За красной дверью

Май принес в Вереннар по-летнему беспощадный зной и июльское затишье. Безжизненно замерли на флагштоках стяги, поникли иссушенные пеклом кроны деревьев. Последние, самые оптимистичные яхтсмены свернули, наконец, паруса сонно раскачивающихся на волнах лодок и разбрелись по домам, ища спасения в прохладе работающих во всю мощь систем кондиционирования. Те же, кто был лишён подобной благодати, тщетно молили небо о дожде. Чуда, разумеется, не случалось.

Так вышло, что одним « просителей» сегодня стал и я. Как тут не стать, когда в окна кабинета с улицы заползает лишь влажный смрад джиннеров, завывающих где-то на Берроу-стрит!

Отправив архаичные, чадящие смогом бензиновые автомобили на свалку истории, эти продукты «Эры Джованни» проблем обонянию доставляли ничуть не меньше.

Не спасали ни двенадцатый этаж, ни тяжело вращающийся на давным-давно высохших подшипниках потолочный вентилятор. С упорством подвыпившего бармена он замешивал вонь улицы и прокуренный воздух кабинета в горячий кисло-влажный коктейль, ничуть не помогая мне почувствовать себя хоть сколь-нибудь лучше. Впрочем, встать и щёлкнуть переключателем, отправив «бармена» отдохнуть, не были ни желания, ни сил.

В такой отвратительный день вообще как-то по-особенному сильно хотелось бросить всё и, заперевшись дома, не вылезать из прохладной ванной. А лучше, вообще улететь из раскалённой печи города куда-нибудь на острова. Нежиться на лазурных морских берегах в окружении знойных красавиц. Ну, или, если по правде, в компании ледяного айс-лауджа.

Я тяжело вздохнул, и, совершив над собой неимоверное усилие, поднялся с кресла, чтобы затворить раму. О чудесном отдыхе можно и не мечтать, ведь моя работа, как любит напоминать гран-интендант Мортимер Шелбон, отлагательств не терпит.

Проклятый приёмный день! Сегодня придётся торчать в Башне до самого вечера, проверяя на реальность бесконечных идиотов из группы риска. Однообразный, монотонный конвейер недовольных рож и синих печатей «Проверено» под актуальной датой. Без этой маленькой картинки в карте гражданина беспокойные жители Союза, страдающие от недостатка адреналина, не смогут получить доступ к своим милым, щекочущим нервы забавам.

Иные начнут вопить о тоталитарном нарушении прав человека. Однако, подобная плата за использование бесконечной энергии вероятностных генераторов, подавляющему большинству граждан кажется сущим пустяком. Ведь далеко не каждый изо дня в день пытается самоубиться в погоне за острыми опущениями! А вот наслаждаться невероятными дарами новой технологии хотят все. И сегодня, по журналу, мой черёд расплачиваться за их благоустройство. Проклятье!

Я схватил увесистую папку с Грехельмвудским делом и попытался сосредоточиться на содержимом. Получалось из рук вон плохо. Мелкие печатные буквы плясали и прыгали, точно акробаты на Тиввинг-аллей, никак не желая складываться во что-либо осмысленное.

– Из показаний констебля шестого округа Тупля Айронса... Тупль, ну и имечко! Седьмого сентября, примерно в шесть тридцать утра… – бормотал я в надежде, что чтение вслух поможет сосредоточиться на работе.

Но мысли уже бежали прочь от Айронса и его нудной истории.

Сентябрь - прекрасный месяц, прекрасный. С моря приходит циклон. Рваные порывы соленого ветра пинками прогоняют летнюю духоту даже с самых тесных улочек. А редкие дожди с деликатностью старосветского джентльмена добавляют свежести городскому пейзажу, а не льют сплошной стеной, как в ноябре. Сентябрь – прекрасный месяц. Прекрасный…

От одуряющей жары и выпитого накануне изрядного количества старого доброго односолодового раскалывалась голова. Затылок ощущался неприятно тяжёлым, словно кто-то с силой прижал к нему грелку. С болезненным выдохом выпустив листы из пальцев, я взъерошил волосы, тщетно пытаясь прогнать мерзкое ощущение. Взгляд упал на хронометр, небрежно брошенный поверх бумаг.

Старинный, видевший лучшие времена, с золотым корпусом и почерневшей серебряной цепью. Дюжина разномастных стрелок на нескольких толкающихся друг с другом циферблатах двигались безо всякого порядка и системы. В их диком хороводе, казалось, нет никакого смысла, но для меня не составляло труда постичь тайны, происходящие под истертым выпуклым стеклом.

Бег стрелок утягивал сознание в иные глубины, и я поспешно отвёл взгляд, пока они не увели меня слишком далеко. Смотреть, если знаешь, что именно хочешь увидеть, можно бесконечно. На этом погорело множество Часовых. Но я уже давно нашёл метод спасения, и совершенно не боялся однажды умереть с голоду, не сумев оторваться от зачаровывающих видений проклятой штуковины.

– «Ну да, размечтался!»

Я разочарованно накрыл Хронометр папой Грехельмвудского дела: как и следовало ожидать, похолодания ждать не приходилось. Ни одной вероятности!

– Проклятье…

Я прикурил сигарету от массивной серебряной зажигалки. Сизый дымок дешёвого Принстонаизвивающимися струйкамипотянулся к потолку, подобно умелому рассказчику увлекая меня за собой. Я не сопротивлялся, пребывая как раз в том состоянии, когда готов был занять себя чем угодно, кроме дела.

Перед глазами возник образ молодой девушки, что снилась мне каждую ночь на протяжении вот уже нескольких месяцев. Большие глаза, крупные тёмные локоны, полные губы. Словом, такие и встречаются, разве что во снах.

Она стояла под проливным дождём на тихой безымянной улочке рядом с распахнутой красной дверью, и все пыталась мне что-то сказать. Но гремел гром, и я никак не мог разобрать слов. Хоть и старался изо всех сил. А потом я делал шаг ей навстречу и… просыпался. Только затем, чтобы, едва сомкнув глаза, вновь оказаться под проливным дождём. На тихой безымянной улочке. Рядом с распахнутой красной дверью.

Так я сидел, погружённый в раздумья, пока пепел от догорающей сигареты внезапным укусом не обжёг пальцы. Оброненный окурок упал прямо на документы. Я поспешно стряхнул его и сдул остатки. К счастью, успев как раз вовремя, чтобы избежать бестолковых нравоучений Морти Шелбона, чья голова после короткого стука показалась в дверном проёме.

