Песня уставших брючных костюмов

- Это мой муж, Бернард, - сказал пожилой мужчина, указывая пальцем на выцветшее фото в фотоальбоме своего смартфона. – Раньше он был медведем. Ну, я так думаю. Ведь его вскормило неуклюжее животное, которое постоянно корило меня за то, что я никогда не смогу ей родить внуков.

Он заблокировал телефон и пошаркал в своих пушистых тапочках-хорьках вдоль коридора к кухонному столу, опираясь рукой на правую стену и сбрасывая все фотографии, висящие на ней.

- Сейчас у меня остались только мои кошки: Стелс, Форвард, Джей Ти, Мерида, Скотт, Кьюб и моя любименькая – старушка Десна, - он подмигнул лежащей на холодильнике облезлой черно-белой кошке с грязным носом. Она была уставшая, но довольная, как прошедший дистанцию швейцарский биатлонист с размазанными соплями по щекам. – Хотите чаю? Простите, чаю нет, - не помедлив, произнёс старик. Его рука опёрлась о стол, и он был готов показать мне выход.- Приходите ещё. Жаль, с чаем не сложилось.

По его тону было понятно, что он хотел остаться один, но я пришёл сюда за ответами.

- Простите, - не без страха произнёс я (и просто забыл имя). – Мне и моим читателям необходимо знать Вашу историю, и я ни в коем случае не уйду, пока не узнаю всё в мельчайших подробностях.

На самом деле, горели дедлайны, статья должна была быть выслана на почту главного редактора к 31 декабря, а в третий раз выпускать колонку с десятью лучшими способами приготовления поваренной соли в открытом космосе было для меня недопустимо. Моя карьера на волоске, поваренная соль у людей на исходе.

Старик громко и недовольно вздохнул. В его выдохе я слышал всю его ненависть ко мне и видел соплю, основательно впутанную в жёсткие волосы, торчащие из носа. Это была солидная сопля: не жидкая, но и не перешедшая в фазовое состояние козявки. Он достал пустой лист бумаги, ручку и сел обратно за кухонный стол. Путь дрожащей ручки сомкнулся на листе в овале.

- Что ты видишь? - спросил он меня.

- Н-н-н-нуль? – неуверенно спросил я. Это шло с самого детства: тогда перед школой я попал в страшную автокатастрофу и пропустил урок математики, когда мы проходили нули.

- Возможно.

- Есссс! – сжав губы и отерев пот со лба, прошипел я.

- Это может быть чем угодно!

- Чёрт.

Для кого-то это ничего, для кого-то очень много. Нуль подразумевает отсутствие чего-то, но всегда следующее за ним существительное используется во множественном числе. Можно ли владеть ничем? В русском языке – нет. Если ты говоришь на русском, то у тебя ничего нет! Если ты – Уитни Хьюстон, то наверняка… наверняка ты нюхаешь кокаин. Но ещё у тебя есть ничего. «Ihavenothing», – пела Уитни, когда её нос существовал только для вдыхания воздуха, а не поглощения порошкообразных веществ сомнительного характера. И что же такое «нуль»? Что в нём можно разглядеть? Я вижу рот Кейт Буш, берущий высокую ноту. Или голого миньона, развернувшегося ко мне спиной. Спонсор данной шутки – сорокалетние мамки из Фейсбука, - с ухмылкой произнёс дед.

- Это случилось, когда мне было двадцать два года. Мужик из русского лото сказал бы, что мне лебеди. Я и был лебедем. Прекрасным лебедем. Каждый день, когда я просыпался к обеду, стены у меня спрашивали: «Сука, ты всё ещё спишь?!» Их токсичное поведение вынуждало меня поскорее покидать их периметр и таскаться по городу, пока на него вновь не начнёт опускаться ночь. Но однажды всё переменилось: в тот день я купил очки с толстой оправой и геометрически стилизованную рубаху с коротким рукавом. Совсем не мой стиль. Обычно я носил узкие джинсы, водолазки и повязанный вокруг шеи любимый красно-белый шарф. Он был таким огромным, что напоминал пончо. Больше скажу: он стоял на предыдущей ступени эволюции шарфов сразу перед пончо. Это ты можешь прочитать в моей работе «Эволюция шарфов: от стиля тощей змеи до чехла на самолёт». Я никогда не был застенчивым, но тогда в примерочной я решился на самую большую в мире глупость…

- Так Вы и стали первой жертвой капитализма? – в нетерпении спросил я.

