Когда солнце погасло

На семнадцатом этаже небоскреба в своих апартаментах сидит профессор. Его локти опущены на стол, а костлявые пальцы запущены в седые волосы. На голове – хаос, подобный беспорядку в комнате. Всюду разбросаны книги по квантовой физике и теории относительности. На стенах практически нет пустого места. Всюду высятся стеллажи с томиками научных размышлений.

Сегодня солнце устало бороться термоядерными реакциями с нажимом вселенной и погасло, превратившись в черную дыру.

– Почему? – шепчет профессор, осматривая стеклянными глазами альбомные листы, заполненные формулами, – Почему электроны прыгают по орбитам, а все вокруг развивается и существует в динамике? Где прореха в расчетах? Ошибка должна быть! Она неизбежна! Как мало времени!

Он резко вскакивает. Замирает на миг, а потом резко, одним движением сбрасывает бумаги со стола. Ему нет дела до жуткого непроницаемого мрака за окном. В глазах его немного помятый портрет Эйнштейна на стене.

– О, милый Альберт, я так же, как и ты, не хочу верить в то, что если я отвернусь, луна перестанет существовать!

– Солнце потухло… – удрученно произносит высокий молодой человек, появляясь в дверях комнаты. Его темные волосы взъерошены, а в голубых глазах ползет туман отчаяния. – Какая теперь разница – существует луна или нет?

– Колоссальная! – профессор поднимает вверх указательный палец и поворачивается к сыну, – Паша, мир вот-вот погибнет, а человечество так и не нашло ответ: существуем мы или нет!

– Я всегда знал, что ты фанатик, но не думал, что, видя воочию Армагеддон, останешься все тем же приверженцем своих фантазий…

Павел подходит к одному из стеллажей. Отодвигает книгу, достает из-за нее бутылку коньяка и делает глоток, кидая беглый взгляд на темное окно.

– Глупый мальчишка! Как жаль, что мне так и не удалось привить тебе любовь к науке… Как много я еще не успел!

– Что ж, привить отвращение к ней у тебя удалось прекрасно!

– Как я глуп… – профессор медленно опускается на стул, опускает голову на руки и принимается покачиваться из стороны в сторону.

– Отчего же? – спрашивает Павел, попутно морщась от очередной дозы алкоголя.

– Я так и не смог найти ответ…

– Разве ты не видишь, как красив этот мир? Настоящий он или нет – создан изумительно! Пусть даже это компьютерная графика! Я восхищен ею!

– Неужели тебе совсем не интересно узнать истину?

– А как же эмоции, отец? Ты ведь их чувствуешь, а значит они существуют! Неужели они ничего не стоят для тебя?

– Я должен понять… У меня так мало времени, чтобы понять…

– Ты совсем помешался на этой безумной идее… Что ж, не буду тебе мешать сходить с ума! У тебя на это, возможно, всего пара минут… А я пойду и напьюсь до галлюцинаций, потому что не хочу видеть, как умрет эта планета! И мне абсолютно не важно – существует она или нет…

– Ты пьян.

– То, что я пьян, еще не означает, что я несу ахинею. Взгляни на мир хотя бы сейчас! Он не из формул состоит! И вот-вот рухнет, а ты его еще не видел!

Павел прикладывает губы к горлышку бутылки, делает затяжной глоток и уходит прочь из комнаты.

– Я должен понять… Должен! – повторяет профессор шепотом одну и ту же фразу великое множество раз.

Планету трясет, как эпилептика. Люди в панике создают сумбурное движение на улицах. Слышны крики и отчаянный вой. Разваливаются древние пирамиды. Альпы раскалываются напополам. Трещат тектонические плиты. Где-то в Париже падает Эйфелева башня. И одновременно с ней рушится небоскреб, в котором сидит, опустив руки на голову, профессор.

«Я не успел!» – последняя его мысль, уцепившаяся за жизнь.

На зеленом просторном поле разношерстная толпа людей, края которой не видно даже на горизонте. Над ними ясное небо и безмятежные полупрозрачные облака. Все они умерли несколько минут назад. Все они видели, как потухло солнце.

– И вот я снова трезв! – восклицает Павел. – Как жаль… Где мы, отец?

– А я откуда знаю? – спрашивает профессор, попутно раскидывая взгляды во все стороны. Один из них падает на рыдающую женщину на коленях. Второй на юношу, рассматривающего небеса. Третий на старика с густой бородой по пояс.

– Кто у нас ученый в семье?!

