Ад в моём сердце

Я проснулся резко, как от толчка.

Ни мамы, ни папы, ни Оскара рядом не обнаружилось. Я был один на лужайке, поросшей редкой треугольной травой. Никак не спрятаться: ни деревца, ни куста, только истёртый прямоугольник двери, висящий в воздухе.

Вот чёрт. А ведь хотел не спать. Ещё заявил об этом папе. А он только посмеялся, искривив линию рта под остроугольными усами, и сказал: «Никто не может совсем не спать».

«Но ведь они не дремлют», - возразил тогда я.

Надо было не спать. Смог бы проследить, куда они дели моих родных. И где их теперь искать.

Моих ушей достигло едва заметное рычание. Дверь затряслась от толчков изнутри.

О нет. Началось.

Опять исполнять эту роль, отведённую мне ими!

Я огляделся в поисках того, что они в этот раз оставили мне, чтобы я смог защищаться. Но лужайка была пуста. Значит, придётся драться голыми руками.

Я поднялся на ноги.

Дверь распахнулась. За ней стояло чудище: круг-голова, полукруглые уши, крохотные прямоугольные глазки, четыре треугольных клыка, овал-тело и овалы-лапы с тонкими, но длинными линиями когтей. Я с трудом узнал в этом монстре медведя.

Эти «Выжившего», что ли, посмотрели?..

Я не успел додумать эту мысль: медведь прыгнул на меня, как гепард или медведь. В последний момент мужество изменило мне, и я отшатнулся, чуть не упав.

Но зверь приземлился мягким круглым брюхом на острую треугольную траву – и так и остался лежать. Трава окрасилась красным, а вместо глаз на круглой голове возникли крестики.

Сверху полился обманутый вой их. Зрителей.

Я понял, что делать. Дверь оставалась открытой, и в неё уже лезло новое чудище, ещё больше прежнего. Я схватил травинку, поранив ладонь, дёрнул: она осталась у меня в руках. Я выставил своё оружие перед собой. Умру, но унесу зверя с собой. Они-то не воскресают.

Второй медведь был умнее. Он ступил на лужайку осторожно. Принюхался; замер, глядя на меня.

- Уходи, - приказал я зверю.

Медведь пошевелил ушами. Спустился на землю, подкрался к товарищу, грудой кружков лежавшему на траве, и начал отрывать от него полосы своими острыми клыками.

Дожрёт – примется за меня. Обязательно примется. Вон уже они кричат, чтобы зверь заканчивал и шёл ко мне, и он не сможет не послушаться. Я огляделся в поисках убежища, но все ходы в другие места опять были перекрыты.

Медведь лениво доел предшественника и направился ко мне.

- Не подходи! – завопил я и швырнул травинку в голову медведя. Она пролетела мимо, и зрители завопили:

- Мазила!

Раня ладони – в глазах темнело от боли – я вырвал ещё одну травинку, подлиннее, и выставил её перед собой. Крохотные глазки монстра сощурились, и…

Бабах!

Голова медведя развалилась на множество кусков. Рядом с повисшей в воздухе дверью стоял мой брат, Оскар, и улыбался, поигрывая прямоугольником – любимым бластером.

Он подбежал ко мне. Помог подняться.

- Оскар, бластер! – задыхаясь, сказал я. – Откуда?

- Они меня опять отправили на нижний уровень. А там просто сокровищница с оружием, сам помнишь, - Оскар похлопал себя по прямоугольнику-рюкзаку за спиной. – Я и пару аптечек прихватил. Идём за отцом!

За дверью возникло ещё два медведя одновременно. Они тут же двинулись к нам, застряв в узком проёме. Мы переглянулись.

- Быстрее! – сказал я. «Не командуй!» - возмутился Оскар, и мы побежали к левой локации. Из-за стены, отделявшей нас от неё, уже доносился стук: видимо, папа пытался выбраться.

- Пап, отойди! – заорал Оскар. Стуки стихли, и брат начал палить в прямоугольную толстую стену. Я всё это время следил за медведями: они сообразили, что надо спускаться по очереди, и теперь приближались к нам. Казалось, что звери медлительные, но уже через полминуты их оскаленные морды были совсем рядом. Я полоснул одного травинкой по голове, и тот отшатнулся.