– Грег, что опять с твоим чёртовым телефоном? Считаешь, мне больше делать нечего, кроме как лично бегать к тебе?

Густой, чуть хрипловатый бас гран-интенданта вспугнул сонную тишину моего кабинета, и я болезненно поморщился.

– Для тебя есть работёнка. На Ридлоу-Парк взрыв газа. Докладывают о чудом выжившей девчонке. Надо проверить. И, какого дьявола ты опять куришь в кабине, Грег?! Завязывай с этим, а? Клянусь! Опять не бритый…

– Да-да, Шелби, я всё понял.

Я невидящим взором уставился в печатные листы, даже не пытаясь скрыть безразличие в голосе.

– Что по делу из Грехельмвуда?

От старого пса было не так-то просто избавиться.

– Как раз работаю над этим…

– Сам?! Ты ж обычно ты грузишь этим беднягу Уолша!

Я предпочёл счесть его вопрос риторическим и через мгновение услышал, как хлопнула дверь. Мой маленький бой с занудством старины Шелбона снова был выигран.

Позволив себе победную ухмылку, я с удовольствием зашвырнул папку в дальний угол кабинета, который про себя звал «копилкой Уолша», и рассеянно осмотрелся в поисках телефонного аппарата.

– И вправду, где это он…

Припомнить, что приключилось с ненужной, в общем-то, вещью, не получилось, и я оставил это неблагодарное занятие. Пора была выдвигаться.

Перспектива мотаться по раскалённому городу не особо радовала. Но это было куда лучше, чем протирать штаны в кресле комнаты Регистрации.

Уцепив Хронометр за цепочку, так, что тот, скользнув по столу, оставил на полировке здоровенную царапину, я лениво поднялся. Неспешно закатал сбившиеся рукава рубашки, поправил подтяжки и, отказавшись от шляпы, покинул кабинет. Не забыв, конечно, прихватить с вешалки сбрую с верным шестизарядным Гротвайгером пятьдесят семь.

Оказавшись в общем отделе, я обратился к секретарю:

– Кэти, как только Уолш объявится, пускай займется бумагами. Шелби трясёт с меня отчёт по Грехельмвуду. И разыщите, пожалуйста, телефонный аппарат в моем кабинете, и…

Заговорщически подмигнув, я понизил голос:

– Не покупай сегодня лотерею, вероятности выигрыша нет даже в ближайшей сотне.

– Как скажете, мистер Грегори, – улыбнулась миниатюрная веснушчатая блондинка, – спасибо!

Хорошая девушка, хоть и увлечена лотереями до безрассудства. Всё мечтает выиграть значительную сумму и тратит на это половину зарплаты. Я не особенно человеколюбив, но Кэти милая. Потому время от времени я предостерегаю её от совсем бессмысленных попыток. Хоть это и запрещено Уставом строго-настрого.

– А когда нам починят кондиционеры? Ничего не слышно?

– Обещают со дня на день… – тоскливо вздохнула девушка.

Система вентиляции старинного здания несовершенна, и никакие, даже самые современные устройства не справляются. Проклятая дань бестолковым традициям. Будь моя воля, мы бы давно переехали всем департаментом куда-нибудь в современный небоскрёб на Велвиш-парк, или Берроу-стрит. Вот только меня-то как раз никто и не спрашивал. Оплотом часовых Вереннара во все времена была Башня. Так было, есть и будет.

Винтажно звякнув колокольчиком, лифт распахнул передо мною двери, и я окинул взглядом содержимое. Несколько рядовых сотрудников, разношёрстная компания регистрантов, выделяющаяся резко угрюмыми минами и неизвестная мне эффектная блондинка в красном платье. Она о чём-то оживлённо беседовала с Джозефом Стендлбоном.

Даже в такую жару часовой не преминул вырядиться по всей строгости: костюм тройка, шляпа, галстук. И Хронометр, конечно. Восьмигранный, медного цвета, на надежной стальной перевязи, по уставу накинутой на шею. Он слегка выглядывал из нагрудного кармана жилета, предоставляя владельцу мгновенный доступ. Я кивнул часовому, получив короткое ответное приветствие, проигнорировал заинтересованный взгляд блондинки и пропустил лифт дальше.

Ненавижу толкаться в замкнутом пространстве с таким количеством народа. Особенно в жару. Я не настолько спешу, чтобы досаждать самому себе подобными испытаниями. В конце концов, взрыв произошёл давно, и ничего страшного от моей задержки уже не сделается.

Я пропустил лифт еще дважды и, дождавшись, наконец, пустой кабины, в блаженном одиночестве спустился на первый этаж.

Сверкающий мрамором холл встретил меня благоговейной прохладой. Но довольная улыбка, едва скользнув по губам, тут же увяла: у справочных окон уже собралось немалое количество народу.

Регистранты, а это в основном были именно они, кричали и толкались, пытаясь организовать некое подобие очереди. Среди толпы нет-нет, да мелькали белые повязки. Я недовольно скривился: уж сюда-то свои принципы вездесущие оппозиционеры могли бы и не тащить. От их агитации и так нет продыху: газеты, телевидение, тематические театральные постановки и, конечно, митинги. Скоро даже на туалетной бумаге начнут печатать свои лозунги. Впрочем, пару таких рулонов я бы точно прикупил…

– Грегори, какая встреча!

Совсем близко раздался томный голос, и кто-то мягко подхватил меня под локоть. Подавив желание рывком освободиться из объятий, я обернулся. Желание тут же возникло снова:

– «Мередит Претт, дьявол! И чего тебя понесло через парадные двери, Грег?»

– Мер! Вот так встреча! Какими судьбами?

Не замедляя шага, я улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой.

– А то ты, не знаешь? ─ надула губки шатенка. – Сегодня день регистрации. И я подумала…

– Ах да, регистрация, конечно...

Я с упорством судоходного буксира волочил девчонку сквозь толпу, надеясь, что ту смоет с меня потоком посетителей.

– Ну и как? Надеюсь, ты э… не падала с канатов в последний месяц?

– Не смешно!

Она ощутимо пихнула меня локтем под ребра.

– Да, куда ты так несёшься, Грег!? Послушай, я…

– Дела-дела!

Я мягко попытался сбросить её руку, но девица вцепилась в меня, словно бультерьер в кусок мяса.

– Часовые на страже реальности не дремлют, ты же знаешь…

– Погоди! У меня сегодня пробы в Церри-Де-Виньон, и мне очень надо поскорее получить допуск!

– Мередит, дорогая, прости! Сейчас реально не до тебя, я очень спешу, у меня вызов!