- Не перебивай, кретин! – старик достал каминную кочергу и ударил меня ею по голове. Далее я ничего не помню, но мой диктофон! Он помнит всё!

Пока я лежал без сознания, а мой мозжечок медленно вытекал через ухо, старик продолжил:

- В примерочной я впервые застегнул рубаху на самую верхнюю пуговицу! Геи так не делают! Ну, может быть, обычные и делают, но не карикатурные вроде меня. Моя мать имела неосторожность переспать с карикатуристом, которого она оскорбляла в школе. Так появился я. Отец же не выдержал давления и повесился на длинном носу Барбры Стрейзанд, карикатуру на которую он сам и нарисовал.

Только самая верхняя пуговица (выше только стратосфера) моей рубахи с коротким рукавом коснулась дырки, через «дырку славы» в левой стене просунулась рука, которая двумя пальцами держала трудовую книжку. Я взял её с недоверием, открыл и обнаружил, что теперь работаю администратором компании, занимающейся бухгалтерским учётом «Нуль на нуль компании». Конкуренция большого города не позволила бы мне отказаться от предоставленной возможности. Мои финансы были поводом для насмешек даже в монгольских вечерних шоу, а моей главной статьёй расходов всегда были бомбочки для ванной: я всегда надеялся, что тот красавец-продавец сделает мне предложение, и он наверняка спрячет кольцо в одну из этих бомбочек. Оправдались ли мои ожидания? Спросите моего мужа Бернарда, которого мы похоронили в гробу, стилизованной под ванну. Мы были первыми геями, которые устроили не только роскошную свадьбу, но и роскошные похороны. Запах лаванды стоял над текутьевским до середины января.

Это был мой последний день в обличии прекрасного трутня. В последний раз я ел на скамейке чуррос и читал Ахматову – моё последнее свидание с городом. Теперь я принадлежал к капиталистическому рабочему классу. На следующее утро я впервые встал в семь утра, уложил волосы на голове и своей прекрасной бородке, которая была моим трибьютом Джорджу Майклу с тех пор, как он скончался. Прочитал гороскоп на день, помедитировал и опоздал в первый же рабочий день. Шавасана так меня расслабила, что я проспал ещё два часа. Когда я вновь открыл глаза, мир больше не был прежним: я сидел за стойкой, отвечал на телефонные звонки, заполнял накладные и приветствовал, как мне тогда казалось, одного и того же человека в брючном костюме на протяжении всего дня.

Каждый день я задавался вопросом: почему я не могу отличить этих людей? Почему я могу видеть сквозь них буквально, как могу видеть солнечный свет сквозь перо сушёной воблы? Говорят, в брючных костюмах протоны и нейтроны находятся друг от друга на значительно большем расстоянии, чем в обычной материи. Фотоны света почти не контактируют с атомом и проходят сквозь него, не поглощаясь и не отражаясь. Можешь посмотреть ссылки на конкретные научные статьи, я их всегда держу в кармане выписанными, если мне понадобится доказывать свою правоту. Ах, да, ты лежишь без сознания.

Я всегда слышал их разговоры и это притом, что я всегда носил в своих ушах беспроводные наушники с активным шумоподавлением. Но врачи ещё в семнадцать лет диагностировали мне аномальное расширение слухового канала. Простыми словами: в моё ухо можно было засунуть сразу два наушника. Только к старости я вздохнул с облегчением. Волосы, растущие из ушей, законопатили ровно половину слухового канала и теперь, если ты очнёшься и будешь стонать, я тебя не услышу, так как слушаю в своих наушниках с активным шумоподавлением новый сингл от Бейонсе к новейшему десятому ремейку «Короля льва» от Дисней. В этот раз они более детально прорисовали капилляры в глазах у кабана, и Муфаса умирает под госпел-хор с песней о перерождении в суккулент.

Их разговоры были такими же серыми, как и их костюмы. Губы едва шевелились, дебет с кредитом едва сводились.

- Джонатан…

Если честно, я уже не помню их имена и давно не живу в России, поэтому буду по ходу придумывать свои. Но они были такими же серыми и скучными. И разговоры тоже вау-эффекта не вызывали.

О чём это я?