– Я же разбился… – шепчет полноватый юноша с шлемом в руках, отрывая взгляд от небес, – Ехал на мотоцикле во тьме… Знал, что это в последний раз… Тряска… Потеря управления… И вот я здесь…

– Это невозможно! – восклицает профессор. – Но я мыслю, следовательно – существую.

Мужчина в строгом деловом костюме продирается сквозь толпу и опускается возле рыдающей женщины.

– Тише… тише… – тихо произносит он и гладит ее по голове.

– Но мы все… – женщина поднимает на него изумрудные глаза, мокрые от слез.

– С этим уже ничего не поделаешь… Как вы погибли?

– Я была на улице… На меня что-то упало… Что-то очень тяжелое… А потом стало так легко… И вот теперь я здесь…

– А я, наоборот, сам упал. Залез на крышу и свалился, когда стало трясти.

– А где вы погибли?

– В Иванове, на улице Ермака, а вы?

– Забавно… кажется, это я на вас упал.

– Неподалеку от Государственного университета?

– Да… Я там учился, кстати.

– Я рассматривала его, но выбрала Энерго.

– Все страннее и страннее. Я поступил с точностью до наоборот.

– Забавно! – Павел смеется. – Вы похожи на запутанные кванты!

– Что?! – два голоса – мужской и женский – сливаются воедино в вопросе.

– Когда один из вас принимает решение, второй моментально поступает с точностью до наоборот!

– Тогда кто из нас принимает решение? – спрашивает мужчина.

– Начнем с того, что первоначально вы родились мужчиной и женщиной. Это было стартом запутанности. Возможно, ни один из вас по сути и не принимал никаких решений.

Женщина обхватывает колени руками и опускает на них голову. Мужчина кидает на Павла свирепый взгляд, услышав тихие всхлипы.

– Сын, ты меня поражаешь! – восхищенно восклицает профессор.

– Отец, у меня есть для тебя открытие!

– Какое?

– У тебя есть сын. Ты что-нибудь знаешь о нем?

– Что за чепуха?! Ты вырос подле меня! Конечно, я тебя знаю!

– Рядом? Мы были соседями по квартире. Не более того. Ты знаешь, чем я интересовался?

– Ну разумеется!

– И именно поэтому ты подарил мне краски на день рождения? А ты знал, что я не рисую уже больше пяти лет? Знал, что это время я потратил на изучение квантовой физики?

– Ты же фыркал при одном ее упоминании!

– Я никогда не говорил, что она мне не интересна, просто мой мозг не поехал на ней, как по льду, в отличие от твоего.

– Я всего лишь искал истину!

– Ты действительно думал, что сможешь разгадать тайны вселенной?!

– Я вырастил хама! – профессор поднимает руки к небесам и опускается на землю.

Павел буравит небеса взглядом пару минут, а затем переключает свое внимание на людей вокруг. Паренек с загорелым лицом и крючковатым носом без конца ходит туда-сюда. На нем странная клетчатая жилетка и пенсне. Девушка в белом платье бродит за ним по пятам. Чуть дальше сияют доспехи. Слышны громкие голоса и скрежет стали.

– Рыцари? – чуть слышно произносит Павел. Его вопрос тонет в тишине. – Викинги… Римские легионы… Галлы… – шепчет он, осматриваясь. – Фа-ра-он. – хмыкает и садится рядом с отцом. – А динозавров тут нет?

– Тебя только это интересует?

– Вопрос обеда тоже крайне актуален. Правда, что-то есть совсем не хочется… Ах да, я же мертв и, кажется, теперь у меня есть вечность, которую я планирую потрать на глупые вопросы!

– Ты бываешь невыносим…

– А это Иван Грозный? – спрашивает Павел, останавливая взгляд на высоком мужчине с бородой. На нем шапка на подобие Шапки Мономаха и красная рубаха. – Пожалуй, не буду к нему подходить, и тебе брать с него пример не советую. Хотя… Я ведь уже мертв!

Профессор подкидывает молящий взгляд к небесам и отворачивается.

– Такое чувство, что мы ждем чего-то… Или кого-то…

– Я еще не видел Александра Македоского… Как думаешь, он даст мне прокатиться на Буцефале?

– Очень по-взрослому отпускать нелепые шуточки вместо того, чтобы серьезно поразмышлять над тем, что происходит!

– Одно другому не мешает. Никогда не замечал, что в устах шутов порой гораздо больше правды, чем в фолиантах философов?

Профессор тяжело вздыхает и закрывает глаза, а в этот момент умирает последний человек на Земле.