– Вызов, Грег!? То есть ты сейчас вот так вот уйдёшь?! Серьёзно?!

Она резко отпустила мою руку. Первым желанием было убежать, но, усилием воли подавив это низменный порыв, я сказал:

– Хорошо. Поднимайся наверх, найди Кэтрин Мос. Напомни ей про лотереи и телефон. Она поможет.

– Спасибо, ты такой классный!

Расцвела будущая звезда акробатических трюков Церри-Де-Виньон и чмокнула меня в губы.

– Эй, кто такая эта Кэтрин?

– Увидимся, Мер!

Не оборачиваясь, крикнул я, уже обезопасив себя солидной прослойкой толпы новоприбывших.

– Кто такая эта Кэтрин, Грег!?

Не слушая девушку, я с усилием распахнул тяжёлые двери. Резное Бермнское стекло бухнуло в чугунных оправах и на меня дохнуло, словно я собрался посетить давным-давно заброшенную оранжерею. Не переношу этот запах! Въевшийся в мостовые и стены, цепляющийся за одежду, волосы и даже кожу. От него нигде не скрыться, он преследует тебя повсюду. На улице, дома, на работе. И вот, ты уже не можешь ничего разобрать, всё пахнет одинаково. Тяжёлой влажной прелостью.

Низкий вам поклон, дон Джованни! Джиннеры, как известно, хороши всем, кроме запредельной цены, если вы, кончено, вообще, хотите их купить, гула вероятностных генераторов, и источаемого ими балиума.

Словно вязкая, пожирающая краски серая жидкость, он устилает улицы Вереннара плотным ковром, в сочетании с монументальной архитектурой придавая городу вид торжественный и мрачный. Лениво клубится у подножия мраморной лестницы Башни, переливается через бордюры, пробует на вкус тротуары и аллеи. А в иные дни отступает, ночным монстром прячась в сливных решётках, но никогда не уходит совсем.

Поначалу изрядно пугающий горожан, со временем балиум стал таким же обыденным антуражем Вереннара, как массивные, точно горы, небоскрёбы Берроу-стрит, современные стеклянно-стальные шпили Велвиш-парк Авеню и бесчисленное множество самых разнообразных музыкальных баров, кабаре и ресторанчиков, яркими пятнами расцвечивающими тёмный городской фон.

Звеня цепочкой отчаянно раскачивающегося Хронометра, я постучал пачкой сигарет по ладони, вытряхнув очередную маленькую прелестницу. С удовольствием втянул кисловато-горький дым, выдохнул и зажмурился от удовольствия.

Терпкий аромат честного, дешёвого табака как нельзя лучше перебивает тоскливо-влажный запах балиума. Именно поэтому мой выбор пал именно на Принстон.

Солнце палило нещадно и я, докуривая на ходу, поспешил к Гранд-войджеру. Угольно-чёрный, массивный кузов моего джиннера был подобен готовящейся к прыжку пантере. Прикрытые арками задние шины, покатая линия крыши и высокая морда подчёркивали образ грозного зверя. Даже острые грани продольных пластин мощного вероятностного генератора, занимающего всё пространство от лобового стекла и до бампера, отливали воронёной сталью.

Другого такого не найти ни в Вереннаре, ни где-либо ещё в Союзе. За создание личного, эксклюзивного джиннера я перевёл Корпорации сумму столь значительную, что говорить о ней попросту неприлично. И с того самого момента, как мне доставили ясеневый контейнер, содержащий сам Гранд-войджер и ящик пятидесятилетнего Ригал-Ройса – комплемент Корпорации, ни разу не пожалел о своем приобретении.

Распахнув массивную дверь, я оказался в царстве шоколадной кожи и мягкой прохлады с оттенком мандаринов. Нескончаемая энергия вероятностного генератора и бесконечно огромный счет, выставленный Корпорацией, дают право на любые удобства. Включая работающий в автономном режиме кондиционер.

Небрежно бросив Хронометр на соседнее сиденье, я поместил пусковую платину в углубление на панели. Войджер тут же ожил: легонько вздрогнув, загудел генератор, полыхнули лунным светом датчики на приборной доске.

– «…глава партии «Единый мир» Грен Холдсон заявил, что митинг протеста против строительства нового сверхмощного Вероятностного генератора под Бримгеном состоится, не смотря на аномальную жару. Холдсон отдельно подчеркнул, что это касается всех…» – строгим женским голосом сообщило радио.

– Разумеется, вас никакой жарой не спугнешь! – хмыкнул я и, поворотом рукоятки сменив волну, с удовлетворением услышал чарующий голос Бобби Ренолдса.

– «Эй, приятель, жизнь хороша!» – хрипловато протягивал старина Боб.

И, чёрт возьми, сейчас был абсолютно прав!

Переключив алюминиевую рукоятку выбора в положение «Вперёд», я утопил педаль акселератора в пол и довольно оскалился. Избыточная мощность вероятностного генератора, достаточного, чтобы тянуть целый подвижной состав, запустила Войджер подобно пуле, вылетающей из авиационного пулемета.

Не особо заморачиваясь соблюдением скоростного режима я мчался по Риджернскому проспекту. Мимо проносились здания старого Вереннара: коренастые, монументальные, с барельефами львов, орлов и прочих символов пафосного империалистического величия. Они навевали на меня тоску с привкусом легкой неприязни. Словно вдохнул пыли из давным-давно позабытой на полке отцовской книги.

Я всегда неуютно чувствовал себя в этой части города. Здесь нерушимую основательность Союза подчёркивали даже светофоры: чернёного чугуна, с резьбой и толстыми выпуклыми стёклами. Под ними, само собой, классические лампы накаливания. Осквернять исторические памятники, переделав начинку под стать времени? От одной подобной мысли у заскорузлых консерваторов из парламента начнётся приступ изжоги! Даже находясь на пике прогресса, охватившего Союз, Вереннар всё ещё сохранял дух мегаполисов прошлого – основательных и неспешных, словно седые каменные исполины.

Свернув на Митлоу-Бери-Парк, я резко ударил по тормозам, пропуская процессию уличных музыкантов. Вот они, настоящие люди искусства! Этим никакая жара им нипочём. Прихватили с собой инструменты и развлекают себя и окружающих задорной мелодией ритмичного танца.

По крайней мере, хотелось бы так думать. По достоинству оценить степень их мастерства я не смог. Не дали великолепная шумоизоляция моего купе и новый хит «Ночные огни» в исполнении акустической системы Чейнингсон.