Позади загрохотало. Оскар закричал:

- Есть!

В стене появилась дыра. Папа выбрался из неё, цепляясь за острые края. В руке у него был зажат ключ: круг и три замысловато составленных прямоугольника. На круге болталась замкнутая линия: цепочка.

Отец быстро оценил ситуацию. Он повесил ключ себе на шею, развернулся. Запустив руки в пролом, вытащил из другой локации небольшого крокодила. Рептилия сонно хлопала глазами с громадными ресницами.

Папа поднял крокодила над собой и швырнул его в медведей. Все три монстра упали. Крокодил тоненько заверещал.

- Ты что? – перебивая его, проревел медведь. – Ослеп? Это наша задача их рвать! Создатели так велели!

- Нет, наша! Испокон веков! – зашипел крокодил и щёлкнул треугольными, как трава, зубами.

Звери сцепились в хищный клубок. Во все стороны полетели линии и полукружья.

- Чего стоим? – бодро спросил папа. – Бежим, надо спасти маму и покончить с этим на сегодня!

Миновав ссорившихся хищников, мы пробрались к верхнему входу. Там была та же стена, но с гигантской замочной скважиной прямо посередине. Папа открыл её ключом, стена отъехала в сторону, и мы побежали по длинной лестнице вверх.

- А ты где был, пап? – хвастливо спросил Оскар. – Меня закрыли в сокровищнице, и я должен был выбраться, решив загадку.

- Удивительно, что ты здесь. Специалист по загадкам у нас Лёшка.

- А мне дали выживание, - сказал я. Папа сказал тактично:

- Видимо, надеялись, что не справишься.

- А у тебя что, пап?

- Ну, что? – поддержал Оскар.

Папа помолчал и на последнем пролёте наконец выдал:

- Крокодилы. А я был заперт в клетке, подвешенной прямо над ними. Со мной был скелет. Надо было раскачать клетку и… - отец замолчал. Следов укусов на нём видно не было, но я и так всё понял. Оскар гордо улыбнулся:

- Наш папа самый сильный!

Коридор раздвоился. Отец замер на месте.

- Лабиринт.

Мы с Оскаром в нерешительности переглянулись. Лабиринт, конечно, не выглядел сложным, но из его глубин слышались странные шорохи.

- Что ж, - безразличным тоном произнёс отец. – Главное, чтобы он куда-то вёл, в отличие от предыдущего раза.

- Да ну нафиг! – вспылил Оскар. Он повернулся к стене и несколькими точными выстрелами проделал в ней дыру. – Пойдёмте! Ну па!

Отец медлил. Он оглянулся на коридор, затем снова обернулся к дыре.

- Веди, - велел он Оскару, и мы забрались в пролом: сначала брат, потом я, и в конце – отец. Травинку я оставил у разлома: она сильно резала ладони, а что бы там ни было дальше – она вряд ли поможет.

По счастью, им не пришло в голову огородить сердце лабиринта. Под вой «Так нече-е-е-естно!» мы обошли коридоры по пустому пространству и вышли на кривой прямоугольник дороги. Перед нами находилась комната, запертая на точно такой же замок, что и стена до этого. Замочная скважина торчала прямо посреди двери. Папа поднёс ключ к ней, когда я заметил, что под дверь уходят две линии: красная и синяя.

- Стой! – крикнул я. Отец замер, готовый отпрыгнуть или упасть. – Здесь что-то не то.

Я подошёл к двери вплотную. Прислушался: за ней что-то тикало.

- Мам, ты здесь?

- Да, сынок, - тут же откликнулась она. Голос звучал глуховато из-за двери, но бодро: это значило, что она цела.

- Мам, у тебя всё в порядке?

- Да. Да, всё хорошо, сынок. Только устала тут сидеть, да ещё и связанная.

- У тебя там есть что-нибудь необычное?

- У меня? Тут маленькая комнатка. И странные цилиндры, и провода. И квадрат ещё, Лёшенька! На нём цифры: 1:00… 0:59… теперь 0:58…

- Это бомба, - тихо сказал я папе и Оскару.

Я сам не узнал свой голос; словно в горло попал сухой песок.

