезьянка будто загипнотизировала меня. Я чувствовал, как Беря дергала меня за рукав и просила отвернуться, но я уже не мог – тьма поманила меня, и я пошел ей навстречу.

В два прыжка обезьянка оказалась совсем рядом, а третьим – запрыгнула мне на плечо. Я боялся пошевелиться.

- Поздравляю, - услышал я хриплый обезьяний шепот. – Теперь ты Король-Садист.

Толпа снова взорвалась ликованием, а после набросилась на меня, подхватила и понесла к сцене. Я плыл на их руках, как на волнах, и вот людское море выкинуло меня на берег. Я встал рядом с ведущим и испуганно смотрел на него, а он хитро, даже коварно, улыбался.

- Что ж, Король-Садист выбран, - объявил ведущий и получил громкое одобрение толпы. – Выдайте ему кнут.

На сцену вышел очередной карлик, держа в руках свернутый в несколько колец тонкий кнут, больше похожий на плеть, которую использовали для наказаний. Он протянул его мне. А я взял. Сейчас мне казалось, что надо следовать их правилам.

- И что я должен делать? – дрожащим голосом спросил я.

- О, сейчас объясню, - бармен оскалился.

Толпа вновь зашумела, задвигалась, пришло в движение людское море, и новая волна принесла на сцену Берю. Ее выкинули к нам так, что она не удержалась на ногах и встала на четвереньки. Потом она подняла взгляд и умоляюще посмотрела на меня. Но вставать не спешила.

- Давай. Избей ее плетью.

Я с ужасом посмотрел на ведущего. Толпа радостно запричитала: «Бей! Бей! Бей!». Я окинул всех взглядом. В глазах помутилось, будто все подсвечники погасли и наступила темнота. Нет, стоп, это и правда свет померк. Густая красная тьма постепенно заполняла зал. Я, наверное, сошел с ума – все же знают, что тьма черная, но сейчас она была красной, как спелая брусника или томатный сок. Люди в толпе превращались в тени, которые росли, изменяли форму, открывали истинный облик.

И там, посреди чудовищ, я увидел Ромку. Уже совсем зеленый, весь в тине, со светящимися желтыми глазами, вздутой шеей, он кричал вместе с остальными, а изо рта у него лилась вода.

- Бей! Бей! Бей!

Я перевел взгляд на ведущего.

- А если я не стану? – голос так дрожал, что никто бы не поверил в мою смелость. – Я не хочу. Не буду.

Толпа недовольно заукала. Ведущий скривил рот и жестом руки потребовал тишины. Все замолкли, но от этого стало даже страшнее.

- Тогда мы разорвем тебя на куски.

Это не его голос, нет, так люди не говорят, только звери, демоны, бесы. Хрипло, низко, гортанно.

- Разорвем! Разорвем!

Я вновь посмотрел на орущую и беснующуюся толпу. Теперь я видел их, чертей, нечистую силу, пляшущую и веселящуюся на этом шабаше. Красная тьма открыла их облик, показала истинные лица: уродливые, страшные, звериные. Сотни пар светящихся в темноте глаз хищников уставились на меня.

Какая-то тварь выскочила на сцену и порвала на спине Бери платье, обнажив ее чистую белоснежную кожу.

- Бей! Бей! Бей!

Меня толкнули так, что я оказался у нее за спиной. Я смотрел на нее, сжимал в руках кнут и понимал, что просто не могу этого сделать. Да, я эту девушку почти не знаю, она мне никто, но ведь я чувствовал, уже тогда согревался этой пока крохотной искоркой, из которой потом может разгореться настоящее пламя любви. И поступить с ней так, это…

- Бей! Бей! Бей!

Ведущий, видимо, устал ждать, а потому повернулся к толпе, махнул им рукой и крикнул: «Рвите второго!». И я увидел, как в тот же миг чудовища набросились на Ромку, стали рвать его на части, а он кричал, орал так истошно, что его голос уже никогда не замолкнет в ушах. Они рвали его грудную клетку, вытаскивали на свет кишки и органы, отрывали ноги и руки, а потом жадно пихали все это в рот и громко жевали. Кровь брызгала во все стороны и растекалась по полу.

Я отвернулся. Но настоящий ужас испытал тогда, когда крик Ромки утих, и я знал – уже навсегда.

- Ну что? – спросил меня ведущий. – Выбирай. Ты либо исполняешь роль Короля-Садиста с нами, либо присоединяешься к другу.

Я вновь посмотрел на голую спинку Бери – такую красивую, выгнутую, гладкую. Я весь трясся, будто стоял голым на морозе.

- Бей! Бей! Бей!

На глаза навернулись слезы. Неужели такова жизнь? В аду ты либо черт, либо мученик, третьего не дано.

- Прости меня пожалуйста, - жалко пролепетал я.

Беря молчала пару секунд, но потом все же ответила.

- Ничего. Я прощаю тебя.

Я уже не мог сдерживать слезы и расплакался, как обоссавшийся младенец. Сопли текли из носа по губам, но я вытер их рукавом.

- Бей! Бей! Бей!

- Прости меня.

Я замахнулся кнутом и со всей силы ударил Берю по спине. Она истошно завопила, а белую кожу прочертил яркий багровый след. Только что я навсегда уничтожил нечто чистое, светлое и прекрасное. И даже если рана заживет – шрам останется. Этот удар стал шагом в бездонную бесконечную тьму, из которой уже нет возврата. Стоит раз ступить в нее, и она затягивает, как трясина.

- Бей! Бей! Бей!

Я ударил второй раз. И снова крик Бери, красный след. Толпа ликовала, требовала крови, хлеба и зрелищ, алкала боли. Потом я ударил в третий раз, в четвертый, в пятый…

И тьма полностью поглотила меня. Слезы застили глаза, сознание померкло, и лишь обрывки образов, как калейдоскоп, сменяли друг друга. А дальше было все: выпивка, пляски, хороводы, свежее мясо, оргии и кровь, очень много крови…

***

Я пришел в себя, когда уже рассвело. Очнулся посреди мусорных баков в той самой подворотне. Одежда на мне была помята и порвана в нескольких местах. Во рту будто две недели жили бомжи, да и вонь вокруг только усиливала тошноту. Голова гудела, тело ужасно ломило, а все случившееся казалось страшным сном. Но я знал, что это не так.

Я еле встал, опираясь на один из баков, после чего осмотрелся. Двери с цифрой 39 не было на месте. Только голая стена с облупившейся штукатуркой.

Я побрел прочь, с трудом волоча ноги. Яркий свет бил в глаза, и мне хотелось ослепнуть, чтобы никогда больше не видеть мир, не видеть людей, не видеть самого себя. Как теперь нормально есть, спать, жить после всего? Я плелся по улице и плакал. Отдавшийся тьме, из трусости предавший, уничтоживший прекрасное.

Я уже никогда не буду прежним.