Музыканты прошли, и мой Войджер яростно взвизгнул шинами и помчался дальше, вскоре доставив меня на Ридлоу-Парк.

Долго искать место происшествия не пришлось. Кирпичное здание с развороченными верхними этажами и шапкой угольно-чёрного дыма, пропустил бы разве что слепой. А толпа зевак подсказала – я не ошибся с местом назначения. Людей испокон веков привлекают зрелища. Особенно, связанные со взрывами, трупами и разрушениями. Больше, пожалуй, их привлекают только зрелища, связанные с Часовыми и Вероятностями.

Разгоняя людей сигналами гудка, я припарковался за жёлтой оградительной лентой и, прихватив Хронометр, покинул купе.

– Грег!

Навстречу уже поспешил капитан центрального округа Ричард Рейнолдс. Крупный, с квадратной челюстью, седыми висками и усталой тревогой в тёмных глазах.

– Рад тебя видеть, тут уже все на взводе….

– Привет, Ричи. Что у вас? – ответил я на крепкое рукопожатие старого знакомого.

– Взрыв бытового газа. Около двух часов назад.

Скривившись, полицейский вытер шею насквозь мокрым платком.

– Пойдём. Огонь почти потушили, хотя есть ещё несколько… Ну да.

Он замолчал, словно почувствовав мое недовольство.

Что поделать, ну не люблю я выслушивать лишние подробности! Я же ему не пожарный, и прибыл по другим, гораздо более важным вопросам.

– Так…

Ричард на ходу сверился с блокнотом.

– Эшлин Тернер, четырнадцать полных лет. Вышла на веранду, чтобы полить гортензии. Они у них тут растут, э… росли в горшках под потолком. В общем, забралась она балюстраду, чтобы до цветов, значит, достать. Тут и грохнуло! Очевидцы говорят, девчонку запустило как из рогатки! Долетела аж… вон, – капитан ткнул большим пальцем куда-то в направлении раскинувшегося у дома сквера, ─ до аллеи!

Я присвистнул:

– Недурственно.

– И не говори! Но приземлилась удачно, даже слишком. Собственно, поэтому ты и здесь.

– Пустите к моей девочке! По какому праву вы не даёте мне с ней увидеться?!

Не сбавляя шага, я бросил взгляд в направлении голоса. У кареты скорой помощи богато одетая женщина лет сорока спорила с молодым сержантом.

– Поймите, мэм, вашу дочь осматривают медики, пока к ней нельзя, – устало объяснял полицейский.

– Что за вздор? – возмутилась женщина.

И тут её взгляд упал на меня и поблёскивающий на солнце Хронометр, как всегда болтающийся на цепочке в левой руке.

– Зачем здесь Часовой?

Женщина побледнела, и у неё подкосились ноги. Тут же рядом появились двое медиков:

– Мэм, присядьте. Мы дадим вам успокоительное…

– Нет-нет, я в порядке… - неуверенно произнесла она и попыталась двинуться в моем направлении.

Её мягко удержал сержант:

– Не стоит, мем.

– Сер! – зарыдала женщина, поняв, что спорить бесполезно. – Сер! Послушайте, пожалуйста, скажите им! Сэр! Скажите им, скажите, что Эшли не может! Моя девочка не может! Прошу вас!

– Эвелин Тернер, мать, – виновато пояснил Ричард

– События восстановлены только со слов очевидцев? – спокойно спросил я.

Подобные сцены являлись неотъемлемой частью моей работы. Всегда находятся матери или отцы, мужья, жёны и прочие, кого появление Часового ввергает в ужас. Люди паникуют, плачут, умоляют, уверяют и уговаривают. Порой предлагают деньги. Глупость, конечно, но в отчаянии люди готовы хвататься за любую соломинку. Ведь они знают – от решения Часового зависит судьба их близких.

– Не только, девчонка сама все подтвердила. Нам туда, – он указал в направлении нескольких бело-чёрных полицейских джиннеров. ─ Мои парни сначала решили, что девчонка во время взрыва была на улице. Сам знаешь, зеваки такого напридумывают. А тут она взяла, да и подтвердила всё. Ну, я её сразу под стражу и в Башню сообщил.

– Ясно, - бросил я, и направился к джиннеру, возле которого замерли двое вооружённых винчестерами полицейских.

Завидев меня, те едва ли не вздохнули с облегчением.

– Бригсон, дверь! – скомандовал капитан.

Парень с явной опаской исполнил приказ.

Обернув цепь Хронометра на кулак, так, что золото корпуса едва не касалось ладони, я заглянул внутрь.

Из плена забранного стальной сеткой салона на меня полными ужаса глазами смотрела обычная худая девчонка.

– Ну что, Эшли, – подмигнул я с улыбкой, – пора к маме.

– Ну как? – почему то шёпотом спросил Ричард.

– Всё в порядке, ─ немного разочарованно протянул я, глядя как пожарные заканчивают тушить огонь.

– Ещё фигуранты есть?

– Трое пострадавших, да пара трупов, а по твоей части никого!

Капитан широко улыбнулся и с явным облегчением в голосе пробасил:

– Ребята, пропустите миссис Тернер к дочери!

Отойдя в сторону, я закурил, безучастно глядя, как мать и дочь рыдают в объятиях друг друга.

– Ты чего такой хмурый? – удивился Рич. – Всё же обошлось!

– Да у меня приёмный день!

Я устало потёр лицо:

– Думал хоть у вас что-то весёленькое, а тут… А! Чего уж там.

Я бросил окурок под ноги и затушил его носком ботинка.

– Ладно, бывай, Рич. Подмахни за меня бумажки.

– Как скажешь! – размашисто потряс мне руку Ричард, не переставая радостно скалиться.

Наверное, это низко, но, откровенно говоря, я совсем не радовался чудесному избавлению Эшли. Да, несомненно, это здорово, что её не пришлось исключать, и всё такое…

Да вот только последний шанс увильнуть от увлекательнейшего свидания с регистрантами помахал мне рукой, и теперь день мой совершенно точно расписан до самого позднего вчера.

На обратном пути меня уже не радовали ни мандариновая прохлада кожаного салона, ни бешенная скорость, ни блюзовые темы Клепта Вернона в исполнении акустики Чейнингсон.

В Башню я вернулся в отвратительном настроении, а, значит, был полностью готов принимать посетителей.

– Мистер Грегори, тут от вас приходила девушка…

– Не сейчас, – раздражённо бросил я и тут же пожалел об этом.

Кэти, конечно, ни в чем не виновата, и не стоит изливать на неё свой негатив.