Папа мгновенно оказался рядом и круглыми глазами воззрился на дверь. Потом беспомощно оглянулся на меня.

- Что делать?

- Прострелить? – предложил Оскар, вставший за нашими спинами. Он невзначай покрутил в руках бластер, но я остановил его:

- Нет. Мы не знаем, что будет. Надо разгадать. Должно быть что-то простое…

- Ну давай, специалист по квестам, - пробормотал папа, отодвигаясь. Терпеть не могу, когда он говорит таким тоном; да, я младший, и что? Каждый приобрёл здесь опыт сотен жизней. Я давно не маленький мальчик.

Подумав, я присел на корточки и осторожно подергал линии.

- Провода, - понял я. – Один остановит таймер и откроет дверь, второй взорвёт её. Мам! Ты видишь там у себя какие-нибудь линии?

- Да, Лёшенька! Красные идут к цилиндрам…

- А синие?

- Синие вокруг… как бы связывают их…

- Неси травинку, - приказал я Оскару. Тот пулей помчался обратно. Папа покачал головой:

- Как-то это слишком просто…

- Так они это представляют, - отрезал я. – Это они придумывают. Ты сам говорил: нужно думать так, как Зрители…

- Нужно самому стать Зрителем, - закончил за меня отец и замолчал.

Позади раздалось рычание.

- Оскар! – закричал я, и мы с отцом побежали на звук.

Брат не успел прострелить напрыгнувшую на него крысу, и теперь она рвала его. Оскар страшно, надрывом, кричал. Его тело расползалось в стороны множеством фрагментов линий. Они отодвигались подальше от крысы и собирались вновь.

Так всегда. Ты жив, пока есть воля.

В этом и главный минус.

Пока ты жив, есть боль.

Отец взял из мёртвых рук брата бластер и прострелил крысе башку.

- Собирайся, быстро, - велел папа. – Если не хочешь, чтобы мама страдала сегодня.

Фрагменты Оскара сползлись в одну точку и кое-как соединились. В его руке оказалась травинка, и, смущённый и обиженный, брат подал её мне. Травинка мерцала зелёным.

Я выхватил её. Прибежав обратно и замерев напротив двери, на миг зажмурился – а вдруг всё-таки я не прав?! Не хочу, чтобы мы все умерли. Не хочу, чтобы нам всем было опять больно. Не хочу так страдать. Не…

Я открыл глаза и перерезал синий провод.

Тишина. Дверь открылась; нашим глазам предстала мама: длинные прямые линии – волосы, большие глаза с чёткими ресницами. Она держалась молодцом, не проронила ни слезинки. Папа и Артур бросились её обнимать; а я наконец решился оглянуться туда, откуда Зрители смотрели на нас. Во время квеста это делать запрещалось.

Две мордашки, огромные, во всю стену: Алёшка и Оскар.

- Клаааааасс, - протянул первый. Второй возмущённо завопил:

- Опять ты всех спас! Так нечестно!

- А вот и честно, я самый умный!

- Врёшь!

На фоне открылась дверь. Раздался голос их отца:

- Да чтоб вас!

Изображение задёргалось, сдвинулось. Появилось лицо их отца, красное, как всегда. Он начал на них орать, а моя мама обняла меня с Оскаром и прижала к себе.

Так когда-то нас и нарисовали эти двое.

Папа устало закрыл глаза. Я услышал, как он шепчет то ли маме, то ли себе: «Ад, это вечный ад, за какие грехи, Создатели…»

- …запрещаю! – бушевал отец братьев-Зрителей. – Рисунки волшебников не для того оживают, чтобы вы над ними издевались! Они не как у обычных людей, они живые! Какого чёрта вы издеваетесь над нарисованными человечками?!

- Но этой мой рисуууунок! – завопил Алёшка.

Грохот. Кажется, в этот раз братьям досталось больше обычного.

- Я забираю рисунок, - заключил взрослый.

Свет сменился тьмой, затем – снова светом. Изображение наконец остановилось: мы оказались в кабинете отца. Того отца, что был прототипом моего. Усы он давно сбрил, но всё равно при взгляде на него что-то внутри меня теплело.

Отец Зрителей сел за стол, печально глядя на нас. Спросил:

- Что они выдумали сегодня?