- Донован, Натан (это я) чудесно отвечает на звонки! «Здрасьти», - говорит мой мальчик, - говорил человек в самом сияюще-сером брючном костюме, в неприлично коротких шортах-брюках и с ярким, почти клоунским, макияжем на лице. Это был руководитель отдела нулей и вычета.

- Ноль у тебя в заднице! – кричал он, когда кто-то путал нуль с нолём.

Как ты понял, я мастерски справлялся с телефоном, поэтому на рабочий стол моего компьютера был установлен полный пакет майкрософт офис: от скрепочки в ворде до повелителя абсолютно чёрной тьмы в ЭКСЕЛЬ!

В первый же день нули и функции экселя начали потихоньку разжижать мои лобные доли. Я и сам не заметил, как однажды сменил свои обтягивающие джинсы на джинсы-клёш! Я кричал два месяца в банку-материлку (которая всегда была пустой, пока кто-нибудь не спутает ноль с нулём… нуль с нолём), когда увидел на своих джинсах стрелки!

Никто не заметил моего шока, потому что текущие два квартала ознаменовались завершением первого квартала и празднованием того, что кто-то наконец-то вспомнил полить фикус в приёмной. Это был я. Я был тем фикусом. Только сейчас понял, серьёзно! Представляешь, случилось это полвека назад, а я только сейчас такой «ааааааа». Да иди ты! Никакой реакции.

- Мой мозжечок приветливо растекался по кафелю.

- В свободных джинсах, - продолжил даже в свои семьдесят с чем-то неигнорирующий моду и самообразование старик, - мои яички трепыхались как авоська с луком. Собрав яйца в кулак, я закрыл эксель и побежал к выходу. Стоило мне дёрнуть за дверную ручку, дверь ударилась о стену, обив с неё штукатурку.

Ветер свободы, доносящийся с улицы, избежал встречи с моим лицом. Вместо этого мои ноздри посетил затхлый запах бухгалтерии. Дана и Виктор стояли у кофе-автомата и поглощали отвратительную жижу, производимую им. Около стола с печеньками Клара, Дина и третья серая безжизненная субстанция в брючном костюме обсуждали подарок на юбилей Марка:

- Нуль на нуль? – спросила Дина.

- =СУММ, =ВЫЧЕТ, =ЕСЛИЗНАЧ500? – ответила вопросом на вопрос душная для всего офиса Клара.

- =ЕСЛИЗНАЧ500, =листДина, =нуль.

Я в ужасе хлопнул дверью, на моё лицо посыпались осколки стекла, которые держались в старой двери. Моё лицо напоминало витраж готического храма.

Занавес скучной бухгалтерской жизни пал вместе со стеклом из двери. Офисная жизнь оказалась ярче, чем я себе представлял. Ладно, борьба с офисной жизнью. Вкус опасности на языке вызвал лёгкую эрекцию в моих штанах. Я медленно провёл своей рукой от линии шеи до паха, вздёрнул бугорок, а потом вспомнил, что я не автор женских эротических романов!

Бежать было некуда, поэтому мне осталось только пойти в лаундж-комнату для бухгалтеров с бильярдом и ванной, поставленной по моей просьбе: мы, карикатурные геи, любим лежать в перерывах на обед в шапочке для ванной, играясь с пеной и слушая самые зажигательные хиты Кэти Перри. Так мы питаемся. Обычные геи любят остальные обычные вещи других людей (чесночный хлеб и быть любимыми). И ванны с пеной.

Я всегда просил у начальства выделить специального человека, обслуживающего мою ванну. Желательно военного, поскольку бомбочки для ванны должен растворять только опытный адмирал дальнего плавания. С тех самых пор, как я увидел правду (десять минут назад), руководитель отдела нулей и вычета принял решение удержать меня любым путём и выделил для меня человека – голубоглазого парнишу с длинными волосами, хипстерской бородкой и в футболке с неровными краями с изображённой на ней бутылкой кетчупа. Ясно, что одежду для хипстеров тогда никто шить не умел. Его густые распущенные волосы, касающиеся плеч, и руки, нежно отправляющие лавандовую бомбу в горячую воду, дали мне понять, что я никто, если он не станет моим. Я снял свои джинсы-клёш, чтобы он не понял, что я тоже бухгалтер, и медленно подошёл к нему. Мои трусы с Коржиком с улицы Сезам кокетничали с ним, а печенька увеличивалась в размерах.