В приёмные дни у меня всегда мрачное настроение. Возможно, стоило заехать в бар, пропустить стаканчик-другой скотча, успокоить нервы. А лучше прихватить бутылку с собой. Жаль, эта замечательная идея пришла мне в голову слишком поздно! Впрочем, наверное, все же к лучшему – накануне Комитетской проверки Морти совсем ни к чему новые жалобы. Как и мне самому.

Пройдя по коридору, я остановился у серой стальной двери, над которой висело нечто, напоминающее светофор. Чёрный стальной ящик с тремя лампами. Зелёная означала, что дверь открыта, жёлтая – что идет процесс регистрации, а вот красная на моей памяти не загоралась ни разу.

Её свет означал, что Часовой в комнате зафиксировал неподконтрольную вероятность и дверь заблокирована до тех пор, пока она не будет исключена.

Один на один в запертом помещении с неподконтрольной вероятностью – звучит как весьма изощрённый способ самоубийства! Правда, такой поворот событий стал бы большим сюрпризом не только для часового, но и для регистранта.

Люди приходят в Башню добровольно, и воспринимают процедуру скорее как досадную бюрократическую формальность, нежели нечто серьёзное. Вряд ли кто-то сам отдаст себя в руки Часовых, если подозревает, что может услышать шокирующий вердикт. Так что блокировка замков - лишь минимально необходимая мера предосторожности, скорее призванная сделать процесс регистрации максимально конфиденциальным.

Комната регистрации – просторное помещение, обшитое тускло отсвечивающими стальными листами, лично мне напоминала промышленный холодильник. Это, прямо скажем, нисколько не располагало к уютному в нём пребыванию. Остановившись у стола, прикрученного к полу здоровенными хромированными болтами, я услышал, как глухо щёлкнул замок двери, ухмыльнулся установленной под потолком камере видеонаблюдения и принялся выкладывать вещи. Две пачки Принстона, прихваченная у Кэти пепельница с осенней лотереи. Хронометр я, по обыкновению, бросил рядом, а затем аккуратно выложил револьвер.

Гротвайгер модели тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года – последний сохранившийся револьвер с системой Уитмора. Громоздкий, невероятно мощный, с ручным взводом и обгоревшим деревом рукояти. Щёки обкладки предлагали поменять или отреставрировать, но я решил всё оставить так, как есть. Ожоги древесины были частью оружия, частью истории моей семьи и частью меня самого. Патроны к Гротвайгеру приходилось изготавливать на заказ, серийно их уже давно не делали. Каждый выстрел обходился мне в приличную сумму, но стоил потраченных денег – более грозного оружия для исключения неподконтрольных вероятностей не было больше ни у кого в целом мире.

Заняв единственное кресло, я прикурил сигарету и ударил по одной из кнопок, вмонтированных в полированную столешницу.

Щелчок, и в проёме двери показалась голова рыжеватого небритого парня.

– Добрый день! Можно?

Я лениво шевельнул пальцами, призывая его пошевеливаться.

–Мартин Донахью, занимаюсь парашютным…

Дальше я его не слушал. Хронометр остался абсолютно равнодушным к Донахью, а значит, и мне до него не было никакого дела.

– Проходите.

Я тяжело ударил по второй кнопке. Раздался резкий сигнал и боковая дверь открылась, призывая регистранта освободить помещение.

– Это всё? – смутился парень. – Я могу идти?

– Угу, - буркнул я, втянув горьковатый дым.

Донахью, вышел. Я снова ударил по первой кнопке. Монотонный конвейер, именуемый процессом регистрации, заработал.

В течение последующих часов мне предстояло лицезреть любителей всех видов экстремальных увлечений. Начиная от спортсменов-профессионалов, и заканчивая энтузиастами-исследователями опасных уголков планеты. В общем, всех тех, кто рисковал жизнью без явной пользы для общества. Полицейские, пожарные, спасатели, военные и прочие служащие от необходимости посещать Башню были избавлены – для них процедура проводилась прямо по месту работы.

Под гудок, напоминающий треск застрявшей в стене дрели, скрылся за дверью очередной регистрант. Его тут же сменил следующий. А потом ещё один. Процесс шел, словно без моего участия, и я потихоньку втянулся: курил сигарету за сигаретой да нажимал на кнопки. Кажется, несколько раз даже умудрился задремать, отправляясь в опостылевший дождливый переулок, где обворожительная незнакомка всё пыталась мне что-то рассказать под грохот грозы.

Наши однообразные свидания, по правде говоря, стали серьёзной проблемой. Я понимал, что нужно что-то делать, но вот что именно, не имел ни малейшего понятия. Оставалось заливаться виски до такой степени, пока до моего сознания не могла достучаться даже настырная девчонка. Стоит ли говорить, как подобные возлияния сказывались на моём состоянии?

– Здравствуйте. Извините, пожалуйста, молодой человек…

Оторвал меня от раздумий ухоженный старик в твидовом пиджаке и галстуке-бабочке.

– Э.. Добрый день.

Я поспешно затушил сигарету и помахал рукой, без особого успеха пытаясь разогнать дым.

– Чем могу?

– Видите ли, я впервые у вас… – он виновато улыбнулся и повертел в руках потрёпанную фетровую шляпу, – и, признаться, не совсем представляю, что именно от меня требуется.

– Да собственно…

Я взглянул на Хронометр, поблескивающий неуместно-золотым в этом тусклом металлическом окружении.

– Вы можете идти.

Я потянулся к кнопке, но неожиданно для себя спросил:

– Мистер?

– Барнаби Уолт.

Старик протянул руку.

– Грегори Амадеус.

Я улыбнулся, отвечая на рукопожатие.

– Позвольте один вопрос, мистер Барнаби?

– Сколько угодно, сэр!

– Не сочтите меня бестактным, но… для чего вам регистрация? Я имею в виду в вашем возрасте…

– По иронии судьбы, необходимость посетить Башню как раз и связана с возрастом, сер! – рассмеялся старик.

– Мы с Лилли всю жизнь мечтали отправиться в кругосветное путешествие на парусной яхте. Но повседневные заботы всё не позволяли нам осуществить мечту на деле! Когда же возможность представилась, моей Лилли уже не стало.

– Соболезную… – неловко пробормотал я, уверенный, что подобные выражения всегда звучат до нелепого неуместно.

– О! Не стоит, сер! – отмахнулся мистер Барнаби. – Все когда-то умирают! Здесь жалеть не о чем! Мы прожили счастливую жизнь! И в память о моей Лилли, я отправился в наше кругосветное путешествие. А по возвращению достопочтенные сотрудники таможни сразу направили меня к вам.