- Посадили маму в комнату, полную взрывчатки, - ответил я с вызовом. Не смотрите, что в отличие от Зрителей я - палка-палка-огуречек! Я молчать не буду!

Отец Зрителей опустил голову, запустил пальцы в волосы.

- Простите, - сказал он. – Простите. Это они фильм недавно посмотрели…

- А меня заставили бороться с медведем голыми руками, - добавил я, хотя мой папа шёпотом говорил: «Алёша, тише, ему и так нелегко». Отец Зрителей удивился:

- Когда они успели посмотреть?.. хотя… неважно, - он отвернулся. Мама, не отпуская нас, мягко спросила:

- Сколько прошло?

- Год, - отец Зрителей вздохнул. – Год с лишним. А они всё никак не уймутся. Думаете, они только над вами издеваются? У них и игры такие – найди маму да спаси маму… вот и рисунок ваш так затёрли, что скоро будут дыры, а ведь это последний рисунок нашей семьи при её жизни… что делать с ними – не знаю.

Нарисованный – мой – папа пожал плечами. Мы тоже не знали.

Нам просто хотелось нормально жить. Как всем рисункам.

Как всем людям.

***

В этот раз я проснулся в Сокровищнице. Прямоугольники с полосами посередине - сундуки, неровные кругляши с треугольниками сверху – мешки. И остромордые крысы с красными глазами вокруг.

Подлые дети. Выкрали рисунок у отца.

Я забрался от крыс на верхнюю полку и, как только ко мне подкрадывалась какая-нибудь зверюга, бил её по голове мешком, и она падала вниз. Но их становилось всё больше, и я испугался, что я не продержусь, когда в комнату вбежала… мама. Абсолютно и полностью безоружная.

- Ты что! – закричал я. – Они же тебя съедят! Убегай!

Но мама не послушалась. Обведя крыс суровым взглядом и поправив проволочки-волосы, она сурово спросила:

- Как вам не стыдно! Разумные существа, а так себя ведёте?

- Уйди, женщина, - пробасила одна, особенно жирная, крыса. – У каждого своя роль! Твоя роль – сидеть в кладовке и ждать, если тебя спасут.

- Вы, разумные существа, пляшете под дудку детей!

- Мы пляшем под дудку Создателей, - резонно возразила другая зверюга.

- Вы думаете, будет что-то хорошее, если вы будете слушаться? Да вы просто исполните предназначение, и вас сотрут, как… как многих и многих до вас! Потому что мы нарисованы ручкой, а вы – карандашом. Да вас и так сотрут, о чём это я. Фи! Если вам так нравится, сидите здесь и ждите. Лёшенька, спускайся, мы уходим.

Я послушался. Одна из крыс неуверенно шёлкнула зубами, когда мои ноги коснулись земли, но этим дело и ограничилось. Моя мама умеет удивлять, это да.

Потом мама взяла меня за руку, и мы пошли на главный лист, к которому сокровищница была приделана на скотч. Крысы, подхватив мешки, на задних лапах топали за нами, как множество клыкастых Санта-Клаусов. На входе в центральную локацию нас встретил воинственный Оскар с бластером наперевес. Увидев нас во главе с процессией из грызунов, он показал большой палец.

Папа уже сидел на возникшем посреди лужайки дереве. У подножия собралась толпа из медведей и крокодилов и, задрав головы, смотрела на отца. Зрители-создатели возмущённо вопили:

- Играйте, а то сотрём!

Их никто не слушал. Все внимали папе.

- …И тогда в бумаге появятся дыры. Видите? – папа потрогал пространство рядом с собой: серое, растянутое. – Ещё немного, и мы погубим мир, в котором живём. Так давайте же не будем плясать под дудку Создателей! Им плевать, где мы будем жить, но нам – нет. Сохраним свою бумагу!

- Сохраним! – пробасил крокодил, стоявший под деревом в обнимку с кривеньким скелетом. Остальные чудища посмотрели на рептилию, и та, покраснев, спряталась за костяной игрушкой.

- Где гарантия, что Они не сотрут нас после этого?– спросил медведь.

- Никакой, - ответил папа. Зрители-Создатели наверху уже орали: «Крови! Крови!». – Более того – когда мы вас убьём, они вас точно сотрут. Но есть шанс, что если мы откажемся играть по их правилам, то им надоест сломанная игрушка, и они перестанут нас заставлять.