Он схватил меня за талию и повалил в ванну. Брызги убили мою экстразафиксированную укладку, моя шифоновая рубаха с поддетой под низ майкой в тон безнадёжно вымокли. Но мне было плевать: я тонул в его глазах. И захлёбывался в ванной. Я удивился этой последовательности событий, но уже мысленно представлял наших собак и дом в канадских прериях.

Оказывается, это был не подкат, а акт обороны против бухгалтера, пытавшегося напасть на меня с кипой распечатанных из экселя отчётов. Под обстрелом из бомбочек для ванной в стороны разлетались листы, наполненные нулями и функциями экселя. Запах ванили, цитрусовых и кокосовой нежности перебили затхлый запах моли, брючного костюма и тройного одеколона бедного бухгалтера.

Разумеется, моим спасителем оказался Бернард. Если бы не он, мои атомы тоже разжижились бы, и я до сих пор сидел бы в своём кабинете и сводил кредит с диабетом. Или типа того.

Мы договорились действовать вместе: он создаёт дымовую завесу из ароматов, а я глушу зомбарей из своего изобретения, которое я презентовал в мае тринадцатого на офис-коне: стул для офисных работников. Пока все планировали отойти от сидячей работы, я решил облегчить жизнь абсолютно всем. С первого взгляда, обычный стул фиксированной высоты, но рычажок для регулирования положения стула в пространстве относительно моря – не рычажок для регулирования положения стула в пространстве относительно моря. Наверное, я тебя запутал. Сейчас объясню. Конец квартала. Уолл-стрит уничтожает документацию перед новым годом. Жизнь обычного офисного работника не складывается: огромные суммы денег утекли в канализацию, жена ушла к фитнесс-тренеру, тренажёрный зал которого находится в том же здании, где и компания по подсчёту нулей и их вычету, «Беспечный колорит», сериал о женщине, спасающей наркокартель своего покойного мужа от обрушения лавины в Гималаях, жертвуя единственным сыном, не продлили на второй сезон.

Здесь на помощь приходит мой стул! Дёрнув за рычаг, не контролирующий регулирование положения стула в пространстве относительно моря, пулемётная очередь простреливает задницу несчастного. Слоган: «выход есть через вход».

В общем, я взял свой стул и пустил первую очередь по отделу сведения отрицательных нулей с нулями двойного отрицания. Пули прошли сквозь каждый брючный костюм, но работа не встала ни на секунду: все продолжили активно протягивать столбцы в конец таблицы, считая среднее значение показателей за месяц. Настолько большим оказалось расстояние между протоном и нейтроном в атоме брючнониума – так я назвал потом выделенный мной элемент, за который я получил Нобелевскую премию. Комитет предлагал назвать его натаниумом, но у меня были подготовлены для твиттера шутки только о брючнониуме. Терять подписчиков было опасно для жизни в критический период моей жизни: в ремейке «Секса в большом городе» роль Саманты сыграл Стив Бушеми.

Бомбочки для ванной изгоняли из людей вирус скучности и посредственности из-за плотной молекулярной структуры ароматов, но в дыму орхидеи, морской свежести или чёрного шоколада меня и Бернарда сковывала разъедающая инстинкты самозащиты страсть: мы кидались друг другу в объятия и пытались захватить каждый дюйм нашей кожи, как Британская Империя пыталась захватить каждую часть света. Но только мы одерживали успех друг над другом больше как Монголия: стремительно и бесповоротно. Помню, в том дыму, словно я вновь побывал на фестивале красок холи, когда сенатор и главный спикер городской думы Санкт-Петербурга Рианна объявила день красок холи общепетербургским в память о нашем геройстве и личном долге передо мной, когда я объявил песню «Umbrella» гимном нашего великолепного города, я выпил приблизительно три литра слюней. Слюней, приправленных вкусом любви и черничным чизкейком из старбакса. Почему именно «Umbrella»? Потому что ни одна песня не характеризует такого единения людей под вечным дождём.

Дина после удара бананово-клубничным миксом немедленно стала бухгалтером сети цветочных магазинов «Пестец» и обладателем шикарных, почти цыганских, платьев в пол. Ричард сменил серый брючный безразмерный костюм на чёрный атласный костюм с брюками, шикарно подчёркивающими его потрясающие ягодицы. Теперь он поднимает республику Тыва – замечательное место для жизни со стильным слугой народа.