– В одиночку? На парусной яхте вокруг света? Впечатляет! Это действительно заслуживает уважения, мистер Барнаби.

Я уважительно покивал, мысленно добавив:

– «Уважения и регистрации…»

– О, благодарю вас, сер! – тепло улыбнулся старик.

– Что ж, мистер Барнаби, вы успешно прошли процедуру.

– Вы очень добры, мистер Амадеус! - старик слегка поклонился, а затем обеими ладонями обхватил мне руку. – Всего вам доброго!

– До свидания, мистер Барнаби, заглядывайте к нам еще.

– О, пожалуй, для этого я слишком стар, сэр! – рассмеялся старик и скрылся в отделе секретаря комиссии Анны Толмуд.

Я же, вернувшись к столу, привычно схватил пачку Принстона, но, так и не закурил. Отложил сигареты в сторону, взял в руки Гротвайгер.

Прошло без малого десять лет, как он попал ко мне. Револьвер и Хронометр, пропавшие с места трагедии, унесшей жизнь моего отца, прислали почтой несколькими днями позже. Отправителя выяснить не удалось, не смотря не немалое количество вложенных сил и средств.

Я часто задумывался, как сложилась бы моя жизнь, не случись пожара, в одну ночь поглотившего лучшего Часового Башни и неподконтрольную вероятность, погоня за которой привела его на старую текстильную фабрику. Виктор Амадеус был легендой. Эталоном, которому я старался, как мог, соответствовать. Жаль, у меня никогда не было ни отцовской стальной выдержки, ни его самоотверженности, ни дисциплинированности. К великому сожалению старины Морти.

Невесело усмехнувшись, я щёлкнул зажигалкой, выдохнул в потолок облако сизого дыма, и вызвал очередного регистранта.

Закончилась процедура далеко за полночь и совершенно неожиданно для меня. Просто в какой-то момент после нажатия на кнопку в комнате появился не очередной экстремал-любитель, а совершенно измученная Анна Толмуд.

– На сегодня все, мистер Амадеус.

– Правда? Жаль. Я только втянулся…

Шутка вышла довольно вялая. На лице секретаря не дрогнул ни один мускул. Она сухо попрощалась и вышла, а я, наконец, остался в одиночестве, бездумно уставившись в стену перед собой.

Голова трещала толи от постоянного скрежета сигнального гудка, толи от изрядного количества уничтоженного мной Принстона. Судя по двум пустым и одной начатой пачкам на столе, дело было явно в Принстоне.

Я тяжело поднялся, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в пояснице. Пора было ехать домой. Конечно, в моем состоянии можно я без проблем уснуть и здесь. Да только назойливая девица из снов наверняка не даст мне выспаться, не смотря ни на какие заслуги перед обществом. А вот дома имеется верное средство от ее навязчивого внимания. Потому я сгреб в охапку свои вещи, ткнул рукояткой Гротвайгера в кнопку и покинул Комнату регистрации.

К этому времени в здании остались только дежурные оперативники, дремавшие где-то по кабинетам. Всюду царила сонная ночная пустота. В коридорах горел приглушенный свет, редкими маяками светились окна кабинетов, где спешащие домой хозяева забыли щелкнуть переключатели. Ботинки глухо стучали по пропыленным ковровым дорожкам, тихонько поскрипывали деревянные полы, хрипело гудела система вентиляции - Башня жила и дышала подобно древнему седому исполину, напоминая какую-нибудь ветхую клинику из фильма ужасов.

Ожидаемо не встретив никого по пути, я попрощался с дежурным охранником и вышел на улицу. Прохладнее не стало. Удивительно, но, даже точно зная, что так и будет, я всё равно не смог сдержать вздох разочарования.

Домой ехал неспешно и в полной тишине, отрешенно глядя, как плывут мимо расцвеченные яркими огнями улицы города. Буйство красок над бездонной чернотой ночного океана балиума. Тут и там «по воде» брели люди, стремящиеся занять столики в любимых заведениях, устраивали импровизированные концерты музыканты и жонглеры. Несмотря на духоту, ночные развлечения всё ещё находили свою публику.

Вскоре массивные каменные гиганты старого города остались позади, а за окном выросли сверкающие небоскребы Велвиш-Парк. Я свернул в подземный паркинг. Пара минут до места за номером двадцать семь, ещё пара в лифте и вот, наконец, я дома.

Люблю свою квартиру. Небольшая, но уютная и современная, со всеми возможными удобствами. Здесь я чувствую себя куда комфортнее, чем в старом семейном поместье, где каждый сантиметр пропитан историей славного рода Амадеусов и буквально вопит:

– «А что ты сделал, чтобы быть достойным своих великих предков?»

Невыносимое ощущение. Мы с сестрой сбежали оттуда сразу же, как только достигли совершеннолетия. Каждый по своим причинам. Она – из-за Мэтью, я – из-за отца.

Да, покойный Виктор Амадеус был идеальным Часовым на Страже Реальности, но отнюдь не идеальным родителем. На Лауру он почти не обращал внимания, поручив воспитание старому дворецкому Мэлвину. Мне повезло меньше. Всё детство отец травил меня нескончаемым потоком нравоучений и придирок.

– Род Амадеусов канет в пучину мрака, едва я лягу в могилу! – по десять раз на дню сокрушался он.

– Посмотри на себя! Как такой разгильдяй, как ты, собирается продолжить семейное дело? И тебе я должен вручить Гротвайгер?!

– Можешь оставить его себе, или отдать Лауре! – огрызался я.

– Об этом не может быть и речи!

– Но ведь она куда….

– Она - женщина. И хватит об этом! Я непременно выбью всю дурь из твоей головы. Я не я, если не сделаю из тебя Часового, достойного рода Амадеусов!

Однако продолжать дело героических предков в мои планы совершенно не входило. Потому, едва мне стукнуло восемнадцать, я помахал папе ручкой и сделал ноги из ненавистного особняка. Перебрался в Вереннар. Снял дешёвенькую квартирку на окраине, устроился гитаристом в ансамбль при местном ресторанчике, и впервые в жизни вдохнул полной грудью. Жизнь была прекрасна! Даже не смотря на то, что отец стабильно, раз в пару месяцев, старался мне её испортить своим появлением. Я стоически отбивался и искренне верил, что сумел вырваться из оков заготовленной судьбы Часового. До той самой ночи, когда мне позвонили и сообщили о пожаре на старой текстильной фабрике. От судьбы не уйдешь? Не знаю, может быть. Хотя в своем случае я скорее склонен считать произошедшее самым злым роком.