Монстры – медведи, крокодилы и крысы, - переглянулись. Они начали совещаться. Я пытался вслушаться, но ничего не разобрал.

После короткого перешёптывания всё тот же медведь крикнул:

- Мы согласны. Но с одним условием: мы должны выполнить своё предназначение и убить одного из вас.

- Зачем? – напряжённо спросил отец.

- Потому что мы должны сделать то, ради чего были созданы. Только тогда мы станем свободными.

Отец нервно засмеялся.

- И кто вам нужен?

- Она, - медведь показал на маму.

Отец помолчал.

- Нет, - наконец, сказал он. – Её я вам не отдам. – по рядам чудищ прокатился ропот, и папа повысил голос, перекрывая его: - Но если я добровольно сдамся… после этого вы не будете трогать моих жену и детей? Вечная боль прекратится?

Мама ахнула и закрыла рот руками. Оскар закричал:

- Папа, нет, не надо!

Животные переглянулись и равнодушно пожали плечами.

- Нам-то какая разница? Не будем! - крикнули крысы.

- Не будем, - прошипели крокодилы.

- Не будем, - подтвердили медведи.

Отец помолчал.

Кивнул.

- Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть плоть моя, которую Я отдам за жизнь мира, - сказал он.

И прыгнул вниз.

Он тут же утонул под толпой шипящих, кусающих, дерущих хищников. Я закричал, побежал к отцу, и мама схватила меня и одной рукой закрыла мне глаза. Другой она отобрала бластер у Оскара. Теперь холодный прямоугольник касался моего плеча.

Кто-то из Зрителей истошно завопил:

- Папа! Папа, нет! Борись, борись с ними! - и заплакал. Кажется, это был тот, который я.

- Тупица! – крикнул второй.

Хищники перестали рвать и разбрелись по краям листа. Под деревом осталась лишь куча невнятных линий – и она не собиралась воедино.

Папа не встал.

Оскар плакал, размазывая синие слёзы по лицу.

После этого Зрители озверели. Точно гибели отца им было мало, они стали рисовать новых и новых невообразимых монстров, но тут на защиту встали медведи, крокодилы и крысы. Они рвали чужаков, не позволяли детям переносить нас в другие локации и строить квесты. Они кусали нацелившийся на нас карандаш, отгрызая от него куски, ломали стены и самоотверженно бросались на бомбы, а после этого – собирались обратно. Воскресали. То, чего не могли, когда не были свободны.

Тогда Зрители оторвали все прилепленные на скотч локации и зашвырнули нас куда-то вглубь ящика. Мы жили на лужайке с острой травой, и в гости к нам по праздникам приходили медведи, крокодил со скелетом в обнимку и крысы с конфетами в красных мешках. И я хотел на них злиться – и не мог. Совсем.

Они лишь звери. Тогда они не были свободны в выборе.

А Создатели – были.

Год или два спустя – я точно не знаю, потому что в ящике все дни одинаковы – нас нашли и переселили на другой рисунок, выкинув потёртый лист с монстрами.

Теперь у нас есть дом с трубой, из которой идём дым, и сад с яблоками. И кот. Такой же, какого купил отец Зрителей, когда они перестали мучить всех подряд. Настоящий кот и наш любят сесть друг напротив друга и перемявкиваться, будто разговаривают – даром, что из разных миров. По вечерам мама делает нам яблочные пироги и неизменно предлагает их Зрителям, хотя, конечно, попробовать те их не могут. А повзрослевшие братья очень дорожат нами. Даже предлагали нарисовать нам нового прежнего папу, и вроде это здорово, только…

- Это как вам дать новую маму, хоть и похожую на старую, - сказал я им. А Оскар ушёл стрелять по яблокам – он всегда так делает, когда расстроен.

В целом всё круто.

Жалко лишь, папа это всё не видит.

Он остался за нас в аду. В аду, который создали те, в чьём сердце был ад.

Теперь, когда жертва принесена и всё, казалось бы хорошо, я понимаю – на самом деле ничего не закончилось.

Теперь ад – в моём сердце.

И это замкнутый круг.