Разве это конец? Тысяча женщин делили на нуль результаты квартала и тысяча мужчин вставляли в нуль функцию «=ВСКР». Нам стоило прийти к радикальным мерам. Как в тот раз, когда я и Бернард выбирали обои в столовую.

- Какие нахрен обои, у нас отличнейшая каменная кладка! – кричал он на меня.

Я выпятил грудь, поправил средним пальцем свои очки, посмотрел на него со всей строгостью учителя русского языка, когда ученик допускает в суффиксах с «-ян-» фатальную ошибку, и силой кадыка выстрелил в него самой верхней пуговицей на моей рубашке. Теперь у нас в столовой поклеены вот эти уродские обои с какими-то тупыми цветами. Он был прав, кладка была изумительной.

Я попросил у Бернарда припарить мой вэйп. Корично-кофейная жижа (гренадский латте, как мы это называем) стекала у него с локтя, клубы не дыма тяжело опускались на разноцветный от бомб пол. В мою бывшую разрушенную приёмную скромной походкой, почти пробежкой, вошёл руководитель отдела нулей и вычета, с каждым шагом приобретая всё большую уверенность, как стендап-комик, кем он и являлся в свободное от вычетов время. Он перепрыгнул через изуродованное лицо Дианы (на самом деле, она нисколько не пострадала тогда, просто за день до этого сделала чистку лица, и все сутки проходила красная, а на пол прилегла поспать, потому что диваном из лаундж-комнаты мы с Бернардом забаррикадировали кофе-автомат). Споткнувшись на пике своей уверенности, он подходил к нам всё ближе. Я схватил Бернарда за бедро, дав ему понять, что это не его война. И я хотел его полапать. Я и руководитель сцепились в смертельной схватке. Его тростью я раз двести получил много смачных ударов в рёбра. В рёбра, потому что у меня невероятно красивое лицо, дорогая оправа и в этом смысле мне было, что терять, поэтому уворачивался, как мог. Оборона не давала никакого результата, я не мог бы одержать победу, потому что из телефона руководителя доносилась знакомая мелодия Рианны, а под каждое её «Элла, Элла, Э, Э, Э» я получал ударом тростью по и без того нестойкой укладке.

Не мог бы, пока я не упёрся в круглый стол рядом с кофе-машиной! Я поднял его и направил ножками в сторону руководителя. Руководитель подошёл и своим длинным языком стёр весь увлажняющий крем, нанесённый на мою проблемную жирную кожу. Понимаю, что она у всех мужчин жирная и, как бы я не боролся, против природы не попрёшь. Он сказал:

- Меня всегда бесила ситуация, когда к ничему уделяли столько внимания. Вся моя карьера и жизнь построена вокруг этого. О нём знают все, а я просто его координатор на задворках. Я как пластический хирург задницы Кардашьян.

- За Ким луплю как клин! – в ярости крикнул я, как Мэл Гиббсон на еврея, и опрокинул стол на руководителя. Он вцепился в стол младенческой хваткой.

- Я обожаю математику и всегда её любил, - сказал я. - Не каждый может оценить мощь нуля так, как это делаю я. Под корнем вообще провожу большую часть времени. Но когда нуль приобретает форму брючного костюма, долгих фраз и медленного моргания, меня начинает тошнить.

- Не делай этого, Натан, - простонал руководитель.

- Пошёл наххой, - сказал я и неподстриженными ногтями (потому что каким бы карикатурным геем я ни был, я всё равно остаюсь человеком и могу элементарно забыть подстричь ногти перед самым масштабным приключением своей жизни) вцепился в его лапки коршуна. Он полетел на пол. Тридцать сантиметров свободного падения и двести две сломанные кости (очень мало кальция).

Я смотрел «Холодное сердце» и понимаю, что нельзя выходить за первого встречного. Но это всё-таки мультфильм и, как мне потом объяснили, совсем не документальный. Поэтому в тот же день я и Бернард купили билеты в Вегас и вышли друг за друга замуж. Вскоре мы нашли себя в бизнесе ароматов: тяжёлые сложные эфиры плотно въелись в нашу душу, а я в конце месяца вёл учёт расходов и доходов в дружелюбном Экселе 2010 года.

- Мозжечок медленно покидал моё ухо.