Бросив грязные вещи в корзину, я отправился в душ и пробыл там минут двадцать. Горячая вода приятно обжигала кожу, смывая накопившуюся за день усталость. Выходить совершенно не хотелось, но я всё же пересилил себя. Не вытираясь, накинул халат, распахнул настежь окна и упал в кресло, прихватив бутылку односолодового.

Комнату заполнил шум Велвиш-Парк Авеню - одной из самых оживленных улиц города, где всю ночь не смолкают музыка, гомон толпы и жужжание проносящихся рассерженными шмелями джиннеров. Кому-то идея купить квартиру с таким расположением покажется глупой, но меня все более чем устраивает. Я не люблю столпотворения людей, меня раздражают шумные компании в ночных барах и навязчивые попытки подвыпивших незнакомцев завести разговор. Но и звенящую тишину пустой квартиры долго я терпеть не в силах. Потому – открытое окно для меня – идеальное решение. Так я не чувствую себя одиноко. К тому же, при покупке удалось сэкономить – квартиры с видом на внутренний двор имели чуть более неприятный ценник.

Я плеснул янтарный напиток в бокал, сделал щедрый глоток и сморщился, до скрежета стиснув зубы. Тёплый односолодовый Ригал-Ройс – крепкая штука с двадцатилетней выдержкой, схватил меня за горло, предлагая явить миру немногочисленное содержимое желудка. Никогда не понимал ценителей, способных в оглушительном потоке жгучей горечи почувствовать аромат сухофруктов и дымно-медовые оттенки. Я пью его отнюдь не ради удовольствия.

Старина Ройс – верный помощник в борьбе с главным страхом и соблазном любого часового – Хронометром. Видите ли, видения, порождаемые хорошей порцией виски куда безопаснее тех, что даруют проклятые механические штуковины. Да, в алкогольных снах тоже можно остаться навсегда, но, по крайней мере, это будет твой сознательный выбор. В конце концов, честно спиться – гораздо менее страшная кончина, чем сдохнуть от жажды и истощения, завороженно наблюдая за хороводом вероятностей, прячущихся за стрелками непонятно кем и когда созданного оружия.

Разумеется, каждый Хронометр рано или поздно забирает своего часового. Это данность, с которой приходится мириться. Ничего не поделаешь. Вот только я бы предпочел, чтобы это произошло как можно позже. Потому, осушив бокал одним глотком, я сглотнул заполнившую рот горькую слюну, и плеснул себе ещё.

А за окном гудел Вереннар - город с голосом джаза и вечным запахом прелой листвы. Любимый и ненавистный одновременно.

***

…Крупные, тяжелые капли безостановочно барабанили по крышке старого мусорного контейнера, до кипения взбивали воду в набирающих глубину лужах, сбивали на лицо мокрые волосы. Дождь ревел подобно Иствингскому водопаду, и заглушить его могли лишь чудовищные раскаты грома, яростные и хриплые, словно рвалось само полотно небес. Мы снова были здесь, в тёмном, грязном переулке с распахнутой красной дверью. Я и девушка. Она всё также пыталась мне что-то кричать, я всё также не мог разобрать её слов, и лишь одна деталь отличала этот сон от многих сотен других. Отчаяние. Безумное отчаяние в её темных, залитых дождем глазах. Я сделал шаг навстречу, изо всех сил стараясь услышать…

– Джозеф!

***

…Вопль телефонного аппарата ворвался в сознание, и я обнаружил себя всё также сидящим в кресле у распахнутого окна. Яркий дневной свет ударил в глаза, рука соскользнула с подлокотника, опрокинув пустую бутылку – мы с Ройсом вчера явно постарались на славу. Надо покурить. Странно, что девчонка сумела пробиться сквозь такую надежную защиту. Звонкая трель наполнила комнату, отозвавшись резкой болью в черепной коробке. С твердым намерением найти и вышвырнуть аппарат в окно, я выбрался из кресла и тут же пожалел об этом. Пол накренился влево, скулы свела судорога – мы с Ройсом вчера явно перестарались. Что она такое говорила? Никак не вспомнить…

– Амадеус! Дьявол тебя подери! Почему ты так долго не отвечаешь!?

Голос Мортимера взорвался в голове подобно гранате.

И когда только трубка оказалась у меня в руках?

– Я здесь. Что случилось? – я с трудом ворочал пересохшим языком.

– Три часа дня! Тебя где носит Грег?!

– Не ори, Шелбон, скоро буду…

– Что?!

Дальнейшую тираду я беспардонно оборвал, уронив трубку на прерыватель.

Умылся. Холодная вода помогала ровно до тех пор, пока стекала по лицу. Оставив тщетные попытки привести себя в норму, оделся кое-как и вывалился на улицу. Принстон обнаружился в кармане. Закурил. Стало ещё хуже. Было до того паршиво, что я не сразу придал значение тому факту, что пронёсшийся по встречной полосе инкассаторский джиннер, избегая столкновения, моргнул и переместился на свою полосу. Моргнул и переместился. Фургон…

Я бросился к Войджеру. Самым сложным оказалось выбраться с парковки. Слишком много колонн и автомобилей для того количества виски, что плескалось во мне. Чудом справившись с задачей, я вылетел на Велвиш, подрезая сразу два потока.

Догнать тяжелый джиннер оказалось не трудно, хоть он и нёсся со всей доступной скоростью. А вот заставить его остановиться – задачка поинтереснее. С левой руки я не стреляю. Таранить его – что биться об стену, даже будь я не на Войджере, а на конторском джиннере. Оставался единственный вариант – хронометр.

Внезапно фургон «прыгнул» в сторону, и я едва увернулся от попутки. А вероятность, которая им управляет, «крайних порядков»: утягивать за собой многотонную махину под силу далеко не каждому!

Мы проскочили тридцать девятую. Приближалась Ривер-стрит. Там большой перекресток. Вот он - шанс!

Я нашарил на соседнем сидении хронометр. Золото корпуса начало нагреваться, перед глазами полетели смазанные картины. Зеленый сигнал светофора, жёлтый, я резко дёрнул рулем, уходя от столкновения с клетчатым такси. Красная детская коляска, желтые трубы уличных музыкантов, – разум цеплял самые яркие детали, а я ощущал себя заложником безумной карусели после пары бутылок крепкого виски. Листать вероятности, находясь за рулем джиннера – чистой воды безумство. Но какой у меня выход? Круглый знак «Ремонт дороги», бас школы «Хайроуз». К горлу подкатил ком. Марш «свободная воля», велосипедист с «номером двадцать семь» на спине. Различать образы становила сложнее, а я всё ещё не нашёл подходящее событие: скучающий регулировщик, проезжающий перекресток зерновоз, сбитый пожарный гидрант. Вот оно!