Помещение лаборатории тонет в искусственном свете ламп. На койке лежит полноватая женщина лет пятидесяти. На ней белый халат. К вискам тянутся трубки от процессора, который создает оглушительный шум. Глаза закрыты. Морщинки еще не успели углубиться в плоть, но видны уже достаточно явно.

Возле женщины крутится паренек лет девятнадцати. На его щуплом тельце такой же белый халат, но морщины даже думали подходить к его миловидным чертам лица. Он подскакивает, когда женщина открывает глаза, и тут же убирает трубки от ее висков.

– Как? Как ваши впечатления от симулятора? – нетерпеливо интересуется паренек высоким голосом.

– Сколько прошло? – хрип рвется наружу вперемешку со словами.

– Час.

– Но… – женщина садится и обхватывает колени руками. – Я была целой планетой… Помню ее еще совсем малышкой… Ее зачатие после большого взрыва… Помню, как была водой… и бактериями… динозаврами…животными… а потом появились люди… и я была каждым из них… помню все вариации если и если бы… переплетенные и скрученные миры... абсолютно разные из-за принятых решений миллионов людей… я рожала себя… убивала себя… спала с собой! До тех самых пор, пока не погасло солнце… Как удивительно… и как жестоко…

– Я не понял одну вещь, профессор…

– Какую?

– Где вы оказались в конце? Это загробный мир?

– Программа заканчивается, когда умирает последний человек. До этого момента души хранятся в ячейке памяти, а затем… все их мысли и чувства оказываются в голове человека, который вошел в симулятор…

– Это гениально!

– Все… Разом… Слишком много… Слишком… Это слишком!

– Мы срочно должны все это записать, пока эмоции еще живы! – восклицает паренек и тянет руку к блокноту на столе.

– Мы должны уничтожить симулятор, – ровным голосом произносит женщина и поднимается. Ее немного шатает из стороны в сторону.

– Не горячитесь, профессор… Вы еще не полностью отошли от…

– Мы обязаны либо уничтожить его, либо вычистить из него всю грязь! – рычит женщина и хватается рукой за постель, чтобы удержать равновесие. – Первое на мой взгляд проще.

– Но вы работали над ним всю свою жизнь! – стонет паренек и опускается на стул возле огромного экрана. На цифровой пластине крупным готическим шрифтом выведена надпись:

«История Земли. Путешествие от первого лица за 60 минут.»

– Его правила слишком жестоки и причиняют слишком много боли…

– Мы можем продать его тюрьме, – робко предлагает паренек.

– Принеси кувалду.

– Но…

– Кувалду!

– Профессор, вы потратили на это тридцать лет своей жизни!

– Это единственный твой аргумент? Зачем я нашла способ взломать память вселенной?!

– Профессор…

– Зачем… Зачем я создала этот симулятор? Зачем загрузила в него реальную память вселенной?! Было бы гораздо проще знать, что все в симуляторе ложь…

– Профессор…

– Я видела, как смеются над тем, что девушке разбили голову об стену!

– Подождите… не нужно так резко…

– Сколько крови за ни за что… Убийства… жестокость… горечь… боль… Блевануть бы, да эмоции нельзя выблевать.

– Мы можем внести корректировки в программный код.

– Чтобы это место было хотя бы сносным, мне придется изменить изначальные правила, заложенные мирозданием, и переписать историю! Я достаточно поиграла в создателя!

– Но…

Женщина молча поднимается. Ее веки не двигаются. Взгляд не в меру мертвый для живого. Брови замерли в приподнятом положении. Голые пятки шваркают по полу. Шаг неровный.

– Профессор… – паренек встает перед ней и опускает руки на плечи. – Вам нужно отдохнуть. Прилягте ненадолго…

Женщина отстраняет его медленным, но уверенным движением руки и скрывается за дверью лаборатории.

Паренек опускается на койку и озадаченно чешет макушку. Моргает пару раз в замедленном режиме и резко вскакивает.

Он видит, как профессор входит в помещение с кувалдой в руках. Как ослабевшие трясущиеся руки поднимают оружие в воздух и бьют им по процессору и по экрану. Слышен хруст. Ритмичные удары повторяются снова и снова. Дым ползет по полу. Запах гари…

Паренек вздрагивает от сумасшедшего хохота. Видит безумную улыбку на лице женщины. Кувалда выскальзывает из ее руки и падает на пол. Белый халат скользит к выходу и растворяется в клубах едкого дыма.