Колоссальным усилием воли я заставил «карусель» остановиться и «потянул» вероятность на себя, ощущая, как затылок заливает раскаленным свинцом. Хронометр обжёг ладонь. Я выпустил его из рук. Войджер потерял управление…

***

Джиннер инкассаторов как раз выезжал на перекресток с Ривер-стрит, когда его на полном ходу протаранил многотонный зерновоз. Громадные машины завертелись в облаке сверкающих осколков, а затем одна из них истаяла обрывками балиума, из которого и появилась мгновением ранее.

***

– Сер, вы в порядке?

Голос долетал до меня издалека, словно в уши набили вату. По виску текло что-то теплое.

– Где...

Я отчаянно зашарил вокруг.

– Не вставайте…

Меня здорово шатало.

– Вы попали в аварию…

В глазах то и дело двоилось. Оттолкнув кого-то в сторону, я поковылял к Гран-Войджеру, наполовину заваленному обломками кирпичной стены. Потянул на себя покореженную дверь, облегченно вздохнул, нашарив среди осколков цепочку Хронометра, и только потом увидел на панели сигнальную лампу неисправности вероятного генератора.

Едва я успел убраться подальше, грудь сжало от беззвучного взрыва: на том месте, где только что был Войджер, во все стороны потянул щупальца балиумный спрут. Разросшись до десяти ярдов в диаметре, он замер, а затем разом схлопнулся, прихватив в небытие и мой джиннер и добрую половину здания.

Глухо зарычав, я взвел курок Гротвайгера и направился к опрокинутому фургону. Внутри, конечно, никого не оказалось.

– Он побежал туда, к мосту!

Потрепанный и злой, я бросился следом в надежде, что встреча с мусоровозом не прошла для вероятности бесследно. И оказался прав.

Он стоял на мосту, тяжело привалившись к парапету. Не старше тридцати. Рваные брюки, пропитанная кровью рубашка.

Я вскинул Гротвайгер.

Он обернулся. Наши взгляды встретились, и я дернул спусковой крючок. Громыхнуло.

Парень успел перевалиться через парапет за мгновение до того, как в него ударила пуля. Подсаженный на неё «пожиратель вероятности» обрел свободу и, прикрываясь небольшим балиумным «спрутом», безуспешно попытался дотянуться до ускользающей вероятности. В следующий миг время, отведенное ему в реальности закончилось, и «спрут» схлопнулся, захватив с собой часть чугунной ограды.

Я перегнулся через парапет: двенадцатью ярдами ниже парень ковылял в направлении старого хлебозавода. Выстрелил снова, но попал лишь в угол здания, заставив исчезнуть здоровенный кусок кладки.

– Ну ладно…

Я перелез через ограду и, зажав Хронометр в кулаке, шагнул вперёд. Ощущение свободного падения, безумная «карусель» вероятностей, сделавший сальто желудок, и я мягко приземлился в кузов растаявшего тут же мусоровоза. Удар об асфальт был куда жёстче. Из лёгких разом вышибло весь воздух. Возможно, прыгать с моста было не такой уж и хорошей идеей. Я тяжело поднялся и захромал к хлебозаводу, внезапно ощутив легкое дуновение ветра.

– «Ну, хоть погода радует…» – мелькнуло где-то на задворках сознания.

Внутри изогнутого полукругом цеха было тихо, лишь мои шаги отдавались от стен гулким эхом. Я медленно шёл вдоль застывшего конвейера, силясь разглядеть что-либо в тусклом свете, лившемся из измазанных грязью окон.

Громыхнуло. Кафельная плитка взорвалась крошкой совсем недалеко от лица, обдав меня душем из острых осколков. Я нырнул за транспортерную ленту. Ещё две пули с гулким звоном ударили в металлический колокол дежи.

– Оставь меня в покое, Часовой!

Голос прилетел из ниоткуда, заметался испуганной птицей, смешавшись с эхом выстрелов.

– Тебе у нас не рады, вероятность!

– Меня зовут Джозеф!

В кафель с хрустом врезались новые пули. Не целясь, я трижды выстрелил куда-то в сторону вспышек и, кажется, услышал вскрик боли, утонувший в общем грохоте. Выждал немного. Ответа не последовало. Осторожно двинулся вперёд, пока не увидел перечеркнувшую пыльный пол световую полоску. Она бежала от приоткрытого запасного выхода в дальнем конце цеха.

Я ударил дверь ногой, и спустя мгновение вывалился в переулок.

Он был здесь: тяжело дыша, обессиленно привалился к грязно-зелёному мусорному баку. На плече отсутствовал здоровенный кусок плоти. Я дохромал до него, остановившись на границе растекающейся лужи крови. Внезапный ветер упруго ударил в грудь. По металлу застучали первые, тяжелые капли почти забытого дождя.

– Ты не Джозеф, парень, – прохрипел я. – Всего лишь одна из многочисленных его вероятностей, прокравшаяся в реальность по ошибке.

– И что? Разве это мешает мне хотеть жить?

Он стремительно бледнел. Жизнь уходила из тела вместе с кровью.

– Наверное – нет. Мне плевать. Достаточно того, что, пока ты здесь - реальность под угрозой.

– Боишься, что они пожрут твой мир, как прямо сейчас пожирают тысячи моих? – тень усмешки тронула его губы.

– Как должен был погибнуть Джозеф?

– Разбился…

– Понятно.

Грохот выстрела утонул в раскате грома. Из лучеобразных прорех в контейнере посыпался на мостовую мусор. Начинался ливень.

Я вытряхнул шесть пустых гильз из барабана, оглянулся и потрясенно замер. Дождливый грязный переулок и распахнутая красная дверь пожарного выхода.

Хронометр лег в руку.

Карусель вероятностостей остановилась, не успев начать свой бег.

Она была такой же, как во сне. Большие глаза, крупные темные локоны, полные губы. Я сделал шаг навстречу, готовясь проснуться, и вот уже мог рассмотреть на её ресницах.

– Эвелин Ранж. – шепнула она и разжала мои обожжённые пальцы.

Боль дернула руку. Хронометр упал в шипящую грязь. Я остался один под проливным дождем на тихой безыменной улочке рядом с распахнутой красной дверью.